Сказания о недосказанном. Том III

– Хороша брехенька, да здоровенька…

Сказал капитан вдруг с украинским колоритом и добавил.

– Думаю, правда. Такое не придумаешь.

– Бываает.

– Надо же.

Потом капитан помолчал, почесал затылок, посмотрел мимо меня в сторону, на горы, далеко, далеко…

И, выдал.

… – Военные говорят так,

– Вот, эта маленькая игрушка, в гранате,– запал. А в этой, которая побольше, покрупнее, размером, какой взрыв. А?

– Вот и твой рассказ,– не запал, а в душу запал.

– Точно,– ликбез, в душу залез.

– Вошёл. Остался там.

– Жаль боевого, защитника весёлого.

*

– А, бедная старушка, потеряла покой и сон.

Чужой гарем

Сидим.

Думаем с капитаном.

Как

Назвать это творение, совсем не стихотворение.

…….. Узурпатор.

Соседский гарем.

Один петух на два курятника…

– Вот, товарищ капитан, я тебя дождался, как увидел я тебя, и не растерялся, какое подойдёт в заголовок, назвать этот рассказ, решил, – всее, и будет правильно, все они по теме.

– 4 названия, рассказ только один. Ну, так вышло, что попишешь, и не скажешь,… что курам на смех, а тут не до смеха.

– Ну, ты выдал угля и крупного и много.

– Неет, это не про тебя.

– У меня на корабле был шахтёр. Так, когда припекало, он отбрыкивался, говорил, ух, ты даёшь капитан, как мы в шахте, даёшь угля, хоть мелкого, но дофига. Там морская терминология. Понимаешь.

– Вот смотри, сидим, гладим своих собачек, и такой ты мне выдал СКЕТЧ и расширил понятие этого жанра.

– У тебя не только коротко шутливо, как положено, и написано в словарях, учебниках, забавно, так ещё и трагедия, это новый жанр, открытая эстрада, а сколько слушателей,– горы, полянка и наши собачки. А бабке трагедия. Вспомни, ты говорил как этот коршун или орлёнок схватил кричавшего, …опасно ребята, кукарекал и вдарил шпорами, под бока, но не коня, этого хычника. И, ещё, петушок, тот китайский, знал наверняка, – дзюдо. И, видимо, полосонул шпорами своими как турецкой саблей.

И, и тогда сокол, ясные очи, уронил петушка, а сам боком, боком, перескоком, трясся весь, чуть не долетел, но докувыркался, таким макаром до земли, но потом улетел, поотом, кровью заливаясь, – трудно, медленно, видно петушок полосанул своим инструментом…

– Вот это герой. Дааа…

*

……….. Дед, художник пошёл дальше, а капитан, повёл своих белочек собачьей породы до дому до хаты…

… Я, тогда, сытый,– горечью утраты, рассказом соседки, ушёл в свою мастерскую.

*

… Был уже вечер. Когда отправлялся последний автобус. Соседка, которая была около своего дома, стояла и вполголоса, тихонько, до третьего перекрёстка…слышалось, беседовала со своим петухом. А он шёл, твёрдым шагом Хана, шёл, почему то от соседнего курятника. Это всё понятно, по её, соседки, речитативу – грозному и справедливому.

Так было, у неё, в молодости, да и потом, в зрелые годы, встречала своего переподвыпившего мужа, который еле переставлял ноги, чтоб переступить пороги, водопада, так ему казалось, виделось. Почти Ниагары…

– Дошёл до ступенек, а дальше,– отказало сцепление его ног, с землёй, дальше,– почти Эльбрус,…а силы не дают ему шанса подняться во двор, который был теперь крепостью неприступной.

– Вот ещё один. Ругалась она. И выдала.

– Смотри, сосед, на этих уродов.

– Каких удодов?

– Ты что не слышишь?! Вишь. Петух?!

– Нет, не удод.

– Он, удод, хоть гадит в руки, тому, кто в гнездо к нему суёт свои загребущие, и всё. Больше не полезет никогда, такая, почти смертельная смердящая защита, от всех кто протянет, лезет загребущими к его птенцам в гнезде, знаешь эту науку?

– Здесь про петуха разговор…

– Спрашиваю у петуха.

– Где был, где, говорю, где шлялся?

– А чёо? Вон курятник соседей. Обслуживает теех, соседских, а и своих, не обижает, и, когда только успевает. Но, гля, боевой, громило. Красавеец.

– Ну да ладно, свои, родные, законные,– не возражают.

