Немного мульты в моей голове

Именно после оглашения этого приговора, я и услышала в первый раз странные голоса в голове.

– И что ей теперь делать? Что делать-то? – плаксиво вопрошал первый голос. – С балетом покончено. Калека на всю жизнь. Все мечты под откос. Вся жизнь – под откос.

– А самое ужасное, что никто не ответит за её страдания! – вторил другой. – Сделали ребёнка калекой и «в кусты». Это же несправедливо!

Чуть позже я знакомлюсь с ними поближе. Это Потеряшка и Обидка. Они начинают посещать меня довольно часто. Но! Есть и другие. И со временем, в моей голове образуется целая коалиция странных существ. Каждый из них со своим характером и взглядами на мир. В эти долгие дни и месяцы, когда я большей частью предоставлена самой себе, эти персонажи становятся моими закадычными друзьями и собеседниками.

– Доченька! С кем ты беседуешь? – спрашивает мама, неожиданно появляясь в палате и заставая меня врасплох.

– Да так, ничего, Масенька, – растерянно вру я. – Просто, размышляю вслух о судьбах мира вообще и отдельно взятой меня – в частности.

Мы с мамой весело разворачиваем мою шутку. Долго смеёмся. Но осколок недоверия неприятно вклинивается в безмятежность наших честных и доверительных отношений.

Конечно, спрятать новых невидимых друзей от мамы надолго не удается. Так как завладевают они моим сознанием, вырываясь «на поверхность», при любом удобном случае. А мама всегда очень чутка ко всем нюансам моей жизни и не заметить этого просто не может. И кстати, именно она называет их мультами.

ВЕКТОР ДВИЖЕНИЯ

– Посмотри, как она на тебя похожа, – в преувеличенном возбуждении восклицает доктор Уваров. – Эта работа голландского художника Яна Вермеера «Девушка с жемчужной серьгой». Потрясающее сходство! Вот и не верь потом в переселение душ.

– Каких ещё душ, доктор, – бурчу я, уставившись в стену. – Вы же ученый человек. А несете чушь.

– Доченька, – слышу расстроенный голос мамы. – Как ты разговариваешь с Ильей Владимировичем. Так нельзя! Это очень грубо! Не расстраивай меня, пожалуйста.

Я вздыхаю и нехотя усаживаюсь на кровати.

– Простите, пожалуйста, Илья Владимирович. Я не хотела грубить.

– Принимается! – весело произносит доктор и сует мне под нос большую раскрытую книгу с бликующими глянцем страницами. – По поводу душ я, конечно, погорячился. Но, ты только посмотри!

Я опускаю глаза на репродукцию в книге, впервые встречаясь со своим двойником. И правда, девушка выглядит старше меня, но, в общем и целом, сходство действительно поразительное. Переворачиваю страницу и вижу сумасшедшей красоты картину: фрукты, медная посуда, цветы и… виноград! Всё, как живое – настоящее! И такое яркое и праздничное!

– Это фотографии? – спрашиваю, не поднимая головы. И слышу ответ: «Нет, это нарисовали художники. Они жили в 17 веке в Голландии. Вот почему я так и удивился сходству нарисованной девушки с тобой. Понимаешь?»

Я киваю и слушаю рассказ доктора о том, как он вчера по случаю купил иллюстрированный альбом для дочери, которая учится на первом курсе Академии художеств. И как он рад этому случаю, потому что в Академии дочь как раз сдает по истории искусств в этом семестре малых голландцев. И так далее, и тому подобное.

Этот судьбоносный момент я помню отчетливо.

Мама кивает в такт рассказа доктора Уварова и внимательно наблюдает за мной. Я, неохотно отрываясь от просмотра репродукций, ловлю её взгляд. Её глаза горят. Мои, видимо, тоже.

