GRANMA – вся ПРАВДА о Фиделе Кастро и его команде

9 июня в газете «La Calle», которую ее директор Орландо Родригес почти полностью отдал в распоряжение Фиделя, вышла его статья под заголовком «Истуканы!» Это было страстное обращение к народу, призыв защитить честь и достоинство человека, которые на Кубе не только не оберегаются, а наоборот, растоптаны. «Кубинцы! – говорилось в обращении. – Вы должны знать имя предателя, который совершил нападение на Хуана Мануэля Маркеса. Его зовут Рейнальдо Алехо!» «Истуканы, – говорилось далее, – неужели они не понимают, что каждый кубинец, которого притесняет тирания, становится революционером и включается в борьбу». Так вся Куба всего через два дня после нападения на журналиста в пригороде столицы знала все подробности инцидента.

Главным итогом этой первой встречи двух неординарных личностей стало согласие Хуана Мануэля Маркеса выехать в Мексику, где готовилась экспедиция. Досье на Фиделя пополнилось еще одной, с точки зрения властей, крамолой. Планы вынашивались самые разные. Медлить с совещанием было нельзя. Собираться на Прадо, 109 было небезопасно. За штаб-квартирой ортодоксов велось особо пристальное наблюдение.

– Нужно очень надежное место, – предупредил Фидель. Ньико пообещал решить проблему. И направился-таки в штаб-квартиру ортодоксов, где встретился с Луисом Бонито и передал ему просьбу Фиделя.

– Дай нам хотя бы два-три дня. В данный момент у меня нет такой квартиры, потому что все, что были, «сгорели», – сказал он.

Задача была не из легких. То подходил дом, но его жильцы не могли съехать на время, нужное для собрания, то в дом не раз уже наведывалась полиция, то квартиры стояли на учете. Но ему повезло. На Малеконе он встретил Дагоберто Раолу, одного из лидеров правой молодежи в Гаване. Учился он на юридическом факультете и проживал на улице Фактория, где работал табачником его отец.

– Нужен надежный дом, Раола. Для очень важного собрания, – поделился своими проблемами Бонито.

– У меня найдется такой дом! – сразу же сообразил Раола.

– Когда его можно посмотреть?

– А хоть сейчас, если хочешь. Это дом моих подружек.

Дом оказался на той же улице, где проживал Раола, почти по соседству. Это был небольшой домик под номером 62. Проживали там две старушки, старые девы. Они дружили с Раолой, питали к нему симпатию и, конечно, не могли ему отказать. Пусть повеселится на вечеринке с друзьями! Они помнили о своих вечеринках, которые остались там, в далеком прошлом. «Пусть порадуется молодежь», – решили они и обещали на это время покинуть свой домик. Ньико дом понравился, и он сообщил обо всем Фиделю.

12 июня (это было воскресенье) в 8 часов вечера в доме № 62 по улице Фактория шла перестановка мебели. В угол гостиной – она служила и столовой – Бонито установил большой стол, Раола помог ему снести туда все имевшиеся в доме стулья. Набралось девять.

– Я приглашен для участия в этом собрании. Вот тебе список тех, кого ты должен впустить. И больше никого! Стой у входа в зал и дежурь, – попросил товарища Бонито. К счастью, Раола знал в лицо всех, кто был в списке. И ему не составило труда выполнить просьбу.

Первыми пришли Мельба и Айде. Затем один за другим появились Фидель, Ньико, Монтане, Армандо Харт, Педро Мирет, Фаустино Перес и Хосе Суарес. Собрание уже началось, когда в дверях показался Педро Агилера и сказал, что приглашен на встречу. В списке он не значился. Нужно было прояснить ситуацию, и Раола обратился к Фиделю: «Как быть?» Удостоверившись, что Педрито действительно приглашен, впустил его в зал.

Совещанием руководил Фидель, так ни разу и не присевший. На обсуждение было вынесено два вопроса: завершение формирования центральных органов Движения 26 июля и выборы нового состава национального руководства с утверждением обязанностей каждого члена на ближайшее время, исходя из намеченной тактики и стратегии революции.

