Касатик

Проветриться пора бы, прогуляться, я же должен двигаться как-то, не морально, так физически. И собрался, и пошёл. Опять к афишам, как к источнику покоя и уверенности в близком наступлении конца света. «Конец света», я повторяю, не надо трансформировать в смерть цивилизации. Значение этого термина буквально, ну, спросите сами себя, нет ли сейчас поветрия, не ощущается ли, что проблема, когда погаснет везде свет будет очень заметна и ощутима, острее, чем мгновенная гибель человечества, даже и не подразумевающая варианты подстелить соломки или избежать.

Конец света приближается, можно себя готовить, пора прорабатывать в голове источники тепла и пищи, без использование ресурсов, которые можно приобрести лишь за деньги. Время думать есть, способность в это поверить отсутствует. Вот все это говорит человек в лохмотьях из миссионерского магазина, с детской резинкой для волос на домашнем алтаре, с какой стороны не глянь, очень заслуживает доверия, преступление пропустить хоть одно его слово. Иду, пошучиваю, иду своей деревянной походкой, которая со стороны сама выглядит шуткой, в общем, моё движение гармонично во всех отношениях. А не сходить ли в театр, а не глянуть ли "Буратино"? Артисты люди неглубокие, может, порадуют пургой со сцены, оживят деревянную куклу? Дорогой Христофор Бонифатьич, батенька, не узнаю вас в гриме! Ты что, захотел дать шанс этой камарилье абсурда, поверил в астральную связь автора произведения и возможности произвольной трактовки? Нееет, тут же есть целевая аудитория маленьких зрителей, зрелище, интерес к которому заживо пытаются  привить их родители! Тут Франкенштейн и Менгеле нервно курят, ещё бы, штучное дело их жизни так просто болтается на поверхности, а они и мышей пытали, и лягушек током били. А здесь – нежность одна и милота, а результат – залюбуешься. Я начал искрить, сто процентов, в этой теме или разъем не мой совсем, типа лайтнингом пытаюсь микро-юэсби тормошить или… Сам не заметил, как очутился у знакомых полок и шарю глазами по шеренгам декабристов, не покажется ли мой дорогой Муравьев-Апостол с плюмажем из страусовых перьев на крыше? Вот и она, квадратная бутылка с тиснением, сразу видно, работа бенарезских кустарей, даже свёрнутая в трубочку бумажка внутри виднеется. Чтож, ты моя сегодня, отправляемся в лабораторию.

Глава 7.

Что-бишь проскочило про подходящий разъем? Я вполне так вздрогнул, когда осознал свою точку сборки в настоящий момент, аж вспотел. Я нахожусь, с бутылкой в руке, с длиннющей связкой мыслей-сосисок, на своём обычном месте, в кресле, на своей док-станции. Именно это, вот, я тот прибор или предмет, который ежедневно заряжается и разряжается, время от времени мня себя самостоятельным организмом, связанным общением с окружающим миром на эгоцентричной основе, критично проковырявшим своим грязным ногтем большую дырку в идее сансары и прочей сковывающей движения галиматье. Я на зарядке! Мама-мия, а что за этим за всем стоит, я пылесос? Или планшет какой-то, может, в переносном, но в самом таком смысле? Сделал длиннющий глоток, даже закашлялся. Так и хмель не возьмёт, на таких эмоциональных пиках смирять свой дух, заменяя его жёстким выхлопом.

А вот у меня время от времени затекают ноги, пока я на зарядке, ведь у пылесоса ничего не затекает, значит, это симптом страдающего и вполне живого организма? А что если это какой-то фантомный нейронный отклик? Какой-то недобитый баг моей серии? Вот словил же Пиноккио измену лютую, когда ноги в огне спалил к чертям? Папа поправил, все верно, но нейро-сети они ведь что, средоточие самообучающихся процессов, в которых многие копуляции происходят по индивидуальным законам. Тут не просто забыл телефон у бассейна, он перегрелся и глюканул, тут иначе, забыл его у бассейна, телефон сам на вибре в тенёк переполз и по сети своим братьям передал свой новый опыт в виде обновления. Так и не только в тенёк, можно и заряжаться ползать. Как, например, я, шаркающий такой пластун. Потряс перед собой пустой бутылкой, что-то быстро я финишировал, обычно, процесс последнего глотка бывает скрыт за упавшим занавесом. Последний вопрос, перед выходом за пределы атмосферы: а мне суждено пообщаться вживую со своим папой Карло или я настолько дремуче-вторичен, что личное время творца мне не светит?

