Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями. Сказка

Мальчик тут же подбежал к коту.

– Ах ты, моя милая киска! – сказал он, – Ты, должно быть, знаешь здесь все углы и укромные местечки? Ты ведь будешь хорошей маленькой кошечкой и скажешь мне, где я могу найти эльфа?

Кот ответил не сразу. Он уселся, свернул хвост изящным кольцом вокруг лап – и уставился на мальчика. Это был большой чёрный котяра с одним белым пятном на груди. Его мех был таким гладким и мягким, что блестел на Солнце. Когти его были втянуты внутрь, а глаза были тускло-серыми, с небольшой узкой тёмной полоской посредине. Кот выглядел совершенно добродушно и безобидно.

– Я прекрасно знаю, где живет эльф, – сказал он мягким, бархатистым голосом, – но это не значит, что я намерен рассказать тебе об этом!

– Дорогая киска, ты должна рассказать мне, где живет эльф! Это очень важно! – чуть не зарыдал мальчик, – Разве ты не видишь, как он околдовал меня?

Кот приоткрыл глаза, так что его зелёное зло начало светиться наружу. Он развернулся и удовлетворенно замурлыкал, прежде чем ответить.

– Может быть, мне помочь тебе, потому что ты так часто драл меня за хвост? – нежно пролепетал он наконец.

Тут мальчик забыл обо всём и пришёл в такую ярость, которая вроде бы совсем не подобала такому маленькому созданию. Да, он совершенно забыл, каким маленьким и беспомощным он сейчас был.

– Ой! – закричал он, – Я могу и теперь дёрнуть тебя за хвост, чёртова кукла, сейчас, погоди! – крикнул он и побежал к коту.

В следующее мгновение кот так изменилась, что мальчик с трудом мог поверить, что это то же самое животное, которое каждый день убегало от него, когда он дёргал его за хвост. Каждый отдельный волосок на его теле встал дыбом. Спина его изогнулапсь колесом, лапы удлинились, когти царапали землю, хвост стал толстым и коротким, уши прижались к голове и были направлены назад. изо рта била пена, а глаза так были так широко открыты и так блестели, что казались пастью печки, из которой летят всполохи адского пламени.

Кот, надо сказать напугал мальчика, но он, всё равно, он сделал шаг вперед. И тогда кот сделал всего лишь один прыжок и приземлился прямо на мальчика, сбил его с ног и встал над ним, широко расставив лапы. А потом мальчик вдруг осознал, что передние лапы кота – на его груди, а челюсти раскрыты, как пещера с клыками, прямо над его горлом.

Мальчик почувствовал, как острые когти вонзились сквозь его жилет и рубашку в его тело; и как острые жёлтые клыки защекотали его горло. Он звал на помощь так громко, как только мог, но на помощь ему никто не пришёл. Он, конечно тут, подумал, что настал его последний час. Думал, что всё кончено! Затем он почувствовал, что кот втянул когти и ослабил хватку на его горле…

– Ну, вот! – сказал Кот, – Довольно, не так ли?! Теперь всё, пока хватит! На сей раз я отпущу тебя, крючок, только ради моей госпожи! Я надеюсь, чтобы ты понял, у кого из нас двоих сейчас сила! Не у тебя, Мяурицио! Не у тебя!

С этими словами кот убрался восвояси, выглядя таким же вальяжным и благочестивым, как и тогда, когда впервые появился на сцене в сарае. Мальчик был так удручен, что не сказал ни слова в ответ, а только поспешил в коровник, чтобы продолжить поиски злополучного эльфа.

Судя по всему, там было не более трёх коров. Но когда мальчик вошёл, раздался такой рёв и начался такой переполох, что можно было легко поверить, что коров там было не три, а по меньшей мере тридцать три штуки.

– Му, му, му! – ревела роскошная Мэйроуз, – Хорошо, что в этом мире осталась такая полезная штуковина, как справедливость!

– Му, му, му! – гремела четвероногая троица в унисон. Мальчишка, надо сказать, не мог ничего расслышать из того, что они говорили, потому что каждая корова старалась переорать остальных.

