Страсть в ее крови

Таверна была сравнительно небольшой по размерам. В одну стену был встроен камин, который летом не топили. По бокам его стояло два кресла, в центре – небольшие столики, а вдоль стен – лавки. На одном из столиков стояла шахматная доска, и вскоре после прихода Ханны за игру сели два джентльмена. Она подала каждому по кружке пива. За другим столиком шумное трио играло в кости. Когда таверна стала наполняться, большинство посетителей вели негромкие разговоры, но иногда спорщики повышали голос. Многие курили длинные глиняные трубки с душистым табаком.

В одном углу таверны была стойка из красного дерева, расположившаяся за прочной конструкцией из деревянных прутьев, которую можно было спустить с потолка, отгородив таким образом часть таверны. Позже Ханна узнала, что за стойкой находится потайная дверь, ведущая в винный погреб, где хранятся запасы спиртного.

Бесс рассказала Ханне, что обычно за стойкой стоит сам Стритч, потому что никому не доверяет это дело. Но поскольку нынче вечером он не смог спуститься вниз, его на время подменил один из темнокожих подавальщиков еды из соседнего зала. Это, как вскоре поняла Ханна, стало для нее большой удачей, поскольку она совершенно не знала что и как делать, а подавальщик терпеливо и негромко объяснял все ее обязанности и показывал, что и куда наливают. Ханна решила, что Бесс чуть раньше потихоньку его подговорила.

Один предмет на стойке вызвал у Ханны особый интерес. Это был старый раздатчик трубочного табака. На его крышке красовалось слово «По-честному». Посетитель опускал в щель сбоку два пенса, поднимал крышку и насыпал себе табака на одну трубку. Посетитель должен был по-честному взять не больше одной порции.

Бесс сказала Ханне:

– Иногда старый Стритч прямо бесится, что надо держать этот раздатчик. Он никому не верит. Но так заведено во всех тавернах. Хоть во многих тавернах девушки не подают напитки, а только еду, но старый Стритч думает, что симпатичная девушка привлекает посетителей. В других заведениях напитки разносят мальчики вроде Дики. Там доверяют, позволяя посетителю расплатиться в конце вечера, а то и вовсе в конце года. Конечно, и старый Стритч отпускает в долг, приходится ему. Так уж заведено. Но он зорко за всем следит.

Ханна гадала, доверят ли Сайласу Квинту опустить два пенса в ящичек с табаком. Хотя Квинт не курит – бережет деньги на выпивку или игру. К счастью, в тот вечер Квинт не появился, а Ханна переживала, что он может заявиться.

Выбор напитков был невелик. Большинство посетителей спрашивали пива или вина, некоторые заказывали французский коньяк, ром или пунш.

После первой встречи Нелл больше не заговаривала с Ханной, хотя девушка время от времени ловила на себе ее взгляды. Она заметила, что Нелл ведет себя вызывающе распущенно. Пользуется любой возможностью, чтобы наклониться и продемонстрировать пышный бюст, не пренебрегает случаем потереться о посетителя округлым задом. Эти движения обычно приветствовались громким смехом и грубыми словечками.

Посетители настороженно относились к Ханне, которая с царственной грацией продвигалась между столиками. Возможно, оттого что она была новенькая. Но это все же не мешало им отпускать сальные реплики в ее адрес. Два раза ее ущипнули за ногу, а один раз хлопнули ладонью по заднице. Она не обратила на это внимания, сделав вид, что ничего не произошло.

В следующий раз, когда она проходила мимо того же столика, мужчина, хлопнувший ее по ягодицам, поймал ее за руку. Не успела она высвободиться, как он что-то сунул ей в ладонь. Через несколько секунд она разжала пальцы и увидела – целый шиллинг! Игравшие в шахматы, уходя, тоже дали ей по фартингу.

Таверна пустела, и вскоре не осталось ни одного посетителя. Еду подавать перестали уже давно. Ханна и Нелл принялись убирать со столов и мыть посуду. Пришел Дики и стал подметать пол, а подавальщик за стойкой носил бутылки обратно в погреб.

Ханна устала, но была в приподнятом настроении, потому что ее первый день завершился. А в кармане звенело несколько монеток – первые в ее жизни деньги.

Но хорошее настроение быстро улетучилось. Когда обе девушки шли из таверны в кухню, где Бесс разогревала им ужин, Нелл резко схватила Ханну за руку и развернула к себе.