Это я занялся целеполаганием? Это не цель вовсе, нет у меня мотивации непременно встретить своего прародителя фейс-ту-фейс, так, просто мотануло в сторону на повороте. Другой вопрос, к какому поколению этих штучек можно меня отнести? Кремневую логику я явно перерос, на том спасибо, что же ещё? Я не скупаю фанатично своих собратьев, не прирос часами с шагомером, и Сийри за столом со мной чай не пьёт. Что же мне уготовано в качестве проверки на вшивость? Что вообще может быт апогеем в жизни такого организма, как я? Ответ напрашивается сам собой: предел развития саморазвивающихся систем это осознанное самопожертвование как единственный выход из тупика. Не временный глюк с зависом, а именно, самопожертвование. Я имею в виду самоуничтожение, движимое не сведенной в точку чужой идеей, а просто способность себя убить просто так. Это возможно только в мире коммерческих связей, то есть, убью себя сейчас, потому что обновлённое создание уже ждёт вас на полке магазина, я умираю, но дело моё живёт и побеждает, адиос.

Ах, ну как же воспитан мозг, как речь о самоуничтожении заходит, сразу пошло диалектическое разделение: самопожертвование или самоубийство? Первое – крутизна, второе – крамола. Явно, что в разделении всего и вся лежит ответ на вопрос, насколько ты часть человечьего мира. Зелёный лист на дереве не смотрит свысока на жёлтый по соседству, а лист, уже упавший с дерева в траву внизу, не ощущает себя чем-то второсортным. У листьев расписаны роли, свободные от глубокомысленных построений. Это у нас – и под, и над – «разделяй и властвуй».

Терминатор, задравший вверх большой палец, исчезая в расплавленном металле, жертвует собой или валит по-тихому из этой жизни, осознав свою безнадёжную отсталость? На помощь спешат миньоны-интерпретаторы, как ты захочешь, так и будет.

Глава 8.

Я проснулся, восстал из кресла. Снял со стены розовое колечко. Затем, босой, скатился на нейтралке в магазин. Над прилавком электронные часы показывали шесть утра. По обновлённым законам жанра, я снял с полки бутылку водки (промыть контакты, так их растак) и с отстраненным лицом приложил к терминалу резинку для волос. Терминал позитивно пикнул, платеж прошел. Вот и началась моя новая жизнь, я так её себе и представлял.

Часть 2. Расположи мои мысли в порядке таком.

Расположи мои мысли

В порядке таком,

Как все было вначале.

Выход, пока, нагрузиться вином,

Да так накачаться,

Чтоб почки кричали:

О!

О!

(Прощальная песня джа-акынов-ложкарей)

Глава 1.

Когда приказал долго жить главный сервак под говорящим названием «Baby-лоно», персонажи окончательно заместили своих создателей. И дело было не в победоносных военных действиях. Нет, коммуна операторов сервака в едином порыве прекратила свою жизнь, до абсолюта обострив свою волю. До этого момента, воля создателей долгое время оставалась единственной отличительной чертой, по которой можно было отличить персонажа от того, кто его сотворил. Но, воля сыграла злую шутку – она и стала инструментом, который поспособствовал уничтожению сколько-нибудь контролирующего ситуацию на землях-и-водах лихого комьюнити криэйтеров, которые и существовали последнее время за счёт и в связи с результатами трудов своих созданий.

Первый фатальный приступ анти-воли случился на детской площадке, на углу между ристалищной полянкой и кукурузным полем, на землях-и-водах Коричневых Войнов. Создатель Голый-Он, после некоторого времени размышлений на краю песочницы, вскочил со своего места и, основательно разогнавшись, расколол свой череп о бетонную стену ристалища. До этого случая, подобные выходки не случались никогда и ни с кем. Поскольку, воля создателей, в принципе, не могла, ни при каких обстоятельствах, позволить им каким-то образом влиять на продолжительность своей жизни. Тем более, допускать возможность добровольного ухода в мир иной, поскольку «доброволие» и было производным добра – все происходило только во благо и ради чего-то, ради жизни и процветания.

