Казнить нельзя помиловать

Татьяна Качура

Казнить нельзя помиловать

Девушка с лунной косой

Я знаю, кто я, и кем могу быть, если сделаю выбор.

М. Сервантес Сааведра

Уже два дня Матвей привыкал к мысли, что на Маше он женится. Не потому, что обстоятельства – беременность или там еще какие дела… Нет. Просто он вдруг ясно понял, что хочет на ней жениться.

Это открытие напрочь выстеклило Матвея из привычной рамы, потому-то он и сидел сейчас один, ночью, на берегу дикого загородного пляжа и обмозговывал мысль со всех сторон: приглядывался, принюхивался, пробовал на вкус. Одним словом – привыкал. Перспектива манила, согревала солнечными лучами и Машиными объятиями; пахла красками, холстами и воскресными кружевными блинчиками.

Матвей улыбнулся, прислушался: звуки города глухими обрывками едва-едва достигали пляжа. Дрифтеры и байкеры не пропускали ни одной летней ночи, и рык их автопарка несся за километры. И все-таки здесь, у речки, стояла благословенная сельская тишина.

Бдительная круглолицая луна висела спиной к мерцающему вдалеке городу, таращилась на Матвея, подглядывала в его сокровенное… Он глядел на нее в ответ и слушал лягушачьи песни. Под луной серебряными перьями вспыхивала речная рябь, песок еще отдавал накопленное за день тепло, но от воды тянуло сырой зябкой прохладой.

Поначалу Матвей даже сам себе не поверил – что, и правда женится? Он пытался себя убедить, что торопится, что Маша – чудесная, но не лучшая, и уж точно – не единственная. Он даже примерил на роль жены нескольких знакомых девиц… и ни одна не подошла – все они плохо смотрелись на пассажирском сиденье его машины, не вписывались в его кухню с душистой пиалой чая, и, скорей всего, с ними совсем неудобно спать – изгибами тела не совпадут. Фотки на отдыхе тоже, наверное, выйдут хреновые.

Матвей был в секунде от белого флага, но все еще продолжал глухое сопротивление:

– Так… Допустим, знакомые девушки не подходят… Но есть ведь еще незнакомые!

Воображение нарисовало группу незнакомых девиц, бестолково теснившихся у него на кухне. Потом девицы пытались решить, кто где поедет в его машине. Дальше – больше: самая наглая прокралась в постель Матвея и завалилась прямо на место Маши! Он мысленно вытряхнул нахалку из-под одеяла, но сразу не выгнал – подставил в прекрасное будущее, поморщился – нет, только солнце загораживает.

А Машка, она… Она сама, как солнце.

Маша вписывалась везде идеально. Что там в машину или на кухню? Во всю его жизнь. Она, как недостающий элемент головоломки, с которым все обретает смысл. Матвей и сам рядом с ней становился осмысленным и завершенным. С ней все как-то складывалось, все получалось.

Он пошарил вокруг рукой, нашел не то веточку, не то стебелек и старательно начертил на песке сердечко.

– Так – значит, так, – покивал он сам себе. – Завтра куплю кольцо.

Резкий гул мотора разломил тишину. На пляж, надрываясь попсовым хитом, словно отплясывая под него на ухабах, влетел внедорожник. Чуть утонув в песке, он замер в зоне видимости Матвея и загасил фары. Лягушки стихли, автомобиль тоже пару минут поурчал и уснул.

Матвей взглянул на песочное сердечко и стер, словно опасаясь быть пойманным за глупым девчачьим занятием. Он был не рад шумному гостю.

Когда нужно было подумать, Матвей любил приезжать сюда. Место это знал хорошо, даже работал здесь одно лето спасателем. В тот год какие-то энтузиасты решили открыть частный пляж: арендовали у города территорию, расставили шезлонги, поставили тележки с напитками и мороженым, спасателей наняли – вроде, кое-как запустились. Но то ли место слишком отдаленное, то ли водица прохладная, а только бизнес потарахтел один сезон и заглох. Несколько лет пляж оставался «ничейным», теперь вот опять бизнесмены нашлись – начали технику сгонять, обносить территорию забором и чего-то даже строить собрались. Ну-ну, будем поглядеть…

Вообще, после школы Матвей поступал (и поступил) в технический вуз на инженера – спокойная, интеллигентная профессия, дающая индульгенцию занудствовать по любому поводу и в любой компании. На первом курсе он решил, что его молодое тренированное тело – у него был разряд по плаванью – размякнет и протухнет в университетских стенах. Он сдал вторую сессию и в июне забрал документы.

