Золушка

Поэтому, когда Паша сделал Лене предложение, за закрытыми дверями состоялся такой диалог.

– В смысле, замуж за Павлика не хочешь? Какой университет? Ты с ума сошла? – слова Екатерины Андреевны прозвучали, словно удар хлыста.

– Мам, но мне всего семнадцать лет.

– И что? Ты хочешь с пяти утра корову доить? Мы не для такой жизни с отцом тебя растили.

Это был единственный раз, когда Лена попыталась открыть сердце, поделиться сомнениями, но мать такое поведение не приняла. Екатерина Андреевна искренне не понимала, как можно отказаться от такой судьбы: жить в достатке в городе, уехать из этого захолустья, не работать, смотреть за домом и собой. Ей казалось, что Лена, подобно молодому цветку, собирается вырваться из-под тяжелого камня. И разве можно хотеть под этим камнем оставаться?

Папа Лены, который этот разговор слышал, тоже ничего не сказал. Он, как всегда, придя после работы развалился в своем кресле, закинув ноги на специальный стульчик, и практически сразу задремал. Телевизора тогда в семье еще не было. Его подарит Паша в качестве выкупа за невесту.

Но чем обернется в итоге брак, ни Екатерина Андреевна, ни Николай Степанович, ни Паша, ни сама Лена тогда представить не могли.

***

После свадьбы Лена с мужем переехали в город. После свадьбы родители Паши подарили им квартиру.

– Внукам! – довольно сказал свекор, вручая ключи от просторной трешки в новостройке.

И с первым поворотом замка жизнь молодой семьи действительно изменилась – в лучшую сторону. Лена стала ходить на шопинг, завела модных подруг, родила детей в модной клинике, пошла на йогу, пилатес, танцы… Она занимала себя чем угодно, лишь бы не задавать лишних вопросов Паше, а быть примерной женой, быть благодарной. Она не лезла в их семейный бизнес. По разным причинам. Но основную вы уже знаете. Жизнь была стабильной, размеренной и предсказуемой.

Но, как это часто происходит, затишье предвещает сильнейшую бурю.

***

Шесть лет назад, в пятницу, в канун Нового года, Лена вместе с маленькой Машей пораньше забрала старшую Катю из сада. По дороге они зашли за продуктами, неспеша поднялись на свой этаж, неторопливо разделись, и Лена принялась греть ужин. Вдруг в квартиру стали сильно стучать.

Григорий Петрович забежал в гостиную не разуваясь и кинул на пол спортивную сумку со словами:

– Это все, что есть. Забирай.

– Я не понимаю, что происходит, – растерянно сказала Лена.

– Не время задавать вопросы. Бери основное и уезжай. Пашу задержали. Он обидел серьезных людей. Билеты на самолет я взял. Давай, хватай детей, подвезу.

Лена сжала губы. Ей не хотелось расставаться с новым укладом, с этой квартирой, с мечтами, которые она успела построить.

Но могла ли она в тот момент возразить? Впервые в жизни взять и возразить? Не могла и ненавидела себя за это.

– Тебя там встретят друзья нашей семьи. Не волнуйся, – твердо сказал свекор и вышел на улицу ожидать, пока Лена соберет детей и спустится, чтобы сесть в машину.

Чуть позже Григорий Петрович без слов проводит невестку с внуками до терминала и бросит на прощание короткое: «Будьте осторожнее».

И даже на это Лена ничего не скажет, а только сильнее обнимет детей, глубже вздохнет и мысленно проговорит себе слова отца, которые он повторял в ее детстве чаще, чем следовало: «Значит, так надо».

Глава 4.

Николая Степановича разбудил тычок. Показалось, будто жена отбила ему бок. Сквозь слипшиеся ресницы он увидел Екатерину Андреевну.

– Вставай, лежебока, – строго сказала она. – Дела ждут, а ты развалился, как медведь в берлоге.

