Рыжая. Сюрреалистическая новелла

Рыжая

Сюрреалистическая новелла

Юлианна Страндберг

Дисклеймер

© Юлианна Страндберг, 2024

ISBN 978-5-0065-0480-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Все нижесказанное является выдумкой автора,

не основанной на реальных событиях.

Любые совпадения считать случайными.

От автора

Дорогой читатель, благодарю за то, что выбрали эту книгу к прочтению. Я написала эту историю в далеком 1995 году. Она пролежала в столе до 2008 года, когда я отыскала ее почти случайно, принялась перечитывать и кое-что исправлять. Меня захватили мои собственные герои и те глубокие чувства и переживания, которые я в них когда-то вложила, но окончательно оформить книгу в 2008-м я так и не смогла.

Теперь же, в 2024 году, почти тридцать лет спустя, история моей героини сформировалась окончательно. Мною были добавлены некоторые сюжетные линии и размышления, но основная фабула осталась прежней – неординарная жизнь моей рыжей девочки. Она не является лицом конкретным, но собирательным образом всего того, что существует на кончике пламени свечи, в подушечках пальцев или в дрожании воздуха от взмахов голубой бабочки. И там, где существует вибрация тонкого мира, непременно существует кто-то, кто это, безусловно, слышит.

Моя рыжая девочка – юродивая от природы, она не вписывалась в привычную картину миропонимания, и потому она так и не смогла принять жизнь такой, какой ей ее предлагало общество. Она не смогла подстроиться под монотонный ритм социума, и потому ее жизнь была короткой, но до краев наполненной чувствами, размышлениями, переживаниями, снами, которые стали неотъемлемой частью ее бытия и местами становились реальнее самой реальности.

Я понимаю, что для кого-то эта история покажется сюрреалистической выдумкой, а для кого-то станет откровением и подтверждением того, что тонкий мир существует. И можно верить, а можно все отрицать, но мы – люди – слышим не только средним ухом, но и сердцем тоже.

В книге предостаточно моих размышлений на тему чувств, эмоций, смысла жизни и устройства Вселенной. Пусть они не смущают вас, но станут толчком к вашим личным размышлениям на тему мироустройства. Как бы там ни было, мы все как будто бы живем в одном мире, и все равно каждый из нас воспринимает его по-своему в силу своих душевных особенностей и внутреннего устройства. Возможно, в этом кроется вся красота жизни и весь ее трагизм, когда на объяснения не хватает времени и непонимание или недопонимание толкает в пропасть, сложно понять и предугадать отдельные события и поступки. И еще сложнее эти самые поступки хоть как-то объяснить.

В предисловии к каждой части есть небольшое пояснение и стихотворение, метафорически иллюстрирующее происходящее. И каждая глава начинается краткой фразой, о чем она. Имен нет, в них нет необходимости.

Прошу тебя, читатель, каждый раз, глядя на человека напротив, задайтесь вопросом, а в одном ли мире с ним вы находитесь или это две параллельные вселенные, не пересекающиеся в пространстве и во времени? Возможно, вопрос, заданный хотя бы мысленно, остановит преждевременные выводы и поспешные суждения.

Мы ничего не знаем друг о друге. Мы видим друг друга в весьма искаженном свете: в отражении собственных мыслей и чувств, но как мы скоры на суждения и осуждения. Того, чего нельзя потрогать, существует гораздо больше, чем того, что есть в материальном мире. Однако гораздо легче отвергать, чем вдумываться, а еще сложнее позволить себе прочувствовать. Дорогой читатель, почувствуй вместе со мной и проживи.

Вместо предисловия

Падающая звезда

Глава как предвосхищение всех тех событий, что произойдут на страницах этой книги. Или не произойдут. Неважно то, насколько мир вокруг реален, важно то, что мир внутри действительно существует

Она дрожала и бледнела.

Когда ж падучая звезда

По небу темному летела

И рассыпалася, – тогда

В смятенье Таня торопилась,

Пока звезда еще катилась,

Желанье сердца ей шепнуть.

А. С. Пушкин. Евгений Онегин

Она не выдержала, сорвалась, соскользнула… и полетела. Ей не было места там, среди других, ей было тесно и неуютно, темно – там света нет, холодно – там нет тепла. Там нет ничего, что могло бы ее удержать, и она не удержалась…

Она сорвалась с ночного неба, соскользнула с темного полога, зажглась тысячами мерцающих искринок и понеслась в неведомую даль. Куда? Зачем? Какая разница. Лишь бы не быть там, среди звезд, в холодной мгле бесплодного существования.

