Игра Бродяг

– Подожди-ка… нам нельзя никого убивать, это ты пытаешься мне объяснить? – поразилась Наёмница.

На лице Вогта отразилась борьба противоречий.

– Отвечай, – жестко приказала Наёмница.

Вогт медленно, неохотно кивнул.

– Говори!

– Не в такой формулировке. Мы в обители никогда не произносим это слово.

– Чего? Мы не в твоей сраной обители! – отрезала Наёмница. – Да и нет ее больше, вашей обители. Монашки помёрли, служба закончена.

Вогт нахмурился.

– И что за это слово такое? А, – догадалась Наёмница. – «Умереть». Вы не произносите слово «умереть».

– В слове «умереть» нет ничего ужасного. Это естественное завершение жизни. Никто не способен жить вечно. Да и едва ли кто-то хотел бы.

– Ну, значит тогда «убить».

– А вот это неестественное завершение жизни, – ответил Вогт, ежась как от холода. – То, чего вообще не должно происходить.

– Животные тоже убивают.

– Ради выживания, по необходимости. Люди делают это по-другому. Со злостью.

– Скажи – «нам нельзя убивать», – потребовала Наёмница. Кровь уже текла не так активно, но противно стекала по губам. Ощущать вкус жирных соленых капель было омерзительно.

Вогт молчал. Наёмница ввинчивалась в него взглядом до тех пор, пока он не сорвался:

– Я не могу! Да, теперь… теперь я нахожусь в другом месте. Но все еще не могу заставить себя.

– Какой вообще смысл запрещать слово? – разозлилась Наёмница.

– Потому что невозможность и неприятие слова порождают невозможность и неприятие действия.

– Да как же оно невозможно? – усомнилась Наёмница. – Еще как возможно. Вот возьму и сверну тебе шею. Молча.

– Если у тебя нет слова, чтобы обозначить действие, ты не сможешь даже задуматься о подобном поступке.

– Бредни это все, – отмахнулась Наёмница. – Это просто слово, и все. Ну, говори!

– Сказав слово, я обрету возможность совершить поступок.

– Ну, я не думаю, что ты немедленно ринешься рубить всех подряд. И потом, завтра мы сами будем мертвые и холодные.

– Хорошо, – сказал Вогт и замолчал.

– Ну-ну-ну, – поторопила Наёмница.

Он молчал.

– Давай, попытайся. Это совсем просто: «Нам нельзя никого убивать!»

– Нам… нельзя… никого… убивать, – неуверенно повторил Вогтоус, и зрачки у него стали огромными, как луны.

– Хорошо, – похвалила Наёмница, едва уловимо улыбаясь. – Но что все-таки произойдет, если мы…

Вогт побледнел.

– …нарушим это правило? – невинным тоном закончила Наёмница.

– Я… я не знаю, – пробормотал Вогт. – Однако абсолютно уверен: что-то по-настоящему ужасное, – затем он встряхнулся, улыбнулся и принял прежний беззаботный вид. – Какая разница. Мы в любом случае не станем этого делать.

– Но… – еще раз попыталась Наёмница.

Вогт не слушал ее, старательно дергая заведенными за спину руками.

– Когда они связывали меня, я незаметно повернул запястья, чтобы не позволить затянуть веревку туго. Возможно, я смогу ее снять.

Спустя пару минут попыток, к величайшему изумлению Наёмницы, веревка упала в солому.

– Повернись.

Он развязал руки и ей. Наёмница с удовольствием пошевелила затекшими кистями, а затем провела под носом тыльной стороной ладони, пытаясь стереть кровь, но в итоге лишь размазывая ее по всей физиономии.

– Это основное правило игры, – тихо пояснил Вогт, усаживаясь рядом с ней на солому. – В ней много правил. О некоторых ты со временем догадаешься и без моих указаний. Так будет даже лучше – то, до чего мы дошли своим умом, усваивается накрепко. Чтобы ни случилось, не тревожься и помни: пока мы не нарушаем правила, с нами не случится ничего по-настоящему плохого.

