Наследница Дивной усадьбы

Более не оглядываясь, я бросилась дальше. К редким деревьям, росшим впереди.

– Остановись! – гаркнул мне властно вслед муж, и я отметила, как он быстро поскакал в бок, видимо, решив спуститься в другом месте.

Но не слушала его. Он мне еще что-то кричал, но я не различала смысла его слов, а неслась все дальше в сторону редких деревьев и невысокой зеленой травы.

С разбега ворвавшись в мягкую траву, похожую на мох, я бежала, не глядя назад. Но уже через минуту мои ноги увязли в мутной жиже, которая скрывалась под травой. Мой шаг замедлился, и я с трудом передвигалась дальше, таща тяжелую намокшую юбку. Не понимала, отчего так трудно идти и почему мои ноги уже по щиколотку в воде.

– Дура! Стой! Там болото! Стой, говорю! – услышала я яростный крик Шереметьева, который на своем жеребце уже спустился с оврага и теперь снова преследовал меня.

И только тут я осознала, что не могу идти дальше, а мои ноги завязали в грязи и траве. По инерции я попыталась сделать еще несколько шагов вперед, но и вдруг провалилась в грязную трясину по самые бедра. Попыталась выбраться, но увязла в болотине все сильнее. Мои руки были заняты плачущей Анечкой, и я в ужасе начала вертеться на месте, не понимая, что делать.

Обернувшись, я увидела, как по моим следам разошлась дорожка в жиже, край которой был в нескольких шагах от меня. Я поняла, что надо пробираться обратно, к сухому берегу, но мои ноги не могли сдвинуться с места. Они все сильнее и сильнее вязли. Анечка истошно кричала, а я в ужасе металась, понимая, что из болота мне не выбраться.

И произошло то, чего я больше всего боялась. В десяти шагах от меня появился муж!

Он резко остановил жеребца у края трясины и быстро спешился.

– Стой на месте! Не двигайся! – крикнул он мне.

Трясина уже затянула меня по пояс. Я поднимала кричащую Анечку выше на руках, чтобы не замочить ее, боялась, что провалюсь сильнее. Малышка продолжала голосить. А у меня на глазах навернулись слезы.

Я понимала, что побег мой окончился жутко. Теперь меня даже не надо было убивать. Достаточно оставить в этой трясине. Оставалось только немного подождать. Наверняка мой благоверный так и намеревался сделать, стоя у кромки болотца на сухой траве. Он лихорадочно вертел головой по сторонам, что-то ища. Заходить в трясину он, естественно, боялся.

Кусая губы, я все же пыталась барахтаться, чтобы выбраться, но тяжелое мокрое платье тянуло все ниже.

И тут я увидела, как граф вытянул из ножен саблю. Я в ужасе охнула. Неужели он не собирался дожидаться, пока мы утонем, а прямо сейчас решил разделаться с нами. А что? Очень мило. Зарубит саблей, а трясина нас засосет, даже трупов не найти. Скажет, что не нашел и я где-то пропала. Прекрасный план освобождения от нелюбимой жены. Все эти жуткие мысли вихрем пронеслись у меня в голове.

Видимо, Шереметьев был готов даже броситься в болото, для того чтобы разделаться со мной.

– Граф, я согласна на развод! Не надо этого! – истошно завопила я.

Но муж на мои крики даже не обратил внимания. Он словно что-то искал взглядом.

В следующий миг Шереметьев торопливо приблизился к ближайшей тонкой невысокой березке и начал саблей рубить ее под корень. Он справился быстро, всего пятью ударами саблей. Затем срубил еще одну, потом третью.

Я непонимающе следила за супругом, испуганно и в слезах, не понимая, что он делает.

А он, всунув саблю в ножны, уже подтащил срубленные тонкие стволы к болотцу и проворно кинул их в жижу рядом с мной. Срубленные деревья легли между сухой травой и большой болотной кочкой всего в шаге от меня. Теперь я поняла наконец, что он делал.

Быстро встав на край этой опасной переправы из трех узких стволов, граф, словно эквилибрист, прошел сапогами по стволам в мою сторону. Под его весом срубленные деревца чуть осели в болотную жижу, но все же не утонули. Он намочил ноги до половины сапог.

Через миг достигнув меня и склонившись, дернул из моих рук кричащую Анечку, выпалив сквозь зубы:

– Дай сюда ребенка!

Я отметила, что его лицо бледно, а глаза мечут злобные молнии.

