Знак Единорога. Рука Оберона

Труп на Флору особого впечатления не произвел.

– Да, – кивнула она и добавила: – Даже если бы я не узнала эту тварь, я бы охотно подтвердила, что узнала, – ради тебя.

Я пробурчал что-то нечленораздельное. Семейная верность порой трогает меня до глубины души. Не могу сказать, поверила ли мне Флора насчет Каина. Впрочем, мы с ней одного поля ягоды. Не важно. Я ни словом не упомянул о Бранде, у нее же вряд ли имелась новая информация на сей счет. Единственный ее комментарий, когда я сказал все, что хотел сказать, был:

– Тебе идет Самоцвет. А как насчет головного украшения?

– Об этом пока рано говорить, – ответил я.

– Если тебе потребуется моя скромная помощь…

– Знаю, – кивнул я. – Знаю.

Моя гробница – тихое местечко. Она стоит в гордом одиночестве на скальном склоне на тыльной стороне гребня Колвира, защищенная с трех сторон от буйства стихий, окруженная насыпной почвой, на которой укоренились пара-тройка суковатых деревьев, кустарник, трава и длинные плети горного плюща. Склеп – продолговатое приземистое строение, перед входом две каменные скамьи, и все это поросло плющом, милосердно скрывающим убийственную надпись, высеченную над входом пониже моего имени. Понятное дело, место не самое посещаемое.

Туда-то и отправились ближе к ночи мы с Ганелоном, прихватив порядочный запас вина, хлеба и холодного мяса.

– А ты не шутил! – воскликнул Ганелон, после того как спешился, подошел к склепу, раздвинул плети плюща над входом и прочел надпись.

– Конечно нет, – ответил я, принимая поводья обоих наших коней. – Моя могилка, можешь не сомневаться.

Привязав рядом со своей чалой лошадь Ганелона, я снял с седла сумки с провизией и перенес на ближайшую скамью. Ганелон присоединился ко мне, как только я откупорил первую бутылку и наполнил кружки темным густым вином.

– Все равно непонятно как-то, – покачал головой Ганелон, взяв у меня кружку.

– Что тут понимать? Я умер и похоронен здесь. Это мой кенотаф – гробница, которую ставят, когда не могут разыскать тело покойного. Я, честно говоря, и сам о ней узнал не так давно. Склеп поставили несколько столетий назад, когда в Амбере решили, что я уже не вернусь.

– Странновато, – пробурчал Ганелон. – И что же там внутри?

– Ничего. Хотя предусмотрительно устроена ниша, а в нише гроб – на случай, если мои останки все же найдутся. Не придерешься.

Ганелон сделал себе сандвич.

– А чья была идея? – поинтересовался он.

– Рэндом думает, что Бранда или Эрика. Точно никто не помнит. Но, похоже, в ту пору все эту идею одобрили.

– И что теперь с этой штукой будет?

Я пожал плечами:

– Подозреваю, кое-кто жалеет, что такой прекрасный склеп пустует, и мечтает, чтобы я все же лег туда. Ну а пока просто симпатичное местечко, чтобы посидеть тут и всласть наклюкаться. Я пока еще не засвидетельствовал почтения своей могилке должным образом.

Я сделал себе пару сандвичей и с аппетитом оприходовал оба. У меня была первая настоящая передышка с самого моего возвращения – а может, и последняя, по крайней мере на ближайшее время. За последнюю неделю мне никак не удавалось нормально переговорить с Ганелоном, а он был одним из тех немногих, кому я доверял. Я хотел рассказать ему все. Я должен был. Мне нужно было обсудить дела с кем-то, кто не увяз в них по горло, как все мы.

Так я и сделал.

За время моего рассказа луна совершила долгое путешествие по небесам, а у стены склепа выросла горка битого стекла.

– И как отреагировали остальные? – спросил Ганелон.