– Так он, козёл безрогий,

– Смотри, проводил чужих,

– Ушли на насест, в свой курятник, и, и тогда, ну смотри, идёт к себе домой. А, куры не дуры, – своё дело знают. Сели, сели, посидели, дремлют. Но, но он, стерва, смотри чё, щас будет.

– Цирк.

– Позоор!

– Я не понял, что он может ещё сделать, когда уже у них по расписанию, дремотаа, и спать охотааа. Какие теперь подвиги. Петух да петух. Какой позор от петуха.

– На то они и женщины, что бы придираться, как бывают милиционеры, к столбу может, если надо прицепиться с обвинениями…

– Дудки, голь на выдумки хитра.

Выдала бабуля своё резюме.

– Ну а петух, который преступник,

– Подошёл к забору, потом поближе, там такая почти терраска, где им устроили проходную, заглянул туда. Подглядывает, что ли, правда, чудно, не по – птичьи такие действия. Потом что – то тихо выдал,

– Ко ко ко, выходите, я не далекооо.

– Звук непонятный, а, а потом, стервец, начал, начал кукарекать, и, это, когда его пеструшки уже смотрели и видели не первые сны.

– Стоял, грёб землю, своими когтями,– граблями железными. Стоял, кукарекал, но отрывисто. Как пьяный мужик, видимо и матерные курвинные слова говорил по – своему.

– Во, смотри, зовёт. Что б его встречали. Свинья, а не петух. Узурпатор, хвашист.

– И.

– И свершилось необъяснимое…

– Выышла!

– Смотри, смотри, видишь?! Вышла…

– Дура и есть дурра. Да что, как и мы бабы. Все одним миром мазаны.

*

– Кукарекал, кукарекал, вышла курочка, но не на реку, – вышла, из спящего уже курятника со всеми жителями этого дворца, встречать гуляку молодца. Отбой по куриным законам, да ещё и с чужими, не своими, – курвами!

– И такой цирк всегда.

– И, каждый Божий день. Прогуляет, хамло, и ещё его встречай…

– Как же,– хозяин пришёл.

– У кого только он постигал эту вредную науку.

– Узурпатор. Клятый…

– Воот. Сосед.

– А ты тоже домой едешь последним автобусом. Жена хоть ждёт. А то вооон, что творят ваши наглые братья меньшие…

Капитан, капитан улыбнитесь.

… Долог день до вечера, когда делать нечего, а мы с тобой слушаем, слышим и верим, не верим, уж очень похоже на братьев старших. Какие – то курочки петушки,– учат – мучат или передразнивают нас. В детстве часто взрослые пели такие песни, когда будете потом путешествовать на поезде, смотрите в оба, на станциях и пересадках, там иногда милиция в рупор передают, громко так…

– Товарищи пассажиры, вы приехали на станцию Петушки,– берегите карманы и мешки…

Вот это Петушки.

– А что, тогда так было, чемоданы, почти рундуки,– братья сундуков, и мешки. Сейчас не тоо.

… – Но это было, тогда, а вот такого, с петушиной верностью не было.

– Не слышал я, сказал капитан.

– Чудесаа.

***

… Мы часто встречались, почти случайно на тех поляночках, в горах, где мой почти волкодав, не доросший и на половину, но чуял след и даже спугивал, было дело, зайцев, которые прятались поближе к нашим огородам. Видимо их манила уже не та любовь к ближнему, как у того, петухамского отродья.

– Неет, ээтот зайчик прибегайчик, любит свои конфеты мятные – эту, нашу, домашнюю морковку. Не то, что у нас сейчас… Мятные без мяты – одни химикаты…

… Но вот насчёт любви и ревности с курицы спрос – открытый вопрос, как в народе говорят, куриные мозги. Не скажет и пример не покажет. Она всегда верная своему, хоть какому, но петуху.

… А вот, ещё, – опять двадцать пять,…про любовь.

Ну и умора.

У них ревность не порок, но всё – таки урок.

Внутренняя песня любви

Живёт у нас в посёлке на улице Горького, совсем не сладкой жизнью, Тамара, ну, почти…вот такая.

… В глубокой теснине Дарьяла,

Где роется Терек во мгле,

Старинная башня стояла

Чернея на чёрной скале.

В той башне высокой и тесной,

Царица Тамара жила.