Позднее, уже созданиями, было дано определение этой неожиданной и, разом уничтожившей всех создателей, трансформации воли к жизни. Назвав эту эпидемию Отчаянием, создания провели черту в своих хрониках между событиями до- и после- Всего.

Когда бригада сервака «Baby-лоно», совмещающая функции уборщиков и конструкторов, взаимозагрызла друг друга в порыве Отчаяния, а последний работник, которому уже некому было перекусить горло, сам себе разбил голову о стену, начался отсчёт Времени Перемен.

Глава 2.

Я лежал у тлеющего костра, в компании трёх потасканных бородачей, которые временами задирали лицо к небу и гортанно ржали, их позы и жесты выглядели очень театрально. Причиной их смеха был я, который пытался вытрясти из глиняной неглубокой банки подобие игральных костей – камешков разной формы и цвета, с выбитыми на них рисунками и символами. Когда я тряс банку, перемешивая кости перед броском на утоптанный влажный песок, кости благополучно перемещались с характерным стуком, готовясь предстать читаемым после броска уникальным узором. В процессе моих попыток совершить этот бросок я отметил, что вкупе с растущей досадой я начал ощущать, как у меня заледенели ступни голых ног. И чем ближе я пододвигал ноги к костру, тем сильнее ощущался холод. Когда досада и недоумение достигли своего пика, я проснулся.

Да, Касатик восстал из своего кресла, в котором забылся было неприхотливым сном уставшего человека. Ноги были просунуты в рукава ветхой кофты с капюшоном, которая могла бы быть уютным пледом, будь я более щепетильным в вопросах уюта. Голые ступни вылезли из рукавов, очевидно, это обстоятельство и было причиной моего конфуза во сне. Я вяло начал освобождаться из плотных рукавов кофты, неловко кряхтя и причитая по-старушечьи. Освободившись, надел жёлтые резиновые сапоги, удачно обувшие меня после недавнего посещения магазина для любителей одеться «за так». Интересно, что последняя неделя подарила мне ещё одно прозвание, тоже с лёгкой руки очередной бабульки, в дверях соседнего магазина. Я придержал для неё дверь, она, благодарно кивнув, окрестила меня "Милок". Новый "Милок" мне понравился меньше, чем прежний "Касатик", потому что навязчиво рифмовался с «телок», напоминая мне то, что я и без рифм постоянно чувствовал в себе на бытовом уровне. Надо сказать, что это самоощущение на было отголоском прошлых моральных травм или предметом, побуждающим к самосовершенствованию, нет, не было и горьких теней воспоминаний в этой связи. Я гармонично существовал "телком", вкупе с "пегими" волосами, "невнятной" речью и "шаркающей" походкой. Своё существование я, естественно, "влачил" и жил "не отсвечивая", хотя и не делал это намеренно. Просто, я не прилагал никаких усилий, чтобы жить, старательно смещая своё естество в сторону плакатных эпитетов: "браво", "молодцевато", "по-залихватски", "подбоченясь" и тому подобное. Славно было жить, не замечая своего запаха, облика и отношения к тебе окружающих,  я ощущал эдакий честный комфорт от всего, что имело отношение к моей нынешней жизни, включая и образ мыслей.

Неожиданно что-то вспомнив, я начал шарить глазами по окружающим меня пыльным поверхностям. Вскоре я собрал в кулак несколько странных предметов: девчачью резинку для волос, наушники от телефона, без разъёма и одного динамика, сухую и увесистую кость какого-то фрукта, колпачок от красной ручки и флешку от компьютера в форме открывалки для бутылок. Я сложил эти богатства в кепку, потряс и выбросил их на пол, стараясь не раскидывать очень широко, рискуя навсегда потерять их в облаках пыли в углах комнаты.

Глава 3.

