Луна и Стрелок

Сейчас же она внушала лишь беспокойство. Ей до смерти надоело заполнять регистрационные формы в колледжи и думать, что же написать во вступительном эссе на эти их дурацкие темы. Ожидания родителей легли на нее тяжким грузом и придавили, точно пресс-папье, – предполагалось, что она будет безропотно им соответствовать.

– Схожу в туалет, – сообщила она, поднимаясь из-за стола.

– Погоди, – окликнул отец. – Будешь еще что-нибудь? Десерт?

– Я наелась. – Отойдя от стола, она спохватилась, что не поблагодарила Мэри, но взрослые уже сменили тему.

– Вы слышали, что случилось после того землетрясения? – спрашивала Мэри. – Просто ужасно – трещина образовалась…

В уборной было холодно, Луну это даже обрадовало. Под светом люминесцентных ламп она вымыла руки и сердито воззрилась на свое отражение в зеркале. Из ее неизменного конского хвоста с зализанными назад волосами выбились короткие прядки, а на лбу красовались прыщики. Интересно, заметил ли их тот мальчик с вечеринки. Она едва удержалась от того, чтобы надавить на них подушечками пальцев.

Предполагалось, что выпускной класс – важная веха, следующей осенью начнутся занятия в колледже. Кто-то, может, и ждет этого с нетерпением, но Луна, для которой это были лишь чаяния ее родителей, не чувствовала особенной разницы.

Конечно, она прилежно училась. «Аккуратная и способная» – писали учителя в комментариях к ее табели успеваемости, под колонкой оценок «отлично».

Вот только ей хотелось… не этого. Хотелось самой управлять своей жизнью. Отправляться в грандиозные путешествия. Дерзать и делать то, о чем и никто и помыслить не может. Вот бы, как в фэнтези, появился волшебник, взмахнул палочкой – и она стала собой, настоящей.

Но будущее, которое представлялось ее родителям, не предполагало великих открытий. Письменный стол, ну, может, кабинет с окном во всю стену и неудобная строгая одежда. Бумаги, цифры и прочая изнурительная рутина, за которую платят столько, сколько требуется для стабильности. От Луны ждали, что она начнет к ней стремиться, едва выпорхнув из гнезда.

Она знала, чего от нее ждут. И путь был открыт. Родителям просто хотелось, чтобы у все нее сложилось наилучшим образом, – и довериться им было вполне здравой мыслью.

Если бы только ей хотелось того же! Поступить в Стэнфорд. Жить идеальной жизнью. Знать бы еще, что нужно ей самой.

В груди вдруг появился почти болезненный непокой. Чувство, что на самом деле она рождена для гораздо, гораздо большего.

Пару лет назад они с Рокси ходили в кино на «Общество мертвых поэтов»; слова героя Робина Уильямса потом долго не шли у Луны из головы: «Пусть ваша жизнь будет необыкновенной».

Необыкновенной. Ей нравилось, как это звучит.

Уже на выходе она заметила картину, висевшую возле раковины. На ней был изображен светлячок – он сидел на темной раскрытой ладони. Да что же означают эти светлячки?

Вернувшись, Луна увидела, что родители собираются уходить, задержавшись на минутку поболтать со знакомыми. Она остановилась подождать их у больших аквариумов с рыбой, пахнущих отделом охлажденки из супермаркета, – скорее функциональных, чем декоративных. За захватанным стеклом – медлительные существа цвета грозовой тучи, серебристо поблескивавшие, размером с ее руку от плеча до кисти. С оцепеневшим видом, точно не знающие, как это – чего-то хотеть.

Луна обнаружила, что вспоминает ярких рыбок в аквариуме с той вечеринки. Как они послушно плыли туда, куда укажет ее палец. И подняла руку – ради эксперимента.

Рыбы завращались вокруг своей оси, точно стрелки компаса. И – все как одна – принялись следовать за рукой: то виляя влево, то резко сворачивая вправо. Точно она была дирижером, а они – ее молчаливым оркестром.

Рассказать Рокси – не поверит же! Да и кто бы поверил?

Кроме разве что мальчика с глазами цвета чернил.

Луна опустила руку, и рыбы снова превратились в безвольную стаю. А с той стороны аквариума на нее смотрели глаза, похожие на чернильные озера, – точно она призвала его своими мыслями. Сердце учащенно забилось. Неужели это и правда он?

