Конструктор

Никита Семин

Конструктор

Глава 1

Лето 1918 года

В бараке было почти пусто. Все рабочие находились на заводе. Койки с панцирными сетками, а многие и вовсе без них, застеленные лишь досками с матрасами поверх, набитыми соломой, были пусты. Из открытых окон доносился звук пения птиц, и изредка по широкой комнате пролетал теплый летний ветерок.

Некоторые части барака были отделены занавесками. Так обычно отделяли от основной части огромного помещения территорию «семейных» – две-три койки, на которых спали супруги и их дети. За одной из таких занавесок сидела женщина, одетая в серое платье в пол с белым застиранным платком на голове. Она с беспокойством и тревогой смотрела на лежащего мальчика лет семи и нервно кусала губы. И было от чего. Голова мальчика была перевязана куском оторванной холстины. Левый глаз заплыл от огромного на пол лица синяка. На руках тоже были гематомы, а если откинуть тонкую простынь и снять нательное белье, то и на теле ребенка можно было обнаружить множество синяков.

– Сереженька, кто же тебя так, – тихо прошептала женщина, сдерживая подступающие слезы.

Видимо от звука женского голоса мальчик пришел в себя. Веки задрожали, и с трудом открылся правый, не заплывший, глаз. Ребенок мутным взглядом обвел пространство, и через пару секунд его взор остановился на женщине.

– Хде. я?..

***

Болело все тело. Первой моей мыслью было «и как я сумел так нажраться?» Последнее что помню – отмечали успешную защиту диплома. Начали еще сразу после выхода из здания университета. Потом плавно переместились на квартиру к Леньке одногруппнику. Там и девчонки наши подтянулись. А потом – все как в тумане. И ведь не любитель я выпить, а поди ж ты!

С трудом разлепив почему-то лишь один глаз, я кое-как сумел осмотреться, и второй мыслью стало «ну здравствуй, белочка». Что за женщина передо мной, да еще и одетая так странно? Да и выглядит она как-то уж очень большой. Великанша блин.

– Хде. я?.. – с трудом смог я задать свой вопрос.

Горло пересохло и саднило. Слова проталкивались с трудом.

– Сереженька! Очнулся! – кинулась ко мне незнакомка и с нежностью провела рукой по моей голове.

«Сереженька?! Меня же Алексеем зовут!»

Странности множились, а ответов пока не было. Горло не давало о себе забыть и сильно отвлекало от мыслительного процесса. Собрав последние силы, я сумел попросить воды. Хоть тут проблем не возникло. Женщина после моей просьбы засуетилась и исчезла из моего поля зрения, позволив осмотреться более внимательно. Увиденное не обрадовало. Более того – я решил, что брежу и сошел с ума. А все руки. Мои руки. Мои ли? Слишком маленькие, тощие, какие-то… детские?

– Держи, Сережа, – вернулась женщина, протянув мне жестяную кружку.

Тут же помогла мне приподняться и я наконец утолил свою жажду. Стало гораздо легче. Даже голова закружилась, после чего сознание плавно покинуло меня. Снова.

Через сколько времени я пришел в себя, не знаю. Мне снился какой-то странный и донельзя реалистичный сон. Будто я мальчик лет шести. У меня есть родители: отец – рабочий, слесарь на заводе. Мама – кухарка на том же заводе. Снился какой-то переезд на допотопном поезде. Он жутко трясся в пути, вместо нормальных привычных вагонов – тихий ужас с деревянными лавками, маленькими окошками и печкой посередине. Духота, курят прямо в вагоне, воняло потом, птичьим пометом и дешевым самосадом. Рядом родители радостно обсуждают переезд в Москву из Тулы. Отца перевели на новый завод. Партия направила, в которой папа – Федор Романович – состоял аж с тысяча девятьсот десятого года! Это запомнилось из его горделивой речи попутчику. А тот лишь уважительно охал, да кивал. Странный сон. И опять же – очень реалистичный.

Но когда я пришел в себя, то понял, что может и не сон. Воспоминания Сережи Огнева накатили на меня разом. И лишь добавили вопросов. Самый главный – что за бред вокруг творится? Почему я вдруг оказался в теле семилетнего (первая моя оценка своего возраста оказалась неверной) пацана в тысяча девятьсот восемнадцатом году? Это такие дикие галлюцинации? Неужели я все же поддался уговорам Лизы и попробовал ту дрянь, которой она упорно пыталась меня угостить, обещая неземное блаженство? Да ну нафиг! Я наркотики никогда ни в каком состоянии не употреблял. Но что тогда происходит?