– Так, моя благородная дама, – прошипела она. – Я следила за тобой, как ястреб. И видела, как трое мужчин тебе кое-что дали. У нас тут делиться принято. Давай сюда мою долю!

И протянула руку ладонью вверх. Ханна со злостью вырвала руку.

– Не дам! Это мне дали!

– Неважно. Всем. Что нам дают, мы делимся. Если Стритч видит, что нам дают чаевые, он требует их себе. Так что если не отдашь мне мою долю, я скажу ему, и он отберет у тебя все!

– Нет! Это мне дали!

Нелл фыркнула.

– Может, ты с ними договорилась попозже встретиться в кустах?

Не думая, Ханна широко замахнулась и влепила Нелл звонкую пощечину с такой силой, что та пошатнулась. Пораженная тем, что только что сделала, Ханна отступила на шаг назад. Сунула руку в карман платья, где лежали монеты, и сжала их в кулаке.

Нелл бросилась на нее с искаженным от ярости лицом.

– Ах ты мужичка-скотница! Врезала мне, да? Я тебя сейчас отделаю!

Скрючив пальцы, она потянулась к лицу Ханны, но та увернулась, и Нелл не успела ее оцарапать.

Нелл остановилась, ее взгляд сделался хитрым. Она вдруг снова бросилась вперед и схватила руку Ханны, которой та сжимала монеты. Платье затрещало, монеты выпали на землю.

Вся ярость и отчаяние, целый день копившиеся в душе у Ханны, вдруг вырвались на волю. Она бросилась на Нелл, и через мгновение они уже катались в пыли, терзая и царапая друг друга. Ханна вцепилась пальцами в длинные волосы Нелл и принялась бить ее головой о землю. Нелл неистово завизжала.

Голос сверху рявкнул:

– Так, хватит!

Сильные руки подхватили Ханну за подмышки и поставили на ноги. Нелл с бледным от страха лицом проползла пару метров, потом вскочила и пустилась наутек, тряся юбками.

Бесс громко хмыкнула.

– И не думай, что она еще на тебя полезет, дорогуша. Ты задала ей перцу. – Бесс отпустила Ханну. – И не дергайся, ничего она не расскажет старому Стритчу. А если скажет, придется ей признаться, что зажимает то, что ей дают. Если он узнает, то ой как намылит ей шею.

К ним робко подошел Дики и протянул руку.

– Ничего не потерялось, мисс Ханна. Я все подобрал.

Ханна взяла монетки. Затем вдруг протянула ему фартинг.

– Вот, Дики, это тебе.

Дики уставился на нее, разинув рот. Он осторожно протянул руку, словно боясь, что она отнимет у него монету. Крепко сжав пальцы, он, задыхаясь, проговорил:

– Спасибо, миледи.

После чего пустился наутек, стуча по земле босыми ногами.

Ханна задумчиво поглядела ему вслед.

– Бесс, а ты знаешь, что раньше никто не называл меня «миледи»?

– Бедняжка. Он не привык к добрым словам…

На втором этаже открылось окно, и сердитый голос рявкнул.

– Что за черт там происходит? Как будто кошки разорались!

В окне показалась голова Стритча – его фланелевый ночной колпак съехал и виднелась лысина.

– Так, шутим немного, масса Стритч.

– Ночь вам не время для шуток. Давайте там тихо, или я вас палкой отхожу!

– Слушаюсь, масса Стритч.

– Не дают человеку поболеть спокойно…

Голова исчезла, окно захлопнулось.

Трясясь от беззвучного смеха, Бесс обняла Ханну за плечи.

– Пошли, дитя. Я там тебе ужин собрала.

Перед тем как они вошли в кухню, Бесс посерьезнела и мельком взглянула на второй этаж. Голос ее прозвучал как-то странно, когда она сказала:

– Похоже, старому Стритчу полегчало. Он быстро очухается, да поможет нам Бог!

Через два дня Ханна узнала, что именно Бесс имела в виду.

Следующим вечером Стритч также не появился в таверне, и все шло хорошо. Нелл старалась избегать Ханну, а Ханна, в свою очередь, начала разбираться в своих обязанностях еще лучше. Монет от посетителей этим вечером она не получила и знала, что не стоит ждать подобных вещей каждый день.

Однако случилась одна неприятность. В таверну зашел Сайлас Квинт. Ханна с ним не заговаривала, даже обходила стороной скамью, где он сидел, и ему приходилось самому ходить за выпивкой к стойке.

В какой-то момент, возвращаясь на место, он преградил Ханне дорогу и схватил ее за руку железной хваткой.