– Предсказуемо, – ответил я. – Джулиан все одно ни одному моему слову не поверит, хотя и сказал, что поверил. Он знает, как я к нему отношусь, и не та у него позиция, чтобы бросать мне вызов. Бенедикт, думаю, мне тоже не верит, но его понять куда труднее. Он тянет время, и я надеюсь, на это время он придерживается презумпции невиновности. Что касается Жерара, для него это стало последней соломинкой, и у него исчезли последние крохи доверия ко мне. Тем не менее завтра рано утром он возвращается в Амбер, и мы вместе отправимся в рощу и вернем тело Каина. Не хочу устраивать из этой поездки сафари, но мне требуется свидетель из членов семейства. Дейдра, та даже обрадовалась. Ни единому слову не поверила, не сомневаюсь. Но это ладно. Она всегда была на моей стороне, а Каина никогда не жаловала. Я бы даже так сказал: она рада, что я укрепляю свои позиции. Не могу судить наверняка, поверила ли мне Ллевелла. Ей, похоже, вообще нет дела, кто из нас как с кем поступает. Фиону все это вроде бы просто позабавило. Впрочем, она всегда ко всему относится отвлеченно и свысока. Никогда не поймешь, что на самом деле у нее на уме.

– А про Бранда ты тоже всем рассказал?

– Нет. Я рассказал им про Каина и попросил всех быть в Амбере завтра вечером. Тогда-то и озвучу вопрос Бранда. Есть одна мысль, хочу ее проверить.

– Ты со всеми переговаривался по Козырю?

– Конечно.

– Знаешь, я давно собирался тебя спросить… Там, в той Тени, куда мы мотались за оружием, есть такие телефоны…

– Ну и?..

– Пока мы там болтались, я кое-что узнал насчет «жучков» и прослушки. Как ты думаешь, может такое быть, чтобы кто-то подслушал ваши Козыри?

Я громко расхохотался, но сообразил, что в таком предположении что-то есть.

– Честно говоря, не знаю, – ответил я наконец. – Созданное Дворкином во многом остается загадкой. Мне такая мысль в голову не приходила, и сам я никогда такое не пробовал. Но идея интересная…

– А сколько всего существует колод, ты знаешь?

– Ну… у каждого из членов семейства – по одной или две, и около дюжины запасных лежит в библиотеке. Не знаю, есть ли другие.

– Я вот думаю, если просто подслушивать, можно много чего узнать.

– Это да. Отцова колода, колода Бранда да та, что у меня была когда-то… а еще та, что Рэндом посеял… Проклятье! И в самом деле немало комплектов болтаются где-то бесхозными. Что с этим делать, ума не приложу. Пожалуй, стоит объявить инвентаризацию и провести серию экспериментов. Спасибо, что надоумил.

Ганелон кивнул. Некоторое время мы молча потягивали вино.

Потом он спросил:

– Ну, Корвин, что делать собираешься?

– Ты насчет чего?

– Да насчет всего сразу. Кого атакуем и в каком порядке.

– Поначалу я собирался прочесать Черную Дорогу, добраться до ее истоков, как только здесь, в Амбере, все устаканится, – сказал я. – Теперь мои приоритеты несколько изменились. Надо как можно скорее вернуть Бранда, если он еще жив. Если нет, я хочу выяснить, что с ним стряслось.

– Но дадут ли враги тебе время на передышку? Может быть, они как раз сейчас готовят новую атаку.

– Да, конечно. Я думал об этом. Думаю, все же немного времени у нас есть, ведь мы их только что разбили. Им нужно снова собраться, перегруппировать силы и переоценить ситуацию в свете наличия у нас нового оружия. Я на данный момент планировал выставить вдоль дороги несколько наблюдательных постов, дабы дозорные докладывали о любых телодвижениях с той стороны. Бенедикт уже согласился возглавить эту операцию.

– Интересно, сколько все-таки у нас времени?

Я не мог придумать достойного ответа и просто подлил ему вина.

– В Авалоне такого сроду не бывало, верно? В нашем Авалоне, я хочу сказать.

– Это точно, – согласился я. – Ты не единственный, кто тоскует по славным денькам. Теперь кажется, что раньше все было проще.

Ганелон кивнул. Я предложил ему сигарету, но он предпочел свою трубку. Вспыхнувшее пламя осветило Камень Правосудия, висевший на цепочке у меня на груди.

