Вишневая

Подумать – это не категорический отказ, но и не полноценное согласие. Пятьдесят на пятьдесят. Раздражение от этих слов с нее не спало, но хотя бы на короткий миг поутихло. Она с тихим вздохом осела на скамейку и спрятала лицо в ладонях. Вновь накатывала усталость. В последнее время она стала синдромом, лекарства от которого не было. Тело пронизывали насквозь невидимые нити обязательств, натягивая ручки и ножки тряпичной куклы Есени, чтобы каждый мог за них подергать. Вишневецкая оправданно чувствовала, что близка к своему апогею: протерпит днем больше, взорвется и улетит на собственном топливе на околоземную орбиту.

Еще ближе к состоянию предполетной подготовки ее подтолкнул Даня, выдыхая внезапно:

– Придется убрать сладкое из рациона. Лишний вес снижает скорость.

Есеня ощущала себя ни в чем неповинной мухой, мирно потирающей лапки сидя на подоконнике, которую неслабо так приложили мухобойкой. Один отточенный удар и от нее не осталось ничего кроме мокрого пятна и пары крылышек.

– Да как ты смеешь, я не толстая! – она готова была броситься на него в ярости, если Миронов не прекратит издеваться.

– Я и не говорил, что ты толстая, я сказал, что ты медленная, – беззаботно отвесил Даня, не поднимая на нее глаз.

В зале своим чередом шли занятия, храм высотой в два этажа с неизменным запахом резины и старой краски радушно размещал под высокими сводами всех, кто желал приобщиться к здоровому образу жизни. Неудобный факт для Есени – в пустом зале убийство совершить было бы проще.

– Тебя на замерах уделала первокурсница из стана Зубкова, – он это констатировал без эмоций в голосе, напрасно строя вид, что этим до глубины души озадачен. – Это никуда не годится.

Владимир Семенович едва не светился ярче прожектора на тех замерах, словно самолично обогнал Есеню на финише. От него она тогда не удостоилась даже оскорблений, хватило только надменного взгляда и раздражающего до последней фибры души цоканья. В унисон с ним зацокала и его беговая свора, тихо переговариваясь за спиной Вишневецкой.

– Ну. может она пусть тебе подиум и завоевывает?

Она удостоилась мимолетного взора Миронова, в котором красноречиво читался отрицательный ответ. Он и сам был не в восторге от команды и, в частности, от самого Зубкова, но вслух этот никак не комментировал. Есеня не знала, откуда в нем столько рвения доказывать кому-то, что в ней есть потенциал и его вполне реально из нее выжать. Разумеется, романтизировать это Вишневецкая не собиралась, ведь прекрасно осознавала, что больше Даня пытается что-то упорно доказать самому себе, а она лишь удобная возможность для достижения личных целей.

Не то чтобы ее это хоть в малой степени ранило или надрывало душу, но ощущать себя вещью пригодной для использования удовольствия было мало. Она и до этого не питала иллюзий по поводу их совместных тренировок, но теперь все стало казаться чуть более простым для понимания.

– Ох, как же ты бесишься, когда не можешь в чем-то преуспеть.

Его слова ножом прилетели в спину, прорывая сквозь ребра путь к живым тканям. Есеня, оторопев, замерла на месте, не зная, какой ответ на такое идиотское утверждение будет считаться адекватным.

– А ты сам с чего завелся-то? – разводя руки в сторону, поинтересовалась Сеня.

Ее одолело то самое чувство, когда сердце проваливается в пятки и стучит там громко и требовательно, тщетно стараясь отвлечь от раздражителя внимание. С лица Есени медленно сползла краска, когда Даня в три размашистых шага сократил между ними расстояние и навис над ней всем своим немаленьким существом, выдыхая приторно-спокойное:

– У нас соревнования в эти выходные, а я не уверен, что ты даже круг потянешь.

– Боишься себе репутацию испортить? – прозвучало это резче, чем она рассчитывала. Видимо, десятки часов, проведенных в зале с ним наедине, развязали язык.

– При чем тут я? – не сбавляя тона, перехватил Миронов. – Ты же сама себя подставляешь. Я свое в соревнованиях уже отучаствовал.