Я не смогла удержать дочку, а Шереметьев, легко подхватив малышку, быстро направился с ней обратно по стволам берез.

– Не надо! Не трогайте ее! – кричала я словно одержимая со слезами на глазах, понимая, что не могу ничего сделать, чтобы помешать ему.

Он бережно положил Анечку на берегу в мягкую траву. Снова резко обнажил саблю. Я в ужасе замерла, понимая, что он вот-вот убьет девочку.

– Сжальтесь! Не трогайте ее! – завопила в истерике я.

Глава 13

Болотная жижа уже утянула меня по грудь. Я барахталась из последних сил, глотая горькие слезы бессилия.

– Да замолчи ты, ненормальная! – огрызнулся граф в мою сторону. – Уже натворила дел.

Он быстро прошел мимо девочки с обнаженной саблей и начал рубить очередное тонкое дерево сбоку. Я прикусила губу, ничего не понимая. Зачем он рубил еще деревья?

Быстро справившись с тонкой сосенкой, потом еще с одной, мужчина кинул к трем деревьям, уже лежащим в болотине, еще два ствола. Умелым движением убрав саблю в ножны, Шереметьев направился ко мне. Осторожно прошелся по этой зыбкой дороге из стволов и наклонился надо мной. Когда он схватил меня под мышки, пытаясь вытащить из трясины, я начала неистово сопротивляться.

– Не трогайте меня! Что вам надо?! Отпустите! – кричала я в истерике.

Он же, не обращая на мои крики внимания, мощным рывком выдернул меня из болотины и прижал к себе. Под нашим весом все стволы заскрипели и сильно прогнулись. Теперь я поняла, зачем он срубил еще деревья. Мы вдвоем были тяжелы для трех стволов. Чувствуя, что хлипкая опора под его ногами все сильнее проседает в трясину, граф, притиснув меня к своему боку, словно танцуя, бегом пробежался до берега и поставил меня на твердую почву.

– Ты в порядке? – выдохнул он надо мной, склоняясь.

Но я от обуявшего меня страха даже не поняла смысла слов.

Он крепко держал меня за талию, словно боялся, что я снова попытаюсь сбежать. А я была смертельно напугана. Мне думалось, что вот сейчас он вытащил меня из трясины и непременно убьет.

– Я дам вам развод, граф! Я не буду противиться! Только прошу, сохраните нам жизнь! – нервно кричала я ему в лицо, пытаясь высвободиться из плена его сильных рук. Но он не отпускал меня. – Мы ничего не сделали вам плохого, ни я, ни моя дочь. Прошу, не убивайте нас!

– Убивать? Вас? – опешил муж от моих слов. – Ты что, не в себе, Любаша?

Он быстро притянул меня к себе, неистово прижимая к широкой груди и испепеляя горящим взором. Склонился и сделал то, чего я меньше всего ожидала от него в данную минуту.

Шереметьев поцеловал меня. Прямо в губы. Властно, страстно и жадно.

Я так опешила, что даже замерла на миг. Я искренне не понимала, зачем он это делает?

Граф быстро отстранился и напряженно посмотрел на меня, словно ожидая реакции. Но я пребывала в таком недоумении, что не нашлась, что сказать, и только хлопала глазами.

– Что, и даже пощечины не будет? – удивленно спросил он, заглядывая мне в глаза.

– Пощечины?

Он так и держал меня в объятьях, только теперь очень осторожно, даже бережно, едва касаясь. У меня же в голове все смешалось. И я не понимала, что делать: то ли вырваться, то ли уже успокоиться?

– Ты же обычно награждаешь меня пощечиной, когда я смею целовать тебя без дозволения.

– Неужели? – пролепетала я, понимая все меньше.

– И даже не добавишь, что я плебей, недостойный целовать пыль под твоими ногами?

Плебей? Пощечина?

Я ничего не понимала и только недоуменно смотрела в его молодое аристократичное лицо.

Отношения супругов явно были странными, а еще более странно вела себя прежняя хозяйка моего тела.

Она что, действительно называла мужа плебеем? Конечно, я помнила, как Палаша говорила, что Шереметьев женился на мне, чтобы получить титул, и, похоже, до свадьбы находился ниже меня по социальному положению. Но называть мужа плебеем, да еще и без разбору раздавать пощечины. Это было слишком.

Что такого сделал прежней хозяйке моего тела граф, чтобы так с ним обращаться? Но, возможно, я чего-то еще не знала о нем? Я недоумевала и не спускала с него взгляда. Пыталась разглядеть того монстра, которого описывала мне служанка.