В состав национального руководства из прежних членов вошли только трое – Фидель Кастро, Хесус Монтане и Педро Мирет. Оставлены были Айде Сантамария и Мельба Эрнандес, фактически выполнявшие обязанности национального руководства, когда оно само находилось в тюрьме. Из новых лиц – Хосе Суарес Бланко, Педро Селестино Агилера и Антонио Лопес Фернандес (Ньико), а также Армандо Харт, Фаустино Перес и Луис Бонито, ранее непосредственно не связанные с Движением 26 июля. Всего одиннадцать человек. Ни один из них не имел работы. Только Айде Сантамария получала 60 песо в месяц и львиную долю зарплаты тратила на нужды Движения. Все они пока официально оставались в рядах партии ортодоксов, где только Луис Бонито получал крохотную плату за выполнение некоторых секретарских функций.

– Предстоит наш отъезд. Мы покидаем страну для решения важных задач Движения, – сказал Фидель, подводя итог по первому вопросу. – Сегодня мы имели возможность собрать национальное руководство в полном составе. Нам предстоит решить все вопросы, касающиеся нашей работы в ближайшем будущем. Прежде всего нам надо распределить обязанности и уточнить направление работы каждого члена национального руководства. Добиваться при этом неукоснительного их выполнения.

Присутствующие были согласны с необходимостью выезда из страны в самое ближайшее время части национального руководства. Куда – зафиксировано не было. Цель выезда – подготовка вооруженного отряда повстанцев как ядра вооруженных сил революции в соответствии с ее курсом на вооруженное свержение военной диктатуры. Переход к новому этапу борьбы назрел.

Обязанности среди членов национального руководства распределили следующим образом: Педро Мирет – общее руководство, Ньико Лопес – ответственный за работу с молодежью, Хосе Суарес – помощник Ньико, Фаустино Перес – ответственный за финансы, Мельба и Айде должны были вести работу среди женщин, Луису Бонито поручили рабочий сектор. Что касается оставшегося пока без дела Монтане, то на самое ближайшее время был намечен его выезд из страны.

– Национальное руководство Движения одно, как для эмигрирующих, так и для остающихся в стране. Все вопросы должны решаться коллегиально. Высшее руководство – за Фиделем Кастро, – подвел итоги Монтане.

Фидель снова взял слово:

– Для нас важна выверенная стратегия и тактика борьбы. Самое главное – подготовка контингента вооруженного ядра. Но это не есть решение всех проблем. Нужно привлечь широкие народные массы на нашу сторону. Со всей ответственностью могу повторить только то, о чем уже писал с Пиноса. Сейчас в наших рядах по-прежнему есть люди, для которых главное – стрельба… Надо понять раз и навсегда, что Движению нужны не уличные маньяки, не гангстеры, не авантюристы, а люди, осознающие свою историческую ответственность, умеющие ждать и терпеливо работать на благо будущего нашей Родины».

Наступила пауза. Послышался скрип двери. Это стоявший у входа Раола чуть шире приоткрыл ее, чтобы лучше слышать, о чем говорит Фидель. Поняв, что совещающиеся в безопасности, Фидель продолжил:

– Борьба предстоит трудная и длительная. К ней надо готовиться с умом, вовлекая в борьбу массы и готовя их к ответственному моменту свержения режима. А что мы его свергнем, в этом нет сомнений. К нам должны присоединиться сотни тысяч молодых людей, – Фидель посмотрел на Ньико, – сотня тысяч женщин, – Айде и Мельба почувствовали на себе взгляд Фиделя, – и сотни тысяч рабочих, трудящихся, – Луис Бонито знал, что это и есть самая ответственная работа.

Монтане снова взял слово и поставил вопрос о явочных квартирах:

– Многие «сгорели». Это значит только одно – что полиция за нами следила и следит. Нам пришлось перенести и резиденцию партии ортодоксов с Прадо на Консуладо. Нужна бдительность. Особенно с ночевками. Более одного раза нельзя использовать дома для ночлега, особенно сейчас, когда наши товарищи покидают страну.