Весь месяц каждый божий день они виделись с Даней на пробежках в шесть утра, а затем встречались после пар для полноценной тренировки, и такая блажь как отдых была недоступна Есене даже по выходным. А теперь по мере приближения соревнований он намеревался вмешаться еще и в ее рацион, лишая последних радостей в жизни – булок и шоколада. Эта сатанинская потребность выжимать из нее максимум на Есене сказалась только животной усталостью и желанием подвесить себя в один прекрасный день на канате.

– Так что избавляйся уже от своих запасов в рюкзаке, – пригрозил Даня, – и маме своей передай, чтобы не подкармливала.

Последней фразой он поставил жирную точку в их диалоге, не желая разводить полемику на пустом месте. Миронов вообще во всех своих приказах был непреклонен и никаких компромиссов не терпел – либо, как он сказал, либо никак. Есене же, в которой матерью природой стальной стержень был заложен ржавый и тонкий, оставалось только безропотно ему подчиняться, изредка находя в себе смелости выдать что-нибудь эдакое в ответ.

– Помру с голоду до твоих драных соревнований, сам виноват будешь.

Его лица тенью коснулась насмешливая улыбка, которую он скрыл, намеренно оборачиваясь к ней спиной. Мироновские манерные жесты заставляли чайник внутри Есени кипеть с такой силой, что крышка с бряканьем подпрыгивала.

– Вишневецкая, я тебе последний раз повторяю: еще раз увижу с булочкой, ты у меня бег будешь до морковкина заговенья сдавать.

Она со злостью схватилась за первое, что подвернулось под руку и послала вслед Дане, не надеясь попасть. Кто бы знал, что пальцы выхватят из сумки именно злосчастный пирожок, а природное отсутствие точности именно сейчас трахнет логику и позволит руке зарядить точно в цель.

В их части зала эффектом взорвавшейся бомбы повисла гробовая тишина. Благо до оравы Зубкова эта сцена так и не долетела. Ошметки тушеной капусты соплями свисли с лица и плеч Миронова, застывшего на месте, точно статуя Давида. Где-то в глубине сознания больно кольнула мысль о неминуемости наказания за такую дерзость. Вместо оправданий, однако, Есеня на свет произвела потрясенный задушенный вздох, прикрывая губы ладонями.

Совсем невовремя ее настигла паскудная привычка несдержанно ржать над любой неловкой ситуацией. Наружу сквозь стыд и страх напористо прорвался смех, поджимая пресс и сводя щеки.

– Я не… п-про… прости… – Вишневецкая, будто в эпилептическом припадке, задрожала и заметалась по залу, давясь смехом, пока воздух в легких окончательно не иссяк, а с губ не начали срываться только частые вздохи вперемешку с чем-то отдаленно напоминающим уханье больной совы. – Я не… не…, – она упала на колени, хватаясь за живот, – я не хотела.

Даня со спокойствием, доводящим до истерики, стряхнул с себя остатки капусты, особо прилипчивый кусок выковыривая из волос. Есене вдруг показалось, что живот ее неминуемо разорвет от смеха, если он сейчас же не остановится.

– Про зачет по канату помнишь? – нарочито бесстрастным голосом поинтересовался Миронов, утаивая за зубами металл раздражения и гнева.

Сердце в груди встрепенувшейся птахой влетело громко в ребра, да так и застыло на одном месте. Удушающий щуп смеха ослаб, сменившись нервной дрожью голосовых связок.

– Помню, – покорно ответила Есеня.

Он сделал предупредительный шаг в ее сторону, играя желваками на побелевших щеках.

– Залезай, Вишневая, – сквозь зубы велел Даня тоном непреклонного альфы.

Вишневецкая, сама себя не помня от страха, в считанные секунды взлетела крепким хватом вверх. Миронов нарочито медленно начал прохаживаться под канатом, словно лев, выжидающий, когда жертва ослабнет и свалится сама. В какой-то момент ей и вовсе начало казаться, что он сейчас одним рывком дернет за веревку, и она полетит в объятия матов и пола со скоростью тяжелого снаряда

– Лучше б ты так бегала, как лазаешь, – выдохнул он недовольное под нос, вытаскивая из кармана увесистый такой шарик для тенниса.

Не успела она опомниться, как снаряд взлетел перпендикулярно вверх, ударяя точно по ее мягкому и нежному седалищу. Есеня заверещала что есть силы от охватившей паники, крепче вцепляясь в канат. Защитная функция организма ответила на это очередной порцией истеричного смеха сквозь слезы и боль.