Мальчик хотел улучшить момент, чтобы спросить об эльфе, но не смог сделать так, чтобы его услышали, потому что коровы ревели вовсю. Они вели себя так же, как тогда, когда он запускал к ним в стойло свирепую собаку. Они брыкались задними лапами, мотали шеями, вытягивали головы и мерили расстояние до него своими острыми, длинными рогами.

– Иди сюда, ты, злодей! – гремела Мэйроуз, – И ты получишь от меня такой пинок, какой никогда не забудешь!

– А ну, иди сюда! – вторила ей ревущая Золотая Лилия, – Хочешь станцевать у меня на рогах? Тебе понравится, малыш! Я уверена!

– Иди сюда, и ты попробуешь, каково это было, когда ты швырял в меня своими деревянными башмаками, помнишь, что ты делал прошлым летом! – заорала ушлая Старлетка.

– Иди сюда, и ты получишь плату за ту осу, которую ты выпустила мне в ухо! – снова прорычала Золотая Лилия. Ну и память у неё оказалась!

Из них Мэйроуз была самой старой и мудрой коровой, и прои этом она была самой безумной из всех.

– Иди сюда! – хрипела она, – Чтобы я могла отплатить тебе за всё твоё зло!, Сколько раз ты вырывал ведро с молоком у своей матери? Сколько раз ты выдумывал все свои ловушки и силки, сколько расставлял для нее подножки, когда она приходила с ведрами с молоком – и за все слёзы, когда она выплакала здесь, когда плакала над тобой!

Мальчик хотел было буркнуть им в ответ, как он жалеет о том, что был недобр к ним, и что никогда, никогда – с этого момента – он не будет делать им ничего, кроме хорошего, если они только скажут ему, где эльф. Но коровы его не слушали. Коровы такие большие, что они могут позволить себе никого не слушать. Они подняли такой шум, что он начал опасаться, как бы им не удалось вырвать запоры и вырваться на свободу. Лучшим, что ему стоило сделать, – это тихо уйти из коровника и закрыть ворота.

Когда он вышел, то был совершенно обескуражен. Он лишь смог понять, что в округе никто не пожелает помочь ему найти эльфа. И, скорее, если бы эльф был найден, это бы не принесло ему ничего хорошего.

Он вскарабкался на широкую изгородь, огораживавшую ферму и сплошь заросшую шиповниками и лишайником. Там он сел, чтобы подумать, что с ним будет, если он никогда больше не будет человеком. Когда отец и мать придут домой из церкви, их ждёт сюрприз. Да, сюрприз! Но какой сюрприз! Это быстро разлетится по всей стране, и люди сползутся сюда из Восточного Веммингхога, и из Торпа, и из Скерупа, чтобы посмотреть на такого урода, как он! Весь Веммингхог заявится бы поглазеть на него! Возможно, отец и мать, смекнут, какая удача им выпала и возьмут его с собой показывать на рынке в Кивике.

Нет, это всё слишком ужасно, чтобы помыслить об этом! Он предпочёл бы, чтобы ни одно человеческое существо никогда больше его не увидело. Он даже не успел уйти в монастырь и навсегда запереться в келье.

Его несчастье было просто ужасно! Никто во всем мире не был так несчастен, как он. Он больше не был человеком – он стал уродом без надежды на спасение!

Мало – помалу он стал понимать, что это значит – больше никогда не быть человеком! Теперь он был отделён от всего на свете! Он больше не мог играть с другими мальчишками, не мог вести хозяйство, ходить в церковь, будь она неладна, как ходят его родители; и, конечно, ни одна девушка даже не подумала бы выйти за такого замуж!

Он сидел и тупо смотрел на свой дом. Это был маленький бревенчатый домик, который торчал на косогоре так, словно его придавило к земле каблуком Провидения, дом под высокой покатой крышей. Надворные постройки тоже были маленькими и приземистыми, а криво нарезанные куски земли такими узкими, что лошадь едва могла развернуться на них. Но каким бы маленьким и бедным ни было их имение, сейчас и оно оказалось слишком роскошным для него местом. Теперь н не мог и мечтать о лучшем месте, чем дыра под полом конюшни…

А вокруг царила удивительно классная погода! Всё распускалось, пахло, щебетало, небо светлело и по нему пробегала нежная розовая рябь, и оно, казалось, бормотало – так было повсюду вкруг него. Чем он заслужил, чтобы быть раздавленным судьбой такой невыносимо тяжёлой печалью! Он никогда больше ничему не сможет радоваться! Никогда и ничему!