Лето набирало обороты, Матвей поболтался по городу, попробовал с наскока устроиться на хорошую работу… и не смог. Да и кому он нужен – студент-недоучка с туманными перспективами? Занимать денег у бати было стыдно, а мать, расстроенная его «выходкой» – иначе она это не называла – не упускала случая заговорить о возвращении в вуз. Молодой, здоровый, плавучий, он подался на пляж и нанялся спасателем. Лето кончилось, и в осенний призыв Матвей совершенно логично попал в армию. Да и нормально – в принципе, он туда и целился.

Вернулся младшим сержантом. И это еще по-царски! За год со званиями не очень-то и разгонишься. Жить пора было начинать по-взрослому, и на гражданке вопрос о роде занятий встал в полный рост. Но Матвей еще в армии определил траекторию – решил, что устроится в МЧС, тянуло геройствовать. Сказал – сделал! Ну и получил, что хотел: раз в квартал зачеты по физподготовке, подъем по штурмовой лестнице в окно четвертого этажа учебной башни, стометровка с препятствиями и кучу других «приятностей».

Матвей почуял дым, вынырнул из воспоминаний, потянул носом, осмотрелся – во внедорожнике нервно метался красный огонек. Ясно…

Когда случился его первый пожар, Матвей не ждал и не думал ничего такого – лежал и смотрел в телефоне ролик о том, как правильно стелить линолеум – недавно купил квартирку, маленькую, в советской панельке, зато съехал от родителей. Правда, денег теперь приходилось занимать еще больше. Полгода прошло, а ни одного пожара ему так не выпало. Попасть с ним в смену считалось большой удачей. К нему уже и кличка начала прилипать – «Сухой рукав», и Матвей почти поверил, что так будет всегда, но рано или поздно боевое крещение проходят все.

В тот раз Матвею свезло – обошлось без потерь. Горела многоэтажка, дверь в одну из квартир они с Саней, вскрыли «хулиганом»[1], медленно приоткрыли дверь, вошли: все затянуто дымом, по полу, заходясь в угарном кашле, ползает женщина. Хотели эвакуировать – она бьется в руках, вырывается, не дает работать. Матвей обо что-то споткнулся – игрушки! – значит, в квартире еще ребенок! Саня был помощнее, ему досталось выводить обезумевшую от ужаса мать. Матвей остался один.

При слове «ребенок» у любого пожарного подскакивает адреналин – твоя персональная ответственность за маленькую жизнь давит в сто раз сильнее. Матвей кинулся на поиски. Он делал все «по учебнику» и очень боялся, что не сработает, что в учебниках врут. Он отчаянно звал неизвестного малыша. Фонарь на каске выхватывал из ядовитого дымного марева косяки, кровать, игрушки, стулья, шкаф…

Пару раз причудилось, что метнулась какая-то тень, но он знал – это игра воображения, морок. Дети во время пожаров прячутся в самые дальние уголки, ребенок ни за что не выйдет к огню! Его надо искать! И Матвей искал – в туалете, в ванной, ощупывал углы, ползал под кроватью, под столом, переворачивал стулья – никого. Он продолжал звать, но на зов незнакомого голоса малыш не откликался. А если и не откликнется уже никогда?

Матвей быстрыми отработанными движениями обшаривал все, что казалось ему подозрительным. Сердце отбивало двести ударов в минуту, не меньше. Время, казалось, тянется бесконечно, когда каждая секунда оценивается в жизнь. Дышать в дыхательном аппарате становилось сложнее, но Матвей твердо помнил: нельзя сдергивать маску – отравишься или того хуже… Кто тогда вытащит мелкого?

В учебниках не врали – пацан, двухлетка, забился в шкаф и едва шевелился под кучей тряпья. Матвей выхватил его за обмякшую белую ручку, поднял, прижал к себе, кинулся к балкону – ребята уже приставляли штурмовку. Передал мелкого, его сунули в спасательную косынку, начали спускать. Пока Матвей сам сползал сверху, больше всего боялся, что упустил время, что ребята не успеют к бригаде скоряков… Успели. Откачали.