– Смотря что считать по-настоящему плохим, – возразила Наёмница и устало положила голову на колени. – Я не могу поверить в происходящее. Я словно во сне. Все очень странно.

– Разве тебе не нравится происходящее?

Наёмница подняла голову и долго всматривалась в густеющую темноту – солнце снаружи почти село.

– Не знаю, – честно призналась она. – Прежде я никак не оценивала события моей жизни, так нечего и начинать. Разве это важно? Ничего-то мои раздумья не поменяют.

– Да, но все изменения, прежде чем воплотиться в реальность, сначала зарождаются в мыслях.

– Не говори мне таких вещей, я все равно не понимаю. Что будем делать?

– Ждать рассвета, наверное, – Вогт лег на солому и закрыл глаза. – Поговори со мной, – мягко попросил он.

Его мягкий голос обволакивал в темноте, как одеяло. Глаза Наёмницы закрылись. Она не знала, как можно успокоиться в такой ситуации, и тем не менее вдруг успокоилась.

– Я не хочу разговаривать.

– Пожалуйста.

Она фыркнула:

– Зачем?

Глаза Вогта сверкнули в темноте.

– Я многое понимаю в тебе, но почти ничего о тебе не знаю.

– Ну и что? Я тоже почти ничего о тебе не знаю.

– Тогда я тебе расскажу… Я был воспитан в обители. Мои настоящие родители мне неизвестны. Моего приемного отца звали Ветелий. Он был основателем Ордена и самым добрым человеком, какого я только знал… Когда мне исполнилось десять лет, он рассказал мне, как нашел меня. Однажды он покинул пределы обители, отправившись в одно из тех путешествий, в которых он разыскивал наших новых братьев…

– Вербовка, – пробормотала Наёмница. – Вот не могут умалишенные тихонько сидеть в своем гнезде. Нет, им надо тащить других.

– Был чудесный солнечный день…

– Разумеется, в какой еще день такое чудо, как ты, могло быть найдено, – глумливо заметила Наёмница.

– Пересекая цветущий луг, Ветелий увидел младенца, лежащего в траве. От кожи и волос младенца исходило сияние, и Ветелий подумал…

– «С таким ребенком можно поберечь деньги и не покупать свечей».

– Нет, – не согласился Вогт. – Он подумал: «Откуда здесь это странное дитя, словно принесенное из иного, высшего мира?»

– Он просто еще не успел унюхать твои пеленки, – возразила Наёмница.

– Он поднял меня на руки, так как его благородное сердце не позволяло ему оставить ребенка в беде. Поблизости он обнаружил несколько людей, распростертых на земле. На их теле не было ни единой раны, они казались спящими – и все же были мертвы. Словно магические стрелы из сверкающего света поразили их сердца, не поранив кожи…

Наёмница тяжело вздохнула.

– К делу, Вогт, – во второй раз назвать его по имени уже казалось привычным делом.

– Никто из них не походил на моих родителей, скорее, они походили на… разбойников, – Вогт выдержал паузу. – Я долго размышлял, что могло с ними случиться. И понял, – он снова драматически замолчал.

– Что понял? – спросила Наёмница, когда отчаялась дождаться продолжения.

– Правду.

– Какую правду?

– Всю.

– Не кривляйся. В рыло двину.

– Ну, я понял, что я действительно оттуда, – многозначительно объяснил Вогт.

– Из высшего мира? – протянула Наёмница.

– Нет. Да. Из Страны Прозрачных Листьев.

– Ага… – медленно кивнула Наёмница. – Как же тебя занесло в нашу кучу дерьма, бедняжечка?

– Высшие силы принесли меня, – доверительно сообщил Вогт. – Какие-то боги. Возможно, я даже сам – бог.