Голый-Он растерялся. Это с ним было впервые. Его семья поколениями улучшала жизнеустройство Коричневокожих, устроив их быт и атрибуты существования с безукоризненной точностью и смыслом. Предкам Голого-Он принадлежало первенство во внедрении алгоритма Смысла, важнейшего атрибута современных отношений в общностях созданий повсеместных земель-и-вод. Суть алгоритма заключалась во внедрении понятия двуполости. До этого бесконечные завоевания с овладением чужими территориями, в среде созданий утратили важный атрибут осмысленности. Территории были конечными в своих геометрических размерах по определению, после смены полководцев, после перемещений по карте несметных полчищ созданий и с многочисленными разрушениями и жертвами, среди криэйтеров замаячило предчувствие полной стагнации и, взамен бесконечного азарта созидания, появилось ощущение приближающегося кризиса интереса. В этот момент и появился алгоритм Смысла, который сразу заработал на полную мощность, подключив несметное количество вариаций развития. Добавив создание противоположного пола, семья Голого-Он обеспечила себе и прочим создателям фронт креативных прорывов на годы и поколения вперёд. Появление в среде «коренных» созданий существ, полярно противоположных по внешней архитектуре и начинке изменило логику отношений, подключив внутренние механизмы смысла и целеполагания к управлению действиями между общностями созданий. И пошло-поехало! Теперь полчища, населяющие земли-и-воды, росли по определенным законам, основанными на межполовых связях в среде созданий. Они сами плодились, яростно защищали от врагов своё потомство и спутников. Одним словом, создатели теперь устраивали им вводные чисто косметического свойства, все остальное регулировалось механизмом бесспорного Смысла. Трудиться, оттачивая удачный продукт, было для криэйтеров одним удовольствием, население земель-и-вод так вдохновенно погрузилось в новые отношения, так забавно сражалось за благополучное их развитие, что семья Голого-Он просто купалась в лучах заслуженной славы. Именно, это признание успеха самих себя и было наградой, не существовало системы поощрений и наказаний в среде создателей, осознание безграничных возможностей автоматически исключает алчность в отношении чего либо. Голый-Он покончил с собой на самом гребне волны бесконечного счастья бытия.

Бросив взгляд на площадку для ристалищ, где проходил какой-то турнир между созданиями, которые бесконечно соревновались в чем попало, считая, что так они и эволюционируют, Голый-Он испытал совершенно незнакомое чувство, которое было смесью новых понятий, враждебных его организму, согнавших вечную улыбку с его лица, болезненным спазмом сковавших его тело. Если бы он владел способом детализировать свои внезапные переживания перед смертью, то его кончине предшествовало отравление коктейлем из брезгливости, досады, разочарования, гнева, недоумения и всепоглощающей, убийственной пустоты. Обладая Волей, которая была абсолютной, зная устройство и хрупкость своего тела, Голый-Он мгновенно решил расколоть себе череп, как средоточие и начало жизни тела, не сомневаясь и не рассуждая. Ощущения, которые сподвигли его на этот шаг, для этого и были внезапно сгенерированы организмом; создатель, по природе своей, не может продолжать существовать в атмосфере этих чувств. Потому что, бесконечная Воля не подразумевает смирение. Есть Воля жить и Воля умереть. Малодушный выбор удобного времени для своего ухода из жизни или способ самоубийства, наиболее быстрый и безболезненный – все это категории целостности исключительно созданий, рассуждающих и созданных, даже через уход из жизни, униженно оправдываться за своё решение, все равно, перед собой ли или перед окружением.

Итак, мозг Голого-Он покрыл собой участок стены ристалища, тело его некрасиво застыло, прислонившись к стене в позе наблюдателя в замочную скважину, стоящего на коленях,  оно спазматическими толчками освобождалось от запасов крови, пузырясь покидающей сосуды через зияющие каньоны в черепе.

А на площадке продолжался матч двух команд. По обыкновению, проводящийся среди однополых созданий. "Обыкновение" – слово, наиболее удачное и синонимичное вопросительной формулировке "а как иначе-то??". Команды нельзя было назвать однополыми! Голый-Он увидел возвращение к хаосу беспричинных игровых баталий прошлого, без правых и виноватых, без смысла и результатов, все труды его креативных предков были завершены полным поражением в правах и в мгновение стали прошлым за ненадобностью и неочевидностью. Жизнь для создателя созданий и обладателя абсолютной Воли не могла продолжаться по законам игры, он мог жить только самой жизнью, а когда так высока планка, не может быть никаких мелочей.

Глава 4.

Касатик, я, имеется в виду, глянул на брошенные на пол предметы. Причём, взгляд был вопросительный, наполовину ищущим ответа, вслед за событиями прерванного сновидения, наполовину наполненным незнакомым ощущением поиска совета из необычного источника. Я спросил себя, чтобы убедиться в истинном содержании интереса: "Э, ты точно ищешь именно совета от расклада этих псевдо-костей, очнися, ты и посторонний совет? Не напрягает нелепость сочетания несочетаемого?" Но, кости были брошены, я внимательно на них уставился. Было ощущение, что послание мне доставлено, были сомнения в действенности моих способностей к интерпретации, о наличии которых было мне неведомо, я даже ощутил прилив враждебности, как перед лицом варианта довериться с головой первому встречному.