Никогда ещё небо не было таким голубым, как сегодня! Во всяком случае, такого голубого неба он не видел! Перелетные птицы летели по небу, возвращаясь из дальних странствий. Они летели из чужих земель и уже переправились через Восточное море через Смигахук, а теперь направлялись на Север. Они были самых разных видов, но он был знаком только с дикими гусями, которые летели косяками двумя длинными рядами, сходившимися под углом.

Мимо уже пролетело несколько стай диких гусей. Они летели очень высоко, и всё же он мог слышать, как они кричали:

– К холмам! Болота – вдали! Теперь мы отправляемся в горы!

Когда дикие гуси увидели ручных гусей, которые разгуливали по ферме, они приспустились пониже к земле и позвали:

– Эй, вы, толстяки и толстухи! Идите сюда! Летим скорее с нами! Мы отправляемся на Север, в горы!

Ручные гуси не смогли устоять перед искушением поднять головы и прислушаться, но они отвечали диким гусям очень разумно: «Нам довольно хорошо там, где мы находимся. Нам хорошо и здесь! Нам хорошо там, где мы сейчас находимся! Что ни говорите, нас и здесь хорошо кормят! А вам флаг в руки, летите, куда хотите! Вольному – воля!

Это был, как мы уже говорили, необычайно чудесный, солнечный день, с воздухом, в котором, должно быть, летать было настоящим наслаждением, такой он был легкий и бодрящий. И с каждой новой пролетавшей мимо стаей диких гусей ручные гуси становились всё более и более борзыми и наглыми. Пару раз они взмахнули крыльями, как будто им не терпелось скорее взлететь. Но тогда старая матушка-гусыня всегда говорила им:

– Э-гей! Не будьте глупцами! Этим идиотам ещё придется страдать от голода и холода!

Жил-был молодой гусак, которого дикие гуси воспламенили страстью к приключениям.

– Если появится хоть ещё одна стая, которая летит таким путём, я последую за ними! – прокрякал он.

Затем появилась новая стая, которая закричала так же, как и остальные, и молодой гусак ответил:

– Подожди минутку! Подождите минутку! Я иду! Я с вами!

Он расправил крылья и поднялся в воздух; но он был так не приспособлен к полётам, что снова упал на землю.

Во всяком случае, дикие гуси, должно быть, услышали его зов, потому что они развернулись и медленно полетели обратно, чтобы посмотреть, не догоняет ли он их.

– Погодите, погодите! – закричал он и ещё раз попытался взлететь.

Всё это злой мальчишка слышал, лежа на изгороди.

– Было бы очень жаль, – подумал он, – если бы большой гусак сбежал. Для отца и матери было бы большой потерей, если бы он исчез к тому времени, когда они вернутся домой из церкви!

Когда он подумал об этом, то у него как ни странно совершенно вылетело из головы, что сейчас он совсем маленький и беспомощный. Он одним прыжком спрыгнул прямо в гусиную стаю и обвил шею гусака руками.

– О, нет! На этот раз вы не улетите без меня, сэр! – крикнул он.

Но как раз в это время гусак обдумывал, как ему следует приступить к делу, чтобы наконец оторваться от земли. Он уже не мог останавиться, чтобы стряхнуть дерзкого мальчишку со своей шеи, поэтому пришлось подниматься в воздух вместе с ним.

Они понеслись в высоту так быстро, что у мальчика перехватило дух. Прежде чем он успел подумать, что ему следует ослабить хватку на шее гусака, он оказался так высоко, что был бы убит мгновенно, если бы свалился и упал на землю.

Единственное, что он мог сделать, чтобы устроиться немного поудобнее, – это попытаться забраться гусаку на спину. И там он немедленно очутился, но не без значительных усилий. И даже это было нелёгким делом – надежно удержаться на скользкой спине, между двумя раскачивающимися крыльями. Ему пришлось глубоко зарыться обеими руками в перья и пух, и что было сил держаться за них, чтобы не свалиться на землю.