Пусть кто-нибудь ее увидит и загадает на нее мечту. Пусть сбудется мечта, непременно сбудется, даже если сотни, тысячи, миллионы до и после нее не сбывались. Пусть сбудется эта мечта! Пусть чье-то сердце забьется чаще от волнения, от предвкушения счастья, от предчувствия… да, от предчувствия чего-то огромного и светлого, ясного и недосказанного… Чего-то, что станет крыльями и ношей, что сможет изменить бытие и наполнить жизнь смыслом…

Пусть сбудется мечта! Пусть не сбылась ее… Пусть странствия ей стали каждодневной мукой, напоминанием о чем-то непойманном, непостигнутом, недоступном. Пусть грезы превратились в пытку, маня своей несбыточностью в бездну. Пусть все, чего хотелось ей, разбилось на тысячу хрустальных осколков, да и сама она теперь всего лишь осколок от собственной мечты. Пусть так… Но вот она прочертит в небе путь, и кто-нибудь успеет на нее взглянуть и загадать мечту…

Она летела сквозь Млечный путь, и тихий звон серебряного колокольчика эхом разносился по Вселенной: динь-дон, динь-дон. Я здесь. И вот! Всего лишь вздох… и она погасла, так же внезапно, как и зажглась. И темное небо с его великолепными россыпями звезд показалось на мгновение мрачным…

Она погасла! Но, может, кто-нибудь успел увидеть ее – безумную и светлую мечту, расчерченную в небе холодной прихотью Вселенной. Она жила, она любила, она летела. Но был недолог ее полет…

Часть первая

Первое чувство должно быть правильным, единственным и неповторимым, как если бы не было ничего до этого. Совершенно ничего. И если это разобьется, то ничего и никогда не возникнет после этого.

Но возможно ли, чтобы ничего не было до и ничего не будет после? Все относительно. В спирали бесконечной мирозданья абсолютно все уже когда-то было и непременно когда-нибудь повторится снова. Когда-нибудь, в другом пространстве и времени. А в одной-единственной человеческой жизни абсолютно все ново, неповторимо и единично.

Подобно тому как невозможно представить повторное рождение внутри одной жизни, невозможно повторить ни первый шаг, ни первое слово, ни первое чувство. И поэтому если оно разобьется, то вместе с этим разобьется и весь мир – мир одного человека, потому что не было ничего до этого и ничего не будет после.

ПредчувствиеО, эта мука! Эта мука!Томленье жаркое в груди.Бессвязная судьбы порукаИ отблеск смысла впереди.Предчувствие и предсказаньеРаскрошат душу, как валун.Черкнув словами в назиданье,Замрет слезинкой ясный ум.Но вспыхнет радугой волненьеИ напоит души порыв.Что наша жизнь – одно мгновенье —А до и после лишь обрыв!22.10.2024

Накануне

Глава о том, как сложно быть другим и быть собой, не выделяясь из толпы

Мы все учились понемногу

Чему-нибудь и как-нибудь.

А. С. Пушкин. Евгений Онегин

– Завтра сочинение, дорогие мои, вы помните об этом? – учитель литературы и русского языка оторвался от морозного окна, повернулся и окинул класс изучающим взглядом.

– По-о-омни-и-и-им… – протяжным мычанием грустно произнес класс.

Это было первое сочинение второго полугодия по русской классической литературе. На повестке стояло произведение Александра Сергеевича Пушкина «Евгений Онегин». Сочинение предстояло писать завтра, но по состоянию «писарей» было понятно, что к данному мероприятию не готов никто.

– Вы можете выбрать одну из двух тем для вашего сочинения, – продолжал учитель литературы, – «Письмо Татьяны» или «Дуэль». Но хочу вас предупредить сразу, уважаемые, что простое, пусть и детальное, описание или пересказ событий, каким бы подробным ни был, произведения Пушкина потянут только на тройку. Только на тройку.

Учитель медленно вышагивал вдоль доски от окна к двери. Потом поворачивался и так же медленно шел в обратную сторону – от двери к окну. Высокий и грузный, одетый в костюмные брюки, отутюженную светло-голубую клетчатую рубашку и песочного цвета джемпер на пуговицах, он наводил какую-то странную робость и благоговение на бестолковых подростков то ли перед ним самим, то ли перед великой русской литературой. В любом случае на его уроках мало кто позволял себе дерзости и шалости, а домашнее задание выполнялось всеми без исключения. Но, как с иронией говорил сам учитель, делают-то его все, а вот качество домашнего задания оставляет желать лучшего.