Спустя два дня я покинул койку и смог выйти впервые на улицу. Прошел до ближайшей лавочки, уселся на нее и, болтая ногами, так как в моем нынешнем теле достать до земли не получалось, принялся раскладывать «по полочкам» все, что узнал за последнее время.

Во-первых – мой «глюк» так и не прошел. Как я оказался в теле семилетки я так и не понял, но три дня подряд просыпаясь в окружении рабочих завода «Дукс» на панцирной сетке с болями от синяков во всем теле заставили меня поверить в факт моего «переноса». Так что хочешь или нет, но теперь я не Алексей Котельников, а Сережа Огнев.

Во-вторых – сейчас на дворе 1918 год и во всю все еще идет гражданская война. Ее обсуждают все взрослые, с тревогой и надеждой делясь новостями о том, как «наши» красные бьют «белых».

В-третьих – вернулись воспоминания Сережи о том, как он вообще оказался в такой ситуации. Все банально и в чем-то страшно. «Детская» драка с пацаном двенадцати лет. Сережа обозвал того «белополяком», узнав, что паренек сын поляка. О том, что тот поляк к белым не имеет никакого отношения, семилетке было невдомек. А подросток обиделся. Да так, что силы своей не сдерживал и отмудохал Сережу почти до смерти. Повезло, что взрослые заметили и оттащили подростка, а то бы забил насмерть. И что интересно – тому подростку кроме ремня от отца больше никакого наказания не было. Надо запомнить. И при случае – вернуть должок.

В-четвертых, нужно понять – а как мне дальше то жить? Все планы из прошлого теперь… в прошлом. Или будущем – тут уж как посмотреть. Как все вернуть назад я понятия не имею. Так что жить мне Сергеем, сыном рабочего, попрощавшись со всем, что знал. И с родными в том числе.

На последней мысли подкатила такая грусть и отчаяние, что глаза помимо воли наполнились слезами, а к горлу подкатил предательский ком. Зашмыгав носом, я минут пять пытался успокоиться, пока проходящая мимо тетка Настасья не заметила моего состояния и не угостила пирожком. С луком и яйцом.

Поблагодарив сердобольную соседку по нашему бараку, я умял угощение и сам не заметил, как грусть отошла на второй план. Похоже детское тело само включило «механизм адаптации», решив смыть все плохое банальным плачем.

– Ладно, Леха, – прошептал я себе под нос, стряхивая крошки с губ. – Теперь ты – Серега. Надо переучиваться. И думать – что делать. Кто виноват – оставим на потом. А сейчас… – тут я огляделся и решительно двинулся по улице вниз.

Знакомыми и друзьями прошлый Сережа обзавестись не успел. Надо исправлять. После чего готовить «ответку» тому гаду «поляку». Оставлять просто так его побои я не собирался. А в одиночку я с ним не справлюсь – не те у нас пока весовые категории.

Как все же изменилась (точнее изменится) Россия за сто лет. Разница культур ощущается буквально во всем. Тут нет ни телевизора, ни интернета, да даже машин – и тех почти нет! Из игрушек – палки, камни да самоделки от родителей. Деревянная лошадка – предмет личной гордости любого пацана, даже более старшего, чем я сейчас, возраста. О выточенном из доски маузере и говорить нечего. Такой пацан на районе сразу становится персоной номер один.

Когда я пошел знакомиться с местной пацанвой, сразу встал вопрос – а о чем мне с ними говорить? Дети обсуждали не марку авто, а породу лошадей да их норов. Какая кобыла смирная, а какая может и лягнуть, если близко подойти. Чем их кормить, да у кого есть такой полезный транспорт.

Выручил уже известный мне «заход» с игрой в «красных-белых». Вот тут все дети проявили редкостное единодушие в желании поучаствовать в такой игре. Но опять пошел спор – а кому быть «белым»? Играть за врага не хотел никто. Мне тоже быть «беляком» не хотелось – репутацию надо нарабатывать, а как ее сделаешь, если изначально будешь за «врага» играть?

Выручила детская считалочка. Постепенно мне все же удалось познакомиться с детьми из своего двора. Многие мои «косяки» и незнание элементарных вещей списывались на малый возраст и то, что я приезжий.