Большая Клетчатая Ткань

У мальчика так закружилась голова, что прошла уйма времени, прежде чем он пришёл в себя. Ветры выли, потоки бились и закручивались вкруг него, а шелест перьев и покачивание крыльев звучали как орган среди бури. Тринадцать гусей летели вкруг него, хлопая крыльями и гудя. Они танцевали у него перед глазами и жужжали в ушах. Он не знал, высоко они летели или низко, и в каком направлении был их полёт.

Через некоторое время к Нильсу вернулась толика здравого смысла, чтобы понять, что он должен выяснить, куда его незут гуси. Но это было не так-то просто, потому что он не знал, как ему вообще набраться смелости, чтобы посмотреть вниз. Он был уверен, что упадёт в обморок, если попытается это сделать.

Дикие гуси обычно летят не очень высоко, наверно они и сейчас летели довольно низко, потому что их новый попутчик всё равно не смог бы дышать слишком разреженным воздухом. Ради него они теперь летели даже немного медленнее, чем обычно.

Наконец мальчик просто заставил себя бросить один взгляд вниз, на землю. Он онемел. Ему показалось, что под ним расстелен огромный ковёр, состоящий из невероятного количества крупных и мелких клеточек.

«Где, черт возьми, я сейчас нахожусь?» – подумал он.

Он не видел ничего, кроме просеки за прсекой. Некоторые просеки были широкими и шли поперёк, а некоторые – длинными и узкими и шли вдоль – и повсюду тут были углы и закоулки. Здесь не было ничего скруглённого, и не было не было ничего скривлённого.

«Что это за большая клетчатая ткань там, внизу?» – спросил мальчик сам себя, не ожидая, что кто-нибудь ему ответит.

Но тотчас же дикие гуси, летавшие вокруг него, закричали:

«Это поля и луга. Поля и луга.»

Затем он понял, что большая клетчатая юбка, по которой он путешествовал, была плоской долиной южной Швеции; и он начал понимать, почему она была такой клетчатой и разноцветной. Ярко-зелёные клеточки он разобрал первыми; это были ржаные поля, засеянные осенью и сохранившие зелень под пологом зимних снегов. Желтовато-серые полосы были стерневыми полями – остатками урожая овса, который убрали там прошлым летом. Коричневатые были старыми клеверными лугами, а черные – заброшенными пастбищами или вспаханными залёжными пастбищами. Коричневые в клеточку с жёлтыми краями квадраты были, несомненно, буковыми лесами; потому что в них вы найдете большие деревья, которые растут в самом сердце леса – голые зимой; в то время как маленькие буковые деревца, которые растут вдоль границ, сохраняют свои сухие, пожелтевшие листья вплоть до весны. Были также тёмные клеточки с серыми серединками: это были большие застроенные поместья, окружённые маленькими домиками с чернеющими соломенными крышами и разделёнными каменными загородками участками земли. А еще посередине были зелёные клеточки с коричневой каймой: это были фруктовые сады, где травяные ковры уже начинали зеленеть, хотя деревья и кустарники вокруг них все еще стояли с голой коричневой корой.

Мальчик не смог удержаться от смеха, когда увидел, как здорово подогнано всё это было, как великолепно все это выглядело.

Но когда дикие гуси услышали его смех, они закричали – как бы с упреком: «Плодор-родная и хор-рошая з-земля. Плодор-родная и хор-рошая з-земля.»

А мальчик вдруг посерьёзнел.

«Подумать только, ты можешь смеяться; ты, столкнувшийся с самым ужасным несчастьем, которое только может случиться с человеком!» – подумал он.

И на мгновение он стал ужасно серьезным. Но прошло совсем немного времени, прежде чем он снова рассмеялся.

Теперь, когда он немного привык к полёту и скорости, он мог думать о чём-то другом, кроме своего страха, кроме того, как ему удержаться на спине гусака, он начал замечать, насколько воздух полон птиц, летящих на север. И раздавались крики и переклички от клина к клину.

– Так вы решили лететь сегодня? – завизжал вдруг кто-то.