16 июня в кинотеатр «Марта» съехались сливки правительственных чиновников, но перед самым началом собрания полиция обнаружила в помещении взрывное устройство. Оно было обезврежено, но сам факт стал поводом для начала массовых арестов молодежи. В числе арестованных оказался и Мигель Кабаньяс Перохо, рабочий, хорошо известный в студенческих кругах Гаванского университета как активный участник всех манифестаций. Этот угрюмый на вид, немногословный, но до педантичности настойчивый в доведении порученного ему дела до конца человек был убежден в необходимости свержения режима. Чем скорее, тем лучше! Чем решительнее, тем надежнее! Его исполнительность восхищала всех, кто знал его лично. Один из знакомых, Рене Анильо, решил помочь Мигелю избежать ареста и заключения. Используя свои связи в посольстве Мексики, он сумел договориться о предоставлении Мигелю политического убежища. И в июне тот покинул страну. Он был первым из тех рядовых, кому предстоял «целевой» выезд в Мексику, чтобы через год быть зачисленными в первый контингент отряда вооруженных повстанцев, высадившихся с «Гранмы». И, как это ни печально, одним из первых погибнуть при высадке.

Репрессивные силы не оставляли в покое монкадистов, постоянно обвиняя их в подстрекательстве к борьбе, что на данный момент было не совсем верно. Начиная с 20 мая полиция особенно пристально следила за каждым шагом Рауля Кастро и Педро Мирета. На основе сфабрикованного обвинения в том, что эти два монкадиста собираются в доме № 914 по улице Нептун и готовят вооруженное нападение на шефа шестого отделения полиции Гаваны капитана Мануэля Понсе Альвареса, управление полиции упорно добивалось выдачи ордера на арест Рауля Кастро.

Дом, о котором шла речь, принадлежал Педро Мирету, и он проживал в нем со своей молоденькой женой Мельбой. Как только ему стало известно о намерениях властей, Мирет обратился за поддержкой в газету Орландо Родригеса и изложил все обстоятельства.

В защиту обвиняемых по официальной просьбе газеты «La Calle» и с ее страниц публично выступил Фидель, воспользовавшись в данном случае и своим правом профессионального адвоката. Заявление Фиделя вышло под заголовком: «В этой стране нельзя жить!» Этот тезис стал стержнем всего заявления. «Мы не видим,– говорил Фидель, – никаких гарантий прав человека и не видим каких-либо возможностей для возвращения тех, кто покинул страну, если ситуация не изменится. В этой стране нельзя жить!»

Он осудил так называемое уголовное дело № 297, заведенное в связи с митингом, организованным студентами у памятника Альма-матер. Молодежь (и не только она!) любит собираться на этом, ставшем для нее святым, месте у входа в университет. Его полюбила и я, еще издали восхитившись торжественной строгостью представшего передо мной пейзажа. Позволю себе небольшое отступление.

Когда я впервые подошла к Гаванскому университету – было это в 1967 году – и остановилась перед широкой многоступенчатой мраморной лестницей, ведущей к входу в здание, я услышала испанское слово «эскалината»11. Его произнесла мой гид, прекрасная молодая негритянка Аида Марин. По созвучию это слово вызвало у меня ассоциации с русскими словами «скала», «стойкость» и, что покажется, может быть, странным, творением вечного, памятью негасимой. И наверное, не случайно, потому как лестница – это символ жизни человеческого Духа, впитавший в себя все лучшее, что присуще Человеку в моменты взлета его мысли, способность преодолеть земное притяженье в своем стремлении к звездам.

Для меня самой это ощущение было символичным, когда я, преодолевая ступеньку за ступенькой, поднималась все выше к прекрасному памятнику Альма-матер, который распахнул свои объятия каждому, кто устремлен к знаниям, совершенству, звездам. Такие чувства испытывала я, аспирантка Таджикского государственного университета имени В.И. Ленина, идя на встречу с замечательным кубинским историком Серхио Агирре. По его учебникам не одно поколение кубинцев познавало историю своей страны, постигая величие борцов, отдавших свои жизни за независимость. В том, что не обманули меня мои мысли и чувства, я убедилась, когда невысокий, седой, красивый, с мягкими интонациями голоса профессор Гаванского университета повел меня в Зал мучеников и стал моим гидом в этом, в общем-то, траурном зале. Его устные эссе, посвященные героям-мученикам, чьими портретами увешан этот зал, сравнимые скорее с оптимистической трагедией, звучали одновременно как реквием и восторг, помноженные на гордость тем, что все эти мученики – воспитанники университета, с которым связана вся его жизнь.

Я выполнила просьбу замечательного таджикского историка Зарифа Шариповича Раджабова и передала Гаванскому университету его монографию по истории древнего и талантливого таджикского народа, чья культура своими корнями уходит в древнейшую кушанскую цивилизацию.

