Собиратели тишины

К десяти часам вечера из штаба полка был доставлен приказ: закрепиться на достигнутых рубежах, в течение часа привести себя в порядок для дальнейших действий. Из оставшегося личного состава создать в каждом батальоне одну роту, которой, после проверки оружия, принятия пищи и эвакуации раненых, продолжать выполнять задачу. К рубежу атаки поползли повара: во флягах плескалась горячая похлёбка, в вещмешках мёрз липкий блокадный хлеб. Задача была прежней: во что бы то ни стало захватить Кокколево.

Тыл дивизии располагался в Шушарах, в совхозе имени Бадаева, в семи километрах от линии фронта. Денежкин весь день провёл на складах, получая мины для батальона. Приехал к вечеру. В подвале обсерватории царило оживление, бойцы первой роты раздобыли буржуйку, грели по очереди кипяток, похохатывали.

– Что за шум, а драки нет?

– Товарищ старший лейтенант, не поверите, – сквозь слёзы начал старшина роты Пивоваров, – фашист нашему Ошветии желудок вылечил.

На этих словах бойцы расхохотались в голос. Нодар Ошветия сидел пунцовый, как знамя, ютясь у буржуйки.

– Цельную неделю, бедолага, животом мучился, за большое дело сходить не мог. Уже думали в медсанбат, от греха подальше. А тут вышел до ветру, присел за сараями, поднатужился… – Пивоваров задохнулся и, уже не в силах смеяться, засвистел фальцетом, – а немец… как шарахнет миной… в десяти метрах… Так он со страху… обдристался… Любо-дорого… Ой, не могу, держите…

Подвал затрясся от смеха. Денежкин улыбнулся.

– Циркачи… Дежурный, – окликнул командным голосом, – командиров рот мне собери.

Вышли на воздух. Пока разгружали мины с подвод, распределяли по ротам, – из штаба полка вернулся Каргузалов. Комбат был мрачнее тучи.

– Товарищи офицеры… Готовьте людей, завтра в бой. Ввиду больших потерь, понесённых полком, принято решение использовать батальон в качестве стрелкового соединения. Пойдём в атаку вместе со всеми.

– То есть как это? Сапёров заместо пехоты?.. – подал голос лейтенант Старовойтов.

– Отставить разговоры. Вы ещё приказ мне пообсуждайте! – рявкнул зло, всем сердцем понимая правоту ротного. – Ежели понадобится – заместо собак под танки ляжете! Сбор через час для постановки задач. Свободны.

Склонившись над картой в штабе батальона, в маленькой комнатке на первом этаже обсерватории, Каргузалов отмечал выявленные за день огневые точки противника. Капитан начинал службу сапёром еще во время мировой войны, никакой не первой на тот момент, а просто огромной и бесчеловечной, во время Гражданской сражался с Колчаком в Сибири, да так и остался в армии. Военком Мухин, только что вернувшийся с передовой, уточнял:

– К высоте «полтора» не подойти. Проходы ваши под постоянным огнём. Одной ротой обошли высоту с востока, так пока ползли – человек пять положили на минных полях. Но вроде бы закрепились. Люди устали, но сражаются храбро. Львы!

– Комары, – ответил Каргузалов.

– Что?

– Я говорю, сражаемся, как комары. Нас бьют, а мы всё равно лезем и лезем.

– Ну, вот завтра сами пожужжите, посмотрю на тебя.

– И пожужжим.

– И пожужжите…

– Людей на довольствие поставили, а хлеба не выдают. Говорят, в дивизии должны были получить на время операции. А в дивизии сейчас хрен получишь. Ежели я их голодными в бой отправлю, то толку – пшик! Люди шатаются, ослабели, мину танковую поднять не могут. Был «энзэ» в батальоне, так уже закончился. Даже не знаю, к кому обратиться.

– А мне ты это зачем говоришь? Я тылами не заведую.

– Да я ж не жалуюсь, товарищ батальонный комиссар, так, вслух рассуждаю.

– Вот что ты за человек?.. Ладно, разберусь.

– А вот здесь у них что? – Каргузалов ткнул пальцем в карту, указывая на хутор Туйполово.

– А вот здесь интересно. В этой точке, – комиссар склонился над картой, – в районе разрушенного дома у немцев дзот. Пулемёт работает плотно. Ходами сообщения дзот связан с Кокколево и Волхонской дорогой – это на нашем участке. Линии растянуты, поэтому ружейно-автоматный огонь терпимый, рывком можно было бы до них добраться, если бы не пулемёт. Сегодня вечером почти взяли Туйполово, пулемётчик у них замолчал, то ли ствол перегрелся, то ли ещё что… Короче, немного не успели. Двадцать метров оставалось, и снова пулемёт проснулся, выкосил наших бойцов.