Кроме знакомства с местной детворой, по вечерам я впитывал все, о чем говорили взрослые. Хотелось понять, что творится в мире. Историю я конечно знал, но хорошо также помнил, как в будущем эту самую историю старательно «правили», а иногда откровенно переписывали. И чем больше времени проходило с момента события, тем сильнее были «правки». Потому я считал, что опираться на свои знания по истории двадцатого века не стоит. Да и мало ли – а вдруг я вообще в какой-то параллельный мир попал?

Быт у рабочих, в среде которых я оказался, был незатейлив и скуд. Днем работа, вечером – недолгие посиделки в общем бараке. Отдыхать можно было лишь в воскресенье, и то – работа не заканчивалась. Матери нужно было заниматься стиркой, походом за продуктами, да починкой одежды. Особенно моей – пусть ткань, из которой были сшиты мои штаны и рубашка, была крепкой, но при активном образе жизни рвалась на раз. А «неактивно» тут и не поживешь. То кто-нибудь из взрослых попросит помочь воды натаскать в общий чан в бараке. То дров бабе Мане помочь принести. И плевать, что мне только семь – остальные то на работе. Да и на улице с мальчишками мы не на лавочках мирно сидели.

Отец тоже постоянно занят. Как я понял, его не просто так перевели из Тулы в Москву. Он слесарь, причем аж шестого разряда. Ценный специалист. Завод «Дукс», на который его устроили, расширялся. Более того – там менялось производство. Изначально завод занимался производством велосипедов и автомобилей. Причем велосипедов делали в разы больше, чем мотоколясок. Так их здесь сейчас называют. С 1905 года владельцы завода решили попробовать себя в качестве авиапроизводителей. И уже с 1910 года принялись выпускать аэропланы и даже дирижабли. Авиационное направление в это время – самое высокотехнологичное. Примерно как космическая отрасль в наше время. О велосипедах и автомобилях на заводе не забыли, но теперь этим занимаются лишь отдельные цеха, а не весь комплекс завода.

В апреле этого года один из владельцев завода умер. Второй эмигрировал во Францию. И в «высоких кругах» по словам отца ходят упорные слухи, что скоро завод национализируют. Вот уж не удивлюсь! Насколько помню, в СССР частных заводов не было в природе. Так что если я не в параллельном мире, быть «Дуксу» государственным.

Собственно именно новость о скорой национализации завода в основном и обсасывалась взрослыми по вечерам. Кто встанет «у руля»? Как изменится оплата? И изменится ли? Сократят ли рабочий день, как обещала партия? И все в таком духе.

Свою месть обидчику прошлого «Сережи», в тело которого я попал, я смог осуществить только через две недели.

– Идет! – шепнул Ванька Никифоров.

Я, Мишка Егоров и подбежавший Ванька затаились между стволов лип, почти припав к земле. По плану четвертый наш товарищ – Димка Новиков, должен был привести моего обидчика как раз к этим стволам. «Легенда» проста. Как я узнал, Яник – так звали того подростка – не гнушался и мелким рекетом. Вот Димка и должен был изобразить на все согласного отдать простачка и рассказать про свой «клад». И у него все получилось.

Мы находились в конце одной из улиц, небольшой тупичок. Москва этих годов – удивительно зеленый город, без выхлопов автомобилей, с большим количеством деревьев по улицам. Спрятаться в кустах здесь вообще не проблема.

Вот тощий Димка вышел из-за поворота, растирая кулаком что-то по лицу. Его за плечо цепко держал долговязый почти на две головы выше нас Яник. Подросток обшарил улочку взглядом, а мы замерли, чтобы не выдать себя ни звуком, ни шорохом. Успокоившись, он подтолкнул Димку в спину и, искривив рот в усмешке, что-то тому сказал. От нас было плохо слышно. Димка махнул рукой в нашу сторону и тут же сорвался на бег. Яник ощерился и кинулся следом. Догнал Димку он уже в шаге от нашей лежки.

– Куда, кур-рва? Ты мне точно все покажи, а то лишь юшкой из носа не отделаешься!

Вот тут мы и повскакивали. Яник сначала испугался, но увидев, что перед ним лишь трое семилеток, успокоился и готовился что-то сказать… Не успел. Я добежал до него и без затей пнул между ног.