Она пошевелилась – и он тоже. Что бы она ни делала, он повторял за ней. Втянув щеки, он изобразил «рыбьи губы», и Луна расхохоталась. Они двинулись к краю аквариума, и вскоре вода и стекло уже не разделяли их. Не успела она подумать, что бы такое сказать подходящее моменту, как он быстро перевел взгляд к стойке, где всё громче пререкались на мандарине.

– Тут написано только «скидка пятнадцать процентов». Даты не стоит.

У человека за стойкой был усталый вид:

– Прощу прощения. На странице, из которой вы это вырезали, был написан срок действия.

– Какой страницы? Это был просто флаер!

Появилась Мэри – прежде Луна не видела у нее такого каменного лица.

– Какие-то проблемы? – Она взглянула на флаер. – В этот раз мы сделаем скидку.

Только тогда Луна обратила внимание на то, как напряжены плечи мальчика, как он поморщился, когда человек у стойки проворчал:

– Это и есть счет? Со скидкой?

– Да, сэр.

Ворча еще пуще, человек достал из кармана бумажник. Оттуда на стойку и на пол со звоном посыпалась мелочь.

– Сколько там, пап? – спросил мальчик.

И тут Луна заметила, как они похожи. По-львиному широкий нос, квадратная челюсть, брови, редеющие к вискам.

– Пап? – Мальчик шагнул к стойке, и Луна ощутила, что осталась у аквариумов совсем одна. Она видела, как мальчик вытащил из заднего кармана несколько аккуратно свернутых банкнот и сунул отцу под локоть.

– Что это ты делаешь? – рявкнул тот.

– Тут больше, чем нужно, – сказал мальчик извиняющимся тоном.

Отец обернулся, чтобы уйти, даже не удосужившись пересчитать деньги, мальчик последовал за ним. Луне ужасно хотелось, чтобы он еще раз взглянул в ее сторону.

Мэри презрительно фыркнула, и тут подошли родители Луны.

– Неужели я слышала, как с вами кто-то спорит? – удивилась мать Луны. – Кто же?

– Кто же еще? Семейка И.

Сердце Луны глухо, точно в барабан, застучало у нее в ушах. Этот мальчик – теперь она знала, кто он. Старший сын семейства, презираемого ее родителями. Хантер И.

Хантер И

Холодный ветер резанул грудь и засвистел в ушах. Отец молча кипел, пока они шли через парковку к машине, где ждали остальные. Хантер пытался не кашлять: это разозлило бы отца еще больше. В легких давно не было такой тяжести. Он открыл дверь и уселся позади водительского сиденья.

Мать переводила взгляд с Хантера на мужа, не понимая, что значат выражения их лиц. Она откашлялась:

– Коди, достань, пожалуйста, из багажника мой шарф.

Вот оно что. Им всегда было легче орать на Хантера, если больше никто не слышит. Брат отстегнул ремень и выскользнул наружу, лишь на мгновение помедлив прежде, чем захлопнуть дверцу.

Они услышали, как багажник с щелчком открылся, слышали, как крякнула поднимаемая крышка.

Отец резко развернулся:

– Ты украл эти деньги?

Хантер отшатнулся, услышав сдавленный вскрик матери.

– Нет, – ответил он. – Нет, что ты.

– Мы решили порадовать маму, – отец так и кипел, – а что сделал ты? Ты нас унизил!

– Клянусь, я не крал! – сказал он. – Их дали… то есть я их нашел.

Само собой, ему не поверили. Родители пустились в обычную едкую ругань, и, когда они заорали в полную силу, Хантер сник. Откинувшись на спинку сиденья, задержал дыхание. Сфокусировал взгляд. И отдался натяжению тетивы: мышцы напряглись, будто он целился.

Только так – притворившись, словно бы нет ничего, кроме неба, деревьев, его лука и стрел, – он и мог прийти в себя.

Глухой стук вернул всех троих к действительности. Отец открыл дверцу:

– Коди, ну что ты там так долго?

– Прости, – ответил тихий сдавленный голос. – Я сейчас.

Сгустилась напряженная и неловкая тишина. Она нависла над ними, да так и осталась. Коди вернулся на место и просунул вязаный шарф на переднее сиденье над панелью переключателя скоростей. Хантеру показалось, что на пальцах брата что-то светится, но тот отряхнул ладони, и больше ничего не было видно.

Его отец дал задний ход и выкрутил руль – будто бы домашние еще не совсем поняли, как он зол.

– Дэвид! – закричала его мать. – Не так быстро…

Машина с резким толчком остановилась. Все посмотрели в сторону столкновения. Назад.