– Ага, конечно, – усмехнулась Наёмница. – От тебя прямо несет божественностью.

– Да нет же, – сказал Вогт. – Я серьезно. Я чувствую на себе высшее благословение. А также ответственность. Они принесли меня в этот мир и охраняли вплоть до того момента, пока Ветелий не обеспечил мою безопасность. Все это определенно было сделано с какой-то целью.

– И что это за цель? – прохладно осведомилась Наёмница, отчего-то рассердившись.

– Я спрашивал себя об этом. Просыпаясь и засыпая. Каждый день. Каждую ночь. Однажды мне приснился сон. Я увидел человека, утопающего в черной воде. Эта вода была не настоящая вода. Она тянула человека вниз. Как бы он ни стремился вырваться, он не мог, погружаясь все глубже во тьму. Проснувшись, я догадался, что должен разыскать этого человека, ибо он тот, кто наиболее достоин спасения. И мне следует поспешить, чтобы успеть до того, как он утонет.

– Невероятно, – хмуро прокомментировала Наёмница.

– Однако я не знал, как это осуществить. Внешний мир огромен, а мне предстояло отыскать в нем одного-единственного маленького человека. Вскоре после того, как мне явился этот сон, Орден погиб. Больше ничто не держало меня на месте, и тогда я понял: «Пора». В это мгновенье ветер подхватил меня и понес с огромной скоростью. Ты можешь это представить?

– Уж будь уверен: даже не пытаюсь.

– Не знаю, сколько это продолжалось – мой завороженный разум забыл о времени. Стоило ветру опустить меня на землю, как страшные люди с оружием схватили меня и швырнули в пещеру. Лежа на ледяной жесткой поверхности, так не похожей на мою уютную кровать в обители, я задался вопросом, как же мне удастся выполнить свое предназначение. И вдруг различил усталое дыхание поблизости, которое я уже слышал однажды – в своем сне, едва различая сквозь плеск воды.

– Кто же это дышал? – спросила Наёмница.

– Ты, конечно!

– Ха, – произнесла Наёмница. – Ну… да.

– Видишь. Ты считала, что до тебя никому нет дела. Но сами высшие силы позаботились о тебе, отправив меня тебе во спасение! Ты… ты мне веришь?

– Разумеется, нет, – заявила Наёмница. – Мне легче поверить, что быки летают. Зачем меня спасать? Во мне нет ничего особенного, я – как все.

– Нет, – горячо возразил Вогт. – Ты совсем-совсем особенная, потому что ты умеешь то, что никто здесь не умеет.

Наёмница пожала плечами и запрокинула голову, ощутив затылком влажность и холод стены. Разговор о ней самой начинал тяготить ее. Она не была такой дурой, чтобы поверить в собственную значимость. Даже если какая-то ее часть отчаянно мечтала об этом.

– Сменим тему.

– Тогда я могу рассказать тебе об обители.

– Не бог весть как интересно. Но ладно уж.

– Просыпались мы очень рано, до рассвета, потому что поздний сон ведет к притуплению ума. После умывания, до завтрака, у нас следовала пара утренних безмолвных часов.

– И что вы делали в эти безмозглые часы? – спросила Наёмница.

– Покинув свои кельи, мы молча встречали рассвет, и наши души взмывали к поднимающемуся солнцу.

– Вам больше заняться было нечем? – спросила Наёмница.

– Достижение гармонии, – надулся Вогт. – Вот наше дело.

– Должно быть, зимой это выглядело еще тупее: стая придурков стоит по колено в снегу и смотрит в небо.

– Там никогда не шел снег. Просто наступал период затяжных дождей.

– Это так далеко? – удивилась Наёмница. – Как же ты дотопал?

– Я же говорил – меня принес ветер, – недовольный тем, что Наёмница постоянно перебивает его, напомнил Вогт и продолжил прежним умиротворенным тоном: – По завершению утренних безмолвных часов мы завтракали.