– Мы нашли новый вектор движения! – заговорчески шепчет мама, нежно целую меня в макушку. – Илья Владимирович, можно эта волшебная книга останется у Оли хотя бы на денёк. Я знаю, что мы просим многого. Но, обещаю – Олюша будет очень аккуратна. Да?

В волнении сглатывая слюну и прижимая книгу к сердцу обеими руками, я заискивающе киваю. Конечно, добрый доктор Уваров не может нам отказать. И я владею этим бесценным сокровищем целые сутки. Рассматриваю натюрморты, глажу глянцевые страницы, пялюсь на себя в маленькое зеркальце, пытаясь зафиксировать позу похожей на меня девушки.

Унылое настроение исчезает. Новые перспективы – манят.

– Я всё узнала, – запыхавшись, врывается в палату моя прекрасная мама. – Есть художественная школа при Академии. После нее легче поступить. Но учиться рисовать очень сложно. Так что, начинаем прямо сейчас.

И мама высыпает из сумки на кровать альбом и несколько карандашей.

– Илья Владимирович договорился со своей дочкой. Она после сессии придет давать тебе первые уроки. А сейчас она сказала, чтобы ты срисовывала всё подряд.

И я начинаю срисовывать всё, что попадается в поле моего внимания: ветви дерева за окном, собственную руку, лицо мамы, видимую часть больничной палаты. Но! Самое главное, что поглощает мое внимание целиком – это фрукты, которые всегда перед глазами, так как мама приносит их каждый день. Я рисую цветными карандашами, забывая о времени и моих новых друзьях – мультах. Засиживаюсь до позднего вечера. Конфликтую с медсестрами, когда они отбирают у меня альбом, потому что «уже темно и можно испортить зрение». И когда приходит Юля – дочь доктора Уварова, мой альбом уже наполовину заполнен карандашными набросками и цветными зарисовками.

ЮЛЬКА

– Ты когда-нибудь училась рисовать? – с интересом просматривая альбом, спрашивает она.

– Нет, я рисую последние три недели.

– Но эти наброски – больше чем хорошо, – задумчиво произносит Юля. – Ты явно очень способная. Так что, давай-ка начнем обучение. Пока у меня каникулы, уделю тебе максимум своего времени.

И мы начинаем заниматься. Юля приходит каждый день, ставит мне натюрморты, рассказывает о перспективе и других тонкостях в изображении предметов. Показывает различные приемчики в штриховании и композиции.

Она мне очень нравится. Весёлая и жизнерадостная. И как я потом узнаю, очень талантливая. Юля бунтарка и непоседа. Хотя, это ей не помешало на год раньше сверстников закончить школу, и уже в 16 лет учиться на первом курсе Академии художеств. Она очень миниатюрная. Короткая стрижка, модный начёс. Глаза, подведенные аккуратными черными стрелками, кажутся слишком темными в сочетании со светлыми волосами. Одета необычно и ярко.

– Одним словом – художник, – шушукаются у неё за спиной медсестры. – Илья Владимирович, такой солидный человек, а дочь – оторва, голова выкрашена, лицо в гриме, одежда клоунская. Позор для отца, да и только. Как таких только в академии принимают.

– А что вы хотели: отец – светило. У них там всё схвачено, прооперировал какого-нибудь профессора, а он его девчонку в свой институт и протащил.

– Не слушай их, доченька, – успокаивает меня мама. – Юля очень хорошая девочка. Умная и добрая. И я буду очень рада, если вы подружитесь.

И мы действительно начинаем дружить. Несмотря на то, что Юля старше на 4 года, она проводит со мной много времени, поддерживая и щедро делясь знаниями по предмету моей новой страсти. Ведь теперь я хочу стать великим художником. И всё своё свободное время трачу на осуществление мечты.

ХЛЕБНОЕ ДЕЛО

Выйдя из больницы, я начинаю учиться в художке, а после десятого класса сразу поступаю в Академию. И там начинается бурная и очень насыщенная жизнь. Учусь на факультете живописи, специализируясь на кафедре реставрации. Делая это поначалу по совету моего преподавателя и Юльки.