Шереметьев тоже внимательно смотрел на меня и вдруг спросил:

– Что с тобой? Ты как будто не в себе. Ведешь себя как-то странно.

Только после этой фразы я пришла в себя. Поняла, что последний час действительно вела себя как неврастеничка, творила что-то невообразимо глупое. Побежала зачем-то в лес, потом прыгнула с обрыва. Но мой муж еще ни разу не бросил в мою сторону угрозы или унизительной фразы. Я же совершенно не думала головой, действовала на страхе и эмоциях. И, похоже, весь последний час пребывала в шоковом состоянии.

Понимая, что пора уже успокоиться и наконец обдумать все спокойно, я несколько раз выдохнула. Чтобы хоть как-то оправдать свои нелогичные поступки, я тихо произнесла:

– В лесу я ударилась головой, и так сильно, что многого не помню.

– И меня не помнишь? И что ты моя жена?

– Это помню, – соврала я, думая, что не следует графу знать, что в теле его жены сейчас другая.

– Хм, занятно, – подозрительно сказал он, выпуская меня из своих сильных рук, и добавил: – Если это какая-то очередная уловка, Любаша, предупреждаю, я буду очень недоволен.

– И убьете меня?

– Что ты заладила?! Несешь уже четверть часа какую-то чушь!

– Но Палаша сказала, что вы хотите погубить меня и мою малышку, чтобы жениться на любовнице.

– Прекрати! Это уже не смешно, – вспылил мужчина.

– Я серьезна, граф. Разве вы не велели Палаше и леснику разделаться со мной и Анечкой, не заплатили им за это?!

– Что за бред? Палаша твоя или лжет, или умом тронулась! Неужели ты думаешь, что я мог причинить тебе вред? – возмутился он, отходя от меня. Приблизившись к малышке, он осторожно взял ее на руки. – Хотя я даже не удивлен, что ты так думаешь. За все три года брака ты даже и не попыталась узнать меня лучше…

Добавил он это с такой горечью в голосе, что я нервно сглотнула. Я чувствовала, что он говорит искренне.

Глава 14

Пытливо рассматривая девочку, он спросил:

– Ты уже назвала ее?

– Анечка.

– Красивое имя, – кивнул он. – Надеюсь, она будет счастливее, чем наши несчастные сыновья.

Мне захотелось спросить у него, что случилась с предыдущими детьми графа и настоящей Любови, но подумала, что сейчас это неуместно.

Я подошла к мужчине. Он ласково смотрел на малышку, а она на него. Анечка не плакала, руки отца ее успокаивали. Хотя я понимала, что она голодная. Это мне показалось хорошим знаком. Ведь маленькие дети чувствовали энергетику людей. И, похоже, у Шереметьева она была хорошей. Анечка прикрыла глазки и спокойно засопела.

– Вы все в грязи и мокрые, – констатировал граф, пройдясь по мне горящим взглядом. Чтобы не разбудить малышку, которая заснула, он негромко свистнул, подзывая коня. – Надо скорее возвращаться в усадьбу, пока не простудились.

К нему приблизился жеребец, стоявший до того чуть в стороне.

Но я не хотела никуда возвращаться, пока не пойму все до конца. Я так и не определилась, друг мне Шереметьев или враг?

– Но, если вы не хотели причинить мне вред, тогда зачем Палаша говорила, что вы наняли ее, чтобы убить меня.

– Она прямо так и сказала? Назвала мое имя? – спросил мрачно он, вперив в меня пронзительный взгляд синих глаз.

Только в этот миг я отметила, что у Анечки точно такой же оттенок глаз, как и у ее отца.

– Нет, – задумчиво ответила я и уже облегченно добавила: – Да! Так и было. Она сказала «господин», но имени не называла!

– Я и не сомневался, Любаша, – ласково ответил муж. – Господином может быть кто угодно, понимаешь? Именно об этом я говорил тебе четыре дня назад.

– Не понимаю, – замотала я головой.

– Что тут понимать-то? Кто-то жаждет твоей смерти, и твоя горничная в сговоре с этим злодеем!

Да, похоже, граф был прав. Палаша говорила о ком-то другом, не о моем муже. И Шереметьев не нанимал ее. Но тогда кто был этот господин? И зачем моя служанка врала про моего мужа?

Граф как-то озабоченно и тревожно смотрел на меня.

– Зачем ты убежала из усадьбы? – задал он резонный вопрос. – Я волновался. Да и сейчас зачем-то устроила всю эту беготню.