Через два стекла Хантер встретился взглядом с девушкой, что стояла у аквариумов. Той самой, с вечеринки. Выбившиеся из прически прядки наискось легли на лицо. Она не сморгнула.

Мать застонала от испуга.

С водительского сиденья другой машины выбрался человек, скорее всего отец девушки. Хмурясь, посмотрел на капот своей машины, а потом взглянул на багажник автомобиля семейства И.

Отец Хантера приоткрыл водительское окно и высунулся на морозный воздух. По его лицу невозможно было ничего понять.

– Ничего, – пожал плечами водитель другой машины.

Не удостоив того еще одним взглядом, отец Хантера повернулся к рулю, и автомобиль, взвизгнув шинами, покатился прочь. Багажник снова открылся, и, подобно шуму моря, внутрь ворвался звук ветра и стук болтавшейся вверх-вниз крышки.

– Это не я! – выпалил Коди.

– Знаю, что не ты, – сквозь зубы процедил отец, съезжая на обочину шоссе и останавливая машину. – Сломался вчера утром. Хантер…

– Сейчас. – Хантер выскочил из машины и несколько раз хлопнул крышкой, пока она наконец не закрылась.

Они уже подъезжали к дому, когда мать снова заговорила:

– Надо было остаться.

– Мне нечего ему сказать, – ответил отец.

– Но если их машина испорчена…

– Он знает, где я работаю.

Хантер услышал, как мать глубоко, сдавленно вздохнула:

– Ну почему снова эта семейка?

– Какая семейка? – спросил Коди.

– Чанг. – И мать завозилась с шарфом.

Значит, доктор Чанг – заклятый враг его отца. Хантер моргнул. Девочка с конским хвостом – Луна Чанг.

Сюэцин Чанг

отец Луны

Сюэцин Чанг смотрел, как Дэвид И на своем драндулете выезжает с парковки «Садов удачи». Колеса подпрыгнули на неровной земле, и что-то выпало из багажника. И покатилось к ногам Сюэцина. Шестигранник, выточенный из белого камня. Достаточно маленький, чтобы его можно было спрятать в кулаке, но достаточно тяжелый, чтобы впоследствии ощущать в кармане.

От него пахло древностью. Осязаемой древностью.

Сюэцин почувствовал тот же самый трепет, какой чувствовал, когда впервые попал на раскопки. Электризующее ощущение – понимать, что, прикасаясь к этим камням, ты оказываешься настолько близко к путешествиям во времени, насколько это возможно.

Сюэцин сунул шестигранник в карман. Он займется им позже.

Луна Чанг

Никто не предупредил Луну, что Хантер И перевелся к ним в Фэйрбридж-Хай. Когда она поняла, кто он такой, то твердо решила больше никогда с ним не заговаривать. Казалось, нет ничего проще. Помимо рабочих обязанностей отца, все эти годы ее родителям более или менее удавалось избегать этого семейства. Если до той вечеринки Луна и Хантер когда-либо оказывались в одном и том же месте одновременно, она этого не помнила.

Но теперь их тянуло друг к другу, как мотылька тянет к пламени. Интересно, кто из них пламя, а кто мотылек?

В первый же его день в Фэйрбридж-Хай Луна едва не налетела на Хантера, спеша с урока французского на литературу.

И на обществоведении Хантер случайно забрел в их класс. Когда он поспешил выйти, Джойс Чен многозначительно подняла брови и сказала Луне: «Кажется, наших прибыло».

А потом в кафетерии, когда с ее подноса упала пустая банка из-под газировки, это он поднял ее и выбросил в урну, которая была слишком далеко для такого броска, – но именно туда, описав идеальную дугу, она и угодила.

А потом оказалось, что на практикуме по химии они занимаются вместе. И он сел за ее стол на единственный свободный табурет, который – ну еще бы – стоял рядом с Луной. Весь урок она изо всех сил старалась на него не смотреть.

И вот теперь – спортзал.

Она стояла позади всех, заново стягивая волосы в хвост; постепенно ее команда рассеялась кто куда, и некому стало ее заслонить. Что было хуже всего. Везучий этот Хантер И – успел-таки на последнюю порцию ее персонального ада.

