Метемпсихоз

Виктор Рымарев

Метемпсихоз

Виктор Рымарев

Метемпсихоз

Роман

1

– Вы верите в метемпсихоз?

Иван Сергеевич вздрогнул и тоскливо посмотрел на соседку. Увы, он не ошибся. Вопрос явно относился к нему. Об этом красноречиво говорили большие серые глаза, устремлённые на него в ожидании ответа.

Началось. И эта туда же.

Иван Сергеевич растерянно огляделся. Застолье достигло того градуса, когда никому ни до кого нет дела, когда все говорят, но никто не слушает. Ирина Николаевна вообще отсутствовала. Видимо, отлучилась на кухню. Нашла время.

Господи, когда всё это кончится?! Ведь клялась, обещала, что больше не повторится. Как ему надоело…

Но пора объяснить столь необыкновенную беспомощность тридцатидевятилетнего мужчины, кандидата наук, перед элементарным вопросом, который способен поставить в тупик разве грудного младенца, да и то потому, что он не умеет говорить. Кого, спрашивается, испугался? Не злобный «Князь мира сего» восседает рядом с пером и пузырьком красных чернил в лохматых руках, а молодая и… очень даже симпатичная женщина. В чём дело?

В нём.

Семь лет назад Иван Сергеевич Свиридов был счастливейшим представителем рода человеческого. Это не преувеличение. Он был молод, здоров, полон сил и творческой энергии. У него была любимая жена, десятилетний сын, интересная работа (Иван Сергеевич преподавал математику в университете), была квартира, машина, дача. И была уверенность в завтрашнем дне.

Что ещё человеку надо? Кто посмеет утверждать, что это не есть настоящее человеческое счастье? Я, во всяком случае, не берусь.

Итак, Иван Сергеевич был счастлив. До 9 мая 1988 года. В этот день, точнее, вечер, его жена, его сын, его тесть, его тёща, возвращаясь на машине с дачи, попали в автокатастрофу. Не имеет значения, по чьей вине она произошла, важно то, что его близкие погибли. В общую могилу закопали обугленные кости и ошмётки горелого мяса. Всё, что удалось найти.

Так, в один день Иван Сергеевич Свиридов лишился всего. Всего, что тысячами прочнейших нитей связывало его с Жизнью, делало её осмысленной и полнокровной. В бензиновом пламени (их шестёрка на скорости 120 врезалась в бензовоз, обе машины взорвались) сгорели почти все нити, а немногие оставшиеся обуглились так, что грозили оборваться при малейшем натяжении.

С того дня Иван Сергеевич жил чисто механически, по инерции. Он ел, пил, спал, аккуратно ходил на работу, получал зарплату, исправно платил за пустую трёхкомнатную квартиру. Но ел и пил Иван Сергеевич, не ощущая вкуса еды, спать он мог лишь при свете, пусть слабеньком, а работа стала нудной и тягостной обязанностью.

Иван Сергеевич ушёл из университета. Он устроился учителем математики в среднюю школу. В результате этого обмена Иван Сергеевич потерял в зарплате, но деньги теперь меньше всего интересовали его. Постоянно видя перед собой смышлёные лица детей, слыша их звонкий, жизнерадостный смех, Иван Сергеевич на какое-то время оживал, заряжаясь ребячьей энергией, распрямлялся внутренне и внешне.

Но стоило ему выйти из школы, как плечи его понемногу опускались, и ничего, кроме бесконечной усталости нельзя было прочесть в его глазах.

Зато учитель из Ивана Сергеевича получился превосходный. Нельзя сказать, чтобы дети боготворили либо так уж сильно любили его. Иван Сергеевич и не добивался их любви, но его ум, прекрасное знание предмета, а отсюда простота и доходчивость изложения в сочетании с беспредельным терпением импонировали ученикам. Правда, завистники утверждали, что успехам на педагогическом поприще Иван Сергеевич обязан исключительно своей знаменитой «партизанской» бороде, которая удивительно быстро и буйно начала отрастать у него с 9 мая 1988 года. Мол, дети панически боятся Ивана Сергеевича, особенно его громадной чёрной бородищи, а потому так хорошо учатся. Как бы то ни было, но именно его ученики последние пять лет занимали первые места на всех городских и областных олимпиадах.