– Вы искали меня, потому что просто волновались?

– Естественно, Любаша! Наутро ты пропала, никто из слуг ничего не видел. Ни тебя, ни твоей горничной не могли сыскать. Что я должен был думать, позволь тебя спросить? Я немедленно поехал разыскивать тебя.

– Но я думала, вы будете рады, если я не вернусь. Ведь вы привезли свою любовницу и намерены жить с ней, а я только помеха.

– Так ты оттого сбежала?

– Да, – кивнула я.

– Святые угодники, Любаша! – прорычал он возмущенно. – Ты вообще поняла, о чем мы говорили с тобой в прошлый раз? – Он уставился на меня разъяренным взглядом. Но я в ответ только молчала. Что я должна была сказать? Я ведь не знала, о чем он говорил с женой тогда. И воспоминаний прежней Любаши мне не передалось. – Вижу, что ни черта ты не поняла! Потому и устроила этот идиотский побег из усадьбы!

Я понимала, что он искренне расстроен всей этой ситуацией. Ну не мог же он в самом деле так идеально играть? Мы были одни сейчас, ему незачем претворяться. И не составило бы труда разделаться с нами, если бы он того хотел. Болотина рядом, трупы легко спрятать.

Но он, похоже, не собирался причинять нам вред. Мало того он вытащил нас с Анечкой из трясины и сейчас так бережно держал малышку, что я удостоверилась, что граф не желает нам зла.

Я опять вспоминала о пощечинах за поцелуи и об унизительном слове «плебей», которым награждала мужа прежняя «Любаша». И не могла понять, отчего она так обращалась с мужем? Он вроде казался адекватным, разумным и заботливым.

Скорее, это я вела себя неадекватно, сиганула сначала с обрыва, потом в болото. Но он, опять же, спас меня.

Шереметьев не казался злым или жестким, скорее наоборот. Пока я не находила в нем недостатков, конечно, не считая измены. А в остальном, каким бы ни был молодой граф, все равно он не заслуживал такого отношения к себе. Неудивительно, что он завел любовницу, с такой-то женой, как я.

Я лихорадочно думала, как узнать всю правду и о графе, и о том, что он мне говорил «четыре дня назад». И вообще понять, кто тот «господин», желающий нам смерти. Столько вопросов роилось в моей голове, что я даже не знала, с чего начать.

– Граф, я уже сказала, что немного потеряла память, потому сдуру убежала, не признала вас.

– Что это еще за «граф»? – поморщился он. – А что, мое имя тебе неугодно стало?

Я замялась. Но тут послышался топот лошадей. К нам приблизились двое его людей верхом.

– Наконец-то мы отыскали вас, барин! – воскликнул один из них. – Как госпожа?

Быстро обернувшись к мужчинам, Шереметьев ответил:

– С ними все в порядке, слава Богу. Возвращаемся в усадьбу, – скомандовал он, обернулся ко мне и протянул мне Анечку. – Подержи ее минуту, сейчас отдашь мне.

Я послушно взяла дочь, не зная, что делать. Но бежать куда-то дальше не хотелось. После всех слов мужа, его доброго отношения ко мне и того, что произошло, я поняла, что Палаша безбожно врала мне насчет графа.

Не был он убийцей и тираном, да и подонком тоже.

Потому мне надо было скорее все понять. Я решила все же поехать с мужчинами в усадьбу и уже там разобраться, что к чему. Ведь если граф не желал мне зла, то тогда жить под его покровительством было гораздо лучше и безопаснее, чем слоняться без денег с малышкой по дорогам. Все же мне следовало прежде всего думать о дочке и ее благополучии.

Шереметьев ловко запрыгнул в седло. Подъехал ко мне, склонился, протягивая руки. Я передала ему Анечку. Одной рукой он крепко прижал к себе дочь, а второй натянул поводья.

– Иван, отдай лошадь графине, – приказал граф. – И помоги ей сесть. Сам пешком ступай.

– Слушаюсь, Григорий Александрович! – угодливо сказал мужчина и, быстро спешившись, приблизился ко мне со своей лошадью.

Глава 15

Только с четвертой попытки мне удалось сесть в седло. По-мужски. И то, когда Иван почти подкинул меня вверх.

– Вы плохо себя чувствуете, барыня? – спросил недоуменно слуга. – На коня никак взобраться не можете.

– Да, не оправилась от родов, Иван, – объяснила я.

– Я уж так и понял, госпожа. Вы же у нас знатная наездница.