Прекрасна, как Ангел Небесный,

Как демон, коварна и зла…

… Царица Тамара жила. А наша, её тёзка, жила и почти жива, в своём доме, не башня, но места хватало. Муж, правда, не евнух, как у её тёзки, и не охранял свою теперь уже совсем не такую небесную красоту, не стал её охранять,– удрал на старости лет к другой старушечке, – у неё морщин присутствовало постоянно мееньше, на лице, на целых тринадцать распаханных временем и трудом – чертополосиц, – красотааа.

И вот они, не венчанные, так, пришёл и не ушёл. Остался, там, у неё милуются, а она, не вдова, ещё жива и жила пока – здесь. В своём не замке тереме,– доме.

… Теперь про любовь, скорее ревность, и не Тамары. Она уже в обед не помнит, чем утром наполнила свой желудок и вообще нужно ли ей это. А про любовь и про измену все говорят, до самой кончины, – жизненной эпопеи, рассказала мне.

И, вот, её словеса, про любовь.

*

… Жили, поживали у неё, почти в райских водах, почти Рейна – бассейна, метр на полтора, но с водой, любящая пара.

Тесть мой, её сосед, звал, величал их внутрии. Вот оттуда и заголовок, скороспелый. Так эти милые любящие нутрии всё – таки, всегда тихо, мирно, ворковали между собой. Ссор их никто не видел и не ведал.

И, вот однажды.

Тамара услышала шум, потом визг и ещё хуже почти плач как маленького ребёнка, у которого отняли от маминой грудки – кормушки. Непорядок, подумала Тамара, которая наша, не Кавказская. Вышла. Села. Посидела, и чуть сама не пропела, – оторопела. Муж ёйный, этот хорёк, красавицы, нутрии, сидел в воде, которая плескалась не только по бороде, и пытался выйти из мокрой купели, на брег и не песчаный и не пустой. Царапал коготками, по лесенке и получалось смешно. Но не ему, – колыхались волны, хоть и не девятый вал, но он дрожал, а нос фыркал тоже брызгами. Он замёрз, но не примёрз, морозы были небольшие по утрам, а он дрожал. Тамара хоть и древняя, не всё слышит и почти не видит, узрела таки, что невеста, нет, жена, эта внутрешняя, кусает, кусает,– на верх не пускает. И он, бедный дрожит, а, по ступенькам, не бежит. Нет, ни шагу, вперёд, но как в пенсне поётся, люблю, только первая шагу не сделаю… и он, шаг не сделает. Никак. А что. А как. Да никак…

Тамара, конечно, никогда не изучала науку о жизни и поведении животных, тем более, таких, временных жильцов, будущих, теперь, пока плавающих шашлыков. И, теперь уже, не всё помнит, что было вчера. Но записала в свою черепную коробочку этот, для науки, ценный случай.

Теперь рассказывает.

– Вот, знаешь, что это такое деется, и на кого надеяться. Мне привезли и, почти даром вручили этого хорька, как она величала этого. А он, оказался не он, а она. Да ещё и молодая, совсем юная и красивая, своей статью, почти родная сестра кавказской красавицы. Но. Пузатенькая. Спраавная, шашлык, или котлеты будут ещё красивее.

Тут Тамара рассмеялась, рассказала секрет, тайну её самца, который был уже готов к праздничному столу, когда приедут внуки. Но, он этот старик, хомяк, нет, таки внутрийский. Она так его дразнила, когда серчала.

– Ты знаешь, он стал ухаживать за этой молодухой, новоиспечённой, пока ещё не испечённой, в печке, или, ещё, не, на, шампуре, молодой невесте. Он с ней играался, ныряял, потом, почти, обнявшись, как медведь и охотник в рукопашную, ну, миловались. Это Тамара точно установила. Научно обосновала, хотя в рассказе всё путала начало истории влюблённых и конец, не кончину, пока ещё. А конец был ему не сразу.

Потом рассказала, почему она его, своего законного, морила холодом. Это уже наука, достойная внимания академика, биолога.

… Дело в том, что они эти внутренние жители ведут такой образ и уклад жизненный, НЕ ТААК, как люди…– где живу, там и сорю. А у них, этих мокрых, закон. Где живу, там не хожу. Ну, это,– до ветру, хотя таам и не бывает ветра. И вот, этот закон чуть не угробил, этого влюблённого менжнуна перестарелого.

… Чем дело закончилось, я так и не узнал. Как она выясняла, что законная ейная жена ревновала, и, каак, она, Тамара, не царица Кавказа, это установила, но факт был почти на лицо.

А, она, хозяйка, красавицу, увела,… не на сковородку, неет, вес мал, – в другой бассейн, почти ведро, – не бассейн со всеми удобствами на суше, как принято…у них. Оказалась теперь, молодуха в ведре. Вода, одна вода, кругом вода, а ей бедняге, и не туда и не сюда.