– Ты прекрасно копируешь малых голландцев, – говорит Дмитрий Евгеньевич, увидев сделанную мною копию «Натюрморта с цветами и фруктами» Яна ван Хёйсума. – Поверь мне, потребность в художниках не так велика, как в хороших реставраторах и копиистах.

– Олька! Это «хлебное» дело. Всегда будешь иметь хорошие деньги, – советует Юля. – Плюс, ты всегда сможешь неплохо подрабатывать на атрибуциях и экспертизах.

Но, в первую очередь, на выбор моей «хлебной» профессии влияет болезнь мамы. Как гром среди ясного неба: диагноз – рак груди, требует от меня умения зарабатывать нам на жизнь и лечение мамы.

В конце концов, мы справляемся с этой бедой. А я со временем становлюсь профессионалом своего дела – копиистом, к тому же, достаточно востребованным оценщиком произведений искусства.

И все бы хорошо, но, когда я сталкиваюсь с очевидными жизненными трудностями, мне «на помощь» всегда спешат Мульты. Я понимаю, они – вымышленные персонажи. Но, со временем, особенно после смерти мамы, которая сгорела от повторного рака, теперь уже легких, буквально за полгода, Мульты буквально порабощают меня. И я уже не чувствую себя независимой и автономной.

СОСЕДИ

И вот, реальность – мне 30 лет. У подруг своя насыщенная жизнь. Мама умерла. А я на «пике скорби» уволилась из реставрационных мастерских, вдруг оказавшись в тотальном круге одиночества. Соседи по коммуналке поддерживают, как могут. Но я все больше и больше замыкаюсь, проводя все дни лежа на диване, отвернувшись к стене. Часто плачу, практически не ем. Да и вообще, не вижу смысла и опоры жить. Моя тоска по маме так велика, что любые предметы, связанные с памятью о ней, причиняют нестерпимую боль.

– Чтобы жить дальше, тебе надо полностью сменить обстановку, – гладя меня по голове сухонькой старческой рукой, убеждает меня Карла Марковна.

– Как это? – хлюпая носом после очередных рыданий, вопрошаю я. – Выбросить все вещи?

– Это проблему не решит, – сокрушенно разводит руками соседка. – Тут нужны более кардинальные изменения. Да и вещи эти жаль. Со временем ты сможешь к ним вернуться. И возможно, они вызовут в тебе лишь светлую память и грусть, а не такую сокрушительную боль, как сейчас.

– Так что же тогда? – слышу я в себе голос Потеряшки.

– Как бы мне не было больно и тоскливо отпускать тебя, говорит Карла Марковна, протягивая граненую рюмочку с накапанной в неё валерианой. – Но мой совет: уезжай отсюда. Из этой комнаты, из нашей коммуналки, в которой все и всегда будет тебе напоминать о Людочке. А мы уж тут останемся и будем хранить память о ней, пока тебе не станет легче.

Две маленькие слезинки блестят в старческих подслеповатых глазах. Дым извечной папиросы, окутывая нас, поднимается к потрескавшемуся потолку. Дрожащий голос тихо продолжает: «Тебе нужно жить дальше, моя девочка. Строить будущее, не закапываясь в прошлом. Хватит. Полгода прошло. Пора начинать «приходить в себя». Вечно так продолжаться не может».

И вот, на малом совете нашей квартиры разрабатывается план моих дальнейших «шагов в реальность».

В прошлом грузчик, Аскольд уже несколько лет работает риелтором. Он у нас10 лет как бросил пить, закодировался, отрастил брюшко и даже женился. На совете он самый компетентный в вопросах недвижимости.

– Нужно покупать двушку, – вещает он. – Ты – художник. В одной устроишь мастерскую, в другой будешь жить. Да и на перспективу хорошо. Ведь не за горами замужество и дети. Так что, двушка – самое оно.