– А что было на завтрак? – спросила Наёмница. Она не могла не испытывать повышенный интерес к еде – ее живот ныл от голода. Огрызок каравая, великолепный плащ, кинжал – все это у нее, разумеется, отобрали.

– Простой, но плотный завтрак из овощей, злаков и фруктов. Иногда – рыба, мы ловили ее в море.

– У вас было море?

– Да. Ты видела море?

– Нет. Но мне совсем и не хочется.

– Правда? Оно очень красивое. Море – как драгоценность на теле мира. Оно напитано светом, оно полно жизни. Оно больше чем все, что мы способны себе вообразить.

– Вернемся к рыбе, – прервала его Наёмница.

– К рыбе? – растерялся Вогт. – Ладно. Рыба была сырая и скользкая… это интереснее моря? – недоверчиво уточнил он.

– В сотню раз.

– Мы никогда не употребляли в пищу мясо животных, потому что у животных теплая кровь. Душа растворена в крови, именно душа согревает ее. Нельзя есть того, у кого есть душа. Кроме того, теплота крови роднит животных с человеком. Человек же не может есть человека или кого-то, очень похожего на него, верно?

– Зависит от ситуации, – возразила Наёмница. – У рыб, вообще-то, тоже есть кровь.

– Да, но рыбы плавают в холодной воде, поэтому кровь у них тоже холодная. Значит, у них нет души и они не как люди…

– Странно вы рассуждаете. Что же, если бросить рыбу в кипяток, ее кровь нагреется и у нее появится душа?

– Мы ели ее только сырой, – Вогт немного покраснел. – Все-таки немного тоскливо на одних только крупах, выпечке, овощах и фруктах…

– Тоскливо ему на выпечке, крупах, овощах и фруктах… Меня аж крючит от сочувствия, – буркнула Наёмница, с содроганием припомнив, что ей доводилось жрать.

– Правда? – благодарно отозвался Вогт. – После завтрака мы посвящали время обычным монастырским заботам…

– И какие у тебя были «заботы»?

– Библиотека.

– Это где книги, что ли? Так я и знала. По тебе видно, что тяжелее книжки ты ничего никогда не поднимал.

– Потом следовала пара дневных безмолвных часов…

– Скука какая…

– Мы забывали о стремлениях тела…

– А если кому-то сильно приспичит? Ему позаботиться о стремлениях тела или просто обосраться на месте, сделав непричастный вид?

Вогтоус закатил глаза, но терпеливо продолжил:

– И тогда наши души раскрывались, как цветы. Окружающее, виденное нами много раз, уже не могло заинтересовать нас. Кроме постоянно меняющегося неба. В небе всегда истина, ответы на все вопросы. Надо только спросить его.

– На мои вопросы оно едва ли снизойдет отвечать. Кто три дня назад спер у меня последние десять ксантрий?

– Небо не тревожат по пустякам, – возразил Вогт.

– А если бы сперли тысячу? – спросила Наёмница. Она понимала, что это глупо, но она вошла в раж и просто не могла заткнуться.

– Так учил меня Ветелий. Ты поймешь вскоре, что чувствовали мы: тело для души, как земля для цветка. Голая земля без цветка – бессмысленна, но, когда она дает жизнь цветку, выполняя предназначение, возложенное на нее природой, в цветке она обретает смысл.

– Ты испытывал мало боли, мало голода, – презрительно сказала Наёмница. – Тело делает с душей что хочет.

– Но без нее обращается в прах, так же как цветок увядает, вырванный из земли. Они взаимосвязаны, их существование пусто друг без друга. Только вместе они обретают ценность.

Наёмница не горела желанием вести столь сложные разговоры. Ее особенно раздражало то, что, понимая каждое слово по-отдельности, в такой их комбинации она переставала понимать что-либо вообще. Пытаясь отвлечься от чувства растерянности, она поковырялась в ноздре. Нос больше не кровоточил. Кровь застыла, превратившись в твердые сгустки.