– Ну, прости, я все поняла, – тщетно пыталась заверить Даню Вишневецкая, беспомощно раскачиваясь на канате, – пирожки – зло. Все, отпусти меня.

– Я и не держу, – безразлично пожал плечами Миронов, примирительно отступая на шаг.

В биологии Есеня никогда не была сильна и лишь одному Богу было известно, каким образом она умудрялась получать пятерки. Но в теме генетики она разбиралась неплохо. И если можно было поразмышлять с точки зрения закоренелого скептика, то выводы были неутешительными: в их отношениях Даня – абсолютный доминант, а она – полный рецессия, и природа это сложившееся положение дел изменить была не способна.

Когда она нехотя сползла с каната, с глазами трусливой антилопы выслеживая малейшие перемены в настроении Миронова, он поставил перед внезапным фактом:

– Я заеду за тобой завтра часов в девять.

– Зачем? – Есеня же с искренним недоумением вытаращилась на него, нервно сглатывая слюну.

– Бестолочь, – промурлыкал Даня, разминая на губах усмешку, – завтра пятница, подготовительный день перед стартами. А нам с тобой пилить не меньше четырех часов на машине на эту гребанную спортбазу.

– А мы разве не должны ехать туда вместе с остальными во главе с Зубковым и его сборной?

Он в ответ только хмыкнул что-то нечленораздельное, будто насмехаясь над ее ответом.

– Ну, если тебе так хочется тащиться туда на поезде, я не настаиваю.

Перспектива провести с ним в узком, запертом пространстве не меньше четырех часов внезапно начала угнетать. Есеня осознавала, что из двух зол стоит выбрать то, у которого есть машина, но от этого принять подобные вести на чуть более позитивной ноте не получалось. Кажется, этой новостью Даня был обрадован еще меньше, чем она, но выбора у них обоих, если так посмотреть, не было. А посему она просто вынуждена была ответить ему покорным кивком, упуская из виду самодовольную улыбку, поплывшую по лицу.

– Хоть бы зачет по канату поставил, – пробубнила она неслышное под нос, на что послышалось незамедлительное, коронное:

– Обойдешься.

– Жмот, – не скрывая разочарования, огрызнулась Вишневецкая, с горя надувая щеки в знак глубокого оскорбления.

– А за это можно и в багажнике на соревнование поехать или хуже – с Зубковым в плацкарте.

Миронов нарочито серьезным тоном процедил фразу сквозь зубы, выстреливая в сторону Есени остатками капустных запасов с плеча. Последнее, что слышала она перед тем, как хлопнула дверь раздевалки, обещание Дани устроить ей на базе веселую жизнь.

Глава 4

Яркое золото осени медленно, но верно сменилось прогнивающей серостью. Лужи на дорогах уже не просыхали, курточку дома забыть не позволял холод, а зонтик всегда находил место на дне рюкзаков и сумок особо прагматичных людей.

Дане нравилась осень, нравилась сырость и дождь, и пускай все на это крутили пальцем у виска, своего мнения он менять не собирался. Миронов вообще любил ломать систему, иначе жизнь попросту становилась скучной и до зубного скрежета однообразной. Он, наверное, и в учителя от скуки подался, потому что не видел себя в строгом костюме посреди кабинета, насиживающим геморрой среди бумаг и папок. Другое дело посвятить себя тому, в чем был силен еще с того момента, как научился ходить. Он ведь спортом дышал и жил всю свою жизнь, да у него и отношения самые долгие были только с тренажерами в залах, другие его принципиально не устраивали или быстро надоедали. Даня знал, что его непостоянство рано или поздно доведет до крайностей, но менять эту неотъемлемую часть самого себя Миронов в ближайшей перспективе не планировал.

– Ты ведь всю эту хрень с соревнованиями не ради премии затеял.

Голос Вишневецкой вывел из размышлений. С ней не соскучишься, всегда найдет брешь в его броне, в которую с готовностью засунет иголку. Такая уж она от природы, до всего ей необходимо докопаться, чтобы найти суть. Вот если бы ему года три назад сказали, что придется тренировать именно ее, Даня бы непременно заржал в голос, оценивая мастерство шутки. Три года назад он бы ни за какие деньги на это не согласился.

– Почему ты так думаешь? – беззлобно отозвался он, сильнее вжимая педаль газа в пол.

– Человеку с BMW вряд ли скрасит жизнь надбавка к зарплате университетского препода.