– Здесь получается стык с соседом справа?

– Именно. Хутор аккурат между нами, 13-я эсдэ своим левым фасом их цепляет, и мы наступаем правым флангом. Неудобно им обороняться. А если Туйполово возьмём – дорога на Кокколево, считай, наша.

Офицеры замолчали. Каргузалов подошёл к окну, всматриваясь в темноту. Тонкий дымок от керосинки уходил к потолку ровной струйкой. Владимир Леонидович достал серебряный портсигар, подаренный ему за храбрость во время боев в Галиции в 1916 году, закурил папиросу. Повертел портсигар в толстых пальцах и как будто не узнал вещицу, настолько он показался чужим и старинным, залетевшим из другой жизни, которая закончилась, которую никогда больше не вернёшь. С неприязнью отметил, как стало горько во рту, в животе разлилась пустота и остро закололо в сердце – предвестник того, что смерть ходит рядом и уже подошла вплотную. Это её дыхание, её поступь. И снова надо разбиться, но обмануть эту дрянь. Врут все, никакая она не костлявая старуха, – молодая девка с трупными пятнами на лице, сисястая, жопастая, губы красные и пухлые, так и манит, паскуда… А дыхнёт в лицо – сладость и гниль.

– Что думаешь? – спросил Мухин.

– Комары-комарики, жёлтые фонарики… – забубнил под нос что-то детское, из врезавшихся в плоть и кровь колыбельных. – А как считаешь, Александр Тимофеевич, надо нам с соседями дружить?

– К чему клонишь?

– Да вот хочу в гости сходить. Давно, понимаешь, в гостях не был.

Хутор Туйполово одинаково мешал как сапёрам, так и 296-му стрелковому полку, поэтому с соседом быстро нашли общий язык. Решили, что в 4:00 утра полк откроет сильный ружейно-пулемётный огонь по хутору, отвлекая противника на себя. В это время сапёры, молча и быстро, без предварительной артподготовки пойдут в атаку и одним рывком преодолеют расстояние, разделявшее хутор и первую линию нашей обороны.

Вернувшись в обсерваторию, Каргузалов довёл до ротных задачу, распределил участки атаки. Одну роту было приказано направить на левый фланг к высоте «полтора» и атаковать её при поддержке пеших разведчиков. Две другие роты были сосредоточены для атаки на Туйполово.

Неделю назад в батальон с Кировского завода прибыла партия стальных листов, изготовленных рабочими по чертежам Каргузалова. Листы были нужны для защиты личного состава во время проведения работ по разминированию. Старовойтов предложил поставить их на лыжи, спрятаться за ними, вплотную подойти к окопам противника и забросать его гранатами. Бойцы с сомнением глядели на чудо техники, но это всё было лучше, чем наступать голой грудью.

Комбат отдал приказ строиться, и в этот момент со стороны заднего двора раздался шум, скрип снега, чья-то матерная ругань и звук передёрнутого затвора.

К зданию обсерватории прорывалась группа бойцов, один из них – офицер – размахивал пистолетом и грозил расстрелом. Часовой из группы охранения с опаской отталкивал их винтовкой, но открывать огонь боялся.

– Что происходит? Вы кто такие?

– Вы здесь старший? – начал офицер без приветствия. – Бардак развели! Я доложу в дивизию о вашем самоуправстве. Принимайте своего сапёра.

– Вы кто? – повторил вопрос Каргузалов.

– Младший военный юрист Касаткин. – Офицер достал из планшета сложенный вдвое лист бумаги. – Вот приговор. Крючков Федор Александрович, рядовой, сапёр, осужден военным трибуналом 13-й стрелковой дивизии по статье 193, пункт «г» УКа РэСэФэСэЭр, приговорён к высшей мере наказания – расстрелу. Без конфискации имущества. Приговор привести в исполнение немедленно. Ваш боец?

– Нет, не мой.

– То есть как это? – растерялся Касаткин.

– А вот так. Вы частью ошиблись.

Каргузалов присмотрелся внимательнее. Один боец держал руки за спиной, с шинели были сорваны петлицы, стоял без шапки, и небо над его головой казалось чернильным, бездонным. Чуть сзади стоял второй боец с винтовкой наперевес.