Ещё с довоенных времён в их школе существовала одна нерушимая традиция: ежегодно, в день основания школы всем педагогическим составом встречаться за соответствующе накрытым столом. Поначалу собирались в актовом зале, но после того как в результате одного из подобных мероприятий чуть не сгорела родимая школа, была внесена первая поправка: местом встречи стала квартира директора школы. Менялись директора, менялось место сбора. Затем жизнь внесла ещё одну поправку: один из директоров совместил день рождения школы со своим собственным днём рождения, благо два этих события совпали у него по времени. Следующий директор поддержал своего предшественника. Так и пошло. Поскольку Ирина Николаевна родилась 28 марта, то именно в этот день и собирались у неё на квартире.

Иван Сергеевич очень не любил данное мероприятие. Не любил за то, что каждый раз по соседству с ним оказывались молодые незамужние женщины, зачастую не имевшие к их школе ни малейшего отношения. Иван Сергеевич прекрасно знал, откуда дует ветер, чьим неусыпным заботам обязан он такому соседству и ужасно злился на Ирину Николаевну. Он неоднократно умолял Ирину Николаевну оставить его в покое и не морочить головы бедным женщинам, иначе: «ноги его не будет в этом доме». Ирина Николаевна всякий раз тяжко вздыхала, слёзно каялась и торжественно клялась, что: «это последний раз и больше такое не повторится», но, разумеется, всё повторялось сначала.

Возникает деликатный вопрос: а кто, собственно говоря, заставляет тебя таскаться на эти «мероприятия» коли они тебе как кость в горле? Не ходи, раз не нравится. С работы не выгонят, тем более давно не собирались полным составом. Тот же физик, Игорь Анатольевич, ни разу не был у Ирины Николаевны, хотя в «Обществе трезвости» вроде не состоит. Ничего, работает. И в нормальных отношениях с Ириной Николаевной.

Столь непоследовательное поведение Ивана Сергеевича объясняется просто. Дело в том, что фамилия Ирины Николаевны по мужу – Свиридова, и муж её, Валерий Сергеевич, доводится родным братом Ивану Сергеевичу.

Был в этой истории ещё один немаловажный аспект. У Ирины Николаевны и Валерия Сергеевича не было детей, и, учитывая возраст Ирины Николаевны (пятьдесят четыре года), можно уверенно предполагать, что и не будет. Таким образом, род Свиридовых находился под угрозой полного исчезновения, допустить чего Ирине Николаевне не дозволяло чувство собственной вины. Именно этим объяснялась поразительная настойчивость Ирины Николаевны в устройстве личной жизни Ивана Сергеевича. Увы, её старания были бесплодны. Иван Сергеевич всякий раз упорно отклонялся от малейшего сближения с очередной «невестой».

Но Ирина Николаевна не собиралась сдаваться. Она и на этот день рождения подготовила кандидатку на «руку и сердце» Ивана Сергеевича – учительницу математики из соседней школы. Но у математички перед самым днём рождения Ирины Николаевны внезапно заболел сынишка, и впервые за последние пять лет Иван Сергеевич остался без «невесты». Пришлось усадить его рядом с учительницей литературы Нелидовой Светланой Викторовной, замужней, матерью двоих детей.

Светлана Викторовна всего второй месяц работала в их школе. До этого она жила в Грозном, но в результате известных событий вынуждена была бежать оттуда вместе с детьми. Поселилась она у своих родителей. Её брат, работник городской администрации, устроил Светлану Викторовну в школу на место скоропостижно скончавшейся перед Новым годом учительницы русского языка и литературы. На жадные расспросы коллег о том, что, собственно говоря, происходит в Грозном и где её муж, Светлана Викторовна отвечала, столь неохотно, так скупо и односложно, а глаза её при этом блестели так странно, что новую учительницу оставили в покое. До лучших времён. Отойдёт, сама всё расскажет. Но обручальное кольцо Светлана Викторовна носила на правой руке.

Было ей двадцать восемь лет. То, что она красива, с большей или меньшей охотой признавали все. Правда, Игорь Анатольевич находил её излишне тощей, но это дело вкуса, о котором, как известно, не спорят. Её мальчику было пять лет, девочке – три годика…

– Вы верите в метемпсихоз?

Нет. Не отстанет. Вон как уставилась. Иван Сергеевич тяжко вздохнул.

Ирина Николаевна уже вернулась на своё место и с тревогой наблюдала за Светланой Викторовной. Она корила себя за то, что не предупредила молодую женщину о своеобразном характере Ивана Сергеевича. Как бы он не поставил её в неловкое положение, приняв за очередную «подсадную утку».