С ней четыре часа в машине, словно музыка, словно Рамштайн на полной громкости – вроде приятно, а звук поубавить хочется. Впрочем, Даня к этому даже привык, больших неудобств она ему не доставляла. Есеня вообще была довольно удобной: неприхотливая, покладистая и готовая впитывать все его подколы, пока не начинало тошнить. Потребность доводить до точки кипения в нем была неискоренима. Но нельзя же быть во всем идеальным, верно?

С генофондом ему бесспорно повезло, а вот с характером не особо, хотя Дане порой казалось, что все дело в воспитании. Вот Вишневецкая, к примеру, была забита авторитарным мнением родителей, на мир его глазами смотреть не умела, потому у нее все было двухцветным и плоским, как старое, немое кино.

– Сама бы могла иметь такой, если бы участвовала в соревнованиях.

– И за какие такие соревнования дарят машину? Я на свой выигрыш могла себе позволить только игрушечную.

– За международные, – оскалился в улыбке Миронов. – Жалко, что ты до них так и не добралась.

В перспективе у нее брезжило еще много медалей, возможно даже олимпийских. Но по непонятным причинам она соскочила с этого поезда и больше к занятиям не возвращалась. Для Дани это так и осталось загадкой, а спросить ее отчего-то он до сих пор не решился. Елозило под кожей чувство, будто он лезет не в свое дело. Сам-то он тоже без надобности о своем уходе из профессионального спорта разговаривать не любил. Было в этом что-то до интимного личное.

– А на что потратили твои призовые? – сменил он тему, пока тишина между ними не стала неловкой.

– На ремонт балкона.

На лицо Дани настойчиво запросилась улыбка, которую тот вежливо старался сдержать. Это звучало настолько абсурдно и нелепо, что невольно напрашивалась жалость.

– Прости, – виновато протянул он.

Есеня пожала плечами и ответила:

– Да нет, это и правда смешно.

– Я грустнее истории в жизни не слышал.

Периферийное зрение уловило в размытых красках за окном нужный указатель, а чуть позже об этом объявил и GPS, а это значило, что долгое путешествие подходило к концу. Широкие колеса кроссовера съехали с ровного полотна дороги на ухабистую просеку, заставляя грубо ударяться подвеской о ямы и сдерживать за зубами мат. Детали его глубоко обожаемой BMW стоили дороже работ по прокладыванию колеи в разжиженной грязи, и сей факт неимоверно раздражал Миронова.

Шатал, если честно, Даня эти сборы и эту спортбазу у черта на рогах. Будто где-нибудь поближе съезд устроить было нельзя. Чем был плох университетский стадион или любой другой в черте города, оставалось загадкой. Единственная мысль, успокаивающая его натянутые струной нервы, – они сюда добрались раньше многострадального Зубкова с его оравой длинноногих атлетов крепких по телосложению, но кроме того бесповоротно тупых.

О том, что между ними еще с первого сентября отношения не сложились, знали только скромные единицы. О том, что Даня его люто ненавидел, знал только сам Владимир Семенович. Причины на то были и веские: этот пятидесятилетний, прокуренный буйвол искренне верил, что молодняку вроде Миронова делать в университете нечего, мол, не пресытился он еще жизнью для такой сложной профессии, его уровень – общеобразовательная школа или частные секции. Даня же все его притязания на место тренера сборной расценивал не выше чудачеств старого импотента, а потому не мог относиться серьезно к его претензиям.

– Здравствуйте-здравствуйте, а вы откуда к нам пожаловали? – к ним скорым шагом неслась навстречу молодая практикантка со звучным именем Мария, указанном на бейдже, и прижимала к тяжелой, подтянутой груди новенький планшет.

Даня на долгие приветствия не расшаркивался, только послал в сторону девушки широкую улыбку и отметился в ее длинном списке под аккомпанемент ее щебетания и едва проскальзывающих комплиментов. Вишневая, оставленная без права выбора, только обреченно тащилась вслед за ним сквозь хитрые переплетения спортивных комплексов и по-партизански молчала.

Мария, которая уже через минуту знакомства с румянцем на щеках попросила называть ее просто Маша, тропической птицей порхала сквозь местные джунгли, попутно объясняя, что и где тут расположено. Даня словил себя на мысли, что ему нравится следить за ее изящной артикуляцией и сочной грудью, подпрыгивающей на каждый шаг.

