Годана. Тайна пророчества

Затем осторожно прошла в кладовую, сняла, развязав, живку, примостила ее на полку и выложила мешочки с чабрецом. Позже займусь ими. Коли уж, старухе непременно развесить защитную траву по избе понадобилось, то разделю ее по кучкам. А лиловые цветочки высушить надо, но сейчас все равно дождь начнется.

“Ясноцвет! – пронзило голову воспоминанием о растении, оставленном на улице. – Надо бы его в избу занести.”

Посветив на стену, где висели широкие полки для сушки трав, я обнаружила, что знахарка уже сложила его на место. Странно…

“Цветы убрать успела, хоть и не просушились они. Будто знала, что дождь пойдет, а ее не будет! – возмутившись, я развела руками. – А предупредить об уходе не утрудила себя!”

Старуха никогда не пропадала так внезапно. Бежана отлучалась из дома, но всегда говорила об этом заранее: “Скорее всего, что–то точно случилось и ей срочно пришлось уйти. Наверняка, так и есть. Я не должна злиться на нее за готовность помочь страждущим.”

Вспомнила свой первый визит к старухе. И нож снова заплясал в руках, а на глазах навернулись слезы. Я узнала это чувство, тоской сжимающее сердце. Страх неизвестности.

“Надо успокоиться и просто подождать несколько дней,” – уговаривала я себя.

Словно подтверждая мои слова, первые капли покрапывающей измороси упали на землю. Я поспешила закрыть ставни. Тем временем на улице уже во всю мощь разошелся проливной дождь или даже, наверное, потоп.

“Утро вечера мудренее”, – подумала я.

К тому же, пока Бежаны нет, у меня оставалось незаконченным одно дело, не дающее мне покоя.

ГЛАВА 4

Уснуть мне не удалось. В попытках отвлечь себя от дурных мыслей, я навязала пучков живки и подвесила их в каждом угле хаты под самый потолок, как хотела ведьма. Чабрец решила разложить уже утром, на солнце. Дождь все капал, поэтому спать я отправилась рано. Однако, всю ночь пролежала в раздумьях над тем, куда запропастилась старуха и строила планы для разгадывания тайны, не покидающей моих мыслей на протяжении нескольких лет.

Когда была еще ребенком, однажды забралась на чердак. Попытки полностью изучить место, в котором теперь приходилось жить, привели меня, наконец, к самому таинственному тогда уголку, мной пока не изведанному. Помню, как разинула рот, увидев закуток, освещенный полосой дневного свечения из маленького окошка под самой крышей, даже не окошка, а скорее широкой щели в подкровельной стене.

Практически прямо под ярким просветом оконца стоял большой, видалый виды сундук. Хотя, ему больше подходило бы называться ящиком. Он имел прямоугольную форму, весь сколоченный из неотесанных досок. Казалось, что собирали его наспех – ни красивым, ни аккуратным он ни был и восхищение у меня вызвал лишь секретами, что хранил в себе.

Предвкушая немедленную разгадку, я осторожно подошла к нему и попыталась приподнять массивную крышку. Триумфального открытия не получилось – сундук был заперт на ключ. Погладив шероховатую поверхность, я нащупала замочную скважину и дико расстроилась. Детское любопытство разгорелось еще больше, и я стала продумывать в голове, где взять ключ.

На мой вопрос о ящике Бежана тогда строго отчитала меня за желание пролезть во все щели, в попытках узнать все подробности, утоляя любопытство, и я решила действовать скрытно. Когда ведьма в очередной раз отправилась в деревню, я собрала все ключи в доме, что нашла. В ее комнате я обнаружила несколько тяжелых связок.

Разбирать их времени не было, да и сами кольца, на которых висели отпирающие приспособления, местами были настолько ржавыми, что не разомкнуть. Удивительным было и то, что с каждым годом их становилось все больше.

Я часто спрашивала старуху о ключах, совершенно непонятно откуда вдруг появляющихся, но она либо сердито вздыхала, либо начинала ворчать, что когда-нибудь мой любопытный нос отгрызут во сне крысы, если я не перестану лезть вперед батьки в пекло. Мол, сказано мне, что для каждой тайны есть свое время и нечего торопить то, что мне неизвестно.

Вот и сейчас мне снова пришлось тащить все в куче. Особенно раздражали гигантские и тяжеленные ключи, словно от городских ворот. Такими можно было отбиться при необходимости даже от бродячих псов.