Светлана Викторовна непроизвольным движением правой руки поправила непослушный локон, и перед глазами Ивана Сергеевича блеснуло обручальное кольцо. В голове его что-то щёлкнуло.

И кольцо, и непонятный вначале предостерегающий взгляд Ирины Николаевны недвусмысленно говорили о том, что он круглый идиот, помешавшийся на том, что все женщины мира только и мечтают о том, как бы прогуляться с ним под марш Мендельсона.

Господи, какого дурака чуть было не свалял!

Иван Сергеевич сразу вспомнил, как звали соседку. Светлана Викторовна. Их новая учительница литературы. Беженка. Из Грозного. У неё там остался муж. Воюет. Правда, неизвестно на чьей стороне.

Но тогда для неё это не праздный вопрос.

– По-моему, – раздумчиво сказал Иван Сергеевич, – этот метемпсихоз – чушь собачья. Не более. Вот вам простейший пример. По моему гороскопу я родился в 725 году в Германии и был ювелиром, то есть более тысячи лет тому назад в Германии жил человек, душа которого перешла ко мне. Прекрасно. А теперь давайте считать. Каждые сутки на планете Земля рождается 240 тысяч человек. В сутках 24 часа, следовательно, каждый час появляются на свет 10 тысяч человек. И, если душа того ювелира оказалась моей, то как нам быть с остальными 9999 новорожденными, которые имели несчастье родиться в один день и час со мною и имеют точно такой же гороскоп? Они что, остались без души?

– Но гороскоп, о котором вы говорите, – Светлана Викторовна тряхнула головой, длинные пряди светлых волос рассыпались по плечам, – неточен. Он даёт весьма приблизительное представление. У каждого человека свой индивидуальный гороскоп.

– Хорошо. Взглянем на проблему с другой стороны. Ежедневно, как мы с вами подсчитали, появляется на свет порядка двухсот сорока тысяч человек. Умирает значительно меньше, несмотря на голод, эпидемии, войны и нашу перестройку. Где прикажите набраться душ на всех новорожденных?

– Но в людей переходят души животных.

– А в животных – души растений. Но одновременно идёт обратный процесс. Во-вторых, у растений и животных точно такой дефицит свободных душ, как у людей. Умирает зерно, зарождается колос. Во всех формах жизни рождаемость значительно превышает смертность. Это универсальный закон природы. Иначе наша планета давно превратилась бы в грязную каменную глыбу.

– Но часть живых существ может получить новые души. По-моему, Господу это вполне по силам.

– Господь всё может. На то он и Бог. – Иван Сергеевич задумчиво пожевал губами, едва видными сквозь дремучие чёрные заросли. – Но как тогда быть с пресловутой кармой? За чьи грехи расплачиваются люди, получившие новенькие, только что с конвейера души? Или вы считаете, что на планете Земля найдётся хотя бы один человек, который счастливо, не страдая, прожил свою жизнь? Сомневаюсь, был ли такой человек за всю многовековую историю человечества. А как быть с дегенератами? Как могут они исправить свою карму? Для чего, спрашивается, их создавать? Превращали бы сразу в зверей, всё меньше мороки. А как быть с Хиросимой? Там что, у тысяч людей, стариков и младенцев была одна карма? Их что, специально собрали всех вместе? Позвольте усомниться. Стоило ли Господу трудиться в поте лица, создавать столь сложные живые существа, вдыхать в них разнообразные души (ибо нет в мире двух абсолютно похожих людей, то есть людей с одинаковой кармой), чтобы тут же всех уничтожить? А как быть с беременными женщинами и не родившимися младенцами, которые также сгорели в этом адском пламени?

Иван Сергеевич внезапно замолчал, свирепо насупил брови, затем так же неожиданно заговорил снова.

– Нет, не верю я ни в какой метемпсихоз. Безнравственно заставлять людей страдать за грехи тысячелетней давности, совершённые неизвестно кем неизвестно при каких обстоятельствах. Смысла в этой теории ничуть не больше, чем во всех остальных. Ведь её создавали обыкновенные земные люди. А люди бормочут о небесах, но религиозные догматы подгоняют под существующие экономические отношения.