Говоря об абсурдности уголовного дела, связанного с митингом перед памятником Альма-матер, Фидель оперировал неопровержимыми фактами, которые опровергали якобы имевший место призыв взяться за оружие.

«Мой брат обвиняется в подстрекательстве к вооруженным действиям. Кроме того, по известной мне информации, полиция предъявила ему обвинение в том, что он якобы устроил взрыв в кинотеатре „Тоска”. Это обвинение насквозь фальшиво и беспредметно, так как мой брат в это время находился в провинции Орьенте, у постели больного отца. Я не удивлюсь, если сеньор Каратала включит и меня в список террористов…»

Орландо Родригес и его газета делали нужное революционерам дело, предоставив им возможность взывать к общественности и став на это время фактически их боевой трибуной.

Любопытно, что 18 июня агентство «Associated Press» поместило заметку под броским заголовком: «Рауль Кастро получил убежище в одном из посольств». В заметке говорилось: «Сегодня в мексиканском посольстве получил убежище Рауль Кастро, брат Фиделя Кастро, лидера ортодоксов. Правительство сообщило, что оно не будет возражать против выезда Рауля из страны, если он того пожелает». Не совсем ясно, правда, с какой целью это было сделано, но сообщение не было фальшивкой. 24 июня Рауль вылетел в Мехико из международного аэропорта «Ранчо Бойерос».

Власти добрались-таки до газеты Орландо Родригеса. 16 июня «La Calle» была закрыта. В тот момент, когда Орландо Родригес в последний раз запирал двери дома на улице Сан-Хосе, где располагалась редакция его газеты и где в последние дни, почти не покидая офис, находился Фидель, в кармане его гуаяберы лежала статья с метким названием: «В этой стране нельзя жить». Бесцеремонное закрытие газеты (правда, пока без ареста ее издателя) больше, чем что-либо иное, соответствовало творящимся в обществе процессам.

Реакция негодовала, что в этой газете менее чем за полтора месяца вышло почти двадцать статей Фиделя, что она стала рупором монкадистов. Министр внутренних дел Сантьяго Рей собрал весь свой аппарат и с возмущением тряс экземплярами газеты «La Calle». В конце он швырнул их на стол перед собой.

– Чего можно ждать от тех, кого мы выпустили из тюрьмы раньше срока? Они эту амнистию поставили себе на службу, воспользовались свободой только для того, чтобы поносить нас и возмущать спокойствие народа. Вы только послушайте, что пишет Фидель: «Не угрозами надо отвечать на правду… Угрозы не действуют на бесстрашных… Оскорбления и клевета – ничто против неопровержимых доводов…» – сколько можно это терпеть?! Пора кончать!

Сказал как отрезал и выгнал всех из своего кабинета. Премьер-министр Кубы Гонсало Гёль, которому Батиста доверял больше всех, уже предвкушал, что уж сегодня-то он сможет внушить диктатору, что пришло время действий, а не слов. На его столе лежала газета «La Calle» за 7 июня с обведенными словами из статьи Фиделя, относящимися непосредственно к Батисте: «Если после этой речи совершится политическое преступление, можно ли будет считать, что Батиста к этому преступлению не причастен? Можно ли отрицать, что в словах президента содержится намек на убийство? Разве могут полицейские агенты вдохновиться его словами на добрые дела?.. Когда у правительства не хватает доводов, оно начинает толковать о руках, но эти руки обагрены кровью!»

К этому экземпляру он присовокупил другой, со статьей Фиделя «Тупицы». В ней Гёль подчеркнул слова: «На протяжении последних лет на острове занимались только тем, что избивали беззащитных граждан. Какие чудовищные чувства роятся в душах этих дикарей?» Тут же он взял в руки еще один выпуск газеты. Там говорилось: «…действуют так безнаказанно, как не действовали самые оголтелые гангстеры… Положить конец преступлениям без наказания! Правосудия! Правосудия! Правосудия!» Это тоже было обведено фломастером.

Гёль был в гневе. «Истуканы, тупицы, гангстеры, преступники – вот кем Фидель нас изображает. И это в ответ на предоставленную свободу! Хороши! Очень хороши! Ну ничего! Скоро они увидят».

У монкадистов отняли и предоставленный им было радиоканал, по которому они почти ежедневно могли выходить на связь с народом (в программе «Hora Ortodoxa»).

Условия работы национального руководства все более усложнялись. Нужно было менять старые формы, иногда полностью от них отказываться и находить новые, используя для этого малейшую возможность.