Николай Степанович кряхтя сел на кровати. Екатерина Андреевна уже подошла к печке. Она присела на корточки, достала из кармана фартука сигарету, открыла заслонку, металлическими щипцами взяла уголёк и прикурила. Дым, словно метель, закружился вокруг её лица.

«Господи, – подумал Николай Степанович, – столько лет смолит, а всё дымом давится, как забулдыга. Не можешь нормально – не кури…» Он вздохнул. Не понимал дед, зачем она себя мучает. Но говорить ей об этом – всё равно что пытаться развернуть корову на льду. Бесполезно переубеждать человека, который последние пятьдесят лет уверен в своей правоте.

«А чего курит-то? Беспокоится?» – промелькнуло в голове у Николая Степановича. Если жена курит, да еще и так, значит, дело плохо. Он взглянул на нее еще раз. Екатерина Андреевна тоже посмотрела на него. Тяжело, подозрительно. Словно не на мужа, а на какого-то провинившегося мальчишку.

– Чего уставился? – сказала она, выдыхая клубы дыма. – Собирайся, поедем.

– Куда? – изумленно спросил Николай Степанович. – Семь утра, выходной же.

– Едем. Лена не отвечает.

– Ну, может, ещё спит. Городская ведь теперь.

– Она месяц не отвечает, Коля!

– Месяц? И что, ты только сегодня решила спохватиться?

Екатерина Андреевна затянулась и, помолчав, сказала:

– Сон плохой приснился. Будто сидит она у этой печки и плачет. «Не хочу, – говорит, – мама, не хочу». А я спрашиваю: «Что такое?» А она кричит: «Не хочу, не хочу…» Так и проснулась.

Николай Степанович не спеша стал натягивать штаны. Он терпеть не мог этих поездок, особенно в свой выходной. Выходной для человека, всю жизнь проработавшего в колхозе, – это святое. Дед пытался оттянуть момент пробуждения, но Екатерина Андреевна, словно назойливая муха, не давала ему покоя.

– Ты чего там копаешься, как жук в навозе? – буркнула она, бросая окурок в печку. – Не понимаю, почему ты таким неповоротливым стал.

Николай Степанович снова вздохнул. Он не хотел спорить, поэтому спросил мягко, насколько мог после трудовой недели.

– Кать, ну куда мы сейчас поедем? – проворчал он, медленно застегивая пуговицы на рубашке. Каждая, казалось, весила пуд. – Воскресенье. Работать – грех. Отдохнуть бы по-человечески. Забыла, что у меня спина ноет, как у старой собаки?

Екатерина Андреевна, сложив руки на груди, прищурившись посмотрела на него.

– Выходной, – передразнила жена. – А ты думаешь, у меня не выходной? И ничего не болит? Да я всю ночь не спала, думала, что с Леной.

– Ну не спала и не спала, – проворчал Николай Степанович, натягивая старые сапоги. – Что с ней может случиться? Звонить надо, а не бегать по чужим домам.

– Коля! – Екатерина Андреевна повысила голос, и в нём прозвучала такая тревога, что муж вздрогнул. – Говорю же, она мне месяц не писала. Ни в соцсетях, ни в мессенджере. И телефон молчит. Это на нее не похоже.

– Ну, может, занята, будто вы подружки не разлей вода. Как замуж выдала, так только по делу и звонишь, – Николай Степанович тоже начал злиться. До ссоры оставалась пара фраз. И тут Екатерина Андреевна, как маленькая девочка, подошла к мужу и заплакала. Взяв его за руку, она шепотом проговорила:

– Ну пожалуйста. А если что случилось? Если что не так? Может, она болеет или… – она не договорила.

Николай Степанович отвернулся, не в силах смотреть на ее слезы. Он понимал, что она права. Лена никогда не молчала так долго, всегда находила время позвонить. Что-то действительно не так.

– Ладно, – пробурчал он, сдаваясь под натиском тревоги.