– Это 296-й полк?

– Нет. Это даже не 13-я дивизия. Заплутали вы немного.

– Тьфу, – сплюнул Касаткин. Лицо его вытянулось от огорчения, отчего он стал похож на растревоженную утку, недовольную своим выводком. – Понимаете, дезертира вели… Тут начался миномётный обстрел, ну, мы и сделали небольшой крюк, обходили, значит, опасное место. Получается, не туда вышли.

– Получается, не туда.

– Ну, все тогда, бывайте. Пойдём дальше искать. Знаете хоть, в какой стороне?

– Знаю. – Капитан изучающе глядел на офицера военного трибунала. Мальчишка, двадцать с хвостиком, хорохорится, но ещё не оперился как следует. Непохоже, чтобы из кадровых, скорее, выпускник юридического, а дядя или тётя в райкоме сидят, поднапрягли связи, устроили племянника на тёплое место.

Каргузалов не любил следователей, военных юристов, техников-интендантов. И было в этом нечто большее, чем просто презрение к тыловикам. Причины своей нелюбви он не смог бы сформулировать внятно, вспомнил бы старый случай, как до войны в ресторане офицер с прокурорскими петлицами напился в хлам, приставал к девушкам и нарывался на скандал; или привычку другого знакомого припрятывать свой офицерский паек, не выкладывая на общий стол консервы. Но главное, в чём он не хотел признаваться даже себе самому, заключалось в брезгливом и насторожённом отношении к людям, облечённым правом казнить и миловать. С таким чувством проходят мимо стаи бродячих собак: укусят – не укусят?

По тому, как Каргузалов произнёс своё «знаю», Касаткин понял, что тот ничего ему не скажет, и мгновенно потерял интерес к этому пожилому медведю.

– Ладно, без вас разберёмся… Нурмагомедов, чего встал? Веди его обратно.

Они успели отойти метров на пятьдесят от обсерватории, и в этот момент раздался противный свист, который ни с чем никогда не спутать. Это свист смерти, она летит прямо в тебя.

– Воздух, – закричал Каргузалов и плюхнулся в снег.

Раздался взрыв. Немецкий снаряд разорвался рядом с Касаткиным, убив его наповал. Боец охраны лежал с распоротым животом, хрипел и семенил ногами по снегу. Через минуту затих. И только приговорённый к расстрелу поднимался, пошатываясь. Ни царапины на теле. Лишь землёй и снегом слегка присыпало.

Убитых осмотрели, забрали документы, приговорённого солдата привели к комбату.

– Что же мне с тобой делать?

Крючков молчал, глядел в сторону.

Батальон выстраивался в три шеренги вдоль обсерватории, старшины пересчитывали людей, докладывали взводным, те, в свою очередь, стекались с докладом к командирам рот. Все эти люди, вот-вот готовые двинуться навстречу смерти, думали о том, что очень холодная выдалась ночь, и поскорее бы двинуться на исходные, согреться на ходу, думали о пустом желудке, о том, что кто-то не успел помыть котелок, чесались от вшей, которых ещё день назад ни у кого не было. И в этих мелочах скрывалось столько жизни, столько неторопливого достоинства, что Каргузалов, знавший в лицо каждого сапёра, закашлялся от того, что внезапно сдавило горло, запершило чем-то едким, с привкусом никому не нужной жалости.

– Пойдёшь в атаку вместе со всеми, а потом разберёмся. Некогда мне с тобой возиться. Лёша, – окрикнул он Денежкина, – приставь к нему бойца понадёжнее. Чуть что – пулю в лоб без раздумий.

Крючков стоял ошарашенный, верил и не верил. Было ему на вид лет сорок, волосы уже покрылись лёгкой проседью и блестели в свете тусклого фонаря. Взгляд открытый, прямой, глаза не бегали, руки не дрожали. Подбородок мощный, упрямый, губы плотно сжаты. Не лебезил, на коленях не ползал. Каргузалов редко ошибался в людях, и солдат ему глянулся на первый прикид, но приговор трибунала не давал повода для размышлений.

– Винтовку дадите? – спросил Крючков. И даже голос не дрожал, был спокойным, чуть с хрипотцой.

– Винто-о-овку? – нараспев переспросил комбат. – Ты её себе в бою добудешь. Там сейчас много оружия лежит.