– Уых. – согнулся тот от боли.

– Н-на! – тут же добавил сбоку стоящий Димка, врезав Янику по уху. Удар у пацана не сильный, силы в наших кулаках пока нет, но бил Димка от души.

Яника повело в сторону, а тут и Мишка добежал. Он из нас был самый рослый, и ему хватило размаха ног, чтобы пнуть согнувшегося Яника прямо в нос. Удачно попал. Глаза у подростка закатились, и он рухнул нам под ноги. Мы еще попинали его для острастки, после чего дали деру из переулка.

Домой возвращались мы гоголями, гордо смотря по сторонам.

– Пусть только еще раз сунется – так напинаем, мамка родная не узнает! – вальяжно заявлял Димка.

– Как бы он нам не напинал, – попытался быть голосом разума осторожный Ванька. – Хотя да, просто так уже не сунется. Вот уж мы ему!

Радость наша длилась ровно до вечера, пока не вернулись с работы родители.

Уж не знаю, что и когда рассказал Яник своему отцу, но всю нашу компанию собрали в бараке для показательной порки.

– Ну, Сергуня, – покачал головой мрачный отец, – не ожидал.

Вокруг собрались все жители нашего барака. Наша четверка стояла в центре с понурыми лицами. Пожалуй, лишь я выделялся, с гордым и независимым видом смотря прямо в лица взрослых. Рядом с моим отцом стоял отец Яника – Валентин Казимирович. Инженер нашего завода и начальник цеха по сборке самолетов. За его спиной с огромной нашлепкой на сломанном носу зыркал в нашу сторону сам Яник.

– Мало порешь его, Федька, – заявил дед Демьян, смоля самокрутку. – Ишь чего удумали – на старших руку поднимать!

– Еще и хулу возводит на честных людей, – поддакнула ему вдова Фроська. – Яника белым называл, помните?

Взрослые тут же стали припоминать все мои «грехи» и грешки моих товарищей. Отец с каждым словом становился лишь мрачнее и уже потянулся за ремнем. Я понял, что если ничего не скажу в свою защиту – быть мне прилюдно поротым. Вон, мои товарищи похоже даже смирились с этим. Ванька уже и к штанам потянулся, чтобы их стянуть. Мишка насупился и сжал кулаки. Димка смотрел в пол, не решаясь поднять взгляда.

– А за что я должен его уважать? – вклинился мой голос в людской гомон.

На меня тут же посмотрел так, словно перед ними немой заговорил. Как же! Пацан смеет что-то возражать! Отец еще быстрее потянулся к ремню, но меня уже было не остановить.

– Он же татем растет! Вы хоть спрашивали, как он в том переулке оказался? Да он у Димки значок хотел забрать! Между прочим – не простой, а с красной звездой, которую ему дядька дал, когда проездом в городе был. Со своей пилотки лично снял и Димке вручил. А Яник забрать себе решил!

Вот тут уже все посмотрели на Яника.

– Да врет он все! – гнусаво выкрикнул подросток.

– Да? А как ты тогда в переулке оказался?

– Да я… – растерялся Яник. – Да мне Димка сказал, что ты там на дереве застрял, вот! – нашелся с ответом он.

Тут уже все снова посмотрели на меня.

– Так ты же не в первый раз чужое отнимаешь! Может посмотрим, что у тебя дома припрятано? Или где ты хранишь гильзу, которую у Ваньки забрал? А как ты пирожок у Мишки отобрал на той неделе не только мы, но и девчонки с соседней улицы видели! А тогда ты меня как избил? Чуть не помер я! Если бы не дядька Сафрон, который тебя оттащил, так и остался бы я там лежать, где ты меня пинал. Не так скажешь?

– За дело тебя пинал! – набычился Яник. – Ты меня белополяком обозвал!

– Так тогда сколько про белополяков говорили? А тут я услышал, что ты поляк. Ну и попутал, – развел я руками.

Может я сейчас и выбивался из образа семилетнего пацана, которому такие речи не свойственны, но мне было плевать. Получать ни за что у всех на глазах ремнем я не собирался.

– Вот! – вскинулся Ян. – Сам признаешь, что за дело!