Помню, как однажды такая связка упала из рук и чуть не отбила мне пальцы на ногах. Ну вот, скажите мне, кому понадобилось такие махины объединять с совсем крошечными ключиками, будто от секретной шкатулки со смертью чародея? И главное, зачем?

Изрядно вспотев и перепачкавшись в ржавчине, я все–таки втащила все наверх и принялась подбирать подходящий, как делала уже не раз за девять лет. Не знаю почему, но неизменно проверяла все. Хотя уже знала, что отпереть теми, что приносила не единожды, раньше не выходило, но вдруг? Ключи плавно перетекали из одной стопки в другую, заметно удлиняя тени на полу, но замок оставался неприступным, как и всегда.

“Да как же тебя открыть–то? Проклятый замок!” – вслух злилась я.

“Где же она прячет этот чертов ключ? Надо же ему как–то выделяться, ну или метка какая должна быть. Откуда, вообще, у Бежаны столько ключей? У нее замков–то, от силы пара наберется!” – я с силой отшвырнула последний проверенный ключ. За окном в это время полыхал алеющий закат.

– Столько лет пытаюсь открыть этот окаянный ящик! Уже гору ключей перепробовала и все без толку! Такая возможность – беспрепятственно забраться на чердак, а она выпадает очень редко, и опять – ничего! Что же такое Бежана там прячет? Почему скрывает? Ни разу даже не отшутилась. В ответ на расспросы отвечала только: “Не время тебе. Узнаешь все тогда, когда дОлжно.” И ведь, на сам чердак не пускает! Тоже мне, тайнами себя окружила, как саваном закрыла. Вот вернется, пусть только попробует снова отмолчаться. Больше не позволю! Ну не смерть же там для мира, ей–богу! Зачем скрывать–то? Ладно, когда ребенком была. А сейчас? Ну, Бежана! – я горячо бранила упрямую старуху всю дорогу от чердака до комнаты.

Когда же пришла и села на кровать, раздражение улетучилось, словно утренний туман под натиском ветра, и я успокоилась. А потом меня накрыло волной беспокойства.

Ни разу еще за девять лет ведьма не исчезала так – быстро и без предупреждения.

Да, она практически никогда не объясняла мне, зачем собирается в деревню или город. Но никогда еще не уходила, не сказав ни слова о своем намерении отлучиться.

В таких случаях, она заранее начинала разговор о том, что мне нужно сделать за то время, пока ее не будет. И неизменно возвращалась точно в срок, что отмеряла себе на дорогу.

И я всегда знала, сколько времени буду одна. А сейчас понятия не имею, сколько мне жить в одиночестве! А я терпеть не могу неопределенность. Вернее, до жути ее боюсь! Потому что живу в неизвестности уже столько лет. И ничего не могу с этим поделать…

Вновь моим вниманием завладели громоздкие связки ключей, лежащие на кровати рядом, которые я в сердцах швырнула, войдя в комнату. Неожиданно вспомнился один из рассказов Мира. Печальная сказка, в которой он передавал мне, маленькой еще совсем девчонке, давнюю тайну, как в местах, где гибли ведьмы или колдуны, люди находили потом разного рода ключи – их души. Если ворожеи или чародеи обладали большой силой – ключи были внушительных размеров, увесистые и также соответствовали возрасту умерших. То есть, чем старше ведьма, тем ржавее и нелепее был ключ. А, если с жизнью расставался совсем еще молодой кудесник или даже ребенок, то и ключик появлялся крохотный.

От внезапно накатившей пронизывающим холодом догадки, по всему телу волной пробежали мурашки.

“А что, если и это правда? Тогда получалось, что Бежана могла быть той ведьмой, что собирала несчастные души и отправляла их в Болимир, – размышляла я. – Так, как делала старая Вежея в сказке брата…”

“Да нет, не может быть. У Бежаны вон сколько ключей, а по словам Мира, Вежея помогала душам перебраться в Болимир и бросала потом их ключи в реку. А у Бежаны… Бежана…” – печально вздохнула я.

“А что, если она не вернется? Как буду жить здесь одна? Что буду без нее делать? А Семен? Он еще придет? Интересно, у них есть какая-нибудь связь? Может он знает, куда направилась бабка? А если знает и поэтому больше не придет?” – от беспокойства за старуху я перешла к страху за себя. Страху остаться одной.