Ньико понимал, что полностью уйти в подполье равносильно тому, чтобы сгубить дело. Он предложил смелый план использования легальных возможностей. Ньико хорошо знал диктора Густава Масорру, знал, что он присоединился к Движению и заинтересован в сотрудничестве. Так была создана программа под названием «Трибуна молодых ортодоксов». Передача шла под девизом «Бастион моральных сил несокрушим!» Подготовка этих передач полностью легла на плечи Ньико.

Последние дни пребывания Фиделя на Кубе были связаны с большими нагрузками: встречи, выступления, звонки, консультации, беседы, разработка плана работы национального руководства. «Нельзя откладывать встречу с Эчеверрией, это рискованно», – считал Фидель.

Организацию встречи Ньико взял на себя.

– Эчеверрия согласен. Но у него как у лидера интеллектуальной молодежи свои дела и свои планы. Это искренний человек. В нем нет амбициозного честолюбия, но он очень и очень самолюбив. Не забывай, что он по праву пользуется авторитетом – и огромным! – и среди студентов, и в самой Федерации. Он – сила! И сила немалая! – заметил Фидель, напутствуя друга.

– И все же нам нельзя действовать порознь. Это не в их и не в наших интересах, – задумчиво произнес Ньико, обращаясь как будто к самому себе.

– Но ты должен знать, что достичь единства не так просто. Думаю, на данный момент нам нужно добиться от Эчеверрии минимального – того, чтобы они отметили в университете дату 26 июля, вторую годовщину штурма. Как это будет выглядеть, сказать пока трудно. Скорее всего, небольшой митинг в университетском Зале мучеников. Видимо, полиция постарается не допустить студентов даже на Эскалинат. Но нам важен сам факт поддержки…

– Если Эчеверрия согласится – а он, я думаю, согласится,– он сумеет все организовать. Он смел, бесстрашен и прекрасный организатор!

Между тем назначенный час встречи с Эчеверрией в кафе «Las Delicias de Medina» приближался. К месту встречи они подошли почти одновременно. Беседа, которую нельзя было назвать непринужденной, продолжалась более двух часов. Собеседники остались довольны друг другом. И после этой встречи Ньико почувствовал, что сотрудничество с ФУС удастся наладить. Это показал и сам характер беседы, в которой никто не скрывал своих убеждений, вместе с тем не усугубляя разногласий в вопросах стратегии и тактики. Тактика ФУС не во всем совпадала с тактикой Движения. Защищая тезис «бить по макушкам, то есть по верхам», Эчеверрия склонялся к террору и физическому «выведению из строя» всех «шишек», начиная с Батисты. Против этого выступало Движение, видя ошибочность такой тактики и ее бесполезность для революции. Но стратегия была единой – вооруженное свержение режима. Их объединяло и понимание того, что час свержения настает, и на эту борьбу надо идти единым фронтом.

Столь долгое отсутствие брата (Фидель не ночевал дома) начало тревожить Лидию. Она успела сложить все нужные, на ее взгляд, вещи в чемодан, поговорить с Фиделито, убедить сестру Эмму не раскисать, а быть спокойной и твердой… С небольшим – как и обещал – опозданием Фидель появился в дверях. Первым к нему бросился Фиделито. Отец и сын по-мужски обнялись. Их связывали дружба и взаимопонимание. «Это Лидия. Это ее заслуга, что она сумела сохранить в сыне любовь к отцу, заключенному в тюрьму, осуждаемому всеми, даже матерью», – подумал Фидель и с благодарностью посмотрел на сестру.

Дверь оставалась открытой. Раздался такой знакомый звонкий смех. Лидия узнала Пасториту Нуньес и, выглянув, увидела, что та беседует с молодой худощавой брюнеткой в темном, очень строгом платье. Фидель сказал сестре, что Пасторита довезла его до дома на своей машине и собирается сейчас же уехать, а он должен ее проводить. И вышел. Через мгновение он вернулся и представил сестре ту самую элегантно одетую женщину, что беседовала с Пасторитой.

– Это Кончита Чеда, молодой адвокат. Поедет с нами в аэропорт, – сказал он.