– И что, ты на самом деле можешь управлять погодой с помощью этой штуковины? – поинтересовался Ганелон.

– Могу, – ответил я.

– Откуда ты знаешь?

– Я попробовал. Действует.

– И что ты попробовал?

– Грозу сегодня днем видел? Моя работа.

– Занятно…

– Что?

– Да так. Просто подумал: будь у меня такая власть, что бы я сделал.

– Лично я первым делом подумал о том, – проворчал я, похлопав по стенке склепа, – чтобы шарахнуть молнией по этой штуке – и повторять раз за разом, пока не раздолбаю ее к чертям собачьим! И всем сразу станет ясно и что я чувствую, и какова моя сила.

– И что тебя удержало?

– Да подумал, понимаешь… И решил – черт возьми, возможно, моя могилка в самом ближайшем будущем пригодится, если мне недостанет хитрости, жестокости и удачи. Ну а коли так, я попробовал прикинуть, где бы я предпочел, чтобы лежали мои останки. И сообразил, что местечко здесь и в самом деле замечательное: высоко, чисто, в окружении первозданных стихий. Кругом никого – только скалы да небо. Звезды, тучи, солнце, луна, ветер, дождь… компания более приятная, чем у остальных семейных склепов. Не вижу причин, зачем это мне покоиться в земле рядом с теми, кого я и живыми не переваривал, а таковых большинство.

– Ты озлобился, Корвин. Или перебрал. Или и то и другое. Зачем ты так жестоко? Это тебе не нужно.

– Да кто ты, черт бы тебя подрал, такой, чтобы судить, что мне нужно?

Я ощутил, как он подобрался, затем расслабился и пожал плечами.

– Я что, – проговорил Ганелон. – Что думал, то и сказал.

– Как там в войсках? – спросил я.

– Пока они несколько сбиты с толку, Корвин. Они выступили сражаться в священной войне за небеса. И полагают, что вся стрельба на прошлой неделе – из этой оперы. А потому солдаты счастливы – мы же победили. Но все это ожидание, в городе… они тут ничего не понимают. Кое-кто из тех, кого они считали врагами, теперь друзья. Есть от чего смутиться. Солдаты знают, что их держат наготове на случай сражения, но не понимают, когда и с кем придется драться. В общем, пока они сидят по казармам, они не могут понять, насколько их присутствие здесь не одобряют войска Амбера и народ вообще. Скоро, однако, до них это дойдет. Я давно с тобой об этом поговорить хотел, но ты был так занят…

Некоторое время я молча курил. Потом произнес:

– Да, мне стоит с ними потолковать. Только завтра не получится, а действовать предстоит быстро. Пожалуй, стоит перевести наших в лагерь в Арденском лесу. Завтра. Решено. Вернемся, обозначу тебе на карте куда. А ты объяви, что переводишь их поближе к Черной Дороге. Скажи, что скоро на нас снова могут напасть – чистая правда, кстати. Помуштруй солдат, поддержи их боевой дух. А я, как только сумею вырваться, приеду и сам с ними потолкую.

– Но ведь тогда у тебя в Амбере не останется личной гвардии?

– Верно. Но игра, думаю, стоит свеч. Демонстрация доверия плюс жест дружелюбия. Да, думаю, это должен быть хороший ход. А если нет… – Я пожал плечами и швырнул очередную опустевшую бутылку в стену склепа. – Кстати, извини.

– За что?

– Я только что сам заметил, что я зол как собака, надрался как свинья и говорю жестокие вещи. Ты прав. Ни к чему мне это.

Ганелон хмыкнул и чокнулся со мной.

– Я тебя понимаю, – сказал он. – Очень хорошо понимаю.

И мы славненько сидели, покуда не зашла луна, пока последняя бутылка не пала смертью храбрых у стены склепа рядом со своими подружками. Вспоминали старые добрые времена. Иногда мы оба умолкали, и я смотрел на звезды над Амбером. Хорошо тут, спору нет, но город уже звал меня к себе.