Жили когда-то славяне более-менее спокойно, никакое христианство не было им нужно, а потребовалось укрепить великокняжескую власть – христианские догматы и пригодились. Говорят: христианство – религия бедных. Наглая ложь! Это продукт рабовладельческого общества. Что составляет его основу? Терпение. Терпи, раб, и не рыпайся. Не зарься на имущество господина, не убий его, не воруй у него (лучше сдохни с голоду!), не прелюбодействуй с его женой и т.д.

Вот раб и терпел тысячу лет, а лопнуло его терпение – живо поменял попов на парторгов. Ведь что такое ленинизм? Это новая религия, религия будущего. Почему она возникла? Потому что стало невозможным дальнейшее мирное сосуществование разнообразных религий. Православные, католики, протестанты, мусульмане, буддисты, евреи и целая куча всевозможных сект. И все воюют (открыто или скрытно) друг с другом. То есть, все религии разъединяют людей. И вот вместо них появилась одна – ленинизм. Которая объединила православного и еврея, католика и мусульманина. А вместо попов, мулл, раввинов, пасторов и прочих деятелей появились парторги. Которые выполняли ту же самую функцию. А их основной постулат: человек человеку – друг, товарищ и брат. В той или иной форме он присутствует во всех религиях. Но, в отличие от них, он объединяет, а не разъединяет людей всех рас и национальностей.

Смотрите, что получилось, когда вместо парторгов нам опять навтыкали попов. Какой бардак развели. И это ещё цветочки. То ли ещё будет. А почему? Потому что нельзя повернуть историю вспять.

– Вы что, коммунист?

– Никогда не состоял ни в какой партии. Я реалист. Дело не в словах, а в том, что кроется за ними.

– Но ленинизм вводился кровью. Сколько безвинных людей погибло.

– Всякая новая религия рождалась в крови и муках. Не так просто переменить мировоззрение народа. Вспомните Раму, Кришну, Моисея, Пифагора, Мохаммеда. Сколько кровушки они пролили, огнём и мечом насаждая свои учения.

– Что, и Пифагор?

– У старца руки по локоть в крови. Не даром его сожгли вместе с его вертепом. А как прикажете быть с фразой Христа: «Не мир, но меч я вам принёс»? А Варфоломеевская ночь, а крестовые походы, а казни старообрядцев, а инквизиция, наконец? На их фоне ленинизм смотрится совсем неплохо. Беда в том, что мы не доросли до него.

– Вы считаете: Бога нет?

– Бог, разумеется, есть. Но он – на небе, а мы с вами – на земле. И жить мы, соответственно, должны по земным законам. По небесным ещё наживёмся. Когда попадём туда.

Для наглядности Иван Сергеевич задрал бороду вверх, указывая, куда именно они попадут, и выжидающе посмотрел на соседку.

Светлана Викторовна, опустив голову, задумчиво чертила пальцем по скатерти, не проявляя интереса к продолжению разговора.      Иван Сергеевич сник. Зря он так набросился на женщину. Кто он такой, чтобы столь безапелляционно осуждать чужое мнение? Может его рассуждения, высказанные с таким апломбом, не стоят выеденного яйца. Может ей легче жить, сознавая, что страдает она за грехи чужого дяди, откинувшего коньки лет двести тому назад. Действительно, что есть лучше такого взгляда на вещи: в тюрьму я попал вовсе не за то, что перерезал горло соседу, изнасиловал его жену и ограбил квартиру, а за то, что моё предшествующее «Я» было не очень хорошим человеком. Вот и сажайте его в тюрьму, когда он снова воплотится. Правда, это может произойти через пару тысяч лет, но так ли это важно для космического правосудия?

Иван Сергеевич мысленно одёрнул себя. Совсем зарапортовался, какая ерунда лезет в голову. Его грызло раскаяние. Надо извиниться. И немедленно.

Но он не успел воплотить в жизнь столь благое намерение.

Светлана Викторовна взглянула на часы и тихо сказала что-то учительнице химии. Та согласно кивнула головой. Светлана Викторовна встала.

– Извините, пожалуйста, – обратилась она к Ирине Николаевне, – мне надо домой. Мои «чебурашки» не лягут спать без меня.

– Какой может быть разговор, – радостно откликнулась Ирина Николаевна, довольная, что всё обошлось благополучно. – Идите, если надо. Вас проводить? А то сейчас время такое…

– Спасибо. Не надо. По сравнению с Грозным… К тому же мне недалеко. На Тургенева.

– На Тургенева? – встрепенулся Иван Сергеевич. – А номер дома, если не секрет?

– Пятнадцатый.