– Так не до смерти же за такое бить! Ты вон какой сильный. Почти как взрослый, – Яник подбоченился, признавая мои слова. – Так выпорол бы, как дед Демьян предлагает, и дело с концом. А ты – убивать меня кинулся! И убил бы! Вон смотрите, сколько он мне синяков тогда наставил, – я тут же скинул с себя рубаху.

Синяк на лице люди и до того видели, но это – дело житейское. А вот то количество синяков по всему телу, что у меня до сих пор не сошли, удивило многих. И плевать, что мама и раньше причитала, что меня сильно побили. Списывали на то, что она мать и своего сына жалеет. А тут – сами убедились.

– Говоришь, отнимает у вас вещи, как тать? – протянул дед Демьян и посмотрел на Валентина Казимировича. – Проверить надо.

Инженер глянул на сына и с неохотой кивнул.

– Проверим.

Наше наказание временно отложили. До выяснения так сказать. А через день, когда все мои слова подтвердились, и вовсе решили, чтобы отец меня тихо «по-семейному» выпорол. Остальные мои друзья то же самое получили. Зато Янику досталось от всего общества. Еще одно отличие местной культуры от того, что было у меня «в будущем» – люди тут не замыкались в своей семье и судили всем обществом и довольно часто. Так что Яника выпороли на этот раз прилюдно. А его отцу еще и выговор по партийной линии влепили. За ненадлежащее воспитание сына. Последнее – самый суровый приговор оказался, как я понял из слов отца. После такого мы с Яником почти не пересекались. А вскоре и его отца на другой завод перевели.

Этот случай не прошел для меня даром. В том смысле, что в конце лета отец позвал меня на «серьезный разговор», который закончился для меня…

– В школу пойдешь, Сергуня, – ошарашил меня отец. – Смышлен ты стал уже. Я думал, на следующий год лишь хлопотать об этом, но раз ты сумел и за себя постоять, да вон других детей на дело подговорить – значит, и смекалка есть и силы. Вот и направим их в правильное дело. Глядишь, потом инженерОм станешь, – чуть замечтался он. – В люди выйдешь.

Вот так я снова пошел в первый класс. И думал, что ничего нового там для себя не открою. Как же я ошибался!

Глава 2

Осень – зима 1918 года

Школа. В моем представлении это – линейка, цветы, нарядные дети и праздничная музыка из колонок. Учитывая, что я попал в прошлое и вроде как в ранний СССР, думал, что увижу пионеров с красными галстуками, о которых мне рассказывала бабушка, красные флаги и гимн будет соответствующий. С пионерами промахнулся полностью. Не было их. Вообще. Что заставило меня сильно задуматься над версией, что я попал не в то прошлое. А уж когда я на первых уроках услышал, что мы живем в Российской Федерации… Шок – это по-нашему. В тот момент я просто раскрыл рот и не закрывал, пока меня не одернул учитель, сказав, что это невежливо так проявлять свое удивление.

– Успокойтесь, Огнев, что вас так удивило? – нахмурился худой учитель в круглых очках и сером костюме.

– Нет, Виталий Евгеньевич, ничего. Просто… – вот как ему сказать, что Российская Федерация – это название нашего государства в будущем и в прошлом его просто не было? – Просто я думал, наша страна по-другому называется.

– Ты наверное имеешь в виду полное название, – чуть смягчившись, кивнул учитель. – Да, полное название нашей страны – Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика. Но сможешь ли ты ее так постоянно называть не сбившись? – с хитринкой посмотрел он на меня.

– Нет, – честно признал я свое поражение.

– Вот потому обычно все и называют ее более кратко – Российская Федерация. Итак, продолжим.

Сейчас у нас шел урок обществоведения, на котором нам в общих чертах и рассказывали о нашей стране и что она из себя представляет.

В целом, как я и думал, уроки мне давались легко. Да и было их немного. Из самых сложных – история революции и русский язык. Нет, азбуку и сложение слогов я «выучил» быстро. Учитель меня даже гением стал называть. Но ох уж эти «яти» и твердые знаки в конце слов! Первое время я постоянно о них забывал, за что получал замечания от преподавателя о моем нежелании «учиться правильно» и сокрушенное покачивание головой. В то же время с математикой я был первым по школе! И это было трудно. Трудно не показать свой гораздо более высокий, чем нас учили, уровень знаний.

Но продлились мои мучения с русским недолго. Ровно до вызова к директору после очередного моего «залета», после которого Яков Моисеевич, наш классный руководитель, не выдержал и решил применить ко мне «административные меры». Но вместо меня эти меры были применены к самому учителю.