Словно прочитав мои мысли, Ганелон встал, потянулся и направился к лошадям. Я немного задержался. Помочившись на заднюю стенку своего склепа, я последовал за Ганелоном.

Глава пятая

Роща Единорога находится в Ардене, к юго-западу от Колвира, на том склоне, с которого начинается спуск в долину под названием Гарнат. Сам Гарнат за последние годы проклинали, жгли, завоевывали и отвоевывали без конца, однако нависающие над ним склоны остались нетронутыми. В этой роще, по словам отца, он некогда увидел единорога, и там же пережил нечто особенное, после чего сие создание стало покровителем Амбера и отправилось на фамильный герб. Роща почти незаметна, если глядеть из долины Гарната на море, ибо располагается шагов на двадцать-тридцать ниже по склону. На полянке неправильной формы из груды валунов бил родник; он превращался в узенький ручеек и образовывал крошечное озерцо, а потом вытекал из него и струился в долину Гарната и вниз.

Вот туда-то мы и направлялись с Жераром на следующее утро еще до рассвета, и первые блики солнечных лучей на океанской глади застали нас на полпути с Колвира вниз. Когда небеса просияли всей рассветной палитрой, Жерар натянул поводья и спешился, подав мне знак последовать его примеру. Я послушался, слез со Звезды и привязал ее и вьючную лошадь рядом с громадным пегим жеребцом Жерара. Пройдя следом за братом с десяток шагов, я оказался в лощине, щедро усыпанной гравием. Он остановился, я встал у него за спиной.

– В чем дело? – поинтересовался я.

Жерар развернулся, глаза его сузились, на скулах заиграли желваки. Он отстегнул плащ, свернул и положил на землю. Расстегнул портупею и кинул поверх плаща.

– Сними клинок и плащ, – посоветовал он мне. – Только мешать будут.

Я все понял. Что ж, будь что будет. Снял плащ, аккуратно сложил, опустил на землю, поверх него положил Камень Правосудия и Грейсвандир. Выпрямился, встретился взглядом с Жераром. И произнес только:

– Почему?

– Много воды утекло, – процедил Жерар сквозь зубы. – Ты мог забыть.

Он медленно двинулся на меня, а я выставил руки перед собой и подался назад. Он не ударил – я всегда был быстрее. Мы оба пригнулись, и левая рука Жерара медленно двигалась, готовая к захвату, а правая чуть подрагивала у самого корпуса.

Случись мне выбирать место для боя с Жераром, это было бы точно не здесь, о чем он отлично знал. И если бы мне вообще пришлось биться с ним, я всяко выбрал бы не рукопашную. Я лучше Жерара с клинком, с посохом – да с чем угодно, где есть место скорости и стратегии боя, чтобы я мог время от времени наносить ему удары, держа его на дистанции, тогда бы мне удалось измотать его, он волей-неволей начал бы раскрываться, и мои удары становились бы все более точными и болезненными. Жерар, конечно, знал и это. Вот почему он завел меня сюда. Я отдавал ему должное и теперь вынужден был играть по его правилам.

Жерар подбирался ко мне все ближе. Несколько раз я отбрасывал его занесенную для удара руку. Наконец я изловчился, пригнулся и нанес Жерару быстрый резкий удар с левой чуть повыше солнечного сплетения. Такой удар запросто сломал бы толстую доску и превратил бы в фарш внутренности простого смертного. Увы, время не смягчило Жерара: он крякнул, но при этом блокировал мою правую руку, своей правой поддел мою левую и схватил за плечо.

Я немедля сошелся с ним вплотную, предвосхищая рычажный захват, разорвать который, скорее всего, не сумел бы; развернулся и, захватив таким же маневром его левое плечо, подбил правой ногой колено Жерара и сумел свалить его наземь.

Однако он меня не выпустил, и я упал на него сверху. Я слегка ослабил хватку и вогнал правый локоть в бок Жерара, как раз когда мы коснулись земли. Угол атаки был далек от идеального. Его левая рука взметнулась и сцепилась с моей правой где-то у меня над головой.