– У тебя даже доброго слова не найдется для старика-отца, барышня?

Ханна вырвала руку.

– Ты мне не отец. К тому же зачем тебе со мной разговаривать. Ты же меня продал.

Квинт сурово нахмурился.

– Слышал я, что мистер Стритч уже несколько дней с постели не встает. Погоди, вот он поднимется, и тогда тебе будет не до благородных манер, барышня.

Когда на третий день вечером за стойкой появился Амос Стритч, атмосфера в таверне резко изменилась. Он следил за всем острым глазом. Когда один из посетителей дал Ханне фартинг, он потребовал его себе, как только девушка в очередной раз подошла к стойке.

– Все оставленное на столах принадлежит мне, девка. Заруби это себе на носу. Глаз у меня острый, от него ничего не скроется. Еще раз замечу, что прикарманиваешь мое, отхожу палкой.

Когда таверна закрылась, и девушки собирались уходить, Стритч крикнул из-за стойки:

– Эй, девка! Да, ты, Ханна! Иди сюда.

Ханна, глядя опасливо, подошла.

Стритч выглядел чертовски довольным, его красное лицо расплылось в уродливой ухмылке.

– Живо ступай на кухню и скажи Черной Бесс, чтобы собрала мне поужинать. Потом подашь его ко мне в комнату.

– Я, сэр?

– Да, ты. Да пошевеливайся. Я устал ждать.

С колотившимся от дурных предчувствий сердцем Ханна вошла в кухню и сказала Бесс:

– Мистер Стритч хочет, чтобы я принесла ему в комнату ужин.

Бесс замерла, прищурив глаза.

– Правда? Старый греховодник, вот кто он. – Она отвернулась и пробормотала: – Будь у меня селитра, я бы ему показала.

– Что-что?

– Ничего, милая, ничего.

Пока Бесс накладывала на тарелку еду, Ханна успела наскоро перекусить. Бесс, похоже, собиралась возиться вечно. Ханне хотелось, чтобы повариха поторопилась. Она страшно устала, ей хотелось улечься на тюфяк.

Наконец, ужин был готов. Бесс молча протянула тарелку Ханне, стараясь не пересекаться с ней взглядом. Озадаченная поведением Бесс и немного обидевшись, Ханна вышла из кухни.

Если бы она оглянулась, то увидела бы, как из глаз Бесс по щекам покатились две крупные слезы, а также, что она возвела глаза к небу и пробормотала слова молитвы:

– Господи, помоги этой бедной девочке. Она ведь еще ребенок, невинная как младенец.

Если не считать комнату справа от лестницы, которую занимал Стритч, на втором этаже находилось еще четыре смежные комнаты, между которыми не было дверей. Все свободное пространство было заставлено кроватями, отапливались комнаты большим камином, находящимся в центре. Во время сбора Дома парламентариев или в другое загруженное время, как узнала Ханна, Стритч сдавал все эти кровати. Люди ютились так, что иногда на одной кровати спали по трое, неважно, знакомы они были или нет. Для женщин удобств предусмотрено не было. Мужчины редко останавливались вместе с женами. А если и приезжали с ними в Уильямсбург, то заранее договаривались, что жена погостит у знакомых. В тавернах и на постоялых дворах было не принято сдавать комнаты женщинам.

Ханна робко постучала в дверь Стритча.

Он сразу открыл. Мужчина стоял на пороге во фланелевом ночном колпаке и длинной ночной рубашке до самого пола. Выглядел он так комично, что Ханне хотелось рассмеяться, но она не осмелилась.

– Так, девка, долго возишься! – пробурчал он. – Заходи!

Ханна вошла, стараясь держаться подальше от него.

– Поставь тарелку на стол у кровати.

Кровать была огромная, с балдахином и высоко поднималась над полом на четырех ножках. Ханна искоса поглядела на нее, когда ставила тарелку на стол.

Она резко обернулась, услышав, как ключ поворачивается в замке.

– В чем дело, сэр?

Он подошел к ней с гаденькой ухмылкой на пунцовом, как вареная свекла, лице.

– Я овладею тобой, девка. Возьму причитающееся мне по праву.

– По какому праву? – вскричала Ханна, чувствуя, как сердце у нее упало. – По договору я работаю в таверне.

– А тебе Квинт ничего не сказал? Ладно, неважно. Для работы внизу я могу найти сколько угодно баб. Но мне нужна девчонка, чтобы согревала мою постель. Притом девственница. – Его лицо потемнело. – Ты ведь девственница? Квинт мне клялся…

– Да, мистер Стритч, я девственница, – дрожащим голосом ответила Ханна. – И хочу ею остаться.