Соседи дружно кивают.

– Но у меня на двушку не хватит, – вяло отпираюсь я. – Мне и студии хватит.

– Нет, не хватит, – вступает в разговор поэт Артемий. – Покупать нужно сразу хорошее и на перспективу.

– Я ипотеку брать не буду, – продолжаю упираться я. Мне совсем не «улыбается» расставаться со своими соседями и с моим унылым существованием в квартире, где всё напоминает о маме.

– И не думай упираться, Олюшка, – как будто прочитав мои мысли, мягко произносит Афанасий Фёдорович. – Я тут давеча настраивал кабинетный рояль – такую приличненькую новую «Ямаху» у одного психотерапевта. Так он сказал, что в подобных случаях хорошо помогает «полная перезагрузка»: новая работа, новое общение, путешествия, новое место жительства. Ну, в общем – всё новое!

– Так может, и необязательно покупать? – с надеждой спрашиваю я. – Сниму квартиру. Поживу, пока не отпустит, и вернусь.

– Ну, тоже вариант, – начинает было Илларионов, но тут же замолкает под гневными взглядами соседей.

– Нет, дорогая моя девочка, – торжественно произносит Карла Марковна, поднимаясь со своего места. – Нужно плотно закрыть дверь в прошлое и начать абсолютно новую жизнь. Тут Афанасий со своим психотерапевтом прав.

Она достает из бархатной концертной сумочки несколько пачек денежных купюр, перетянутых резинками, и аккуратно выкладывает на середину стола, за которым мы, собственно, и расположились. Следом за ней пачки денег выкладывают Афанасий Фёдорович и Артемий.

– Мы решили помочь тебе в покупке квартиры. И не думай отпираться, мы – одна семья. Мы очень любим Людочку и тебя. И хотим, чтобы ты об этом знала. А с этой суммой, приплюсованной к твоим средствам, точно хватит на «приличную», как выразился Аскольд, двухкомнатную квартиру. Да?

– Да, – энергично кивает Аскольд. – Всё подсчитано. И завтра можем ехать смотреть варианты. А я и Илларионов перечислим тебе на карточку.

Он преувеличенно бодро подмигивает и улыбается.

На несколько минут повисает напряженная пауза. Мои дорогие соседи смотрят на меня ласково и с надеждой.

– Я не могу принять, – начинаю я, обводя их взглядом, но тут же замолкаю.

Невысказанные чувства суровых мужиков застыли скупой слезой в уголках их глаз. Боль утраты давится судорожными вздохами. Карла Марковна тихо всхлипывает. И тут до меня доходит, что все эти месяцы маму оплакиваю не я одна. Все эти, когда-то чужие, люди скорбят вместе со мной и пытаются всеми возможными силами помочь мне вылезти из обусловленной беспомощности, вызванной столь тяжелой для меня утратой.

– Прими нашу поддержку, Олюшка, – тихо произносит Афанасий Фёдорович. Прими, пожалуйста. Для нас это важно…Чтобы у тебя всё было хорошо. И знай – мы все её очень любили.

Глава 2. НА НОВОМ МЕСТЕ

БЛАГИЕ НАМЕРЕНИЯ МУЛЬТОВ

И вот я на новом месте. Отшумели бурные дни поиска квартиры, оформления документов, косметического ремонта и переезда. Стараниями моих соседей и Насти всё в новом жилье на своих местах, в чистоте и порядке. Приятный вид из окон пятого этажа на маленький дворик. Много света в комнате, кухне и мастерской. Потому что проемы окон большие! И небо всегда гостит в моем уютном мирке. Дом старый, но есть лифт, что важно! Так как старая травма ноги часто дает о себе знать.

Какая прекрасная квартира! – воздев руки над головой, кружит в танце Фантазия. – Вот, теперь мы славно заживем. Утром будем работать, потом в магазин. Затем обед готовить, кушать. Вечерами можно в театры и на выставки.