– У нас тут ремонт капитальный недавно был, так что все новое, тренажеры новые и покрытие у беговых дорожек тоже, – гордо заявила Маша, оборачиваясь к нему в пол корпуса. Он в ответ сделал вид, что ему до одури интересны ее истории, а не глубокое декольте.

Небо над спортбазой было закутано толстым слоем свинцовых облаков, из которых брызгал иной раз торопливый дождь, орошая и без того влажную землю еще старательнее. Погода сегодня полная дрянь, и угнетенность ощущалась в каждом прибывшем, кроме самого Миронова с его противоестественной любовью к сырости и темноте.

– А вот здесь вы будете жить, – указала она на невзрачное трехэтажное здание, запрятанное где-то в самых глубоких дебрях базы среди елей и берез. – Если будут еще вопросы, меня сможете найти в центральном корпусе.

– Спасибо, – из вежливости кивнул ей Даня, крепче перехватывая в руке дорожную сумку.

Уходила Маша неторопливо, словно нехотя, беспрестанно оборачиваясь в сторону Миронова с легкой улыбкой на губах. Стоило только павлину внутри него с важностью расправить хвост, как по гордыне прилетел ощутимый удар со стороны Вишневой:

– Подбери слюни, тебе ничего не светит.

– С чего такая уверенность?

Вишневецкая пожала плечами и предпочла сдержать мысли при себе. Впрочем, можно было и догадаться, что она собиралась выдать в ответ. Она обогнула Миронова по глубокой дуге и неспеша поплелась в сторону выделенной комнаты.

– Далеко собралась? – окликнул он со спины, принуждая Есеню тормозиться у нужной двери.

В его сторону она не поворачивалась, только тяжело тянула воздух через нос, прежде чем кинула в ответ злобное:

– Отсыпаться, как все нормальные люди.

Как же ему нравилось рушить ее ванильные мечты, демонстрируя свое превосходство всеми доступными способами. Да, быть может, Даня и был законченным козлом, но разницу между «надо» и «можно» знал хорошо. И правда была в том, что спать Вишневецкой днем было можно, а тратить это же время на тренировки надо.

– Размечталась, – оскалился Миронов, складывая руки на груди, – мы не на курорт приехали. Переоделась и бодрым шагом на стадион!

– Вот же деспот, – прошипела она под нос.

Зубков мог сколько угодно делать поблажки своим питомцам, а Даня вот не собирался проигрывать, и, если весь корень проблем заключался в излишней ленивости Вишневой, из нее это дерьмо нужно было изгонять. Как дьявола из истинно верующего.

А пока она, наскоро переодевшись, с пузырящейся ненавистью и негодованием разрезала пространство длинного коридора резкими шагами, выдавая себя за один сплошной комок нервов и раздражения, Даня с чувством удовлетворения швырнул в свою комнату сумку и громко запнулся об порог, когда услышал за спиной:

– Миронов, твою мать, да ладно? Какими судьбами в нашу глухомань занесло?

Фраза долетела до него через весь коридор и заставила врасти ногами в пол от неожиданности.

Алексей Дмитриевич Краев, а для друзей просто Леха, детина под два метра ростом с широченной акульей улыбкой и крепким медвежьим телосложением был последним в этом захолустье человеком, на которого рассчитывал наткнуться Даня. Они после окончания универа не виделись без малого полтора года, разведенные судьбой по разные полюса так далеко друг от друга, что вся их крепкая дружба потеряла внезапно всякий смысл.

– А тебя-то как сюда попасть угораздило? – с удивлением спросил Миронов, до хруста сжимая его пальцы в рукопожатии.

Он не скрывал, что рад видеть близкого кореша, потирая распухшие костяшки, смятые тяжелой рукой Лехи до характерных покраснений. Как был малахольным и неповоротливым, так и остался.

– Ну, я тут типа на побегушках, – оправдывался Краев, проходя пятерней по волосам, – с работой пока нелады, вот и напросился. Да ладно, забей, в принципе, это мои проблемы.

Леха всегда отличался потрясающей способностью все свои проблемы обращать временными неудобствами на грани мелких неувязочек, которые по щелчку пальцев можно разрешить. И пусть у него жизнь сахаром никогда не была, он умудрялся сохранять в себе эту черту до последнего.

– Слушай, мне тут присмотреть кое за кем надо, лучше на стадионе продолжим разговор, – предложил Даня, выталкивая друга из здания.