А потом посыпалось, как из рога изобилия: пожар на шинном складе, баня в частном секторе, магазин хозтоваров, многоэтажка, дом на земле… И пошло-поехало, словно кто-то открыл чертов ящик Пандоры! Матвей матерел, оперялся, обрастал опытом, обустраивал жилище и, в целом, жил свою нормальную жизнь. А еще через три года он окончательно понял: без высшего профильного образования, на зарплату гражданского с улицы, он точно протянет ноги – ведомственных и неведомственных в госучреждении делили, как белых и рабов. Сразу он этого не учел, а потом было некогда. Хотя, с какой стороны ни зайди – работа героя оплачивалась скромно, но и бросать это дело Матвей не хотел, точно знал – он здесь навсегда. Мать, почуяв удобный момент, будто бы невзначай намекнула, что надо окончить вышку.

– Помнишь, классная в школе про тебя говорила: «Умная голова, да дураку досталась»?

Эт да… Помнит.

– Так найди ей достойное применение! Сына, ну ты меня до инфаркта когда-нибудь доведешь!

Ладно. Они были правы – без корочек делов не будет, нужно учиться. Матвей собрал волю в кулак и вернулся с досдачей на второй курс, но уже в академию МЧС, на командно-инженерный факультет. И ничего, нормально, вроде, пошло. Так в двадцать четыре года он снова уселся на студенческую скамью, хоть и заочно.

Через два года Матвей заканчивал третий курс, шла сессия, он стоял в тесном закутке в очереди на печать. Копировал-распечатывал Матвей всегда в казенных местах. Принтер – последнее, что ему нужно было в хозяйстве. Отдел неплохо жил за счет бедных студентов из трех соседствующих университетов, а теперь – и за счет Матвея.

«Вы последний?» – из памяти вынырнули первые слова, которые сказала ему Маша. Крылья носа дрогнули, от воспоминаний о запахе красок.

– А вам еще долго? – она нетерпеливо заглядывала из-за плеча, чуть приподнявшись на цыпочках. – Просто у меня защита, мне очень срочно. Правда!

Матвей был голодный и злой, но, обернувшись, непостижимым образом, из разъяренного тигра обратился в милого котика. Маша-укротительница…

– Прошу, – мяукнул Матвей и попятился.

– Ой, спасибо вам огромное!

В тесноте киоска разойтись сложновато. Они протиснули мимо друг друга, и Матвей вдруг почувствовал, как начал краснеть…

Жара проклятая!

В руках у девушки папка. Матвей осторожно скосил глаза: Диплом по истории искусств, «Декупаж в позднем творчестве Анри Матисса. Метод работы с линией и цветом».

Ага! Значит, виденье прибыло из Академии искусств через дорогу! Уже кое-что…

Она подошла к принтеру, Матвей скромно пристроился сзади: с виду она лет на шесть его младше. А он, детина, «шкаф – полтора на два», борода клочками, топчется рядом, сопит ей в макушку. Студент, блин!

Вспомнил, как наткнулся взглядом на светлую, лунно-золотистую косу, поднял глаза – луна, утратив восходную позолоту, теперь серебрилась высоко в небе, и все также не сводила с Матвея надменного взгляда.

«Кто сейчас носит косы? Да еще такие…», – подумал тогда Матвей.

Он машинально потер давно небритый подбородок – никогда не брился между сменами, да и никто не брился из коллег. А на смену, хочешь – не хочешь, но чтоб кислородная маска лежала плотно, изволь раз в три дня быть гладким, как попка младенца! Но сейчас на сессии – свобода: хочешь раз в три дня брейся, хочешь – раз в неделю! Матвей выбрал раз в неделю.

– Видите, несколько страниц испорчено, надо заменить. И титульник. Вот, – она протянула флешку, а через пять минут получила свои листы и выпорхнула.

Матвей – следом, потом распечатает. Он шел на приличном расстоянии, но из виду не упускал. «Укротительница» уже почти дошла до крыльца, как ее поймал за локоть какой-то хвостатый хлыщ в розовых брюках.

– Переделала?

– А ты как думаешь?

– А если еще раз? – он поиграл ядовито-желтым лимонадом в бутылочке и поправил сползший с плеча рюкзак. – Успеешь?

Матвей прошелся мимо, выхватив напряженным ухом обрывки их разговора.

– Тебе мало, что мне перепечатывать пришлось? Хочешь, чтобы я вообще без диплома осталась? Ты этими гадостями ничего не добьешься. Не будет никакого свидания.

Большего Матвею не требовалось.

Девушка вбежала по ступеням и скрылась за дверями академии. Розовые штаны тоже вразвалочку двинулись к крыльцу, но Матвей настиг хвостатого прежде, чем тот успел на него шагнуть.

– Слышь!