***

Шесть часов за рулем по разбитым дорогам, мимо заснеженных полей, что тянулись до горизонта, словно бесконечная скатерть, вымотали и без того уставшего пенсионера. По пути не проронили ни слова. Лишь въехав в город, Екатерина Андреевна оживилась.

– И как люди тут живут? – задумчиво произнесла она. – Бетон да асфальт. И везде очереди.

– Почти приехали, Кать. Надень шапку.

Машина остановилась, и Екатерина Андреевна выпрыгнула из нее. Спина гудела, ноги немели, а голова раскалывалась от долгой поездки. Из-за волнения поспать не удалось, а курить в машине было нельзя: их «старушка» отказывалась опускать окно возле пассажирского сидения.

Выйдя, женщина направилась к подъезду и позвонила в домофон. Никто не ответил.

– Никого нет, что ли? – проворчал Николай Степанович, который уже успел припарковать машину и подойти к дому.

– Сейчас еще раз попробую.

Они звонили в домофон снова и снова, пока на первом этаже справа от подъезда из окна не высунулся по пояс голый сосед.

– Вы чего тут делаете?

– Мы к Лене из 19-й. Ее родители. Приехали издалека, – вежливо сказала Екатерина Андреевна.

– Она не отвечает. Решили навестить, – добавил дед.

– Так вы соседке ее наберите, Нинке, – мужчина с первого этажа исчез так же внезапно, как и появился.

Николай Степанович замерзшими пальцами набрал на домофоне «2», «0», «трубка» и, как только соседка спросила: «Кто там?», выпалил всю историю. Дверь открылась.

На лестничной площадке пенсионеров ждала Нина, молодая женщина в шелковом халате с малышкой на руках. Девчуля уставилась на незнакомцев огромными синими, как море, глазами и увлеченно сосала соску. Словно хотела что-то спросить, но еще не могла.

– Здравствуйте, – сказала женщина, с любопытством разглядывая их. – Лены сейчас нет дома. Извините, она не говорила, что к ней приедут родители.

– Так она и не знала, месяц трубку не берет, – проговорил Николай Степанович, и его раздражение снова вырвалось наружу. – Вот и приехали понять, что у нее тут творится.

– Ясно, – сказала женщина, слегка смутившись. – Меня зовут Нина, я соседка. Если хотите, можете подождать ее у меня. Только вот…

– Да мы уже наждались, – перебила ее Екатерина Андреевна, и в голосе ее прозвучало отчаяние. – Мы всю дорогу тряслись, как в телеге, а тут…

– Постойте, – мягко сказала Нина. – У меня есть запасные ключи, Лена как-то давала. Проходите в квартиру, может, записку какую оставила.

Екатерина Андреевна с Николаем Степановичем переглянулись. Запасные ключи?

Женщина отлучилась буквально на минуту, но вернулась уже без малышки.

– Вот, держите. Вы извините, у меня свои дела.

– Да, конечно, спасибо, – ответила Екатерина Андреевна и натянуто улыбнулась.

Квартира Лены встретила их тишиной и каким-то странным ощущением обыденности, что только усилило тревогу. Никаких следов спешных сборов или паники. Всё словно замерло на своих местах. На кухонном столе стояла грязная чашка, рядом лежал открытый журнал. В гостиной на полу были разбросаны игрушки. Даже кресло у окна, казалось, помнило тепло тела.

Николай Степанович, с трудом пробираясь между разбросанными деталями конструктора, оглядел комнату. На душе скребли кошки. Он не понимал, что происходит. Если Лена уехала, то почему не собрала вещи? Почему все оставила так, будто вышла на минутку?

– Посмотри, Кать, – проворчал он. – Тут всё как будто вышли в магазин. Давай подождем.

– Ну, давай. Может, и правда, занята или телефон потеряла, мало ли что.

Утром следующего дня Лена с детьми так и не появилась. Ее родители, устроившиеся на диване, как и положено гостям, проснулись в привычной для них манере – рано, внезапно и суетливо.

– Ну и что делать? Не к Григорию Петровичу же идти?

– А Паше ты звонила?