Сегодня играли в вышибалы. Или в бомбардира, как называли игру учителя физкультуры, – можно подумать, это название могло как-то ее облагородить. Под бдительным взором миссис Рисси Луна двигалась туда-сюда, делая вид, что активно участвует в игре. Порой она ловила мяч и притворялась, что ждет своей очереди… а потом тихонько перебрасывала его тому, кто играл не понарошку. Настоящий командный игрок, ничего не скажешь.

Теперь, когда Рокси закончила школу, уроки физкультуры как никогда подчеркивали ее одиночество. Не то чтобы она не ладила с другими – к ней относились вполне неплохо. Просто всю свою жизнь она ощущала это невидимое разделение. Точно стеклянная стена отделяла ее от всех прочих. Даже от Рокси, с которой они сошлись исключительно потому, что она всегда была рядом, – их родители крепко дружили.

В паре дюймов от ее локтя просвистел мяч и ударился об трибуну, Луна дернулась и вернулась в игру. Жаль, что в нее не попали. Бóльшая часть ее команды уже выбыла. Оставалось трое, они держались позади.

Мимо вновь просвистел мяч. Осталось двое.

Она, Луна, и Ванесса, сообразительная девчонка с темно-коричневой кожей. Бегать Ванесса любила, а все остальное, кажется, терпеть не могла.

На стороне соперников остался только один человек: Хантер И. Луна все же недостаточно следила за игрой, чтобы заметить, как здорово играет ее команда.

Подхватив несколько мячей, Хантер подошел к белой черте, разделявшей спортзал на две части. Начал он с Ванессы – мяч угодил ей в лодыжку. Та взвизгнула и пнула мяч назад, хотя от выбывания ее это не спасло.

Осталась только Луна.

– Давай, Хантер! – закричал кто-то.

Остановившись напротив, он посмотрел ей прямо в глаза. Занес правую руку с мячом, прицеливаясь. Прочие мячи Хантер отбросил. Они, подпрыгивая, покатились прочь – звук ударов об пол гулко расходился по залу. Хантер виновато посмотрел на Луну.

Та вздернула брови. От его уверенности ей захотелось, чтобы он промахнулся.

Луна подхватила ближайший мяч и сравняла расстояние – теперь их разделяла всего пара ярдов. И стала ждать, с вызовом глядя на него. Хантер не шевелился.

– Давайте уже! – нетерпеливо пробурчала миссис Рисси сквозь зажатый в зубах свисток, в который уже изготовилась дунуть.

Луна перекинула мяч в правую руку и на секунду открылась.

Воспользовавшись этим, Хантер бросил мяч – но Луна вовремя отскочила. Мяч лишь слегка вздыбил волоски на ее руке.

– У-у-у-у, – разочарованно протянули остальные.

Хантер нагнулся за мячом, и Луна, улучив момент, запустила мяч, целясь ему в колено, стараясь быть меткой, насколько это возможно. Мяч взлетел и описал небольшую дугу, светясь, точно полная луна, которую порой можно увидеть на еще не потемневшем небе. Когда Хантер выпрямился, мяч угодил ему прямо по большому пальцу ноги.

Рисси засвистела. Команда Луны взяла верх.

Хантер И

– Подумать только, новенького выбили, и кто – Луна! – сказал кто-то из ребят в раздевалке. – Это же смешно!

Хм, нечестно как-то. Почему бы и не Луна?

Однако была одна странность: Хантер всегда мог похвастаться меткостью. Ведь с тех пор, как он поселился в Фэйрбридже, у него появился дар. Если нужно было переместить что-нибудь из пункта А в пункт Б, это давалось ему без видимого труда. Забить гол на футбольном поле. Броском нанизать запасные ключи на крючок у входной двери. Тренироваться ему не требовалось – практиковался Хантер ради успокоительного транса, в который он при этом погружался.

Порой он с точностью определял траекторию – и казалось, попадал в цель одной лишь силой мысли. Но даже если особенно и не задумывался, рука его работала, повинуясь наитию, – и он никогда не промахивался.

Другие об этом не знали. Да и кто бы ему поверил, если бы он сказал, что сегодня промазал впервые. В последний момент рука дрогнула, и мяч пролетел чуть левее.

Не то чтобы его это особенно волновало. Вот и разочарованный свист в раздевалке его совсем не трогал.

Он хотел лишь одного: снова слышать голос Луны, ритм ее речи. Хотел взглянуть ей в лицо и понять, что же так тянет его туда, где она.

Коди И

В свой день рождения Коди И проснулся и подумал: вроде бы он должен радоваться, как другие дети. Каждый год Харрисон, одноклассник, хвастался, сколько игрушек ему надарили. А его златокудрая мать приносила капкейки собственной выпечки, с глазурью и масляным кремом.