Хвостатый обернулся.

– Ну?

– Узнаю, что ты к ней пристаешь, я тебе трусы на голову натяну. Ну!

– И все?

– Нет, это на сладкое, – томно шепнул Матвей на ухо, и вывернул навязчивому кавалеру правую кисть. – Рисуешь?

– Ага, – просипел хвостатый.

– Продолжать хочешь? – Матвей нажал чуть сильнее, лицо парня скорчилось от боли. Он хотел было крикнуть, но стало лишь хуже – пришлось согласно кивнуть. Матвей отнял бутылку, зубами открутил крышку и вылил желтое содержимое на розовый пах хвостатого.

– Давай, художник, свободен, – он, наконец, отпустил его руку. – И чтоб я тебя больше не видел, – парень затрусил к большой дороге, бережно неся ноющую кисть и прикрывая штаны рюкзаком. Матвей для острастки проводил его тяжелым многозначительным взглядом.

Он устроился на лавочке, с которой открывался хороший обзор на крыльцо академии и приготовился ждать: в художку его, конечно, не пустят да оно и не надо – у нее все равно защита, мешать нельзя.

Четыре часа Матвей не сводил глаз с парадного входа. Июньская жара сплавляла асфальт и прохожих в единое месиво.

Ничего, бывало и жарче, но жрать хотелось до одурения. Из вентиляции университетской столовой тянуло сосисками в тесте и казенными котлетами; из соседней кофейни – долетал запах кофе. Матвей глотал слюну, но не сдавался. Вода в бутылке тоже кончилась, он швырнул ее в урну и сразу попал – пляжный волейбол не прошел даром.

Наконец, двери Академии открылись, и с огромным тубусом на перевес выпорхнула девушка с лунной косой. Она долго прощалась с друзьями, а потом ступила с крыльца и прошла мимо Матвея. Он сорвался следом.

Она долго прощалась с друзьями, а потом ступила с крыльца и прошла мимо Матвея. Он сорвался следом.

– Сдала?

Она вздрогнула, оглянулась, отыскивая взглядом источник вопроса.

– Да, на пять. А вы?

– А я еще слишком молод – я третьекурсник.

– Вы учитесь у нас? – девушка недоверчиво оглядела Матвея. – Я вас раньше не видела. Вы… очень заметный.

– Нет, я оттуда. – кивнул он через дорогу.

– Тогда что вы делаете здесь, третьекурсник?

– Мне хотелось, чтобы вы что-нибудь забыли в копировальном киоске, а я бы вам вернул. Но вы не забыли. И вот я, как дурак, сижу тут с пустыми руками и пустым желудком.

После упоминания утренней встречи, девушка немного расслабилась.

– Пообедаем?

– Это вам ваш пустой желудок советы дает?

Она смотрела строго, без тени улыбки, и Матвей даже немного трухнул, что пошлет, но наступление продолжил.

– Это они вместе с пустой головой – он один бы не справился. Упаду в голодный обморок, придется тебе нести меня на руках, а ведь куда лучше – наоборот? – Матвей широко улыбнулся. – Пойдем, а?

Уголки ее мягких губ чуть дрогнули и поднялись вверх, и тут уж Матвей окончательно понял, что крепко влип.

– Я вас не знаю.

– Так давайте знакомиться. Я Матвей. Вот, – для убедительности он достал из кармана и развернул студенческий билет. – Я здесь четыре часа просидел! – взмолился он. – Умоляю, пойдем поедим?

– А я вас не просила.

Сморщила нос, дернула плечиком, но не ушла.

– Хорошо, согласен – я дурак. Пообедаем вон в той кафешке? Обещаю вести себя хорошо, но и ты уж…

Девушка глубоко и безнадежно вздохнула.

– Я тоже обещаю.

– Вот и славно. Расскажешь мне, чем отличаются Мане и Моне, – он протянул руку к тубусу. – Давай помогу.

Матвей мысленно вознес благодарность: «Спасибо, мама, что заставила меня вернуться в вуз!»

Это потом, лежа на его груди под общим одеялом, она призналась, что тоже хотела столкнуться с ним снова, и что не очень-то удивилась, застав его на скамейке.

Дверь внедорожника хлопнула, воспоминания рассыпались. Приглядевшись, Матвей увидел девушку с длинными черными волосами. Она порывисто зашагала к берегу, ее тонкие ножки, торчащие из-под короткой юбки, иногда заплетались. Едва не падая, девица отправляла в тишину проклятия, ловила равновесие и упорно продолжала шагать вперед. Интересная вышла бы картина. Надо будет Маше рассказать.