– Звонила, но ты же понимаешь, он не взял трубку.

– Понимаю. Всё не может отойти от твоего выпада на свадьбе.

– Нежный, понимаешь ли.

– Это ты виновата.

– Коля, сейчас не до выяснения отношений.

– Надо ехать к Петровичу.

– Да он нас выставит.

– Ну выставит – поедем домой.

***

Дорога до дома родителей зятя заняла еще полдня. Николай Степанович и Екатерина Андреевна ехали молча, погруженные в свои мысли. Чем ближе они подъезжали к месту назначения, тем сильнее нарастало напряжение. Они знали, что их ждет встреча с совершенно иным миром, где они чувствовали себя чужими и неуместными.

Когда они оказались перед домом Григория Петровича, на мгновение замерли. Словно перед ними выросла крепостная стена. Это был не дом, а скорее усадьба, – огромный, двухэтажный особняк, с большими окнами, сверкающими на солнце. Вокруг дома простирался сад с рядами туй по периметру.

Николай Степанович, вылезая из машины, невольно оглянулся на свой старенький драндулет, который на фоне этого великолепия казался нищим родственником. Он почувствовал себя крестьянином, попавшим на бал к королю. Екатерина Андреевна, сжав губы, смотрела на дом с такой же опаской.

Они подошли к массивным воротам и неуверенно постучали. Спустя какое-то время дверь открылась, и на пороге появился Григорий Петрович.

– Ничего себе. Какими судьбами? – спросил хозяин.

– Да мы Лену ищем. Паша трубку не берет. И дочь пропала, – откашлявшись, сказал Николай Степанович. Он протянул руку в знак приветствия, поднявшись на порог. Но Григорий Петрович жест проигнорировал.

– Я знаю, где Лена. С ней все в порядке.

– Мы тоже хотим узнать, – вмешалась Екатерина Андреевна.

– Это все? – Григорий Петрович на мгновение изменился в лице.

– Мы не можем до нее дозвониться, – вставил Николай Степанович, стараясь говорить уверенно, хотя чувствовал себя неловко. – И в квартиру ездили, ее нет.

Григорий Петрович вздохнул.

– Да, у нее сейчас проблемы с телефоном, – сказал он, отступая в сторону. – Проходите, что уж там. Поговорим.

Николай Степанович и Екатерина Андреевна, смущаясь и переглядываясь, переступили порог.

Внутри все было еще роскошнее, чем снаружи: начищенный паркет, хрустальные люстры, даже картины на стенах. Пенсионеры чувствовали себя так, будто попали в музей, где боялись к чему-либо прикоснуться. Их простая одежда диссонировала со всем этим великолепием, а грубые руки хотелось без конца мыть и чистить, чтобы не испортить посуду, из которой предстояло есть.

– Вы присаживайтесь, – сказал Григорий Петрович, указывая на мягкие кресла в гостиной.

Николай Степанович и Екатерина Андреевна неуверенно опустились на краешки кресел, словно боялись их сломать.

Григорий Петрович, расположившись напротив, словно хищник, наблюдающий за добычей, не спешил начинать разговор. Он ждал, чтобы они сами раскрыли все карты. Наконец Екатерина Андреевна не выдержала напряжения. Откашлявшись и стараясь говорить уверенно, начала:

– Григорий Петрович, мы очень волнуемся за Лену. Она не выходит на связь, и мы не знаем, что с ней.

Григорий Петрович медленно кивнул, словно ожидал этих слов.

– Я уже говорил, что Лена в порядке, – ответил он, глядя на них холодными глазами. – Не стоит волноваться.

– Но почему она нам не звонит? – спросил Николай Степанович. – И почему ее нет дома?

– Понимаете, ей пришлось уехать, – сказал Григорий Петрович, как будто сообщал нечто обыденное. – Были дела.

– Какие дела? – резко спросила Екатерина Андреевна. – Почему мы об этом ничего не знаем?

Григорий Петрович пожал плечами.