Так они потом мирно и тихо дожили до праздника.

Каждый в своём райском уютном уголке, без ссоры и драки…

Потоом.

Оох, какое это потом…

Приехали все родственники, правда не много, и, праздник, – смех, шутки. Радость.*

… Встречали, с хозяевами, детьми и внуками за одним столом.

…Было так шумно и весело.

Молодуха, плескалась, одна в большом, бассейне.

… И плыли они теперь по жизни все, каждый в своей лодке.

Кто на шампурах

… А кто в сковородке.

Точно, как прописано судьбой.

Песня удода

Не суй свой рог за чужой порог

После такого, такой встречи, пришли воспоминания.

***

Я лез в гнездо с птенцами.

И.

Вдруг…

Огонь.

Горячая рука.

Старое заброшенное, забытое, имение помещика, а вокруг, на этой песчаной Арабатской стрелке пески, пески, а таам, вода, цепочка прудов, хоть и небольших.

Птицы щебечут и это среди такой пустыни, и, совсем недалеко море.

Сказка, ну почти рай. Вот в этом райском месте жили и здравствовали удоды. Редкостные.

Ох.

Ух!

И.

Как же они любили и оберегали своих птенцов…….

*

Наша внучка напоминала мне эту красивую, редкостную, необыкновенно нарядную птицу, которую запомнил с детства, на всю жизнь.

Ею можно было любоваться всегда. На головке сиял радугой, сказочный веер. Да и сама она, чудо, которое нельзя сравнить ни с кем. При встрече с ней сердце радовалось, душа пела, и тогда весь день ходил с праздничным настроением.

А теперь.

До сих пор искорка радости этой чудо птицы, уносит в детство, светлое и счастливое.

А чуть позже

… Внучка.

Была она тогда совсем маленькая. Мне её вручали для присмотра, бабушка, после ужина занималась кухней, а внучка находилась в своём загоне, как мы называли её ипподром на колёсиках, где и пыталась ходить, и как мы шутили,– ипподром для скачек, – её манеж. Она никак не хотела просто сидеть или стоять. Ещё и не очень крепко держали её ноги, и она садилась, потом пыталась встать и двигаться, бегать, как мы шутливо её поддразнивали, хотя и не понимала наших шуток. Для меня была трудная задача отвлекать, развлечь её, чтоб не плакала и не просилась на руки бабушке. Мама её на работе и вот нужно было чем – то занять. Работы мои, которые висели на стенах в рамах, гуашью написаны, акварелью, пастель. И просто рисунки на детскую тему, сказки, хоть и выставочные она ещё никак не воспринимала, но выход, я нашёл. Брал балалайку и выдавал свой не очень богатый и ценный репертуар, на таком инструменте. Ей нравилось такое почти терпимое, она держалась за деревянные стойки и перильца. Молча, смотрела и не капризничала, не тянула ручки к бабушке.

Репертуар был не бесконечный, а повтор она уже не воспринимала, начинала хныкать.

Понимаает…

Дилемма.

Нет.

Нужно другое.

Я брал гитару и выдавал уже другие мелодии, и чуть поинтереснее, репертуар. Но и он, быстро её утомлял. Да, это был не высший класс…концертной импровизации.

И.

Опять нужно было менять, далеко не высший класс, исполнение…и я менял. Теперь гармошка. И снова, – недолго она терпела и дышала чувствами, которые выдавала гармонь.

… Потом.

Она слушала и воспринимала его больше, потому что там были и кантилена и дольче, это в заключение звучал аккордеон.

… И точка. Бабушка, уже скоро освободится от своих дел, а она, внучка хочет ещё что – ни будь новое. Ох, внученька, у меня ещё есть инструмент, вспомнил. Достал, раскрыл коробочку, а, а там…губная гармошка, фирмы Хохнер.

… Теперь это ей нравилось больше всего, нежное звучание, на которой исполнял Сулико, и краковяк и Марианну, уже многое, что звучит в мажоре прилично. Внучка слушала, не требовала никого и ничего, не шумела, не капризничала и не возражала, хотя аплодисментов и браво я от неё ещё не услышал, но был рад, что мои опусы и потуги музыкальные не проходят мимо её сознания и слуха.

*

… Воспоминания, ах эти воспоминания.