Когда семья Коди станет жить так же? Харрисон и его родные были громкие, смешливые и очень, очень белокурые. О праздниках в большом голубом доме ходили легенды. И в следующий понедельник класс гудел: кто что выиграл, кому измазали волосы тортом. Коди туда так и не попал. Его мать сказала, что они не могут себе позволить купить подарок, так что ему придется остаться дома.

– Кроме того, – добавила она, – тебе нельзя ни с кем сближаться.

– Но у всех остальных есть друзья! – пытался объяснить он ей.

– У тебя есть мы. У тебя есть твой брат. Мы и есть твои лучшие друзья. Ты можешь доверять нам как никому.

Когда Коди чистил зубы, он слышал, как Хантер говорит о праздничном ужине, а мать отвечает, что дела в этом году плохи и что Коди «поймет».

– С днем рождения! – Мать нарочито широко улыбнулась, когда он явился к завтраку. – Бабá скоро придет.[6]

Хантер легонько ткнул брата в плечо:

– Доедай, и пойдем устроим приключение.

Небо было нежно-голубым, день – необычайно теплым. В соседнем районе обитатели больших домов продавали всякую всячину с выставленных у открытого гаража столиков или расстеленных одеял.

– Купим тебе подарок, – сказал Хантер. – Выбирай.

Они бродили от дома к дому, и Коди пристально рассматривал то, что видел. Доску для манкалы[7] – половина стеклянных фишек для игры были заменены монетками. Хлипкий шар-проектор созвездий. Музыкальная шкатулка с танцующей фигуркой – Коди не понравилась мелодия.

Хрустальная ваза, отражавшая солнце всеми гранями, – она ему действительно понравилась, но Хантеру не удалось сбить цену.

И вот у соседнего дома Коди залез в сломанное кресло-качалку, принялся рассматривать вещички на продажу – и увидел деревянную статуэтку кролика с латунными ушками, как раз такого размера, чтобы он мог его обнимать. Он всегда любил кроликов.

Он поднялся и подошел ближе, чтобы как следует рассмотреть ее, – как вдруг заметил плед для пикника, а на нем клетку, в которой сидел живой белый кролик и грыз стебель сельдерея. Перед клеткой выстроились в ряд чугунные сковородки, старый фотоаппарат «Полароид» и набор фарфоровых блюд.

– Кролик продается? – спросил Коди у хозяйки дома голосом громким и звонким, ничуть не похожим на его обычный почти-шепот. Даже он сам испугался собственной дерзости – и увидел, как изумленно обернулся его брат. Коди был не из тех, кто легко заговаривал с незнакомцами.

Женщина окинула его испытующим взглядом:

– Думаешь, ты сможешь за ней ухаживать? Эта крольчиха не игрушка. Она живое существо, как ты или я. Нужно быть ответственным.

– Обещаю, что буду очень заботиться о ней, – категорично заявил Коди.

Женщина кивнула:

– Тогда она твоя.

– Сколько? – спросил Хантер.

Коди давно умолял завести ему питомца, но всякий раз у родителей находилась тысяча причин для отказа. И сейчас при мысли, что брат решит, будто за крольчиху хотят слишком много, внутри у него все защемило.

– Бесплатно, – сказала женщина. – У меня есть для нее брикеты корма и сено – возьмите и их. Я продаю дом, и мне нужно от всего избавляться.

Когда они несли клетку домой, Хантер спросил:

– Как ее назовешь?

– Нефритой, – ответил Коди.

– Ну и имечко, откуда оно взялось?

– Сам не знаю, вдруг пришло в голову. – Он посмотрел за прутья решетки. Крольчиха тихо сидела в коробочке в дальнем углу, высунув носик. – Бабá и мама рассердятся, как думаешь?

Хантер пожал плечами:

– Ну и пусть сердятся. Как обычно, ругать будут только меня. Ничего нового.

Коди понял, что улыбается. Такого дня рождения у него еще не было.

Луна Чанг

Луна поняла, что должна научиться поудобнее устраиваться на жестком стуле родительских ожиданий, так что субботу она провела, яростно обрушившись на заполнение форм в очередной колледж. Она работала в желтом планшет-блокноте за кухонным столом, опасаясь, что если окажется в тишине и покое собственной комнаты, то непременно станет думать о чем-то своем.