– Так получилось, – ответил он, стараясь казаться непринужденным. – У нее были некоторые сложности.

– Какие сложности? – настаивал Николай Степанович. – Мы же ее родители, мы имеем право знать!

Григорий Петрович посмотрел на него с презрением.

– Не нужно так горячиться, Николай Степанович, – сказал он, стараясь говорить спокойно. – Всё хорошо. Просто… так было нужно.

– Но где она? – спросила Екатерина Андреевна, чувствуя, как сердце сжимается от тревоги. – Куда она уехала?

Григорий Петрович уклонился от прямого ответа, словно пытался избежать ловушки.

– Она в безопасности, – ответил он, смотря в сторону. – Не волнуйтесь.

– Да что за тайны? Мы вам дочь доверили, а вы наши вопросы игнорируете, будто мы чужие люди какие, – Екатерина Андреевна почувствовала, как подступают слезы.

Григорий Петрович перевел взгляд на нее и, казалось, его глаза стали еще холоднее.

– Это. Не. Ваше. Дело, – не сразу ответил он, отрезая каждое слово, как кусок мяса ножом. – Это для ее же блага.

– Для ее блага? – воскликнул Николай Степанович. – А вы не думаете, что для ее блага было бы позвонить родителям, чтобы мы не волновались?

Григорий Петрович не ответил. Он смотрел на них с таким видом, как будто они были назойливыми мухами, которых он хочет побыстрее прогнать. Он замолчал, всем своим видом показывая, что разговор окончен.

– Она в порядке, – повторил он, – и вам лучше не вмешиваться. Идите домой.

На самом деле, свекор никогда не испытывал теплых чувств к Лене. Григорий Петрович не понимал, как его сын Паша, такой успешный и уверенный в себе мужчина, мог выбрать такую тихую и невзрачную женщину. И, если честно, в глубине души, если бы не первопричина, Григорий Петрович был бы даже рад, что все обернулось своего рода расставанием и отъездом Лены в другую страну.

Глава 5.

Взросление… Какое ироничное слово. Кажется, что оно наступает с восемнадцатилетием. Вот она, заветная цифра на торте, и вот ты уже можешь голосовать, покупать алкоголь, заключать договоры… Но никто не предупреждает, что это лишь фасад. Взрослость – это не возраст, а тот момент, когда ты остаешься наедине со своими проблемами, и никто не спешит их за тебя решать.

После восемнадцати мир с каждым годом словно искажается. Чёрное и белое размываются в полутона, добро и зло переплетаются в причудливый, запутанный узор. Что такое любовь? Игра гормонов? Идеализация? Или же истинные чувства – лишь иллюзия? А дружба? Даже самые близкие, оказывается, способны на предательство. И как с этим быть? Оставить в сердце зияющую дыру? Или простить? Но самый главный вопрос, терзающий взрослых, и никогда не приходивший в голову детям: в чем смысл? Совсем скоро Лена попробует ответить на все эти вопросы. А пока она приземлилась в аэропорту Астаны, едет в чужой дом, будет обедать на чужой кухне с незнакомыми людьми, отчаянно пытаясь показаться своей.

Нас всех когда-то не предупредили родители: самое сложное – не стать взрослым, а осознать, что взрослый теперь – это ты.

***

Кухня была стерильна до такой степени, что казалось, здесь никогда не готовили. Ни пятнышка, ни крошки, ни малейшего намека на жизнь, кроме, пожалуй, стола, накрытого с нарочитой помпезностью, будто ждали королеву, а не тихую женщину с двумя маленькими девочками. Девочки напоминали двух перепуганных воробьёв. Лена смотрела на всё это с печальной отрешенностью, как смотрят на ноябрьский дождь: вроде бы ничего особенного, но внутри что-то всё равно сжимается.

Хозяин дома Руслан был похож на медведя. Густые брови, густая шевелюра, огромные плечи и ладони размером с каравай. Он сидел во главе стола. На вид ему было за сорок. На нём был дорогой спортивный костюм. В глаза бросались плетеный золотой браслет и массивная печатка с изображением клыка.