Теперь самое для меня загадочное этой, ещё совсем не умеющей стоять на своих ножках, её понимание моих любимых мелодий. Она уже перебирала, и то, что ей не хотелось слушать, сразу начинала возражать.

Конечно, не пела мне шутку музыкантов,…до- ре- ми- до- ре- до. Но выражала своё нетерпение просто, – капризничала и ручками трясла свой манеж, – негодование. И тогда понимал, – плохо исполняю или композитор ей не угодил, в её, уже тонких понятиях, какая должна быть мелодия…

… И вот пошла теперь мелодия этой песни.

… На закате ходит парень,

Возле дома моего…

На аккордеоне она не волновала так, и меня и внучку, а вот на гармошке…

Композитор Захаров, дал такое вступление, переборы, пальцовка, сложная техника, и, конечно задушевная, берущая за сердце мелодия.

… И.

Мастерство, к которому я шёл долгие годы.

… Но.

Потом.

Пришла большая беда.

… Война.

Этот огонь унёс своим пламенем, радость мирной жизни, и мы больше не слышали эти чарующие звуки.

… До войны мне было четыре года, и наш,– чудо инструмент.

… Патефон…

Унесло.

Ушло.

Унесло грозой войны.

… Патефон.

Эти мелодии, давали нам тогда счастливым довоенным, мы были вместе – Мама, Папа и мы с братом.

Вот и осталось в памяти воспоминание,– гимн, искорка, тех тёплых дней.

Всё это было есть и остаётся во мне а, гармонь выдавала то, что казалось, было утеряно навсегда, – свет радости.

Отец погиб, но солнышко светило, мелодия осталась, и жила во мне, внучка это чуяла своими тонкими фибрами души.

Она, это понимала с первых дней своего пребывания на этой Земле…и только русская гармонь, так помогала, чувствовать тонкости переживаний души и сердца.

*

Мои, потуги и воспоминания как я дальше развивал свой слух, о котором говорили что он абсолютный.

… В ремесленном училище, где очутился по воле судьбы, вечерами в общежитии, а нас было тридцать гавриков со всего Крыма и Кубани. И, вот, вечерами, когда уже никого не было кроме вахтёра, дежурного у входной двери, занимались, совсем другим делом,– отливали свинчатки, делали финки с наборными рукоятками, а в кружке морского моделирования,– строили модели кораблей.

Но было ещё одно, которое нравилось всем, даже тем у кого медведь топтался на ушах… – музицировали… играли, дрынькали на балалайке, была и мандолина, долбали палочками барабаны, и, конечно самый главный инструмент – гитара. Каждому своё. И вот гитара, три человека держали её и самого исполнителя, а один держался за гриф, пытался его гнуть и помахивать хоть и еле заметно, и вот. И вот волшебные звуки почти гавайской гитары, да и песня такая сердешная…Гибель Титаника.

… Это был фурор, взрыв чувств в наших сердцах и от радости оно, сердечко, улетало в неведомые края, а мы потом в восторге хвалили исполнителя и, конечно мучителей, которые выполняли движения с бедным грифом гитары, исполняли, и получалось только когда, будущие кораблестроители, входили в роль питона, который удушает свою жертву, косулю, свой обед, и она так трудно прощается с жизнью.

… Правда, не все этого хотели, но получалось иногда и так.

*

Ох, дайте в руки мне гармонь,

Чтоб сыграть страданье,

Парень девушку домой,

Провожал с гулянья…

И.

Эта

Песня,

Звучит славно.

Поют её сейчас.

Достаёт до сердечка.

Но там сложные и шустрые переборы пальчиками, которыми нужно ещё было отрабатывать технику и заставить эти самые пальцы, шустро бегать по кнопочкам и не промахнуться, попасть в нужное время … не перепутать место пребывания этих неуловимых кнопочек.

Гармонь моя, теперь хранится, как то самое, Око Всевидящее.

Своими руками разрешается гладить и обнимать её, только с моего разрешения. Она, раньше принадлежала другому человеку, и, слава Богу, это был мой брат. Он уже трудился на заводе и жил там, в общежитии, при заводе.

Первая получка, праздник.

И…

Ознаменовал такое событие как он и все его коллеги, – судосборщики корпусники третьего разряда. Обмыть, конечно, гармошку. Почти куча денег, а тут…

Приехал на праздники, каникулы, к нам в деревушку,– Красный пахарь величали это селение, а там толока, рядом с клубом, лужайка. Веселье. Играли в третий лишний, в ручеёк, потом расселись на лавках в клубе и пели, танцевали. Ах, эти девчёнки, конечно и, Королиха, красавица и певунья поёт, уши в растопырку, у всех, как он говорил, и, рядом гармонист,– Ванька Герасименко. Он уже и вальс и польку, и карапет мог выдавать, танцевали уже, угадывали что он выдавал, хоть и не задавался и не задирал нос… Счастливчик, такая дивчина рядом, даже за ручку разрешает ему до свидания делать.