– Да-да, – воодушевленно вторит ей Забота. – И обязательно питаться правильно и вкусненько. Супчики готовить и овощи!

– И от всех приглашений на вечеринки не отказываться, – возбужденно звенит Суламифь. – Там кавалеры и новые знакомства!

– И зарядку, зарядку по утрам, – вклинивается в общий хор голос Энтузиаста.

– Больше пользы будет от вдумчивого изучения йоги, – разумно предлагает Мудрец.

В общем, мои Мульты в прекрасном расположении духа. Они воодушевленно и наперебой продолжают предлагать разные способы и схемы «куда и как жить дальше». Но Уныние, тихо обойдя веселящуюся толпу Мультов, незаметно накидывает мне на плечи свой серый колючий плед «бескрылых дуновений». И я растерянно замираю, вдруг остро ощутив всю неосуществимость этих самых «бодрых» схем.

– Ой! – как от острой боли вскрикивает Потеряшка. – Ребята, по-моему, этот план не сработает.

Но Мульты ещё продолжают веселиться. И я, как сквозь некую пелену, слышу пафосные вирши Поэта:

«Мир наших смыслов – рушится и пылает!

«Дым коромыслом» – новое наступает…».

ПЛАН ПО СПАСЕНИЮ

Я лежу с закрытыми глазами и слушаю их голоса.

– Уже месяц прошел, а результат плачевный, – удрученно резюмирует Умняга. – На улицу выходит только в магазин за продуктами. Йогой занималась одну неделю. Что? Опять бросила?

– Питается Бог весть чем! – печалится Забота.

– Это правда! Не готовит вообще, – подхватывает Нытик. – Так и желудок испортить можно. Изжога уже мучает. А это первый признак!

– Ну, не всё так плохо, – вступается за меня Энтузиаст. – А работа! Работа-то – кипит. Каждый день – как штык! И заказы есть!

– Ой, как отлично! – с издевкой перебивает его Задира. – Кушать всегда есть на что! Ура! Денежки зарабатываем! Но, вот смысл в этом «кушать»?

– Как это, зачем кушать! Чтобы формы поддерживать! Не худеть! – несмело встревает Суламифь. – А то на такой скелет, как сейчас, охотников не находится! Фигура стала совсем не сексуальная!

– Сексуальная ты наша! – хохочет Задира. – Обожаю твою логику, Суламифь! Всю жизнь с позиций секса меряешь!

– А с какой позиции её ещё мерить? – вступается за Суламифь Умняга, поправляя на переносице очки. – Ведь уже давно научно доказано, что половой – один из трех основных, означенных в человеке эволюцией инстинктов.

– Уоу, уоу. Уоу! Полегче на поворотах, Умняга! – широкие татуажные брови Задиры ползут вверх. – Кого это ты из себя возомнила? Ученого с докторской степенью? Или адвокатом этого развратного дьявола?

Она указывает на втянувшую голову в плечи, испуганную Суламифь. Задира очень не любит, когда её высказываниям перечат. Возмущенно раздувает ноздри. В своем саркастическом гневе Задира страшна.

– Если мы позволим этой низкой составляющей взять верх в нашем собрании, все потом окажемся на помойке её сексуальных фантазий. А нам надо в первую очередь подумать не о наслаждениях плоти, а об (если уж вы хотите по-научному) инстинкте самосохранения. Который, видимо, совершенно отсутствует у нашей безответственной Вселенной. То, что она совершенно ничего не жрёт и сутками рыдает, ни её, ни нас до добра не доведет. И да! Я знаю, что такое основные инстинкты. И они должны быть удовлетворены. А лежа на диване, удовлетворить их нельзя. Так что, хватит разводить нюни. Кто за то, чтобы разработать строгий режим дня и жестко ему следовать? Поднимите руки.