На это я промолчала. Да и что я могла сказать? Что за всю предыдущую жизнь я, Зинаида Алексеевна, ни разу не садилась на коня. И, естественно, никакой «знатной наездницей» тоже не была.

Благо граф со своими приближенными давно ускакали вперед и почти уже скрылись из виду.

Иван сунул мне в руки уздечку, а я поправила юбку, которая сильно задралась, обнажая до колен мои ноги в грязных белых чулках. Но это оказалось не самым страшным. Иван легонько стукнул по крупу коня, и лошадь побежала. Не сильно, но достаточно для того, чтобы я испугалась и словно одержимая вцепилась в поводья, натягивая их и стараясь удержаться в седле.

Я не хотела показывать своего неумения и пыталась инстинктивно вспомнить, как ездить верхом. Ведь, как сказал Иван, Любовь была хорошей наездницей. Но мое тело хоть убей ничего не помнило. Я качалась в седле, то и дело съезжала вбок, ногами сжимала бока коня и дергала беспорядочно вожжи. Бедный конь подо мной не понимал моих команд и то замедлялся, то снова бежал.

Ко всему прочему я только сейчас поняла, что не понимаю, куда скакать и в какой стороне находится моя усадьба. Настоящая Любаша наверняка знала, иначе граф не оставил бы ее одну, а я нет.

Понимая, что так дело не пойдет и надо выкручиваться из очередной щекотливой ситуации, я оглянулась. Иван тихонько бежал за мной всего шагах в пятидесяти. Мне удалось как-то остановить коня, и я дождалась, пока слуга поравняется со мной.

– Иван, а не могли бы мы вместе поехать в седле? А то мне что-то опять плохо. Сознание того и гляди потеряю.

– Не дело это мне с вами, барыня, в седле ехать, – замотал категорично головой мужик. – Не по чину мне. Граф за это выпорет меня.

– Прямо так и выпорет? Не верю я, что Григорий Александрович такой жестокий, что порет всех без разбору.

– Вы правы, сударыня, редко он лютует. Но все же не положено мне ехать с вами.

– А если я упаду и разобьюсь? – воскликнула я нервно. – Тогда Шереметьев наверняка осерчает на тебя.

– Я могу коня под уздцы повести, а вы только держаться за седло будете, – предложил вдруг Иван, найдя выход. – Только долго ехать будем. Я ведь не могу так резво бежать, как коняга. – Он улыбнулся.

– Как хорошо ты придумал. Долго до усадьбы еще ехать?

– Верст пять, наверное.

– Прекрасно, тогда веди коня.

– Как прикажете, барыня. Вы только за уздечку держитесь крепче и ноги в стремена вставьте, я же подтянул их повыше, под вас. А то и впрямь упадете.

Довольная, я тихонько поскакала на жеребце, которого тянул медленно бегущий чуть впереди Иван. Я была поражена, насколько вынослив слуга. Он даже не останавливался, а словно спринтер бежал тихонько вперед. На вид ему было лет пятьдесят или около того, некрасивый на лицо, с густой светлой бородой и цепким добрым взглядом, он сразу же вызвал у меня доверие.

Но мы не проехали и версты, как увидели, что у очередного пролеска нас дожидается Шереметьев со своими людьми.

– В чем дело? – недовольно осведомился граф, видя, как Иван тянет моего коня.

– Я плохо себя чувствую, Григорий Александрович. Побоялась, что упаду в обморок, потому попросила Ивана повести лошадь, – ответила я.

– Опять какие-то игры? – строго и подозрительно спросил Шереметьев. – Почему сразу не сказала?

– Я… – замялась я.

– Василий, возьми ребенка! – приказал тут же граф и быстро передал Анечку в руки подъехавшего слуги. Затем быстро приблизился на своем жеребце ко мне и вежливо спросил: – Ты же позволишь мне придержать тебя в седле, Любовь Алексеевна?

Опять эта странная, ненормальная почтительность. Я напряглась. Что значит позволю? Вообще ты муж, Григорий, и тебе не только это позволительно. Но, похоже, прежняя Любаша держала мужа на таком расстоянии, что он постоянно спрашивал позволения на все. И это было до ужаса прискорбно.

– Да, – кивнула я в ответ.

Я ожидала, что он возьмет мою лошадь под уздцы, как только что Иван, но граф опять сделал то, чего я не ожидала.