[1] «Хулиган» (англ. Halligan bar, Halligan tool) – ручной немеханизированный пожарный инструмент состоит из стального стержня, заканчивающегося с одной стороны вилкой-гвоздодером, а с другой – многофункциональной головкой, объединяющей в себе плоский клин и круглый изогнутый шип.

Всплеск

Черт знает, как это работает, но они с Машей полувзгляда притянулись друг к другу. Он купил ей второй мольберт и еще всякое для работы, поставил у себя в квартире – чтобы она как можно дольше могла оставаться у него, чтобы не сбегала работать домой, чтобы могла творить в любой момент, когда не нее снизойдет вдохновение.

Нет, все он врет.

Не могла она писать, когда ей вздумается, потому что он не мог устоять, когда видел ее за мольбертом. Маша часто ругала его, просила не прерывать процесс, не сбивать ее с настроя. Он смотрел, как она работает, старался сдерживаться сколько мог, а потом все равно подходил со спины, аккуратно стягивал резинку с кончика лунной косы, утыкался в шею и медленно, наощупь, расплетал ее волосы. Маша продолжала писать. Тогда он прижимал ее к себе, она вздрагивала, ловила первый глубокий вздох и опускала кисть. Матвей смаковал под своими ладонями трепет пойманного в силки сердечка и плавился от того, как его мотор сам начинал стучать отбойным молотом. Он никогда не говорил Маше об этом – стеснялся – но до сладких спазмов внизу живота он любил тот момент, когда его желание передавалось ей, как живой огонь, от которого она тоже вспыхивала и оживала. Любил, когда в их телах одновременно, как сообщающихся сосудах, разгонялась густая горячая кровь.

Она оставалась все чаще и дольше, и он не мог уже больше представить, что в доме не пахнет красками, а ее заколки-резинки не находятся вдруг в интересных местах.

Из сладких тягучих мыслей Матвея выдернул громкий всплеск. Единственный всплеск и тишина. Он как-то сразу понял: тонет девушка из внедорожника. Она не издавала больше ни звука, не трепыхалась, не рассыпала вокруг себя отчаянных брызг, но ее голова несколько раз поднялась над водой и скрылась. Ему не стоило объяснять, что утопающие могут не звать на помощь – на крики у них не бывает ни сил, ни времени. Он вскочил на ноги.

В среднем, люди тонут за полторы минуты.

Девяносто секунд. В среднем.

Внутренний таймер Матвея начал отсчёт.

Раз, два…

Паника сокращает время борьбы.

– Эй! Не паникуй! Не барахтайся! Ляг на спину и вытянись! Расслабься! – громко крикнул Матвей, стягивая на ходу футболку. – Я иду!

Пять, шесть…

Он бежал к берегу, расстегивая ремень на джинсах и ширинку.

Одиннадцать, двенадцать…

Да, время дорого, но еще дороже силы – они понадобятся, чтобы достать ее на поверхность и вытащить на сушу, а экономия времени на раздевании может стоить жизни обоим – без одежды плыть гораздо быстрее и проще. Матвей почти добежал до кромки воды, стянул кроссовки, джинсы, швырнул их подальше.

Девятнадцать, двадцать…

Он прикинул – до девушки метров двадцать, тонет она полминуты, не меньше… Это значит, паника уже могла перекрыть способность мыслить разумно. Невозможно предсказать, насколько сильно в момент стресса у человека сработают гормоны и насколько мощно он будет атаковать спасающего. В спасении утопающего безопасность спасителя – задача первостепенная. Как в самолете – сначала кислородную маску себе, потом – на ребенка. Не наоборот!

«Вы должны стать для тонущего неинтересным объектом», – Матвей вспомнил школьного тренера. В первые секунды ее надо отвлечь от себя, она схватится за первое, что увидит. Ей надо что-нибудь дать. Что-нибудь… Он оглянулся в поисках палки, ветки – любой плавучей фигни.

Двадцать четыре, двадцать пять…

Черт! Утонет девчонка!

Матвей разбежался и ухнулся в реку. Тело отключило внутренний градусник, зато четко работал секундомер.

Двадцать семь, двадцать восемь…

– Эй! Держись! Успокойся! – он замолчал – орать в воде не так-то и просто. Спасателю нельзя задыхаться.