Остальные Мульты, не желая спорить с напористым воодушевлением Задиры, вяло тянут руки вверх, отводя глаза и неуверенно пожимая плечами.

– И не впускайте в наш дружный круг Сомнение! Она не раз нам самые светлые и конструктивные идеи под корень рубила. Итак, решение принято единогласно! Давайте составлять расписание.

И я действительно, под руководством Мультов разрабатываю «План действий по спасению», как выразилась Задира. Записываюсь в салон, крашу волосы в рыжий цвет, делаю яркий маникюр и даже распаковываю вещи, которые Настя привезла мне из последних гастролей по Америке и Японии. Нахожу классный темно-серый спортивный костюм, джинсы и черную водолазку. Наряжаюсь и, глядя в зеркало, понимаю, как сильно исхудала. Поэтому, решаю готовить себе калорийную еду и даже покупаю гантели и утяжелители для занятий спортом.

– Лучше бы в спортивный клуб записалась, – недовольно бурчит Задира. Она и Энтузиаст – самые спортивные из Мультов и, конечно, им очень хочется в нормальный спортзал. Суламифь тоже с надеждой прислушивается к предложению Задиры, так как чувствует возможность приблизиться к красивым накаченным мужским телам.

Но в данном вопросе я на поводу Мультов не иду. Так как не вижу в себе сил «выходить в люди».

– Ну вот… Здравствуй социофобия, – печально резюмирует Задира, но все же соглашается, что занятия спортом дома лучше, чем лежание на диване и вообще ничего.

ИМЕННО ТАКОЙ ДЕНЬ

Утром в своем дневнике я написала: «В этом году лето так и не пришло. Было: холодно, прохладно, пасмурно и дождливо…И лишь иногда вспыхивали, и гасли, как миражи, эти истомно жаркие, солнечные дни. Они ощущались, как нечто чрезмерное и ослепительное, как дар долгожданный и потому – всегда неожиданный…».

И действительно, по поводу питерской погоды мама шутила: «Лето выдалось прекрасным – целый день светило солнце».

И вот сегодня именно такой день. Мы с Жизелькиной договорились позагорать на пляже у Петропавловской крепости. В моё утро вплывает предвкушение радости и удовлетворения от того, что я готова к «выходу в свет». Маникюр, педикюр, эпиляция и даже свежевыкрашенные волосы с укладкой. Я благодарна своим мультам за своевременный «волшебный пендель». Уже сделав зарядку, пью кофе в мастерской, любуясь, как солнечный блик блуждает по почти законченной копии очередного голландского натюрморта. Блик застыл на виноградных гроздьях и выгодно высвечивает весь мой крепкий профессионализм. Виноград выглядит совершенно настоящим, расположенный между стеклянной вазой с пышным букетом и наполовину раздетым большим апельсином, кожура которого свисает со стола оранжевой спиралькой.

Слабый запах разбавителя и масляных красок, щебет птиц за окном – всё кажется сегодня милым и приятным. Я прислушиваюсь к себе. Тишина! Так тихо внутри! Наверное, Мульты спят. И мне это, почему-то, очень нравится. Вдруг ощущаю себя совершенно нормальным человеком, таким же, как и все остальные люди. И да! Я готова общаться с ними, со всеми, кого сегодня встречу и, может быть, приму в свою жизнь! И, может быть, даже – полюблю! Эта мысль будоражит, и, побаиваясь пробуждения Суламифи и Фантазии, приказываю себе не грезить, а заняться самыми обычными делами. С удовольствием примеряю перед зеркалом купальник, отмечая, что хоть и сильно исхудала, но фигура выглядит вполне сносно.

– Ну, не Жизелькина, конечно, – начинает было Зависть, но я приказываю ей замолчать.

Сегодня такой на редкость красивый и спокойный день, который я никому не позволю испортить.