Я сумел вынырнуть, но он железной хваткой сжимал мою руку. На миг мне открылась возможность врезать ему в пах свободной правой, но я удержался. Не то чтобы у меня имелись предрассудки насчет «не бить ниже пояса». Просто сделай я это, Жерар на одних рефлексах сломает мне плечо. Так что я, оцарапав о гравий левое предплечье, ухитрился просунуть руку под голову Жерара, а правой промеж ног сцапал его за левую ляжку. После чего перекатился на спину, готовясь распрямить ноги, как только коснусь ступнями земли. Я планировал рвануть Жерара на себя и снова швырнуть на спину, врезав плечом в живот для пущего эффекта.

Но Жерар скрестил ноги и перекатился влево, заставив меня перелететь через него. В полете я отпустил его голову, крутанулся по часовой стрелке, вырвал-таки правую и уже встал на ноги.

Жерар, однако, мне этого не позволил, уже опираясь на руки, он одним могучим прыжком вскочил и выпрямился. Я поспешно подался назад. Жерар, не медля ни секунды, двинулся на меня, и я понял: если и дальше буду пытаться вот так вот бороться с ним, он превратит меня в лепешку. Нужно работать иначе.

Я не спускал глаз с ног Жерара. И в то мгновение, которое счел наиболее удачным, нырнул между его разведенными в стороны руками – он как раз переносил вес с левой ноги на правую. Мне удалось ухватить брата за правую лодыжку и рвануть его ногу назад, фута на четыре. Он рухнул ничком, перекатываясь на левый бок.

Жерар пытался подняться, но я въехал ему левой в челюсть, и он снова упал. Потряс головой, прикрылся обеими руками и поднялся вновь. Я попытался ударить его ногой в живот, но он уклонился, подставив бок, удержал равновесие и снова двинулся на меня.

Я кружил вокруг него, доставая быстрыми выпадами в лицо. Дважды сумел приложить в живот, танцуя на дальней дистанции. Жерар ухмылялся: он знал, что я боюсь сойтись с ним вблизи. Еще раз ударил ногой ему в живот – и попался. Руки Жерара опустились достаточно, чтобы я сумел ухватить его за шею, чуть повыше ключицы. Увы, как раз в это мгновение его руки выстрелили вперед, сомкнувшись захватом у меня на талии. Я врезал ему в подбородок ребром ладони, но Жерар не ослабил хватку и оторвал меня от земли. Все, дальше бить было поздно. Его ручищи уже сдавливали мои почки. Я нащупал большими пальцами сонные артерии Жерара, нажал…

А он поднимал меня все выше, взметнул над головой. Моя хватка ослабла, разжалась… И он швырнул меня спиной на камни – примерно так крестьянки колотят простыни о прибрежные валуны.

Перед глазами вспыхнули искры, мир дрогнул и поплыл куда-то, теряя реальность… А Жерар рывком поднял меня на ноги. Я увидел его кулак…

Рассвет был дивно красив, вот только смотрел я на него под каким-то неправильным углом – с поворотом градусов этак на девяносто.

У меня жутко закружилась голова, напрочь вытеснив паутину дорожек боли, что покрывала мою спину и сходилась к центру в районе подбородка.

Я висел в воздухе. С трудом повернув голову, я увидел, что мне открывается отменный обзор – в основном вниз.

Что-то крепко держало меня за плечо и бедро. Скользнув взглядом по этим живым тискам, я понял, что это руки. Повернув голову чуть дальше, убедился, что это руки Жерара. Он держал меня над головой на вытянутых руках. Он стоял на краю тропы, откуда открывался прекрасный вид на Гарнат и то место, где далеко внизу заканчивалась Черная Дорога. Если он бросит меня, подумал я, некоторая часть моего тела разделит участь птичьего помета, толстым слоем покрывавшего скалу, а все остальное станет похоже на выброшенную волнами на берег медузу.

– Вот-вот. Смотри вниз, Корвин, – произнес Жерар. Он заметил, что я пошевелился, поднял голову и встретился со мной взглядом. – Стоит мне только разжать пальцы…

– Я тебя слушаю, – негромко проговорил я, силясь придумать, как бы мне и его с собой прихватить, если он выполнит свою угрозу.