Его жена Алина сидела напротив. Если бы Лена не знала, что Алина – человек, она поклялась бы, что это фарфоровая кукла, настолько безупречной была ее внешность. Она улыбнулась Лене, и это была улыбка не для нее, а как будто для зеркала, наверняка висящего где-то поблизости.

– Ну, располагайтесь, – сказал Руслан. Он отрезал себе лапу гуся, добавил гарнир и принялся за обед. Алина же ела овощной салат.

– Мама, можно мне мясо? – пропищала старшая Катя.

Лена не успела ничего сказать, как Алина вскочила со своего места и со словами «Конечно, солнышко» принялась накладывать угощения для малышки. Младшая дочь, еще не могла есть все подряд, поэтому довольствовалась свежеиспеченным ломтиком багета.

– Откуда вы? – спросила Алина, и ее голос звучал, словно мелодия. Лена понимала, что этот вопрос – не проявление интереса, а вежливая формальность, как «приятного аппетита» перед едой.

– Издалека, мы с Пашей выросли в одной деревне, ее название вам ничего не скажет, – тихо ответила Лена, словно стесняясь своих слов. Лгать она не умела и не привыкла.

– А я из Тосквы, переехала, когда познакомилась с котиком, – Алина посмотрела на Руслана. В её голосе прозвучала нотка торжества, словно она выиграла какой-то негласный конкурс.

– А я спустился с гор за красоткой! – расхохотался Руслан.

Лена сдержанно улыбнулась. Ей нечего было сказать. Ее жизнь всегда была тихой и неприметной, а корни ее, как у старого дерева, прочно уходили в землю, где их никто не видел и не замечал.

– А чем ты там занималась? – спросила Алина, поддев вилкой крошечный кусочек салата. Она смотрела на Лену так, словно проводила ревизию ее жизни, проверяя ее на подлинность.

– Дома была, с детьми, – тихо ответила Лена. – Паша нас обеспечивал. Я вышла замуж в восемнадцать, поэтому учиться не пошла.

– А я вот, – снова заговорила Алина, – я вот очень много работаю. Бизнес, салоны, благотворительность. Нужно быть в форме.

Руслан кивнул Алине, и Лена поняла, что это их общий спектакль. Хозяева говорили, говорили, говорили, а она молчала. И казалось, что они говорят не с ней, а сами с собой, словно Лена – зритель на телевизионном шоу. Из рассказа было понятно, что вся семья занята организацией и работой мясного ресторана и мясного павильона на местном рынке.

– А мы сейчас… – Руслан не договорил. Он посмотрел на жену, и Алина тут же подхватила его мысль.

– Да, мы сейчас поедем отдыхать, – сказала она, и в ее голосе не было и тени сомнения, лишь уверенность в собственной неотразимости. – За границу. На море. Туда, где красиво и тепло. Ты, наверное, тоже любишь путешествовать?

Лена покачала головой. Она никогда не путешествовала. Она никогда не видела моря. Она никогда не видела ничего, кроме своего тихого, скучного мира.

– Ну ничего, – произнесла Алина, одарив ее своей фирменной «зеркальной» улыбкой. – Все еще впереди.

И Лена поняла, что здесь она никогда не станет своей. Глядя на этих людей, таких блестящих и таких пустых, она поняла, что ей не найти здесь свой дом. Лена посмотрела на детей: они уткнулись в тарелки и ничего не понимали. И, пожалуй, это было к лучшему.

Комната, которую выделили Лене, была просторной и светлой, но лишенной уюта. Она скорее напоминала номер в гостинице: все на своем месте, все подобрано по цвету, но ничто не дышало жизнью. Шкаф с зеркальными дверцами, кровать с высоким изголовьем, комод, на котором не было ни пылинки, – все это создавало ощущение стерильности, словно здесь нельзя было не то что жить, а даже думать вслух. Дети тут же разбросали свои немногочисленные игрушки, и этот спонтанный беспорядок привнёс немного тепла и уюта в идеально вылизанный дом.