Кабинет директора был просторный, с большим столом и монументальным шкафом. Сам директор – Семен Валерьевич – человеком оказался молодым, не старше тридцати, и больше походил на отставного военного, чем на интеллигента. И когда мы с Яковом Моисеевичем пришли к нему, тот с радостью оторвался от кипы бумаг на столе и с интересом уставился на меня.

– По какому вопросу? – спросил Семен Валерьевич, откинувшись на спинку стула.

Яков Моисеевич чуть поморщился, уж не знаю от чего, и пожаловался на мою успеваемость и не желание исправлять ошибки. После чего передал мою тетрадь директору.

– Кхм, а в чем тут ошибка? – с удивлением посмотрел на учителя директор.

– Ну как же! – всплеснул тот руками. – Вот! Я же подчеркнул! Опять пропущен твердый знак в конце слова «волк»! Я понимаю, первый класс еще не изучает слова, но Сергей – талант! – воскликнул учитель. – Схватывает буквально на лету! И мне больно видеть, что он делает такие элементарные орфографические ошибки!

– Яков Моисеевич, – вкрадчиво начал директор, даже встав из своего кресла и нависнув над столом. – А вы разве с декретом Наркома по просвещению не знакомы? Газет не читаете?

– Вы о чем, Семен Валерьевич? – растерялся учитель.

– О реформе русского языка! Она, между прочим, с одиннадцатого года готовилась! Пусть и царским режимом, но наше правительство сочло ее полезной и вот уже почти год как подтвердило писать по-новому. Без всяких «ятей», «фит» и твердых знаков. Парень пишет правильно, согласно новой реформе, а вы его чему учите?! Так ведь и не его одного, я полагаю? Жду вас сегодня после уроков. Будете объяснять свое поведение секретарю парткома нашей школы.

Яков Моисеевич побледнел и, скомкано попрощавшись, вышел за дверь. Даже меня «забыл». А Семен Валерьевич похвалил за четкое следование линии партии и его реформ, пожелал также старательно и прилежно учиться дальше, после чего отпустил продолжать грызть гранит науки.

После этого случая моя успеваемость резко улучшилась, что стало поводом для гордости родителей и язвительных шуточек среди прежних друзей. Они-то в школу не поступили. В основном потому, что школ пока была мало и, несмотря на постановление правительства об обязательном начальном образовании, всех обучить «прямо сейчас» в России было невозможно физически. Брали или самых талантливых, или по спецраспределению, или «по знакомству». Я изначально попал не как талантливый, а именно по спецраспределению – как сын рабочего.

Из-за низкой, для меня, школьной нагрузки и того, что с летними друзьями я виделся все реже, и мы отдалялись, на меня начала давить скука. Вот что делать на уроке, пока остальные дети старательно выводят слоги, учась чистописанию, а я давно уже написал и чуть ли не на парте сплю? Нет, учитель все это видел и давал мне дополнительные задания, однако и с ними я расправлялся на удивление для него легко.

Занятие я нашел себе сам. Мысли о том, чем мне заняться не только в школе, но и после ее окончания, не выходили у меня из головы. К тому же я с каждым днем ощущал, как мне не хватает интернета и простых развлечений. В итоге это вылилось в то, что я сначала стал гораздо чаще ходить в библиотеку и брать литературу по радиотехнике и электрике. Это было найти неожиданно легко. Тут и профильные журналы выписывались школой, и даже можно было договориться о посещении университета. Но последнее – для учеников старших классов. А пока я с интересом листал «Радиотехник» и «Вестник народной связи», мечтая однажды превзойти Джобса и прочих заокеанских создателей гаджетов и компьютеров. Имена первых создателей компьютеров в США я не помнил, но мечтать их опередить это мне не мешало.

Это произошло за месяц до нового года. Читая новый выпуск «Радиотехника» я наткнулся на заметку о разработке нового вида связи для кораблей. И пусть подробных деталей в журнале не было описано, зато само упоминание кораблей неожиданно натолкнуло меня на воспоминание об игре в морской бой. А ведь я не видел, чтобы кто-то здесь азартно резался на переменах в эту интереснейшую даже в будущем игру! И ничего такого, чего бы не было в этом времени, для нее не надо! Лишь два листка и пара карандашей.