Крепко обхватив меня за талию, он с легкостью вытянул меня из седла, пересадив на своего жеребца. Я оказалась сидящей боком на спине коня впереди Шереметьева. Подавив в себе испуганный возглас, я ощутила, как граф обвил сильной рукой меня за талию и тут же пришпорил коня.

– Поехали! – приказал он своим людям.

Мы поскакали. Я с графом, Анечка в крепких руках Василия, который больно походил на денщика графа и его доверенное лицо. Остальные мужчины последовали за нами. Граф вел коня небыстро, тихо заявив мне на ухо, чтобы не навредить малышке и мне. Его фраза понравилась мне. Я опять подумала о том, что слово «деспот» совсем не относится к моему мужу. Не стал бы жестокий человек заботиться о моем самочувствии.

Я ехала в интимной близости от Шереметьева и ощущала себя немного неловко. Муж бережно, но крепко удерживал меня за талию, и я больше не боялась, что свалюсь с огромного подвижного жеребца. Но и сама придерживалась за луку седла.

Григорий не смотрел на меня, только вперед, и я чувствовала, как его тело напряжено, словно натянутая струна. И не понимала отчего? Но не задавала вопросов, а старалась не очень сильно прижиматься к нему, хотя в моем положении это было трудно.

От графа приятно пахло чем-то травяным и хвойным, и перед моим взглядом постоянно оказывался его мощный подбородок с темной щетиной. Похоже, все три дня, что искал меня, Шереметьев не брился. Драгоценная брошь с красным камнем на его галстуке то и дело отсвечивала на солнце и бросала мне в глаза солнечных зайчиков. Оттого я постоянно жмурилась.

Но все равно чувствовала себя надежно и спокойно в объятиях мужа. А также испытывала сильную усталость. Видимо, много сил потратила на безумную беготню по болотам и бессонную ночь в лесу.

Глава 16

Спустя час мы приблизились к усадьбе.

Мы уже давно въехали в обширные угодья графа, это я поняла по тому, как нам почтительно кланялись встречавшиеся по пути крестьяне. И вот сейчас мы достигли чугунной кованой ограды особняка.

Усадьба Шереметьевых, а точнее, особняк графа оказался самым настоящим дворцом.

Стоящий на пригорке, на самом возвышенном весте, среди зеленеющей лужайки, окруженной роскошным парком, он казался легким и величественным одновременно. Великолепный, лазурного окраса, с белыми мраморными колоннами, золочеными херувимами на фронтонах, высокими лестницами и множеством окон, он напомнил мне чем-то Екатерининский дворец в Пушкине, только куда меньший по размерам.

Не зря эта лгунья Палаша говорила, что мой муж богат, как некий «леской царь». По увиденному издалека дворцу и парку, по прямоугольному озерцу, разбитому у подножья особняка, было отчетливо видно, что владелец этого места сказочно богат.

Мы въехали в чугунные ворота, услужливо распахнутые сторожем, и направились по широкой аллее прямо к блестящему особняку в золотисто-голубых тонах. Я во все глаза глядела по сторонам, замечала аккуратно подстриженные кустарники, цветущие буйными красками клумбы и переливающиеся голубизной озерцо, где плавали белые лебеди, а посередине на небольшом островке возвышалась легкая беседка с колоннами.

Я всегда восхищалась тем, как в былые времена богато жили цари и дворяне. Но никогда не думала, что окажусь владелицей подобной великолепной усадьбы. Точнее, женой графа Шереметьева. От всего происходящего у меня захватило дух. И я даже на краткий миг позабыла обо всех своих неприятностях.

Едва мы приблизились к парадной лестнице с мраморными колоннами, как нам навстречу вышла дородная женщина в черном платье, белом накрахмаленном переднике и чепце на голове. Тут же сбору появился слуга, видимо, конюх, который услужливо подхватил под уздцы коня Шереметьева, чтобы он стоял на месте.

– Григорий Александрович, с возвращением! – воскликнула громко женщина, торопливо спускаясь со ступеней.

– Агриппина Ивановна, хорошо, что вы вышли! Возьмите у Василия мою дочь! – велел ей граф. – Она наверняка вся растряслась в дороге!

– Ох ты батюшки! – всполошилась женщина, бегло оглядывая меня, и быстро подошла к коню Василия. Малышка на руках денщика так и молчала. – Неужели наша графинюшка уже родила?

– Да, так получилось, – ответил, поморщившись, граф. – Берите ребенка. Надо ее выкупать и переодеть и немедленно.

– Конечно, ваша милость, не беспокойтесь, – заявила Агриппина и протянула руки за младенцем к Василию.