Мысли стремительным хороводом кружились в голове, наступая друг другу на пятки и спотыкаясь. От отчаянья соленые капли покатились по щекам и губам, оставляя за собой мокрые дорожки. Я вытирала их то левой, то правой ладонью.

Когда же глазам уже стало больно от слез, я разозлилась на себя за жалость, которой позволила пустить в себе корни.

“Я больше не маленькая девочка! Я взрослая и должна принимать обстоятельства, как зрелый человек. Спокойно и вдумчиво, а не как истеричный ребенок, заходящийся в рыданиях, как только остается один. – собрала я волю в кулак. – Я ведь тоже ведьма! Так сказала Бежана. А ведьмы не плачут. Они ведают. Они знают. И я узнаю…”

***

Я растерянно стояла перед распахнутой настежь дверью. Вокруг никого не было ни видно, ни слышно. Длинные языки губительного пламени лихорадочно гуляли по всей комнате. Потолок, стены, занавески на окнах, пол – все было охвачено смертоносным огнем, властвующим сейчас повсюду. Это зрелище завораживало и приводило меня в ужас одновременно.

Я нерешительно оглянулась назад. Только не это – и дверной проем, и сама дверь окрасились ярким красным, уничтожающим всех и вся заревом. От мгновенно сразившего страха, я резко отшатнулась назад. Снова оглянулась на окно – бесполезно – огонь огульно заполнил комнату! Стало нестерпимо жарко и горло начало беспощадно печь, будто я проглотила целую ложку жгучего перца.

Захотелось поднять крик, взмолиться о помощи, но мой язык словно намертво прирос к небу. У меня не получалось даже пошевелиться. Нисколько. Даже совсем чуть–чуть. А губительный огонь подступил уже так близко, что я почувствовала, как он начинал обвивать меня снизу своими желто–красными убийственными путами.

Они жалили мне ноги, точно множество змей одновременно вонзали в них свои острые ядовитые зубы. А я в это время просто стояла и смотрела на все, что со мной происходило, на то, что творилось вокруг, на то, как горела, словно на костре. И молчала…

Удивительно, но я даже не пыталась закричать. Просто покорно принимала свою жестокую судьбу. Пронзительной боли в ногах уже не было. Она испарилась также неожиданно, как и началась. Я мучительно прикрыла глаза и мысленно стала прощаться со своей такой короткой жизнью.

Стремительный и неотвратимый конец предстоял мне в восемнадцать лет… Всего-навсего восемнадцать… Это несправедливо!Маме было тридцать, папе тридцать три, а Мару и Миру только лишь двенадцать.

Русоволосые близнецы с карими глазами, как у папы. Марий часто меня задирал, неохотно со мной возился и не любил, когда я бегала за ним к соседской детворе играть в догонялки. Казалось, его раздражало, что я, как хвостик, всюду пыталась следовать за братьями. Но, если меня ктонибудь обижал, обязательно заступался и колотил обидчика.

А вот Мир всегда с удовольствием проводил со мной время. Он защищал меня от Мара, охотно играл хоть в куклы, хоть в песочнице.

Практически каждый день он читал мне книжки и рассказывал сказки, которые придумывал сам. Сказания о лесных жителях, добрых ведьмах и людях, умеющих превращаться в животных. Чаще всего в медведей.

А еще про огромных драконов, парящих в небесах, злобных монсОгров и молодую могущественную ведьму, которая заступалась за угнетенный горный народ, помогала животным и стала властительницей трех миров – Ясномира, Другомира и Болимира. Я всегда удивлялась его фантазии.

Вдруг вспомнила, как в шестилетнем возрасте спросила братьев, кто такой умалишенный брехун? Мар изменился в лице и процедил: “Где ты это слышала?” Я ответила, что подслушала, как соседские мальчишки назвали так Мира.

Мар тогда яростно надавал им тумаков, а потом папа долго что– то ему наставительно говорил, а он хмурился. А после этого брат умолял Мира не говорить больше ни с кем о Другомире. Не все, мол, верят в сказки.

Я же просто обожала эти его сказки больше всего на свете.

Братья были так похожи внешне, и такие разные по характерам. Но оба были добрые, храбрые и всегда готовые прийти на помощь любому, кому она потребуется.