Краткий отчет о боевых действиях 880 сп 189 сд 20.12.1941

Архив: ЦАМО, Фонд: 1442, Опись: 1, Дело: 13, Лист начала документа в деле: 47

Военному совету 42-й армии

Согласно боевому приказу Военного совета 42-й армии за № 35 дивизия активную задачу выполняла 880 сп в полном его составе при поддержке 1/431 ап. На исходное положение полк сосредоточился с опозданием на один час, а третьим батальоном до двух часов, что нужно отнести на просчёт командования полка, которое не учло всей сложности этого простого, на первый взгляд, манёвра. Батальоны с численностью строевых рот 40–50 человек, сильно перегруженные боевым имуществом, необходимым для ведения боя, двигались очень медленно.

Боевая разведка была выслана в 5:55 20.12.41, наступление батальонов было начато в 7:30 и в 8:50 начал наступление 2-й батальон, таким образом, элемент внезапности не был использован.

Наступление батальонов было встречено сильным, организованным пулемётным и автоматным огнём из ДЗОТ, расположенных за препятствиями из районов: Туйполово, Кокколево, высота 1.5, и сильным миномётным огнём со стороны Синды, Большое Виттолово.

Огонь миномётов и, в особенности, пулемётов-автоматов, неподавленных нашей артиллерией из-за плохой видимости, крайне затруднял и замедлял наступление (по открытой местности) батальонов, нанося потери, особенно чувствительные при сближении с противником. Однако весь личный состав полка, самоотверженно выполняя задачу, продвигался вперёд, подошёл к проволочному заграждению и приступил к его преодолению, но огонь противника, нанося большие потери действовавшим группам бойцов по проделыванию проходов в проволоке – замедлял и часто совершенно прекращал эту работу, выводя бойцов из строя.

Однако несмотря на большие потери, командный состав и бойцы проявили достаточно мужества, упорно продвигались вперёд, захватили на северной окраине Кокколево два дома и закрепились на достигнутом рубеже.

ПОТЕРИ, понесённые полком за время наступления, – 293 чел. – говорят о том, что воля к победе над врагом была у всего личного состава полка, она в полной мере есть и сейчас. Полк в 1:00 21.12.41 продолжает выполнение поставленной задачи.

Выполнить поставленную задачу я решил так:

1. 2-м и 3-м батальонами, ударом с флангов овладеть Кокколево и в дальнейшем наступать на Новые Сузи.

2. 1-я стрелковая рота (сформированная из остатков 1-го сб) наступает в стык между Новые Сузи, Синда, выставив отделение для прикрытия со стороны высоты 1.5 и в дальнейшем со стороны Редкое Кузьмино.

3. Рота 366-го саперного батальона к 5:00 21.12.41 ликвидирует заграждения на высоте 1.5, огневые точки и закрепляет её за собой.

4. Задача артиллерии прежняя.

Авторы документа: 189 сд, полковник Корнилов, полковой комиссар Хмель, майор Сальников.

Август 2016 года

В поиск приходит много людей, у каждого из них свои мотивы и причины, но задерживаются лишь ушибленные необъяснимой тоской.

Лишних людей поиск отсекает, сплёвывает, как лузгу: первым найденным черепом, сладковатым запахом человеческих останков, ржавчиной винтовочного ствола, который ни продать уже, ни восстановить, сыростью земли, налипшей на штык лопаты, тяжёлым, изматывающим физическим трудом. И требуется немало мужества и отчаянности, твёрдости и безнадёги, чтобы всей душой прикипеть к этому ремеслу, которое лишь манит шальными деньгами, но никогда их не принесёт.

Олег Разметелев в поиск попал на первый взгляд случайно, но, оглядываясь на свою жизнь, угадывал сближения и знаки, незримо подводившие его к поиску. Ещё ребёнком, отдыхая на даче в районе Чёрной речки, лазал с пацанами по берегу Невы, находил патроны, гильзы, неразорвавшиеся снаряды, ржавые каски, гнутые стволы винтовок. Однажды, исследуя берег, обнаружили скелет бойца. Останки были утоплены в песке и сгнивших водорослях, от костей с ошмётками разложившегося мяса пахло гнилью и смертью, пахло до спазмов в детских желудках. В правой руке боец сжимал пистолет ТТ, весь покрытый ржавчиной, готовый рассыпаться в любой момент. Но это был настоящий пистолет.

– Надо брать, – сказал Продиджи, самый старший пацан в их компании.

Пацаны с опаской склонились над телом, а Олег внезапно почувствовал, как его накрывает неведомое знание: нельзя брать этот пистолет, вообще нельзя подходить к скелету.

– Стойте, – произнёс в волнении.