Его лицо посветлело, и он подошел к ней. Ханна лихорадочно шарила по комнате глазами, ища путь спасения. Сердце грохотало у нее в груди. Единственный выход из комнаты – через массивную деревянную дверь. Даже если бы Ханна увильнула от Стритча, дверь все равно была на замке. Как только она об этом подумала, Стритч опустил большой ключ в карман ночной рубашки.

Ханна лихорадочно соображала, как бы отсюда сбежать. Можно закричать, но она знала, что никто из прислуги не посмеет прийти к ней на помощь, даже Черная Бесс.

Стритч был уже совсем рядом, настолько близко, что Ханна почувствовала его зловонное дыхание. Его глаза, затуманенные от похоти, казалось, вот-вот выскочат из орбит.

Он протянул к ней руку, но Ханна быстро нырнула вниз и бросилась к двери, охваченная паникой. Она подергала ручку, но та не подавалась. Девушка начала в отчаянии колотить в дверь кулачками, даже не чувствуя ее при ударах. Тут Стритч подобрался к ней сзади и запустил пальцы ей в волосы. Потом он резко дернул, отчего Ханна так сильно ударилась о стену, что у нее перехватило дыхание и в голове все перемешалось. Он бросился на нее, прежде чем она смогла прийти в себя. Стритч по-прежнему хромал на правую ногу, однако казалось, что он двигается довольно проворно.

– В одном Квинт был прав. Ты норовистая, это уж точно. А теперь живо в кровать, девка! И снимай с себя все тряпки, чтобы я видел, какая ты из себя. Не люблю покупать кота в мешке.

Он с силой швырнул ее в сторону кровати. Ханна пролетела через всю спальню и оказалась на пуховой перине, а ее ноги ударились об пол. Она почти пришла в себя и вскочила, прежде чем Стритч смог до нее дотянуться.

Насильник, тяжело дыша, бросился за ней. Во фланелевом ночном колпаке и в длинной ночной рубашке он выглядел очень комично, но Ханна была до такой степени охвачена ужасом, что и думать не могла о смехе.

Несколько минут ей удавалось уворачиваться от него, перебегая из одного конца комнаты в другой. Он без устали преследовал ее, хромая на правую ногу, и его отвратительное лицо делалось все краснее и краснее. «Может, его удар хватит», – с надеждой подумала Ханна. Она чувствовала, что начинает выдыхаться.

– Чертова девка! – взревел Стритч. – С меня хватит!

Он внезапно загнал ее в угол. Бежать больше было некуда. Стритч схватил ее за руку и с силой ударил о стену. Другую ее руку он отвел назад. Его кулак впился ей в лицо, и на Ханну опустился спасительный покров тьмы.

Стритч отступил на шаг назад, когда девушка осела на пол. Он подождал мгновение и отдышался. Потом наклонился, подхватил ее за подмышки и потащил по полу к кровати. Затем с огромным трудом уложил на постель. «Черт, вот ведь здоровая», – подумал он. Наконец, Стритч положил ее на спину.

Не теряя времени, он методично стаскивал с нее одежду.

Отойдя на шаг назад, Стритч оглядел ее с ног до головы: «Вот это девка! Никогда такой фигуристой не видел!» Его взгляд впился в рыжеватый курчавый треугольник между сжатыми бедрами. Он почувствовал огромное возбуждение и едва сдерживался, чтобы тут же не наброситься на нее.

Вдруг Стритч подумал, что девушка в самый неподходящий момент – с ее-то силой – сможет легко сбросить его на пол. Так точно не пойдет. Он торопливо повернулся и залез в нижний ящик комода, нащупывая что-то, необходимое для таких случаев.

Ханна пришла в себя от прикосновений к ее телу рук Стритча. В голове страшно стучало, и на мгновение ей показалось, что у нее лихорадка. Все тело горело, а голова раскалывалась. Ей привиделось, что мать обтирает ее холодной тканью, что-то при этом ласково напевая.

Потом она пришла в себя и в ужасе открыла глаза. Холодной тканью были руки Амоса Стритча, а звук, который она слышала, вырывался из его слюнявого рта.

Его руки блуждали по ее телу, а сама она была совершенно голая!