– Да! – отвечали гуси.

– Когда по-твоему придёт весна?

– Ни единого листика на деревьях и ледяная вода в озёрах! – последовал ответ.

Когда гуси пролетали над местом, где видели какую-нибудь ручную, полуголую птицу, они кричали: «Как наз-зывается это место? Как наз-зывается это мес-сто?» Тогда петухи клонили головы набок и кукарекали:

– В этом году его звали Лилл-Гард – так же, как и в прошлом году!

Большинство домов, скорее всего, были названо в честь их владельцев – таков был обычай в Сконе. Но вместо того, чтобы сказать, что это «Пер Матссонс» или «Ола Боссонс», петухи выбирали такие имена, которые, по их мнению, были более подходящими и наиболее благозвучными в петушиных устах. Их почемуто тянуло назвать своё место как можно более красиво. Те, кто жили на маленьких фермах и принадлежали бедным дачникам, кричали: «Это место называется Грейнскарч». И те, кто принадлежал к беднейшим обитателям соломенных хижин, кричали: «Название этого места – «Мало-съедобное», «Мало-Съедобное», «Мало-Съедобное».

Большие, ухоженные фермы получили от петухов громкие названия, такие как «Счастливый Луг», «Яичный Рай», и «Деньгивилль».

Но петухи в крупных землевладельческих поместьях были слишком высокомерны, чтобы снисходить до чего-либо подобного таким неуместным шуткам. Один из них кукарекал и выкрикивал с таким смаком и помпой, что казалось, будто он хотел, чтобы его услышали жители самого Солнца:

«Это пом-местье герра Дыбека! В этом год-ду то же самое, что и в прошлом! В этом году то же, что и в прошлом год-ду».

Чуть дальше расхаживал гордо фланировал ещё один петух, который кукарекал: «Это Сванх-Холм, навер-рняка весь мир-р знает ег-го!»

Мальчик заметил, что гуси летели не прямо вперёд, а всё время петляли туда-сюда по всей Южной Стране, как будто были рады снова оказаться в Сконе и хотели засвидетельствовать свое почтение каждому отдельному местному валуну

Они прибыли в какой-то город, где стояло несколько больших, неуклюжих, совсем неказистых на вид зданий с большими, высокими трубами, а вокруг них было множество домов поменьше.

– Это сахар-рный завод в Йорд-берге! – кричали петухи. Мальчик вздрогнул, сидя на спине гуся. Он должен был бы узнать это место, потому что оно находилось не так уж далеко от его дома. Но он его почему-то не узнал.

Здесь он год назад работал сторожем; но, конечно, ничто не было в точности таким, как он его запомнил, такого не бывает, когда смотришь на это вот так – сверху вниз!

И подумай! Только подумай! Девочка-гусыня Оса и маленький Матс, которые были его товарищами в прошлом году! Действительно, мальчик был бы рад узнать, были ли они всё ещё где-нибудь поблизости. Представьте, что бы они сказали, если бы заподозрили, что он пролетает над их головами!

Вскоре Йордберга скрылась из виду, и они отправились в сторону Сведалы и озера Скабер и обратно через монастырь Герринге к Хакебергу. За один этот день мальчик увидел в Сконе больше, чем когда – либо прежде – за всю свою прощлую жизнь.

Всякий раз, когда диким гусям случалось наткнуться на каких-нибудь ручных гусей, они веселились вовсю! Они очень медленно летали над ними и кричали вниз: «Мы направляемся к холмам! Вы летите с нами? Вы не хотите лететь с нами?»

Но ручные гуси отвечали им:

«В нашей стране всё ещё зима. Вы улетаете слишком рано. Летите обратно! Летите обратно!»

Дикие гуси спустились ниже, чтобы их было немного лучше слышно, и позвали: «Идите сюда! Идите сюда! Мы научим вас летать и плавать».

Тогда ручные гуси разозлились и не ответили им ни единым кликом.

Дикие гуси опустились ещё ниже – пока почти не коснулись земли, – затем с быстротой молнии поднялись, как будто были ужасно напуганы.

«О, о, о!» – восклицали они, – Эти твари никогда не были гусями. Они прикидывались! Они были всего лишь овцами, они были всего лишь овцами».