В это время к дому подъехал Густаво Амейхейрас. Решили, не задерживаясь, выезжать. В первую машину сели Фидель, Фиделито и сестры. На заднем сиденье расположилась Кончита. Во вторую – Густаво, Анхель Плат и Марио Лаборде. В середине пути Фидель пересел в машину Амейхейраса.

В аэропорту между тем готовили к вылету самолет. Фидель еще издали заметил Рене Анильо и Хуана Нуири. «Это хороший знак, – подумал он. – Я всегда был уверен, что в ФУС объединены люди, искренне жаждущие видеть страну свободной. Рене Анильо и Нуири – ближайшие соратники Эчеверрии. Лишний раз убеждаешься, что Хосе Антонио – человек слова, надежный товарищ и, думаю, соратник». Но Рене и Хуан были не одни. Их окружали еще четыре человека, прибывшие вместе с ними. Оказалось, это известные в Гаване адвокаты – Хосе Мануэль Гутьеррес, Франсиско Кароне, Рубен Акоста и Херардо Марин. Никто из национального руководства Движения, как и было условлено, не пришел.

Перед самым вылетом Фидель сделал публичное заявление, в котором выразил свое отношение к режиму, не позволявшему вернуться в страну даже Карлосу Прио Сокаррасу, поскольку тот являлся политическим противником. Это – режим диктатуры.

– Мой собственный брат был вынужден просить политического убежища. Его преследовали по обвинению в том, что он якобы подложил бомбу в один из кинотеатров Гаваны. А он в то время находился за тысячу километров, в провинции Орьенте, рядом с больным отцом. Я не Прио, я не могу выражать какое бы то ни было расположение и доброе отношение к существующему режиму. Мой чемодан собран, чтобы покинуть Кубу. Я не миллионер, мне даже на паспорт пришлось одолжить деньги. Я скромный кубинец, который все, что у него есть, отдает Кубе. Вернемся, когда сможем принести свободу нашему народу и право жить с достоинством. Без деспотизма. Без голода… Мы продолжим дело, начатое 10 октября [1868 года] и 24 февраля [1895 года]. Мы защитим наше прекрасное знамя с одинокой звездой, добьемся, чтобы каждый вечер можно было слышать слова нашего гимна: «Умереть за Родину – значит жить».

265 тысяч экземпляров этого заявления, отпечатанные в тот же вечер в типографии журнала «Боэмия», донесли до народа Кубы истинные мотивы отъезда лидера монкадистов. Имя Фиделя вот уже 53 дня (с момента выхода из тюрьмы) не сходило с уст и революционеров, которые видели в нем своего вождя, и реакционеров, которые вынашивали зловещие планы его физического устранения. Заявление передавалось из рук в руки, сбрасывалось с крыш на многолюдные улицы, доставлялось по почте известным политикам, хранилось в профсоюзных комитетах в преддверии празднования 2-й годовщины штурма казармы Монкада.

7 июля рейсом № 566 мексиканской авиакомпании Фидель Кастро вылетел в Веракрус. Фидель покидал Кубу в соответствии с решением национального руководства Движения, которое несло ответственность за его безопасность. Пятьдесят три дня свободы потребовали от Фиделя огромного напряжения физических и душевных сил. Революция не могла допустить, чтобы ее вождь ежеминутно рисковал жизнью. Все эти дни общественное мнение было крайне взбудоражено, процесс поляризации политических сил усилился. Все явственней ощущалась неизбежность грядущей решительной схватки с режимом. Деятели, рассчитывавшие заработать политический капитал на освобождении монкадистов, потерпели сокрушительное поражение. И это было особенно заметно по суете лидеров ортодоксов, взявшихся за подготовку первого съезда партии. Его открытие они назначили на 16 августа. Этот день был выбран не случайно. За четыре года до этого, 16 августа 1951 года, скончался основатель партии ортодоксов Эдуардо Чибас. Смерть его была трагична и памятна многим кубинцам. «Наследники» же Эдди попытались поставить себе на службу нравственный потенциал этой ушедшей в историю, но все еще не изгладившейся в памяти трагедии. Да и как не помнить события 12 августа 1951 года?

То был ясный солнечный день. А неизвестно откуда взявшийся ливень очистил воздух и освежил зелень пальм и кустарников. Середина дня. В это время обычно по радио идут новости. Они пользуются в стране большой популярностью. И мало кто не включает в этот час радио. В ту пору в стране шла избирательная кампания. Всеобщие выборы были назначены на 1 июня 1952 года.