Ханна попыталась слезть с кровати, но обнаружила, что не может пошевелить ни руками, ни ногами. Ханна подняла голову, и ее окутал леденящий ужас от того, что она увидела: негодяй привязал ее к четырем столбикам кровати кожаными ремнями. Она лежала, распростершись, как на картинках, где людей пытают на дыбе.

– Ха-ха, девка! Очнулась, ну наконец-то. Ждал…

Стритч встал на колени и задрал на себе ночную рубашку, обнажив огромный живот.

Ханна отвернулась, увидев под висячим брюхом что-то красное и омерзительное. Потом он всем весом навалился на нее. Она пыталась сопротивляться, но бесполезно. Она была прикована к кровати, и он мог делать с ней все, что хотел.

– А сейчас, красуля, я тебя возьму! – крикнул Стритч.

Ханна ощутила короткую режущую боль. Хуже того, она ощутила в себе его плоть. Ханна забилась, стараясь поглубже вжаться в пуховую перину.

Боль, ставшая тупой, не стихала. Стритч фыркал и пускал слюни, вновь и вновь входя в нее.

К счастью, это длилось недолго. Он издал резкий свистящий вскрик, похожий на визг, и рухнул на нее всей своей тушей.

Ханна лежала, не шевелясь, под зловонной грудой мяса, представлявшей собой тело Амоса Стритча. Он явно мылся не очень часто. На Ханне был его пот, и под этой тушей было трудно дышать. Она усилием воли заставляла себя не шевелиться. И в этот самый момент в ее душе вспыхнула ненависть к этому человеку и к подобным ему, ненависть, которая – Ханна была в этом уверена – не утихнет до тех пор, пока она не отомстит Амосу Стритчу.

Наконец, он со свистом вздохнул и встал на колени. Его ночная рубашка опустилась, скрыв отвратительное жирное и волосатое тело.

Он нагнулся и посмотрел на простыню. Удовлетворенно и торжествующе фыркнул:

– Тут Квинт не соврал. Вот и доказательство. Девка-то девственницей была. Я заключил выгодную сделку!

Глава 4

Бесс не было необходимости смотреть на простыню с постели Стритча, чтобы понять, что Ханна была девственницей. Когда прибиравшаяся наверху служанка с хихиканьем показала ей простыню, Бесс шикнула на нее:

– Не твоего это ума дело, девочка! Не суй свой нос, куда не надо, и не трепись по всей таверне!

Бесс знала, что от предупреждения толку будет мало. Безмозглая девица станет везде нашептывать о случившемся.

Если честно, Бесс не понимала всего этого шума вокруг девственности. Свою невинность она потеряла в двенадцать лет примерно при таких же обстоятельствах, попав в руки безжалостного белого человека.

Однако ей было известно, что у белых невинность ценится высоко и молодыми девушками, и мужчинами, которые первыми ими овладевают.

На следующий день Бесс тщательно избегала Стритча, боясь, что может наговорить ему грубостей. Но она представляла, как он сейчас горделиво разгуливает, словно петух в курятнике.

А Ханна… Бедная девочка ни слова не сказала о случившемся. На щеке у нее была припухлость размером с яйцо, и она еле волочила ноги, опустив глаза, как в воду опущенная.

Бесс безумно хотелось что-то ей сказать, утешить бедного ребенка, но чувствовала, что делать этого не следует.

Наконец, она попыталась намекнуть девушке, что знает о случившемся.

С момента появления Ханны Бесс выгоняла всех остальных ужинать на улицу, а в кухне оставались лишь Ханна и Дики. Люди не возражали, потому что во дворе было прохладнее.

Этим вечером Ханна и Дики также ужинали в кухне, и Бесс заметила, что девушка еле-еле ковыряется в тарелке. Женщина начала рассказывать какую-то несуразную историю.

– Знаешь, этот старый черт Стритч – очень плохой человек, очень. На любое зло способен. Когда он купил меня десять лет назад, я тут стала посудомойкой. В то время у него не было устройства для вращения вертела, для этого использовались крутильщицы-таксы. Ты знаешь, что такое крутильщицы-таксы, дорогуша?

И посмотрела Ханне в глаза.

Ханна покорно ответила безжизненным голосом:

– Нет, Бесс.

Ханне было не до рассказов Бесс. Ей не хотелось ни говорить, ни кого-то слушать. Хотелось лишь погрузиться в свое оцепенение, в пропасть щемящего страдания, где она пребывала со вчерашней ночи.