– Ладно, – сказала Наёмница. – Как продвигался ваш день дальше?

– Обед – фрукты, овощи, злаки… рыба. После обеда мы получали позволение разговаривать и шли выполнять свою работу.

– Вы что, до этого все время молчали?

– Нет, мы разговаривали, но не словами. Слова обманчивы. Среди них много пустых, неискренних и ненужных. Чувства честнее, поэтому мы слушали их. Все, что кроме, легко объяснить жестами. И все же, так как в человеке живет потребность в словах, один час в день нам давался, а в большем и нет необходимости.

– Я заметила, – сказала Наёмница. – С тех пор, как мы встретились, ты треплешься не затыкаясь.

– Это потому, что языка чувств ты не понимаешь, – ответил хитрый Вогт.

– А что, пара вечерних молчаливых часов у вас тоже была?

– Три вечерних безмолвных часа – вечер склоняет к раздумьям. Я видел тысячи закатов, и все они были разные, как лепестки цветов. Или камни на морском берегу.

– А разве они не все одинаковые, эти камни?

– Потом был ужин…

– Теперь понятно, о чем вы думали во время вечерних тупящих часов…

– Оставшимся временем мы распоряжались по своему разумению. А ты бы хотела жить в нашей обители?

– Нет, – ответила Наёмница. – Я бы околела со скуки. Хотя от прозябания на выпечке и крупах я бы не отказалась.

– Мне никогда не было скучно. Только иногда тоскливо. Когда Ветелий ушел.

– Значит, его не зарубили вместе с остальными?

– Нет. Он отбыл несколькими годами ранее. Мне известно, где он – там, в Стране Прозрачных Листьев. Ждет меня.

– Откуда это тебе известно?

– Не знаю, откуда, только знаю, что знаю. Уверен, он сумел отыскать дорогу и теперь ждет, когда я сделаю то же самое.

– А чего же он не черкнул тебе письмецо с инструкцией?

– Этот путь каждый должен отыскать сам, – он посмотрел на нее сквозь темноту и выдал вдохновенно: – Знаешь, ты такая же, как мы.

«Я такая, как тот, кто устроил вам резню», – подумала Наёмница.

– И все-таки у всех есть имя, – прошептал Вогт.

– Опять ты об этом.

– Как тебя звали родители?

– Я не уверена, что они вообще меня как-то звали. Сколько себя помню, я была сама по себе.

Вогт помедлил.

– Может быть, ты тоже…

– Нет, – перебила его Наёмница. – В свое прибытие из высшего мира я не верю. Я же нормальная, я не как ты, – объяснила она, но прозвучало это достаточно беззлобно. – Думаю, мне просто все надоело однажды, и я ушла от них. А потом полностью их забыла.

– Но если ты ничего не помнишь о своих родителях и о том времени, когда была с ними, откуда ты знаешь, что они были плохими?

– Знаю, – с подавленной яростью ответила Наёмница.

– И как же ты жила самостоятельно?

– Как получится. Не вздыхай, меня это бесит. Я знаю, что тебе представляется. Я не была испуганной маленькой деткой. Я хотела есть – и думала о том, где бы раздобыть еды. Было холодно – и я думала, как бы согреться. Шел дождь – и я искала укрытие. Мне постоянно нужно было что-то делать, чтобы спасти себя. У меня не было времени на глупости. На всякие безумные мысли и смотрения на небо.

– Почему ты не хочешь понять, кто ты?

– Размышления о себе – это развлечение бездельников и тех, кто слишком труслив для чего-либо другого.

– Неужели никто никогда не пытался помочь тебе?

– Нет, – гордо ответила Наёмница. – Я как бродячая кошка, я сама по себе. Потому мне и не нужно имя – меня никто не зовет, я ни к кому не иду. Мне никто не нужен.