– Чего тебе?

– Надо все оставить, как есть.

– Зассал?

– Тут другое. Нельзя трогать. Иначе… он по ночам приходить начнёт, – выпалил первое пришедшее в голову.

Пацаны засмеялись.

– Олежка в духов верит. У-у-у-у… Ссысь-обоссысь…

Продиджи не спеша подошёл к бойцу, аккуратно двумя пальцами, будто боясь испачкаться, взял пистолет за ствол и потянул на себя. Беззвучно отломилась кость, и пистолет вместе с кистью руки отделился от тела.

– Фу, бля… – Продиджи замахал рукой, стараясь сбросить ошмётки плоти, но боец перед смертью вцепился в оружие намертво. Тогда парень нашёл на берегу камень и, дробя фаланги пальцев, освободил рукоятку пистолета.

Олег как заворожённый наблюдал за этим, в душе перемешивались страх и отвращение, и ещё непонятное чувство сопричастности. Ему казалось, что это он лежит на песке, ему оторвали кисть, его лишают оружия, которое он не выпускал из рук до самой последней секунды.

Через несколько дней Продиджи попал под колеса грузовой фуры. Мгновенная смерть.

Много лет спустя, уже работая в поиске, Олег вспоминал этот случай и видел в нём не трагическую случайность, но волю мёртвых, которых нельзя беспокоить по пустякам. И внимательно прислушивался к внутреннему голосу.

В армию Олег не пошёл. Его призыв приходился на начало второй чеченской кампании, и всеми правдами и неправдами, заплатив денег и проведя месяц в психиатрической лечебнице в Тихвине, Разметелев купил себе белый билет. Но поскольку каждое решение имеет последствия, на приличную работу Олега не брали. Кадровики, лишь мельком взглянув на запись в военном билете, тут же выдавали как приговор: «Вы нам не подходите».

Перед тем как окончательно связать свою жизнь с поиском, Олег работал копачом на кладбище. Как-то раз его напарник Вадим предложил подзаработать на выходных.

– А что делать надо? – спросил Олег.

– Копать.

У Вадима был простенький металлоискатель, пара щупов. На выходных они поехали на станцию Погостье. Ещё в вагоне электрички Олег выхватил цепким взглядом несколько фигур молодых парней с рюкзаками и лопатами. Взгляд их был вороват и неспокоен. Так Разметелев стал «чёрным копателем». В первую же поездку он нашёл немецкий штык-нож в отличном сохране и «раньку» – немецкий нагрудный знак «За ранение». Вадим подсказал, где всё это можно продать, познакомил с народом, дал рекомендации.

Очень скоро Олег понял, что искать вслепую – не вариант. Нет, можно шарахаться в районе Погостья или Мясного бора, где ходят все кому не лень. Но места те давно уже выбиты, приличный хабар найти трудно. Нужны малоизвестные локации. И он засел в архивы, библиотеки, обложился специальной литературой о военных операциях в годы Великой Отечественной. Потом вышел на электронный архив NARA, что-то покупал, какие-то фотоснимки обменивал у других поисковиков. Чтобы не иметь проблем с законом, сколотил свой отряд и зарегистрировал его установленным порядком. К обнаруженным бойцам относился трепетно и честно, не оставлял их в лесу, не прикапывал, а в связке с муниципалитетами достойно хоронил со всеми воинскими почестями. И белый коп ему нравился больше: он позволял зарабатывать и оставаться честным с самим собой.

Район Пулковских высот оказался для Разметелева золотой жилой. Во-первых, практически нет конкурентов, один лишь Головач со своим отрядом путается под ногами. Во-вторых, земли в этом районе активно застраивались жилыми комплексами, а любой застройщик без акта о поисковых работах не мог приступить даже к нулевому циклу. И здесь появлялся он, готовый обследовать территорию, выдать необходимый акт и даже порешать вопрос своими силами в случае обнаружения воинского захоронения. Никаких угрызений совести по этому поводу Олег не испытывал. Он не бросал бойцов, не выкидывал кости. Он по всей науке эксгумировал обнаруженные захоронения, составлял протоколы раскопа как на одиночных бойцов и проводил перезахоронения всех на уже учтённом воинском кладбище. Муниципалы всегда шли навстречу, никому не хотелось возиться с новым захоронением, регистрировать его, тратить деньги на благоустройство. К тому же для чиновников ценность имели не хабар, не кости, – земля! А любые обременения делали землю дешёвой, а то и вообще не перспективной для застройщика, а значит бесполезной для муниципалитета.