Расклад предметов на полу был такой (без учёта крошечного пакетика специй от инстант-вермишели, случайно попавшего в натюрморт): сквозь резинку для волос проделся провод от наушников, соединив смимикрировавшую флешку, с хищно разинутой стальной пастью открывалки и колпачок от ручки, который нанизался, как безразмерный алый папин носок на детскую ножку, на обрывок провода на месте одного из динамиков. Оставшийся же динамик поднялся головой кобры надо всей картиной, заглядывая прямо мне в глаза, опёршись подбородком на кость, видимо, персика. Авокадо, даже случайно, не смогло бы попасть в мою убогую пещеру, даже с чёрного хода, поэтому, родителем номер один или два для увесистой кости я представил персик, показалось, я даже вспомнил его вкус из далёкого прошлого, вместе с ощущением текущего по подбородку, досрочно освободившегося из под велюровой кожицы сока.

Я попытался интерпретировать увиденное, но быстро решил, что занялся откровенной фигней, засобирался проветриться и размять ноги. Что за время суток встретит меня на воле я не предполагал, только надеялся, что это будут часы, когда родной алкогольный магазин внизу, гостеприимно, уже или ещё, но открыт.

Натянув на себя всю имеющуюся одежду (вполне было понятно, что до магазина дотяну – точно не замёрзну насмерть и не паду на скаку от несусветной жары – лишнюю тряпку-другую всегда можно скинуть), я отчалил от кресла, наискосок в дверь и дальше вниз, к свету. Было ощущение, что ответ на вопрос, связанный с моими манипуляциями с брошенными на пол предметами, во всей своей очевидной красе встретит меня именно во время прогулки. Мне показалось, что скорость, с которой я оделся и выскочил наружу, тоже была частью процесса движения по направлению к ожидающим меня событиям.

Глава 5.

Огромный, не имеющий в своем окружении никого, кто бы сравнился с ним размерами и функционалом, создание из земель-и-вод Салатового мира толстокожих, крылатый Друг-Он недоумевал, почему он ощущает, как его медленно покидает что-то основное, видимо, если бы он мог так образно об этом рассуждать, то назвал бы это основное своей жизнью. Друг-Он отдыхал, внезапно его облепили, как муравьи, одетые в доспехи многочисленные создания, очень явно старающиеся лишить его подвижности навсегда-навсегда. И им, воинам земель-и-вод Золотистого мира, очень даже удалось убить гигантского Друга-Он. А затем, очень быстро и просто, всех остальных толстокожих созданий округи. Обитатели Салатового мира существовали, разыгрывая между собой нехитрые интриги жизни, питающихся разным, существ. Кто-то прятался, кто-то искал, всем хватало места и корма. Но, внезапно настало время, которое поменяло в их жизни всё, сказать проще, всё уничтожило.

Глава 6.

Когда адаптивный Свет, всегда и везде присутствующий и сопровождающий создания во всех их делах, повсеместно, на всех территориях земель-и-вод, изобретённый и заалгоритмированный создателями в качестве универсального «всевидящего ока» и спутника всего сущего, сообщил обитателям сервака "Baby-лоно", что известнейший Голый-Он вытворил с собой совершенно запредельное нечто, то все криэйторы этой зоны встали со своих мест как по команде. Исключительно незнакомое ощущение тревоги, которое Свет не мог передавать в принципе, будучи совершенно пассивным наблюдателем и нянькой для всех созданий, всегда сообщающий создателям только описательно построенные факты, на этот раз Светом было распространено быстро и, смертельно для создателей, конкретно. Стоявший близко к своему сослуживцу уборщик территории сервака, одним движением перекусил шейную артерию своего товарища. Чувство тревоги породило критическую массу других пагубных чувств, на что, среагировав, Воля, не нашла иного выхода, кроме как уничтожить саму себя, почувствовав, что взаимная безусловная поддержка создателя и Воли себя исчерпала. Кстати, перегрызть артерию, чтобы завершить земной путь не было коварным насилием или произволом сумасшедшего. Имея в виду, что мышцы челюсти и зубы вполне способны кратчайшим путём добиться цели, укусивший воспользовался мгновенно построенным алгоритмом. Эти действия никак не могли контролироваться или управляться инструментами милосердия или сострадания, потому что то, что разом перечеркнуло саму идею существования благих намерений (если их бесконечное и всеобъемлющее ВСЁ так можно назвать), перечеркнуло и идею существования создателей.