– Пятнадцатый? А я живу в семнадцатом. Оказывается, мы с вами соседи. Тогда, пожалуй, я составлю вам компанию, если не возражаете.

Светлана Викторовна равнодушно пожала плечами.

– Как хотите…

Весна выдалась ранняя, и снег на улицах давно растаял. Лёгкий морозец очистил асфальт от грязи, и шагать по нему было одно удовольствие.

– Странно, – сказал Иван Сергеевич, посчитав, что идти молча не совсем прилично. – Живём в соседних домах, работаем в одной школе, а я ни разу не встретил вас. Вы какой дорогой ходите на работу?

– Той же, что и вы. Несколько раз я пыталась поздороваться с вами, но вы проходили мимо, даже не взглянув на меня. Я, было, обиделась, но затем мне сказали…

Светлана Викторовна прикусила язык.

– Что вам сказали? – недоумённо поинтересовался Иван Сергеевич.

– Так. Ничего, – смешалась Светлана Викторовна. – Какой в этом году март чудесный выдался. Если б вы знали, как я соскучилась по нашему городу. Ведь я здесь родилась, в нём прошло моё детство. Бывало, целыми днями пропадали на Волге. Как всё было легко и просто. Никаких проблем. А если обидит кто, прибежишь в бабуле, она приласкает, приголубит и обязательно утешит. Как мне теперь её не хватает.

Светлана Викторовна грустно улыбнулась.

– Что же вам всё-таки сказали? – повторил свой вопрос Иван Сергеевич.

Светлана Викторовна искоса глянула на плотно сжатые губы Ивана Сергеевича и ничего не ответила.

– Нетрудно догадаться, – усмехнулся Иван Сергеевич. – Вам сказали, что после того как погибла моя семья, у меня поехала крыша, что учитель я неплохой, но общаться со мной не рекомендуется.

– Что вы! – более горячо, чем требовалось, возразила Светлана Викторовна. – Вы абсолютно нормальный человек. Просто вы излишне замкнуты, что вполне естественно в вашем положении.

Иван Сергеевич отрицательно покачал головой.

– Вы напрасно пытаетесь утешить меня. Я, конечно, не кусаюсь и не воображаю себя Наполеоном, но, тем не менее, я веду совершенно не нормальную с точки зрения современного обывателя жизнь. Поэтому я и сам ненормальный. Говоря иначе, сумасшедший. Так что вас правильно информировали. В тот день, когда я своими глазами увидел то, что осталось от них, внутри меня, – он ткнул пальцем себе в грудь, – словно какая-то стена выросла, наглухо отгородившая меня от остального мира. Слышали такую поговорку: жить как за каменной стеной?

Светлана Викторовна согласно кивнула.

– Вот я и живу за этой самой стеной. И нет у меня ни малейшего желания выбраться оттуда. Конечно, – помолчав, добавил Иван Сергеевич, – сейчас не то, что семь лет назад.

– Я прекрасно понимаю вас, – тихо сказала Светлана Викторовна. – У меня самой три месяца назад погиб муж.

– Муж? – удивился Иван Сергеевич. – Но…

– Вы имеете в виду кольцо? – Светлана Викторовна вздохнула. – Наверное, нехорошо при мёртвом человеке. Не знаю. Но так мне легче. Меньше пристают. Если б вы знали, что мне пришлось там вынести. Смерть уже не казалась каким-то пугающим словом. Она просто была рядом каждый день, каждую ночь, каждую секунду.

Первое время в действиях бандитов превалировал антисемитизм, однако настоящих евреев в республике практически не осталось. В 1989 их было менее трех тысяч, хотя в свое время в Чечне проживала одна из крупнейших в СССР еврейских общин.

      После стал главенствовать откровенный антирусский мотив: «Не покупайте квартиры у Маши, они всё равно будут наши!» «Русские не уезжайте, нам нужны рабы!» – характерное «стихийное народное творчество» тех лет. А старейшины сидели на лавочках и улыбались: "Пусть русских побольше уезжает"».

      Вечерами, когда мы съезжались с “работы”, обменивались новостями и слухами. Несмотря на то, что в мирное время в городе было 470 тысяч населения, всё равно каким-то боком мы все были знакомы. Имели общих знакомых, работали на тех или иных заводах, учреждениях или знали кого-то с них. Начиналось как всегда невесело, впрочем, так же и заканчивалось.

– Такого-то знаете? Там-то работал?

– Да, знаем.