– Всем кто-то нужен, – возразил Вогт. Он коснулся ее плечом.

Наёмница отодвинулась.

– Не мне. Все, что ты говоришь – пустые бредни, в которые не стоит вслушиваться.

– Просто тебя никогда не любили, поэтому ты не можешь понять моих слов.

– Глупости, – разозлилась Наёмница. – Все люди враги меж собой. Только ненормальные, как ты, рассуждают, что мы должны понимать друг друга, мы должны помогать друг другу, мы должны учиться терпению, убивать – плохо. А я знаю одно – если не я, то меня, и лучше я их, а не наоборот.

– Ты можешь искренне в это верить. Хотя ты не веришь, – сказал Вогт. – Но ты чувствуешь иначе. В этом противоречии причина того, что твоя рана не заживает.

– Как ты считаешь, почему я до сих пор не убила тебя? – спросила Наёмница, всматриваясь в него сквозь блекнущую темноту, и продолжила, не дожидаясь ответа. Злость криком рвалась из ее горла. – Только потому, что с тобой я знаю, как потратить следующий час: перейти реку, найти карту, дождаться рассвета. Без тебя же я не представляю, что мне делать. Назад не вернуться, а больше мне некуда идти. Если я начну воевать, я умру. Кроме как воевать, я больше ничего не умею. Я могу сколько угодно спрашивать себя: «Что мне делать? Что мне делать?» – и ничего не смогу придумать, потому что у меня нет твоей способности к бредовым фантазиям. Вот и все. Я с тобой не потому, что мне ценна твоя жизнь или твоя компания. Я просто слишком растеряна, чтобы остаться в одиночестве. Встреть ты меня в моем лучшем состоянии, я бы тебя убила. Понял?

– Да, – согласился Вогтоус. – Но откуда ты знаешь, что завтра твое отношение ко мне не изменится?

– Я не чувствую перемен.

– У тебя низкая чувствительность к переменам. А ты уже не такая, какой была утром.

– Да я и разговариваю с тобой только потому, что темно и что ты такой странный тупица, что я за человека тебя не считаю. Значит, это все равно что я сижу одна и болтаю сама с собой.

– Какая разница, кем ты считаешь меня, если при этом ты позволяешь мне подойти к тебе ближе, – без обиды ответил Вогт, и Наёмнице вдруг пришла в голову тревожная мысль, что, каким бы простачком он ни казался, каких бы нелепостей ни произносил, он может оказаться умнее ее во много раз. Может, даже опасным.

– Ты никогда не замечал, что просто в тепле, исходящем от человеческой кожи, есть что-то омерзительное? – спросила она чтобы хоть как-то оттолкнуть его. В конце концов, она действительно так думала.

Луч солнца упал на ее колено, и она увидела полосу грязи на нем.

Ночь кончилась.

Наёмница вскочила на ноги и только тогда ощутила, как затекли ее мышцы.

– Мы проговорили всю ночь!? Рассвет! – выпалила она. Она представила, как веревка обхватывает шею, и ее заколотило от страха. Никогда прежде жизнь не казалась ей такой важной, такой необходимой. – Не-е-ет!

– Ничего страшного, – улыбаясь солнцу, успокоил ее Вогт. – Мы все делали правильно. Ну, почти все.

Со стороны зала, из-за двери, послышались хриплые голоса и звяканье ключей.

– Они сейчас будут здесь, – прошептала Наёмница, вжимаясь в стену.

– Это только Игра, – Вогт подошел к зарешеченному окну. – Вначале всегда легко.

Наёмница в ужасе смотрела на дверь. Ключ со скрежетом повернулся в замке один раз и застрял. С той стороны двери ругнулись.

– Иде-е-ем, – позвал Вогт как-то странно.

Наёмница обернулась и увидела его ноги, исчезающие в маленьком оконце в стене камеры – как он умудрился протиснуть в оконце свое пухлое тело было вне ее понимания. Оконная решетка лежала на полу.