Также, как и папа… Папа – высокий, крепкий и красивый русоволосый мужчина с большими карими глазами. Я так тосковала по ним! И, возможно, именно сейчас я с ними встречусь…

Неожиданно в голове ниоткуда стал доноситься тембр папиного голоса. Я насторожилась. Звуки стали более отчетливыми, и я смогла различить слова. Слова папиной песни…

“Путь-дорожка ты лесная,

Дух, что сторожит в тени,

Сила врат переносная

Меня к дому поверни…” – услышала явственно.

Я растерянно огляделась по сторонам, но никого рядом не оказалось. Я по–прежнему была одна, в охваченной планеменем комнате. Смирившись со своим положением, затянула вслух, любимые с детства напевы:

“Гостем я к тебе пришла.

Отпусти ж домой меня.

Ночка силы все сожгла,

В путь-дороге в сон клоня…”

Внезапно родной мотив смолк. Бархатистый тембр папиного голоса сменился оглушающей тишиной. Я резко открыла глаза и не могла понять, почему неожиданно стало темно? Куда вдруг исчез огонь?

Немного поразмыслив, поняла, что лежала в своей кровати. А темно, потому что еще ночь на дворе.

Сон. Это был всего лишь сон. Впервые. За все то время, что я жила у Бежаны, ни разу не видела снов. А, может быть, я просто не помнила, что мне что–то снилось. Но это… Все было так реально.

Я стремительно вскочила с кровати и подбежала к окну. Там, на подоконнике стояла свеча. Я зажгла ее и поднесла к своим ногам. “Нет, так я ничего не смогу увидеть!” – подумала раздраженно.

Снова подошла к кровати, присела и задрала подол ночной рубашки кверху. В тусклом свете свечи стало понятно, что с ногами моими все в порядке. Ни ожогов, ни красных следов или отметин, ни боли…

“Дура! Это же был сон!” – ругая себя, я затушила свечу, осторожно поставила ее на пол и снова улеглась в кровать.

Думая о том, что лучше уж никаких сновидений, чем такие, снова погрузилась в сон.

ГЛАВА 5

Ласковое утро нежно разбудило меня, осторожно погладив щеку приветливыми солнечными лучами, как бы оповещая о том, что начался новый день и пора вставать. Я еле разлепила, распухшие от ночных рыданий, веки и, сладко зевнув, потянулась. Выбираться из любимой теплой постельки никак не хотелось. Было ощущение, что на это просто нет сил. Но на самом деле, элементарно, не было никакого желания.

“Лень губит людей…” – неожиданным вихрем пронеслись в голове строгим напевом, вспомнившиеся, так некстати, слова Бежаны. Даже при своем отсутствии она заставляла меня делать то, что нужно. Ну, что за женщина!

Я закатила глаза в знак протеста, словно старуха сейчас стояла надо мной, сердито подбоченившись, и нехотя присела. Раздраженно огляделась, размышляя над тем, чем заняться в первую очередь? Недовольно цокнув языком, как будто ведьма могла видеть мое возмущенное лицо, я поднялась и поплелась приводить себя в божеский вид, вслух ворча на невыносимо занудную старуху, которая настолько приучила к своей надоедливой манере заставлять выполнять все, когда и как ей необходимо, что я не в силах была лодырничать дальше.

– Иду уже… Полежать не дашь… – бухтела я, осознавая, что продолжать лениться уже просто нельзя.

Первые два дня после исчезновения Бежаны я полностью проплакала. Просто сидела на кровати и ревела навзрыд, жалея себя. Умудрилась даже обойтись без еды – ни завтракала, ни обедала и ни ужинала. Вообще. Видимо, поэтому и силы совсем иссякли. Как ни пыталась воззвать себя к разуму, ничего не выходило. Маленькая девочка во мне все равно брала верх, и я снова и снова заходилась в рыданиях, а потом ненадолго засыпала.

На третий день я все–таки поняла, что слезы ронять бессмысленно. Надо брать себя в руки и заниматься домашними делами, как обычно. Когда ведьма вернется, то по головке не погладит за то, что раскисла и забыла – в доме–то есть дела и они не терпят запустения.

Поэтому, я быстро собрала вещи по всей избушке и затеяла большую стирку. Хотя, честно говоря, не все они нуждались в этом, но мне нужно было отвлечься от дурных мыслей и подольше не думать о них. Но, отправляясь спать, все равно проревела всю ночь, не смотря на дикую усталость.