Вокруг двухэтажного здания не было сада, лишь терраса, где устраивали барбекю. Точно такой же дом стоял рядом – дом соседей, у соседей их соседей тоже был такой же дом. Ровно сто одинаковых домов. Жилой комплекс так и назывался «Сто райских дверей». Люди, которые там жили, гордились своей уникальностью. Хотя что в их домах было уникального? Разве что, порядковый номер.

На следующий день, когда Руслан и Алина уехали по делам, Лена решила выйти из комнаты и осмотреться. Дети еще спали, поэтому она на цыпочках прошла через спальню и осторожно прикрыла дверь. Спустившись на первый этаж по белой лестнице, начала рассматривать фотографии на стенах. Вот, например, снимок, где хозяин дома играет в гольф. «Удивительно, но он совсем не выглядит как человек, который любит гольф», – подумала Лена. Она представила, как Руслан с трудом удерживает в руках тонкую клюшку. А вот он на рыбалке. Кажется, рядом сын или брат – уж больно похож. Но сколько ему лет? На вид он ровесник Лены. Неужели такое возможно? Внезапно Лену бросило в холодный пот. Рядом со всеми семейными портретами на стене висела фотография, где Руслан, смеясь, держит в руках мертвого волка за горло. И поодаль и ее муж, еще подросток. Глаза Руслана на снимке казались безумными, а его улыбка больше напоминала оскал.

«Странно, Паша никогда не рассказывал, что бывал на охоте. Не думала, что он способен кого-то убить… – подумала Лена. – А может, он скрывает что-то еще?»

– Добрый день.

Лена от неожиданности аж подпрыгнула и неуверенно ответила:

– Добрый день.

В гостиную вошла пожилая дама в кофте, явно связанной своими руками. Женщина напоминала добродушную бабушку из сказки. Морщинки вокруг глаз расходились лучиками, словно солнце, согревающее все вокруг. В ее глазах было столько доброты и покоя, что Лена на мгновение забыла о мрачной фотографии на стене.

– Я здесь присматриваю за хозяйством. Меня зовут Динара.

– Очень приятно. А меня зовут Лена.

Они улыбнулись друг другу. С первых минут Лена почувствовала в этой женщине свет. Такой свет рождается в женщинах, прошедших весь путь инициации: девочка, девушка, женщина, мать, бабушка. Это не просто хронологический путь, а глубокое погружение в собственную дикую природу, подобное древним обрядам, когда девочка покидала привычный мир своего детства, чтобы столкнуться с неизведанными силами, живущими в ней самой. Инициация – это не гладкий переход, а путешествие по пересеченной местности, где хрупкость невинности сталкивается с суровостью реальности. Это момент, когда девочка, нежная и доверчивая, вынуждена лицом к лицу встретиться со своей тенью, со своими страхами и ограничениями. Она, словно волчица, должна научиться чувствовать собственный ритм, доверять своей интуиции, а не только голосам извне. Становление женщиной – это прохождение через все сезоны собственной души: весеннее пробуждение, летнюю страсть, осеннюю мудрость и зимнее молчание. И лишь пройдя через эти внутренние трансформации, через боль, сомнения и откровения, она обретает тот самый свет, который видела Лена в Динаре, – свет, рожденный из глубокого понимания собственной природы, из принятия всех ее граней от самых темных до самых светлых. Это свет, который не гаснет со временем, а становится лишь ярче, словно пламя, закаленное ветрами жизни. Именно этот свет, эта внутренняя сила позволяет женщине стать настоящей матерью не только физически, но и духовно, способной передавать не только жизнь, но и мудрость, являясь истинным оплотом для своих близких. А затем она становится мудрой бабушкой, передавая свой свет дальше, замыкая круг поколений. Динара точно была взрослым человеком, на которого можно было опереться. И это дало Лене надежду, что в этом доме она все-таки станет своей.