– Ну если бы ты такую собаку увидела, что крутит вертел, то сразу бы все поняла. Они с длинным телом и кривыми лапами, как у кроликов. Так вот, таксу-крутильщицу ставят на прилаженное к вертелу колесо, которое его вращает, пока собака бежит. А чтобы уж точно бежала, на колесо рассыпают горящие угли. Как только псина остановится, лапы у нее начинают подгорать…

Ханна с трудом ахнула.

– Да как же так, это же ужасно!

Бесс чуть улыбнулась.

– Старый Стритч на любое зло горазд. Так вот, старый пес в какой-то момент понял что к чему. Работа тяжелая, ведь иногда туша на вертеле весит вдвое больше собаки, а зажарить ногу требуется часа три. Конечно, иногда старые псы умнели и прятались во время жарки, да так, что их не найти. Так что крутить вертел три часа приходилось мне. В конце концов, я подбила старого Стритча купить крутилку. И знаете, ребятки, как мне это удалось?

– Как, Черная Бесс? – отозвался Дики.

– Через его кошелек. Только так можно надавить на старого Стритча. Я ему сказала, что кормить собак встанет дороже, чем купить крутилку. – Она зычно расхохоталась. – Конечно, я чуток приврала. Собак обычно кормили объедками, но старый Стритч иногда такой тупой, такой тупой, почти как злой.

Ханна вдруг расплакалась. Сдерживая рыдания, она вскочила и выбежала из кухни.

Бесс грустно поглядела ей вслед. Дики ошарашенно разинул рот.

– Что это с мисс Ханной?

– Не твое дело, малыш. Тебе как мужчине этого не понять. Ну почти как мужчине.

Ханна пробежала сквозь пустую таверну в свою комнату на чердаке. Ей очень не хотелось, чтобы кто-то видел, как она плачет. В комнате было душно и почти так же грязно, как и в первый день. Ханна не старалась навести там чистоту. Какое это имело бы значение, если она живет в грязи? Ничто не может быть грязнее того, что произошло с ней прошлой ночью. И сегодня все повторится, она уверенна, и продолжит повторяться.

Как Ханна и думала, было лишь два выхода из сложившейся ситуации. Можно сбежать, но она знала, что ее поймают и вернут обратно, а потом станет еще хуже. А если она убежит домой и спрячется, то Квинт изобьет ее и снова притащит к Стритчу. Так что на самом деле выбора-то не было. Надо остаться и терпеть. Ханна вытерла слезы тыльной стороной ладони.

Но в одном она была полна решимости. Просто так она не сдастся. Старому черту нравится норов, так он его получит!

В тот вечер, когда таверна закрылась, Стритч снова приказал ей принести ужин к нему в комнату. Ханна покраснела, заметив рядом Нелл, которая понимающе ухмылялась.

Поднимаясь по лестнице с тарелкой в руках, Ханна подумала о том, что произошло вчера ночью после того, как Стритч, наконец, овладел ею.

Он неуклюже слез с кровати и, намеренно не обращая на нее внимания, набросился на еду с аппетитом настоящего обжоры. Ханна натянула на себя рваную одежду и с трудом выбралась из комнаты без единого жеста или слова с его стороны. Она чувствовала себя тряпкой, которую использовали для какой-то грязной цели, а потом выбросили на помойку.

И вот сегодня вечером Стритч снова открыл ей дверь в ночной рубашке и колпаке, потом снова защелкнул замок. Ханна снова заставила его побегать за собой по всей комнате не для того, чтобы угодить ему или подразнить, а просто затем, чтобы он выдохся, вопреки всему надеясь, что он изнеможет и оставит ее в покое или же грохнется на пол с апоплексическим ударом.

Но в конце Стритч снова привязал ее к кровати, открыв ее извивающееся тело своему похотливому взгляду. Он тяжело дышал от напряжения.

– Клянусь, девка, – прорычал он, – я окорочу твой норов, точно окорочу. Клянусь Богом!

Ханна сопротивлялась. Даже будучи связанной, она брыкалась, изо всех сил не давая ему в себя войти.

А когда Стритчу это все-таки удалось и он был на вершине наслаждения, она подняла голову и смачно плюнула ему в лицо.

Он обмяк и скатился с нее.

– Как на духу, никогда такой бабы не видал. Прямо какое-то бесовское отродье! А теперь марш, пошла вон с глаз моих!

– Не могу, – спокойно ответила Ханна, – пока вы меня не отвяжете.

Стритч отвязал одну ее руку, потом рухнул на кровать.

– Остальное сама сделаешь. Не будь я слаб, то так бы тебя избил, что ты бы ходить не смогла, черт подери, избил бы!