А вот, на следующий день, то есть сегодня, я решила провести уборку в хате. Да и в саду надо бы. Но это потом. Может быть, даже завтра. На вряд ли мне хватит сил. А сейчас…

Обреченно вздохнув, я набрала воды из кадушки в ведро, призвала себе в помощницы швабру и направилась намывать полы в, ставшей уже родной, избушке.

Как только мокрая тряпка коснулась пола, в голове родилась мелодия. Я мурлыкала ее себе под нос, но, как–то незаметно для меня, сложились и нужные слова. Я зачарованно начала напевать их вслух: “Ты, волшебная моя вода–водица, Чистая, холодная и ключевая.

Силы даешь, стоит только умыться.

В радость работа с тобой бытовая.

Я словами песни тебе помогу.

Ты лишь грязь отмой и запах убери.

Пусть повеет сеном на стогу,

Речкой быстрой затхлость забери.

Пусть швабра по полу ветром летит

И эту пыль вековую всю соберет.

Дай грязи сполна. Пусть мощь мою ощутит

И приятную свежесть по дому несет.

Швабра волшебная, дом чистый, как небо.

Все по местам так легко и чудесно.

Как из печи запах вкусного хлеба,

Пусть разнесется по комнатам песня…”

Под эти мелодичные напевы я совершенно не заметила, как справилась, казалось бы, с нелегкой на первый взгляд привычной задачей, абсолютно беззаботно, словно просто потанцевала. На душе стало радостно и тепло. Уборка воодушевила, что было невероятным. Обычно она меня угнетала и забирала все силы, опустошала. А сейчас… Сейчас подарила прекрасное настроение.

Я довольно оглядела безукоризненно чистые полы повсюду. Виды сверкающего покрытия очаровывали своей безупречностью. По–моему, никогда еще они не были такими тщательно отмытыми, совершенными. Гордость за свою работу придала мне сил, и я твердо задумала навести порядок и в ведьмином чулане.

Больше всего я терпеть не могла убираться в этом помещении, а надо. Здесь было множество деревянных полок на старых бревенчатых стенах, а на них стояло просто несметное количество бабкиных волшебных снадобий. Прибиралась я здесь всего три раза. Бежана знала, как я не любила это делать, и, хоть и постоянно ворчала о том, что я ленивая негодница, однако, практически всегда прибиралась в кладовой сама. В этой каморке и в дальнем амбаре.

Ну, если уж у меня так замечательно вышло с полами, значит и до кладовой обязательно нужно добраться. Не зря же я такую чудесную песню придумала! Помогла покрытие полов до блеска довести, справится и с чуланом!

Я поставила швабру в углу кладовой и принесла сюда миску с ключевой водой, да чистую тряпку. С серьезным видом прислонила палец к губам, задумавшись.

“Сперва надо разгрести баночки на полках, стены помыть, а потом и пол!” – деловито заключила я и принялась за работу, мысленно подбирая уже новые слова своей волшебной песенки:

“О, вода–водица! Капли твои это чудо!

Стекают по стенам они и дарят дому уют,

Безупречную чистоту оставляют повсюду

И пыли прижиться на полках капли твои не дают.

Вот и сияют полы светом радостным, чистым.

Реки совершенной чистоты текут по дому.

Наш быстрый ручей с его дном каменистым

Тебе помогает, а ты – делу благому.

Ты, как река несешь людям мир и покой.

И наша признательность течет к тебе быстрой рекой.

Швабра волшебная, дом чистый, как небо.

Все по местам так легко и чудесно.

Как из печи запах вкусного хлеба,

Пусть разнесется по комнатам песня…”

Закончив, я не могла наглядеться на завораживающий результат своего труда. Загляденье просто! Пританцовывая, поспешила с уборкой и в дальний чулан. Надо торопиться, пока не растеряла весь настрой.

Все это время я старалась шибко не думать о лачуге, понимая, что могу попросту полениться привести и ее в порядок. Сколько лет жила у Бежаны, а не была в амбаре с тряпкой ни разу. Заходила только тогда, когда ведьме нужны были готовые отвары или засушенная травка из ее запасов, но, несмотря на мою врожденную неуемную любознательность, копаться в этой чертовой прорве склянок и полотняных мешочков, желания у меня никогда не возникало. А, вот сейчас… Сейчас просто необходимо протереть пыль, вымыть полы, в общем, придать свежести и здесь.