– Я никогда не блистал умом, – продолжал Жерар. – Но появилась у меня одна мысль. Жуткая мысль. И что-нибудь предпринять на этот счет я мог только так… А мысль такая: тебя чертовски долго не было в Амбере. Правда, что ты память потерял, или нет – кто тебя знает. Ты вернулся, ты перехватил поводья, но пока что не правишь. Гибель слуг Бенедикта меня обеспокоила, как сейчас беспокоит смерть Каина. Недавно погиб Эрик, а Бенедикт покалечен. Да, именно в этом тебя обвинить нелегко, но вот о чем я подумал: а ведь вполне возможно, что ты тайно договорился с нашими врагами с Черной Дороги?

– Это не так, – ответил я.

– Не суть важно, я о другом сказать хочу. А ты слушай. Все будет так, как будет. Но если ты во время своего отсутствия все это устроил – возможно, даже устранил отца и Бранда как часть твоего плана, – тогда для меня это явная попытка подавить всякое сопротивление твоей узурпации со стороны семьи.

– Будь оно так, разве позволил бы я Эрику пленить меня и ослепить?

– Слушай меня! – рявкнул Жерар. – Ты мог и ошибиться, вот и вышло такое. Теперь уже не важно. Ты можешь быть невиновен, как утверждаешь, или виновен, что возможно. Смотри вниз, Корвин. Вот и все. Смотри вниз, на Черную Дорогу. Смерть ждет тебя в конце твоего странствия, если это твоих рук дело. Я показал тебе свою силу – снова, а то вдруг ты подзабыл. Я могу убить тебя, Корвин. И не думай, что клинок спасет тебя, если я хоть раз сумею до тебя добраться. А я сумею, чтобы сдержать слово. И слово мое такое: если ты виновен, я убью тебя, как только узнаю об этом. Знай, что за мою жизнь есть кому спросить, потому что теперь она неразрывна с твоей.

– То есть?

– Сейчас нас через мой Козырь видит и слышит все семейство. Теперь ты не сможешь устранить меня, не раскрыв всей семье своих намерений. Так что есть кому исполнить мое обещание, даже если сам я погибну, не сдержав его.

– Я тебя понял, – ответил я. – Но что, если тебя прикончит кто-то другой? Меня тоже устранят, и кто останется на баррикадах? Джулиан, Бенедикт, Рэндом и девочки. Просто великолепно – для того, кто стоит за всем происходящим. Тебя кто надоумил, кстати?

– Я! – рявкнул Жерар. – Я один! – И я почувствовал, как он еще сильнее сжал пальцы, как напряглись его мышцы. – Просто ты, как всегда, хочешь все запутать! Как всегда! Не так плохо тут у нас все было, пока ты не вернулся. Будь ты проклят, Корвин! Это все из-за тебя! – воскликнул Жерар и взметнул меня в воздух.

– Это не я, Жерар! – только и успел выкрикнуть я.

И он поймал меня на лету, чуть не вывихнув плечо, и оттащил от края обрыва. Проволок по щебню и поставил на ноги. А сам как ни в чем не бывало зашагал к лощинке, где мы с ним дрались. Я двинулся следом.

Мы оба подобрали с земли свои вещи. Застегивая пряжку широкого ремня, Жерар стрельнул в меня взглядом и буркнул:

– Этот разговор окончен.

– Идет.

Я поплелся к лошадям. Вскоре мы уже продолжали путь.

Родник в роще мелодично журчал. Плывущее к зениту солнце растянуло лучистые струны промеж деревьев. На земле еще оставалась роса, и дерн, который я нарезал, чтобы накрыть тело Каина, был влажным.

Я привез с собой лопату и вскрыл могилу. Жерар молча помог мне перенести тело на расстеленный на земле кусок парусины, также привезенный с этой целью. Завернув в парусину труп брата, мы зашили ткань широкими свободными стежками.

– Корвин! Посмотри! – сдавленным шепотом проговорил Жерар и схватил меня за локоть.