Вогтоус глухо шмякнулся с другой стороны.

– Давай, – задыхаясь, поторопил он. – Здесь мягко падать, здесь куст.

Ключ издал скрежещущий звук, с усилием проворачиваясь во второй раз. Наёмница совершила резкий, ловкий прыжок из тех, что неоднократно спасали ее от смерти. Ей царапнуло грудь, живот, ноздри втянули показавшийся одуряюще свежим воздух, и, группируясь в коротком полете, она упала в куст.

За одну секунду ей успели представиться хмурые старые ежики, спешащие по своим делам, острые гвозди, гладкие наконечники стрел, тонкие, длинные лучи холодных звезд.

– О боги! Боги! – простонала Наёмница, выбираясь из куста на четвереньках.

Вогт схватил ее за руку, и они побежали прочь. За одним из домиков они остановились. Ни звука. Если за ними и бросились в погоню, то устремились в неверном направлении.

– Боги! – повторила Наёмница, поднимая к расцветающему небу просветленный взгляд. – Какие колючки!

– Колючки? – удивился Вогт, замечая их в плече Наёмницы и принимаясь выдергивать.

– Если я сейчас выпью воды, из меня отовсюду польется, – глаза Наёмницы все еще оставались выпученными. – Почему ты меня не предупредил, что этот … этот куст с колючками?

– Я не заметил, – Вогтоус покраснел. Его гладкие щеки свидетельствовали о его честности. – Во мне же нет ни одной!

– Да что у тебя за шкура! – поразилась Наёмница.

Вогт прислушался. У него даже уши дернулись, хотя Наёмнице, наверное, это только показалось.

– Нам бы лучше пойти. Нас ищут.

– Но куда? – с отчаяньем спросила истыканная колючками Наёмница.

– Туда, – указал рукой Вогт. – Там вода блестит.

Наёмница вгляделась в узкий проем меж домами и действительно увидела поблескивающую вдалеке воду.

– Поторопимся? – предложил она.

– Поторопимся, – согласился Вогтоус, и они припустили во всю мочь.

Они вылетели на пустынную полуразрушенную пристань. Вогт решительно сиганул с причала. Наёмница вскрикнула.

– Тише, – прошипел Вогт снизу. – Прыгай в лодку. Но осторожно, здесь какие-то ящики.

Наёмница подошла к самому краю, взглянула сверху на лодку, в которой, задрав голову, стоял Вогт, примерилась к свободному от ящиков пространству и прыгнула, приземлившись почти бесшумно.

– Молодец, – похвалил Вогт. Он сгреб мешки, валявшиеся возле ящиков, и вручил их Наёмнице. – Мы должны лечь и накрыться этим.

Они неудобно свернулись под мешками, из-за нехватки места тесно прижимаясь друг к другу, и почти сразу услышали голоса и топот. Лодка содрогнулась под чьим-то весом, и Наёмница зажмурилась от страха.

Их не обнаружили. Лодка плавно заскользила по воде. Вогт приблизил к ней лицо, тепло выдохнул ей в шею и прошептал: «Дышать можно». Только тогда Наёмница осознала, что все это время сдерживала дыхание и сейчас почти в обмороке от нехватки воздуха. О борт плескались волны. Какой умиротворяющий звук… Наёмница осознала, что ужасно измотана. Качка усыпляла. Вогтоус согревал. Впервые он не вызывал у нее раздражения. «Это чудесно, – сонно подумала Наёмница, – чудесно». Она слишком устала, чтобы контролировать свои мысли.

– В этих ящиках оружие, – прошептал Вогт. – Они торгуют им.

«Он чувствует оружие сквозь деревянные стенки, он чувствует меня сквозь мою огрубевшую кожу», – подумала Наёмница.

– Если ты заснешь, я разбужу тебе вовремя, – пообещал Вогт. – Спи.