Те, что лежали на земле, были вне себя от ярости и визжали:

«Да будьте вы все прокляты, все расстреляны, все вы! Вся ваша гоп-компания!»

Когда мальчик услышал все эти передразнивания, он рассмеялся. Потом он вспомнил, как плохо у него всё сложилось, и заплакал. Но в следующую секунду он снова рассмеялся.

Никогда прежде он не мчался, никогда прежде он ни гарцевал на спине птицы так быстро, как сейчас, а скакать быстро и безрассудно – о, как это ему всегда нравилось! И, конечно, он никогда и мечтать не мог, чтобы летать в воздухе, где так свежо и такой бодрящий холодок вокруг, как там, наверху; или что от земли поднимается такой тонкий аромат смолы и нагретой за день почвы. Нет, он никогда не мог даже мечтать и вообразить, на что это может быть похоже – парить так высоко над землёй. Это было всё равно что улететь от печалей, неприятностей и досад любого рода, о которых только и помышляют люди.

Акка из Кебнекайсе

вечер

Большой ручной гусак, который никого не послушался и последовал за ними в полёт, был очень горд тем, что ему наконец-то разрешили путешествовать туда-сюда по Южной Стране вместе с братьями – дикими гусями и по пути отпускать шуточки глупым домашним птицам. Но, несмотря на своё остроумие, к вечеру он начал уставать. Он старался дышать глубже и быстрее взмахивать крыльями, но даже при этом отставал от остальных на несколько гусиных лапок.

Когда дикие гуси, которые летели последними, заметили, что ручной не может за ними угнаться, они начали звать гуся, который был в центре угла и возглавлял процессию:

– Акка из Кебнекайсе! Акка из Кебнекайсе!

– Чего ты хочешь от меня? – спросил главарь.

– Белый отстаёт, плетётся сзади! Белый остаётся сзади!

– Скажи ему, что легче лететь быстро, чем медленно! – крикнул лидер и помчался дальше, размахивая крыльями, как и прежде.

Гусак, конечно, попытался последовать совету и увеличить скорость, но к тому времени он так обессилел, что в конце концов опустился на поникшие ивы, окаймлявшие поля и луга.

– Акка, Акка, Акка из Кебнекайсе! – кричали те, кто летели последними и видели, как ему тяжело.

– Чего вам нужно? – спросил лидер, и в его голосе обнаружились ужасно сердитые нотки.

– Белый опускается на землю! Белый опускается на землю!

– Скажи ему ещё раз, повтори ему, что легче летать высоко, чем низко! – крикнул лидер, и ни на йоту не сбавив скорость, он помчалась дальше, как и прежде.

Гусак снова попытался внять коренному и последовать этому совету, но когда он захотел приподняться, то так запыхался, что у него чуть не лопнула грудь.

– Акка, Акка! – снова закричали те, кто летел последними.

– Вы не дадите мне спокойно лететь? – спросила лидер, и его голос звучал ещё более безумно сурово, чем раньше.

– Белый готов рухнуть!

– Скажи ему, что тот, у кого нет сил лететь со стаей, пусть возвращается домой! – крикнул вожак. Он, конечно, и не думал снижать скорость – но мчался дальше, как и прежде.

– Ой! Вот, оказывается, откуда дует ветер! – подумал гусак. Он сразу понял, что дикие гуси совершенно не собирались брать его с собой в Лапландию. Они всего лишь выманили его из дома ради спортивного интереса, посмотреть сколько пролетить этот толстяк.

Он был совершенно раздосадован этим. Подумать только, оказалось, сейчас его силы должны подвести его, и он не сможет показать этим бродягам, что даже ручной гусь на что-то способен! Но самым провоцирующим из всего было то, что он подружился с Аккой из Кебнекайсе. Каким бы ручным гусем он ни был, он слышал о гусе-вожаке по имени Акка, которому было больше ста лет. У него было такое громкое, знаменитое имя, что за ним следовали лучшие дикие гуси мира. Но никто не испытывал такого презрения к ручным гусям, как Акка и его стадо, а он сейчас с радостью показал бы им, что он им ровня.