ОН

В ярко-голубом сарафане на тонких бретельках, напевая и размахивая огромной плетёной сумкой, я выбегаю из подъезда и почти сталкиваюсь с соседом. Он – инвалид, в своем большом кресле кажется маленьким и щуплым. На высоком лбу застыли капельки пота от усилий, которые он прилагает, пытаясь собрать рассыпавшиеся по асфальту продукты из пакета.

– Ой, здравствуйте! – резко торможу перед ним я. – Позвольте, я Вам помогу.

– Доброе утро, прекрасная соседка, – слышу я невероятно мягкий и тихий голос. – Как дивно, что вы, наконец-то, со мной поздоровались.

– А я разве с Вами раньше не здоровалась? – с удивлением вопрошаю я, собирая рассыпавшиеся яблоки обратно в пакет. – Ради Бога, простите невежливую творческую единицу, переживающую нелегкие времена.

Сосед неожиданно заливисто смеется, обнажая очень красивые белые и ровные зубы. Его улыбка и смех подкупают искренностью.

– Что художник Вы – знаю. Большие картины выносят от Вас с завидной регулярностью. А вот, что нелегкие времена понять можно по Вашей всегдашней отстраненности и погруженности в себя.

– О! Вы очень наблюдательны, – улыбаюсь в ответ и предлагаю донести собранный пакет до двери его квартиры.

Сосед с благодарностью соглашается и, крутя огромные колеса своего модернизированного кресла, ловко взбирается по пандусу.

– А почему Вы не используете моторчик? – интересуюсь я, заметив наличие оного.

– Ну, физической нагрузки никто не отменял, – продолжает улыбаться сосед. – Для меня это шанс дать рукам нагрузку.

Я придерживаю дверь, пропуская соседа вперед. Следую за ним в сумрак подъезда и жду, пока он открывает ключом дверь своей квартиры.

– Проходите, пожалуйста, – не оборачиваясь, говорит он и катит в своем кресле вглубь темного коридора.

Я останавливаюсь на пороге в неясном ощущении чего-то до боли знакомого и опасного. О! Этот запах тотального одиночества. Как же я могу его не узнать! Здесь живет такой же потерянный, как и я, человек. Мне вдруг хочется скорее вырваться из этого удушающего сумрака чужой незадавшейся жизни. Выпорхнуть обратно в солнечный день, в лето, в манящие перспективы и сладостные предвкушения. И полететь. Нет! Побежать на своих травмированных, но, все же, рабочих ногах.

– Прошу меня простить, – слышу я тихий голос совсем рядом с собой и вздрагиваю от неожиданности. – Лампочка перегорела, и теперь темнота в коридоре круглосуточная. Позвольте показать Вам дорогу «к свету».

Сосед подкатил ко мне почти вплотную. Слышу улыбку в его голосе. Чувствую прикосновение к руке.

– Идемте, кухня метров через пять налево.

Я послушно следую за ним и оказываюсь на просторной и неожиданно чистой кухне. Лаконизм, стиль и уют в интерьере совсем не вяжутся с моим первым впечатлением о соседе, и я с неподдельным интересом опускаю глаза, встречаясь с очень внимательным, изучающим меня взглядом. Становится неловко. Вдруг кажется, что он видит насквозь моё изначально снисходительное и покровительственное отношение к нему, порыв убежать и нежелание общаться.

– Не смущайтесь, – как будто просканировав мои мысли, понимающе кивает сосед. – Это нормальная реакция здорового организма отгородиться от чужой ущербности. У Ромена Роллана в «Очарованной душе» есть прекрасная фраза на эту тему.

Он на миг замирает, отрывая от меня взгляд, явно припоминая что-то.

– «Кто даст себе труд познать чужую душу, которая бьется в глубине поруганного тела» … Так, кажется, это звучит.

– Красивая фраза, – судорожно сглотнув, говорю я.

– Да, мне тоже нравится, – коротко хохотнув, произносит он. – Вы любите читать?