Родители, сияя, квохтали над ней, точно наседки. Это тоже здорово отвлекало.

– Мы так гордимся тобой! – сказал отец – по-английски, отчего ей сделалось неловко в сто крат сильнее. Будто бы он не мог выразить этого ни на мандарине, ни на тайваньском.

– Эти университеты тебя с руками оторвут, – подхватила мать. – Все получится, – добавила она на мандарине.

Но у Луны душа не лежала ни к одному колледжу из списка. Просто родители хотели, чтобы она училась именно там, – от одного лишь звука этих названий их глаза светились звездным блеском. А отец так влюбился в идею о том, что дочь поступит в Стэнфорд, что забыл спросить, что об этом думает сама Луна. Она отправила туда заявку лишь для того, чтобы сделать ему приятное.

Хотелось бы ей печься об этом куда больше – вот как Рокси: та потратила кучу времени, чтобы разузнать о разных колледжах, о статистике, подалась разом в девятнадцать и усердно занималась ради стипендии для одаренных студентов.

Луна вздохнула. В самом начале выпускного года коридоры и классы наполнились особой энергией. Каждый очень остро осознавал: этот год последний, следующей осенью все изменится. Все разъедутся навстречу судьбе, ну… или тому, что их ждет. Что же уготовано ей?

– Когда закончишь эссе для Стэнфорда, – сказал папа, – скажи мне. Дам пару советов, как сделать его еще лучше.

– Спасибо. – Луна надеялась, что сарказма в ее голосе не слышно. И потерла глаза. – А сейчас я бы отдохнула.

Стоило ей отложить ручку, как отец проскользнул мимо нее и достал из шкафчика банку овсянки.

– Я знаю, что мы сделаем! – Он заговорщицки вздернул брови.

– Время ужинать! – запротестовала мать.

– Как зайдет солнце, вернемся, – сказал папа.

Луна заулыбалась. Может, большинство старшеклассников и не любили проводить время с родителями вот таким вот образом, но для Луны это было одним из любимых занятий.

Отец привез их к университету, где преподавал, и поставил машину у озера. Гуси паслись вдоль кромки воды. Когда Луна с родителями вышли на морозный воздух, птицы насторожились и сбились в кучу.

Луна бросила первую пригоршню овса, стараясь, чтобы он разлетелся по широкой дуге.

– Осторожнее! – повторяла мать.

– Знаю, – отмахивалась Луна. Порой гуси вели себя агрессивно. Тем не менее она подошла чуть ближе.

В озерной ряби отражалось розовое небо. Ветерок раздувал ветровку, ерошил волосы. Он пах землей.

Луна любила простые радости, вот как сейчас. Смотреть, как гуси клюют овсянку. Стоять с родителями и любоваться озером и пламенем заката. Ей не хотелось уезжать, не хотелось в колледж. Пусть мгновение длится вечно.

– Сто лет мы так не делали! – Луна еле справилась с подступившим к горлу комком. – Отличная идея, пап.

– Конечно, – отозвался отец. – Все мои идеи такие!

Она встала так, чтобы ее печаль была видна лишь воде и небу. Перед глазами все поплыло. Озеро почернело и утратило все отражения, превратившись в пустоту. Но вдруг в темноте… что-то шевельнулось? Она была готова поклясться, что в пучине мелькнул какой-то силуэт.

– Что это? – Луна отпрянула. – Что происходит с озером?

– Где происходит? – не поняла мать.

Луна моргнула, и все стало как раньше.

– Да так, показалось.

Когда они уезжали, она еще раз обернулась через плечо – убедиться. В воде озера отражалась первая звездочка. Она подмигнула Луне.

* * *

На следующее утро Луна должна была проводить мастер-класс по традиционному узелковому плетению в фэйрбриджской школе китайского языка. Родители решили, что ей это не помешает, – будет хорошо смотреться в заявке на поступление.

Она раздала мотки толстого нейлонового шнура и картинки для тех, кому нужно наглядное пособие. Быстро посчитав учеников, она поняла, что одного не хватает.

– Гм, ладно, начнем. Меня можно звать Луна.

– Вас не надо звать «учитель»? – спросил кто-то из детишек.

– И говорить по-китайски? – уточнил другой.

Она улыбнулась.

– Нет. «Луна» будет достаточно. И говорите по-английски. Итак. Сегодня мы будем плести человечка. Вот такого. – И она показала образец: ручки-петельки, вязаное тельце и свисающие ножки с бусинками на концах. – Начинаем с петельки…