Ну, подумал братик мой, покажу я вам, как нужно играть на гармошке. …Эта гармошечка, как он её ласково гладил своими словесами, проживала на его тумбочке уже целый месяц. Он, как сам хвалился, хорошо пиликал, и частушки и некоторые песни. Но только меха не давали покоя, то растягивал как пружину, паровозную, со всей дури, то забывал вообще про этот самый мех. И звук уходил, усыпал мертвецким сном. Потом следующий этап…– воссоединение Украины с Россией. Не получилось. Отдельно, то левой то правой, не получается вместе, всё хорошо, но тогда одна рука играет, а вторая засыпает. Потом начинает с голосов, а потом и басы в работу запускать. Дудки. Не идёт. Всегда одна рука не слушается. Ребята приморили его советами. Дескать, ты её не обмывал, нужно покрепче обмыть да с хорошей закуской в заводской столовке, только не в рыбный день, по четвергам такое было. А это не всем хотелось. И, послушался, устроил. Обмыли и морды побили, но не ему, а так сила привычки и обычаям, стенка на стенку, такое тоже было. Или как раньше говорили, какая это свадьба, если никого не отметелили…

Всё сделали как хотели. Ещё месяц пролетел, а гармонь моя гармонь золотые планки, ну а девушку домой…не провожал с гулянки…

Не смогли и не помогли хорошие обмывалки,– руки не ладили, хотя одним пальчиком раздельно он уже бодро шевелил. Даже угадывали слушатели мелодию песни или танца…..

Вот тогда мой братик и подарил мне эту гармонь. И, всё это вместе проявилось в моей памяти. Внучка, гармонь и, конечно сказочная птица умница, и учитель…

– Ну а это было чуть раньше. На Арабатке…

Воот. Он. Удод. Как Федот – да не тот…

Разобрать его мелодию, оказалось труднее, чем найти гнездо и услышать песню. Услышал и…

Растерялся…

…Старшие ребята, которые с таким трудом довели в заброшенную усадьбу ушедшего помещика, в его дебри…он к, к прабабушкам, а меня привели к гнёздышку.

Стояли и смеялись, хотя смотрели на его, красивого удода. Но мелодия этой песни меня испугала, разве это птица?

Песни, трели мы уже знали, и вот даже редкостную Уира – Пуру пришлось услышать и записать только одному счастливчику. Да это мелодия, это чудо, о котором слова бесцветны,– это нужно слышать. Но только соловушка немного может с ним сравниться…

И

Тогда ребята, положили пальцы на свои говорилки,– губы, дескать тихо, не шуми, испугаешь.

Шептали, показывали рукой, иди, туда…тихо, тихо… подойди поближе, не спугни, оох, песня будет. Смотри, воон, таам, гнездо, и нужно погладить птенцов…

Уух…

Буудет…

Каак!

Ккак, а, хороша.

Дома жрать неделю не будешь. Но вспомнишь. И галушки со сметаной не захочется. Вооо! Я, и мелодия моя… мелодия, трели услышишь…Оценишь.

… Ой, смотри, сидит сам красавец удод. Строит из себя раненого. Уводит от гнезда наглых охотников, на их птенцов. А, всё равно, глянь какая корона на голове. Раадуга.

И

Случилось…

Получилось…

Ой, рука горит. Горячооо

Тёплое хорошее, чудное…

… Дальше мой компьютер заклинило. Посмотрите. Нет, в него. КОМ. Там на всё есть ответ. Тогда мне этого не говорили. Да и таких аппаратов не было.

Но были цветные телевизоры…

– На экран приставляли цветную плёнку и половина верхняя голубая, а нижняя часть экрана зелёная. Травка и небо. А на экране другое было, но иногда совпадало. И все хвалились. У меня цветной. А туут.

Корона Удода. Раадуга. Сказка.

… Дальше описать прикол с защитой почти Скунса….. сказочное оперение, и корону, китайский веер правительницы из редкой красоты шёлка…

И.

А.

Тут такое.

– Ху- пуп -у – пп – шшш… пел удод,

Ну что за мелодия..…

– А пацаны вручили чудо, прямо в руки…Горяченькое…