Матвей размашисто загребал воду, стараясь не выпускать из виду то всплывающую, то исчезающую темную голову. Ему было удобней лицо опустить – плыть с поднятой головой куда уж труднее, но за девушкой нужно было следить – если она больше не всплывает, он должен запомнить, куда придется за ней нырять.

Тридцать шесть, тридцать семь…

Уже близко!

Ее голова снова скрылась под водой, и Матвей очень надеялся, что не насовсем. Он немного замедлился, чтоб осмотреться и уже собрался нырять, как девушка резко взвилась перед ним и цепко вонзила ногти в его плечи. Матвей мельком увидел огромные стеклянные от ужаса глаза за налипшими на лицо волосами и почувствовал, как она молотит ногами по животу, словно взбираясь по лестнице вверх.

– Ты как? Слышишь меня? Не хватайся! Успокойся! Слышишь?! Спокойно! Я вытащу. Да не топи ты меня! – он постарался выдрать ее когти из плеч и почти сумел, но девчонка тут же схватила его за шею. Он пытался ее оторвать от себя, да тщетно – каждый раз она только глубже вонзала ногти в Матвееву плоть. Он понял: вместо разумной борьбы за жизнь она пребывает во власти глубинных инстинктов.

Матвей хорошо знал, чем опасны такие истории – однажды двенадцатилетняя девочка на его глазах вот также чуть не утопила здоровенного мужика.

Матвей резко уперся одной рукой в подбородок тонущей, а другой обхватил ее поясницу и притянул к себе. Подбородок же что было силы оттолкнул от себя. Да, не по-джентльменски, но на церемонии у них не было времени. Девушка издала невнятное мычание и снова набросилась на Матвея. Обхватив его голову, она закрыла ему своим телом лицо и давила сверху с такой богатырской силой, что, сокрушенный ее безотчетным паническим натиском, Матвей начал сам уходить под воду. Он едва успел вдохнуть полную грудь, прежде чем река сомкнулась над его теменем и водяной столб стал давить все сильней и сильней…

«Если вы оказались один на один с тонущим, и между вами нет никакого разделяющего предмета, значит, вы просчитались и у вас большие проблемы», – слова тренера звучали, как вживую.

Да, так и есть, у него реально большие проблемы. И если бы она не скрылась в воде, Матвей тихонько подплывал бы сзади и не дал возможности за него ухватиться. А если бы на берегу валялось что-нибудь путевое, нетонущее, – он бы забрал это с собой. Если бы…

Но теперь они тонут оба.

Матвею казалось, что руки и ноги девушки были везде. Она обвивалась вокруг плющом, выдавливая остатки воздуха из его груди, как из резинового мяча. В темной ночной воде совсем ничего не видно, но Матвею было не привыкать работать наощупь. Он ухватил девушку за большие пальцы и что было сил выкрутил руки. Хватка ее ослабла, пальцы разжались, и Матвей рванулся наверх, к луне… но в последний момент все же сгреб в кулак длинные волосы.

Вода плавно сходила с его макушки, со лба, со щек, освободив, наконец, нос и рот. Матвей жадно, почти до головокружения, вдохнул и, уже на одном инстинкте, выдернул утопленницу на воздух.

Когда лицо девушки показалось над водой, он прижал ее спиной к себе, крепко обхватил одной рукой, а другой, стал подгребать к берегу. Через несколько метров Матвей устал. Нисколько не церемонясь, он намотал на кулак покороче ее черные космы и лицом вверх поволок спасенную к берегу.

Да, наверное, неприятно, когда мужик тебя тащит за волосы, но еще неприятнее умереть, если это мужик тебя все-таки бросит, рассуждал на последних метрах Матвей.

«Больно, зато эффективно. А для меня – гарантия от нападения»

Коснувшись ногами дна, Матвей позволил им «утонуть» и, нащупав ступнями опору, на миг ощутил абсолютное счастье.

Он осторожно выволок девушку на берег, оставив на песке неглубокую борозду. Ее мокрое анорексичное тело уставшему Матвею казалось нелогично тяжелым. Оттащив ее от воды на безопасное расстояние, Матвей приложился ухом к ее груди – дыхание было! Значит, не зря всё, жива деваха! Для верности прощупал пульс и перевернул ее на бок, затем – на живот и, перегнув через колено, потряс. Она вытошнила немного воды, прокашлялась и попыталась вдохнуть.

– Тих-тих-тих… – склонился над ней Матвей. – Сейчас давай спокойно, аккуратно. Как дышится? Нормально?

Девушка мотнула головой.