– К нему ночью вломились…. Его, жену, детей – всех под нож…. А такого-то? Помните?

– Его тоже…. На днях…

Нас запросто могли грязно обругать, толкнуть и даже избить, причём ударить русскую многим чеченцам, судя по всему, доставляло удовольствие. Но с конца 1991 года, когда у власти оказался Дудаев, жить стало просто невмоготу. Зарплату ни мне, ни мужу почти не платили, вечером на улицу выйти было нельзя, могли запросто убить. Днём по городу ходили грязные, небритые чеченцы с оружием, и если кто-нибудь из русских им не нравился, могли втроём – впятером затащить в какой-нибудь подвал и там спокойно убить.

В августе девяносто первого создается подчинённая Дудаеву «национальная гвардия», начавшая свою деятельность со сноса памятников. Не только и не столько советских, как по всей стране: борьба с коммунистическим прошлым началась почему-то с памятника Алексею Ермолову, царскому генералу XIX века.

Параллельно изгоняется и советское руководство, в сентябре, принимаются за парламент. Потом телецентр, почта, телеграф, МВД. К октябрю добираются до КГБ. Я как раз проходила мимо и видела всё своими глазами. Двери в здание распахнуты настежь, тротуар усеян какими-то бумагами, из нескольких окон свешиваются зеленые шакальи тряпки. Рядом со ступеньками лежит чьё-то тело, прикрытое тряпьем, а в довершение всей картины на крылечке на стуле сидит шакал в папахе, с пулемётом на коленях.

      Бойня в КГБ имела характер национального погрома: единственный раненый сотрудник-чеченец, Аюбов, был немедленно доставлен в больницу, от его родственников потом откупятся. А, например, русского майора Толстенева забивают до смерти, затем, демонстрируя труп по телевидению, поясняют для общественности, что покойный «при попытке провокации … сам перерезал себе горло».

      В меня стреляли, пытались избить, бросали гранату, пытались задавить машиной, но к этому времени я уже научилась очень многому. Я умела, не поворачивая головы, видеть на 360 градусов, с одного взгляда определять какие намерения у идущих или едущих мне навстречу и совершенно точно знала, как следует поступить. Как прыгнуть в канаву от гранаты, как уклониться от выстрела из пистолета.

В Чечено-Ингушском Нефтяном институте имени академика Миллионщикова генерал встречался со студентами Нефтяного института и Государственного педагогического Университета. Я присутствовала на встрече. Валентина Верольская, преподаватель института, осмелилась спросить у Джохара:

– Генерал, вы действительно хотите блага чеченскому народу?

– Да, я хочу блага, – ответствовал растерявшийся генерал.

      Валентина Васильевна начинает говорить о необходимости грамотности для молодого поколения, но он морщится:

– Вы так считаете? … Я считаю, что мальчикам надо дать четыре класса образования, а девочкам – два.

– Ну и что у вас получится? Солдат и родильный агрегат.

Ночью бандиты врываются в университетское общежитие и выбрасывают в окна тех, кто не успевает бежать сам. Ректора, Виктора Канкалика, похищают и убивают где-то в пригороде Грозного. Убит проректор Ибрагим Исраилов (чеченец), попытавшийся помешать бандитам. Исчезают так же многие преподаватели, а в университетских коридорах то и дело слышны выстрелы.

Затем принимаются за частный сектор: захватывают частные дома и квартиры. Люди начинает получать от соседей-чеченцев «письма радости»:

«Если тебе дорога твоя жизнь и жизнь твоих детей, забирай свои вещи и убирайся подобру-поздорову, а квартиру оставь… Иначе, пулю получат твои дети».

      Многие же просто – исчезали, гибли или, оставив дом и имущество, спешили покинуть вспыхнувшую под ногами родную землю.

      Моя подруга, Рая Афанасьева, была изнасилована в третьей городской больнице группой подростков-чеченцев. Потом её под угрозой ножа заставили совокупляться с собакой. Другая подруга, Наталья Колесникова была похищена вместе с тремя другими девушками и пять месяцев в качестве рабыни провела в отряде боевиков. Один из них, насилуя, всегда прижигал её сигаретами, чтобы та стонала. «Для страсти». Позже всех троих пленниц убили под Ведено: вывели на реку и расстреляли. Пуля попала Наташе в голову по касательной и лишь контузила её. Наталья упала в воду, и её унесло вниз по течению, где девушку подобрала колонна российских войск.