***

Темнело тут на удивление быстро, наступающий вечер придавливал столбик термометра ближе к нулю. Изо рта полупрозрачными облачками валил пар, на плечи оседала морось и пробирал до костей по-настоящему осенний холод. Вопреки ожиданиями на улицу вывалила большая часть прибывших, разминая коченеющие конечности на мокром полотнище беговых дорожек.

Даня на все это великолепие взирал гордым соколом с высоты трибун, не отрывая взгляда от единственной фигуры в толпе. Есеня, наплевав на общую разминку, заткнула чужие голоса наушниками и ушла рысцой на большой круг. Ему, собственно, было глубоко наплевать, на ее отношение ко всему этому цирку, ведь по большей части ее взгляды он разделял. Лишь бы эта своенравная завтра не подвела.

– Я смотрю, ты теперь молодняк натаскиваешь, – Леха криво усмехнулся в сторону нарезающей круги Вишневецкой, вызвав на губах Дани непрошеную улыбку.

– Приходится, – нехотя ответил он, усаживаясь на трибуны. – На добровольных началах вызвался помочь.

Он ведь буквально ощущал волны ненависти, исходящие от нее, словно эхо-локация военной подлодки. Но сколько бы не бесилась она по поводу этих соревнований, факта того, что она уже принимает в них участие, это не отменяло.

– Слушай, а она похожа на ту мелочь, с которой ты занимался. Кажись, я ее на соревнованиях видел.

Мышцы пресса против воли напряглись. Однако память на лица у Краева была отменная.

– Это она и есть.

– Ну нихрена себе новости, оказывается Земля круглая! – с искренним удивлением выдал Леха. – Хотя, чему удивляться, ее предки дружили с твоими. И как, не бесит?

– Одну тренировать проще, чем всю команду, так что я не жалуюсь.

– Она, надеюсь, не в курсе, что ты с ее тренершей…

Даня в ответ только поджал губы и поднял на друга красноречивый взгляд. Не то чтобы ему было хоть в малой степени за это стыдно, но на людях можно было и комедию поломать. А Леха в ответ только рассмеялся в голос и принялся искать по карманам зажигалку.

– Зашибись тебе, наверное, – чуть успокоившись, выдавил он, – и с тренером успел, и с подопечной.

Под ребром что-то противно защемило.

– Это ты сейчас к чему?

– А что? – вопросом на вопрос ответил Леха, – норм же вариант – бывшая гимнастка, вроде не тупая, растяжка класс, да и вообще в самом соку.

– Пошел ты, понял? Я не по малолеткам.

Миронов это бросил больше шуткой, чем всерьез, хоть и придерживался мнения, что Краеву стоило бы научиться фильтровать базар. Когда между мозгом и языком отсутствует перегородка, общение с людьми становится внезапно не таким легким занятием. Особенно с незнакомыми.

– Не такая уж и малолетка. Сколько ей? Лет двадцать? Говорю же – самый сок.

– Рот свой завали, Краев, – беззлобно бросил Даня, – без тебя разберусь.

– Ну, а отец твой как? – поинтересовался он, прикуривая сигарету. На предложение последовать по его примеру Даня отрицательно покачал головой. Накурился уже, хватит.

– Все успокоиться не может, – хмыкнул Миронов, – думает, что я так свой максимализм демонстрирую. Ждет, когда я наиграюсь в учителя и пойду на второе высшее.

– А ты пойдешь?

– А хрен его знает, – Даня безразлично пожал плечами, – может и пойду, правда пока такого желания не возникает.

– Ну, хоть в средствах он тебя не ограничил.

– Он, конечно, моих взглядов не поддерживает, но свято убежден в том, что от меня отворачиваться нельзя. Продал мне эти вшивые акции за бесценок, лишь бы было на что жить. Это в нем так чувство вины воет, ну знаешь, воспаленный отцовский инстинкт.

– Все еще думает, что ты после травмы не отошел?

– Нет, это в нем и до нее было, – отмахнулся Даня, – просто не так явно выделялось.

Поднимать эту тему снова ему совсем не хотелось, не срослись еще некоторые раны на душе. А о проблемах его так и вовсе знали лишь скромные единицы, и Леха был среди них. К сожалению или к счастью, только этот медведь с душой нараспашку умудрился не гиперболизировать ситуацию Дани до масштаба катастрофы и просто отнесся к этому с пониманием.