Я посмотрел туда, куда он показывал, и окаменел. Мы оба, не в силах пошевелиться, не могли отвести глаз от дивного зрелища. Мягко-белое мерцание превращало его шерсть и гриву в подобие нежнейшего пуха; изящные копытца казались золотыми, как и тонкий витой рог, растущий из узкого чела. Он стоял на одном из валунов, хрумкая растущими рядом листьями. Глаза его, когда он поднял голову и повернул ее в нашу сторону, сияли двумя изумрудами. Несколько мгновений он был столь же недвижим, как и мы, а потом быстро, взволнованно переступил, приподнял левую переднюю ногу и трижды ударил копытом о камень. А затем словно растаял в воздухе, как снежинка, и безмолвно исчез – возможно, в лесу, что был справа от нас.

Я очнулся и бросился к камню, Жерар за мной. Во мху рядом остались следы небольших копыт.

– Значит, мы действительно видели его… – пробормотал Жерар.

Я кивнул.

– Что-то видели, точно. Прежде тебе доводилось?..

– Нет. А тебе?

Я покачал головой.

– Джулиан божится, что однажды видел его, – сказал Жерар. – Издалека. Говорит, что гончие отказались вставать на след.

– Какой же он красивый – шелковый хвост, сияющие копытца…

– Да. Отец всегда говорил, что встреча с ним – добрый знак.

– Я бы не прочь.

– Странное время он выбрал для появления… столько лет…

Я снова кивнул.

– Может, это что-то значит? В смысле, он наш покровитель и все такое… Может, мы что-то должны сделать?

– Может, и должны, но мне отец ничего про это не говорил, – ответил я и осторожно погладил камень, где стоял единорог. – Если ты знаменуешь некий поворот наших судеб, если ты даруешь нам свою милость, благодарю тебя, Единорог, – сказал я. – Но даже если нет, благодарю тебя за то, что появлением своим ты озарил нашу жизнь в эти мрачные дни[15].

Затем мы напились из родника. Взвалив нашу скорбную ношу на спину вьючной лошади, мы повели коней под уздцы и сели верхом, только удалившись достаточно далеко от поляны, где все осталось недвижно, кроме ручья.

Глава шестая

Вечны непрестанные ритуалы жизни, неизменны людские чаяния на лучшее бытие, а впросак попадаешь постоянно. Таков тем вечером был итог моей немалой житейской мудрости, помноженный на чувство творческого вдохновения. Рэндом в ответ на это хмыкнул и кивнул.

Все семейство собралось в библиотеке. Я сел на краешек письменного стола. Рэндом расположился на стуле справа от меня. Жерар стоял у противоположной стены, внимательно разглядывая то ли развешанное по стенам оружие, то ли гравюру Рейна, где был изображен единорог. Ни Жерар, ни мы с Рэндомом не обращали никакого внимания на Джулиана – этот развалился в мягком кресле у стеллажей, сложив руки на груди, вытянув и скрестив ноги и рассматривая исключительно собственные чешуйчатые ботфорты. Фиона, росточком всего-то в пять футов и два дюйма, стояла у камина, беседуя с Флорой, и зеленые глаза искрились, сталкиваясь с синими. Волосы Фи полыхали, с лихвой заменяя отсутствующий в камине огонь. Она почему-то всегда напоминала мне только что завершенную работу художника, который отложил кисть, критически улыбнулся, и в голове у него роятся вопросы. А надключичная ямочка у основания шеи всегда приковывала взгляд, словно метка мастера, особенно когда Фи насмешливо или надменно запрокидывала голову, взирая на нас, высоких. Она едва заметно улыбнулась, несомненно зная, что я на нее смотрю, играя в ясновидящую, которая никогда не утратит способности смущать других. Ллевелла, устроившись в углу спиной к нам, притворялась, будто читает книгу. Зеленоватые волны ее волос немного не достигали темного ворота платья. Являлась ее любовь к уединению следствием сознательного отчуждения или простой осторожности, я никогда понять не мог. Возможно, и то и другое. Ллевелла в Амбере была нечастой гостьей.