Родионов Олегу не понравился сразу. За годы в поиске он научился угадывать чиновников с первого взгляда, видеть их невысказанные вслух желания, договаривать непроизнесённые фразы. Этот же был хмурым, неразговорчивым и, по слухам, с ним нельзя было договориться. Но именно от этого человека зависела выдача разрешения на проведение поисковых работ, и с этим обстоятельством приходилось считаться.

– У меня есть несколько вопросов, – начал Родионов, внимательно прочитав его заявление.

– Слушаю.

– Вы пишете, что за период с мая по август ваш отряд обнаружил двадцать семь бойцов РККА в районе высоты «полтора». Я бы хотел взглянуть на протоколы эксгумации.

– Зачем? – напрягся Разметелев.

– Затем, что хочу понять, в каких географических точках вы их нашли, не является ли всё это ранее неизвестным воинским захоронением.

– Нет, это точно не захоронение. При эксгумации присутствовали представители «Нордсити», вот их согласование на проведение работ. – Разметелев протянул чиновнику лист бумаги с живой подписью и штампом организации.

– Это всё замечательно, только «Нордсити» – владелец земли и застройщик в одном лице, а значит сторона заинтересованная. Почему вы не позвонили мне? Мы с вами договаривались об этом в мае.

– И что мне, каждый раз вам звонить, когда бойца найду? – Разметелев попробовал прикинуться дурачком.

– Каждый раз, – жёстко ответил чиновник. – Вы этого не сделали. Значит, мне нужен от вас полный комплект документов.

– Хорошо, я принесу вам протоколы.

– Второй вопрос. Почему вы проводили эксгумацию самостоятельно? Почему не позвонили в ОМВД?

– И ждать полдня, пока они приедут? У меня люди, знаете ли, денег за это не получают, это их добрая воля выйти в поиск. У них семьи, работа. Каждый день они не могут копать, у всех свой график. А вы предлагаете остановить коп и ждать следаков до посинения.

– Коп… – Родионов покатал слово на языке, и оно ему не понравилось. – Есть порядок, вы его прекрасно знаете.

– Когда мы в Синявинских болотах работали, что-то никто из представителей власти не торопился приехать на раскоп, комаров покормить… А тут…

– Я не отвечаю за Кировский муниципалитет, я отвечаю за себя и за этот район. Мне всё равно, как вы работали на других землях, но здесь вы будете работать по закону. Либо не будете работать вообще.

– Угрожаете? – усмехнулся Раметелев. – Мы – общественная организация. Муниципалы нам не указ.

– Это бесполезный разговор, Олег Николаевич. Я не подпишу вам акт о захоронении, пока не увижу все документы и фотографии. Палец о палец не ударю.

– А если… – попытался Разметелев.

– Без если. Разговор окончен.

Родионов в начале беседы хотел сразу задать вопрос по Крючкову, но в процессе общения передумал, что-то сдерживало. Внутреннее чутье подсказывало, что этот козырь стоит попридержать.

21 декабря 1941 года

Ровно в четыре утра две роты сапёрного батальона бесшумно поднялись с исходных позиций и, поставив на лыжи бронещитки, молча пошли в атаку на опорный пункт противника в районе Туйполово, прикрывая личный состав стальными пластинами. В это же время справа 296-й стрелковый полк 13-й стрелковой дивизии атаковал в направлении дороги между деревнями Венерязи и Новые Сузи и своим левым фасом оттянул на себя пулемётный огонь немецких дзотов.

Подойдя к проволочным заграждениям, сапёры остановились. Бесшумными тенями мелькнули фигуры с длинными ножницами, бойцы прокусили проход по ширине стальных пластин. Зазвенели подвешенные консервные банки, но немцы были отвлечены боем с 296-м полком и не слышали шума.

Каргузалов лично вёл своих людей в атаку.

Побывав с вечера в расположении полка, комбат понял, что сильно надеяться на соседей не стоит: за прошедший день в кровопролитных боях 296-й полк потерял убитыми и ранеными около трёхсот человек. Оставшиеся в живых были объединены в один сводный батальон и продолжали воевать на морально-волевых. К тому же опорник в Туйполово являлся для них второстепенной историей: соседям во что бы то ни стало надо было оседлать дорогу и атаковать в направлении Мендухари и Хумалисты. Они отвлекали немцев ровно настолько, насколько это было необходимо для выполнения собственных задач. Каргузалов всё это понимал, поэтому яростным жестом поторапливал командиров рот.