Вооружившись чистой тряпкой, которую сполоснула после уборки, и миской с теплой водой из кадушки в одной руке, а в другой шваброй, я поплелась к дальней кладовой. Отворила старую, покосившуюся от времени дверь настежь, и вошла внутрь.

“Так! Начну, пожалуй, с левой стены…” – мысленно сказала себе я. И начала напевать полюбившуюся волшебную песенку:

“Ты, волшебная моя вода–водица,

Чистая, холодная и ключевая

Силы даешь, стоит только умыться.

В радость работа с тобой бытовая.

Я словами песни тебе помогу.

Ты лишь грязь отмой и запах убери…”

В таком приподнятом настроении и, полная воодушевления, за стиркой и уборкой незаметно пролетело несколько дней.

***

Зайдя в кладовую, я огляделась. Продукты вот-вот норовили закончиться, а где их брать, даже не представляла. Старуха всегда сама заботилась об этом, откуда она доставала крупу, овощи или муку, мне было неизвестно.

На мои вопросы еще в детстве бабка строго осекла: “Твое дело сейчас ученьем овладеть, умениями. А как назначенный срок подоспеет, поймешь и это.”

Я вздохнула и, прихватив пахучую травку, поплелась на кухню. Сделав себе живительный отвар из чабреца, душицы и мяты, в котором так нуждалась все это время, проведенное в одиночестве, я сидела на кухне и лихорадочно думала над сложившейся непонятной ситуацией. Снова и снова заставляла себя успокоиться и постараться рассуждать логически. Бежана – ведьма, знахарка. А значит, она могла поспешить на помощь, неожиданно потребовавшуюся от старухи. Да, в гости к нам заходил только Семен, но люди должно быть знали, где она живет и пришли к ней сами. Предупредить она меня просто не успела. Вот и все. Но пролетело уже одиннадцать дней, а Бежана так и не вернулась. И это настораживало.

“И Семен тоже не заявляется, как назло… – сердито проворчала я, повернув голову к окну. – Неужели он имеет представление, куда направилась ведьма? А, может, именно поэтому и не приходит? Может, он с ней поплелся?”

От этой, внезапно появившейся мысли, я скривилась: “Если это так, то грош цена ему как другу! Я же не в курсе, куда они оба подевались! И Бежана тоже хороша! Могла бы, хотя бы записку оставить!”

Да нет, не мог Семен бросить меня. Не похож этот мужчина на бесчувственного чурбана. Думаю, что за это время, не только он мне стал близким человеком, но и я ему тоже. А он не из тех, кто бросает друзей.

“Черт! Ну, где же старуха? – простонала я, нервно теребя руки, откинулась на спинку стула и возвела глаза к потолку.

Так и сидела, задумавшись, перебирая в голове варианты мест, где могла быть ведьма, и не заметила, как отвар в стакане совсем остыл. Холодный пить не хотелось, поэтому я встала и собиралась уже сделать себе новую порцию напитка, как в дверь постучали.

– Годана! Можно мне войти? – обеспокоенно заговорил за дверью Семен.

Услышав его встревоженный голос, обрадовалась так, что совершенно позабыла про отвар. Резко вскочила со стула и чуть не снесла напрочь стол, когда полетела к двери, проверить, не показалось ли мне это. К счастью, на пороге действительно появился мой старый друг.

– Семен! Я так ждала тебя! – почти рыдая, заголосила я.

– Что случилось? Где Бежана? Ее запах почти полностью пропал. Лес стал пахнуть только лесом. То есть… – мужчина вдруг испуганно уставился на меня и замер неподвижно.

– Она пропала! Уже одиннадцать дней я не знаю, куда она подевалась! Мы сушили ясноцвет и внезапно она отправила меня на дальнюю поляну за чабрецом. Дескать, ей срочно понадобился живой. Меня это насторожило, но пререкаться я не осмелилась, ты же ее знаешь. Замучает тогда своим ворчанием. А когда я вернулась, ее… – начала я сбивчиво объяснять, почти заученную тираду, которую столько дней прокручивала в голове, чтобы рассказать Семену все быстро и кратко, и в то же время, старалась ничего не упустить. Но вдруг замолчала, когда суть сказанного собеседником стала до меня доходить, и в шоке уставилась на него. – Погоди… Что ты сказал? Ее запах исчез? В каком это смысле?