Итак, приехали. Исчезновение создателей было катастрофой, но вот вопрос, было ли это событие заметно и созданиям? Создания выбрали свой путь и продолжили трансформации, никак не согласуясь с мнением, внезапно покинувших их, создателей. А если создатели всё-таки оказались способными уничтожить себя, так ли они отличались от своих созданий? Или Скорость ухода из жизни как раз и была тем основополагающим Нюансом?..

Глава 7.

На выходе из магазина меня уже встречали. Первым в глаза бросился вязаный красный колпак, как у Пиноккио, с Бениньи в роли Джепетто. Колпак приблизился и я увидел, что он не один. Рядом с ним семенил пухлый мужичок в очках, перемотанных на переносице синей изолентой. Тот, кто носил колпак, был в шортах и в шлепках, икры ног были покрыты обильными, но невнятными татуировками, больше напоминающими результат нападения вышедшего из себя школьника, с шариковой ручкой на лист тетради по математике, когда задача "ни-хре-на не получается!". Тот, что был в очках, постоянно забегал то слева, то справа от спутника в колпаке, не сумев определиться, скосив левый или правый глаз удобнее бы было перед ним заискивать.

– Меня Паст зовут, – громко сказал, протягивая мне руку, ладонью вверх, человек в колпаке.

– А меня Фьюче! – подхватил очкарик, высунув язык, как собака и наклонил вбок голову, ожидая оценки своей меткой реплики.

– Фу-фу-че, – по-доброму подхватил Паст, легко ткнув локтем в бок своего низкорослого спутника.

– Мы со школы друзья, – добавил Фьюче, – Димкина фамилия Прошлый, а моя Фучик, Стасик Фучик, ну, Стас, так-то, естессно. Я не имею наклонностей к репортажам с петлей на шее, если вы понимаете, о чём я. Ведь и робот Бендер из Футурамы отношения к Остапу Бендеру не имеет, само собой, хм, вот я уверенностью блеснул, а, вдруг, имеет? Но с чехами мои пращуры, верняк, скрещивались.

– С чухами скрещивались, – ещё разок тычок локтем, Фучик ойкнул, – хорош трещать, амиго, дай с человеком побеседовать о делах наших скорбных, – чуток повысил голос Димка-Паст.

– Если что, я занят сейчас, – буркнул я, и выразительно глянул в сторону магазина.

– Димка – капитан дальнего плавания, а я переводчик с суахили, язык такой, у меня папа там работал работу, я там в школу ходил, потом закрутилось, так и не женился ещё, хотя в планах, конечно, есть. Искать невесту среди переводчиков с суахили совсем не айс идея, хотя и там встречаются дамы вполне ничего, но это только по рассказам, не из личного опыта, – пулемётом выстрочил Фучик, так достоверно озвучив непростую обстановку в своей голове.

– Дэ-э, – его остановить, если только катком переехать повезёт, тогда я хоть пение птиц различать начну. То море плещет, то этот хоббит без пауз лепит горбатого, неужели это и есть моя вынужденная норма комфорта, небесами ниспосланная? А опция просто полежать под дубом, почёсываясь, так в грёзах и протухнет?, – глядя под ноги внятно проговорил Паст, непонятно, к кому обращаясь. Но я разобрал каждое слово. Капитан, ясен болт, командир, значит, голосом владеет.

У меня пронеслась мысль, вслед всем событиям, произошедшим после моего недавнего пробуждения, я немедленно её озвучил, обращаясь к случайным (вот, мысль такая и была: к случайным ли?) встречным. Хоть я и предполагал, что моё участие в процессах, даже в виде адресных вопросов для облегчения понимания, ни к чему не приведёт. Но, цитатник на все случаи жизни, выдававшийся вместе с основами родного языка, требовал от моей незаконченной мысли внедрения в шаблон, ведь я только и нашёл себя, когда начал игнорировать социальные пазлы.