– Итак, – продолжал учитель, – мне предполагается, что наши барышни выберут «Письмо Татьяны». И мне хотелось бы услышать, то есть прочесть, ваши думы, уважаемые барышни, по поводу причин, побудивших Татьяну написать письмо Евгению. Ее думы, волнения и ожидания.

Класс совсем притих. Словно затишье перед бурей. Сложно представить сочинение в качестве бури, хотя, если над ним придется порыдать, то вполне вероятно и такое.

– Возможно, подсказываю вам, ожидания Татьяны были неоправданно завышены. Возможно, Евгений был не тот человек, который имел бы способности оценить искренность чувств юной барышни. Ее честность и откровенность в изложении своего отношения к Евгению. Однако что бы вы ни писали, я бы хотел услышать ваши думы, мои барышни, потому что нет ничего сложнее и важнее, чем собственные мысли. Как говорил Рене Декарт «Я мыслю…»

– «…следовательно, я существую», – подхватил класс, продолжая мысль педагога заученной фразой. Видимо, эта мысль великого Рене Декарта была заучена наизусть и являлась осью общения, вокруг которой вращались все ученики и их пожилой учитель по внешней орбите вместе с ними.

– Мда-а-а, – протянул учитель задумчиво, – существую.

Учитель развернулся от двери, окинул класс взглядом, подошел к доске и написал завтрашнюю дату, время и две темы для сочинения. Потом снова повернулся к классу и продолжил:

– Вторая тема для сочинения – это «Дуэль», и, как понятно из названия, сочинение должно раскрывать суть конфликта между дуэлянтами, причины, последствия, ответственность, которые возникли в результате дуэли Евгения и Владимира. Думаю, эта тема больше подойдет для мужской половины класса. – И учитель внимательно пробежался цепким взглядом по лицам мальчишек и с сожалением отметил для себя, что вряд ли они понимают истинные причины случившейся дуэли. Теперь такому не учат. – Хотя если барышни захотят писать про дуэль, пожалуйста, не стесняйтесь. Женский взгляд на дуэль может быть не менее интересен, чем мужской. И если господа захотят писать про письмо Татьяны, никто не запрещает – пишите. Ведь может статься, что мужской взгляд на письмо Татьяны будет нетривиален в том, что и как воспринимает мужчина…

А про себя заметил, что мужской взгляд отличается от женского так же сильно, как пустыня от моря или подземелье от горы. Можно сколь угодно долго рассказывать и описывать, как это выглядит, но пока не увидишь собственными глазами, а в данном случае не почувствуешь собственным сердцем, всякие слова бесполезны. И потому никому из ныне живущих невозможно оценить уровень безумной храбрости Татьяны, которая отважилась написать искреннее письмо Евгению. Подобная храбрость несравнима ни с какой другой храбростью и силой, ибо даже на войне – на страшной, тяжелой войне – все мимолетно и конечно. А в сердечной жизни мука может длиться бесконечно долго. Бесконечно.

– Итого завтра сочинение… Хочу видеть размышления на тему жизни и того, чего она стоит, вне зависимости от того, на какую тему вы будете писать сочинение.

Учитель литературы очень проницательным взглядом скользил по лицам своих учеников, останавливаясь на каждом на несколько секунд. Он всегда так делал, когда хотел донести какую-либо информацию до каждого. Он словно впечатывал произносимые слова в каждого из присутствующих.

– И все время имейте в виду. Про что бы вы ни писали, я не хочу читать пересказ произведения Александра Сергеевича. Я сам читал неоднократно роман в стихах «Евгений Онегин», и его пересказ мне не интересен. – Учитель остановился и окинул взглядом аудиторию. – Я наизусть знаю содержание романа, понимаете? Я хочу читать ваши мысли по поводу описываемых или, скорее, разбираемых литературным анализом событий. Поэтому потрудитесь подумать о том, что случилось, почему случилось и для чего случилось. Потрудитесь… Думать самому или самой – это самая трудная задача в жизни. Думать вместо вас всегда найдется кому. Поэтому… Поэтому потрудитесь подумать.

Учитель остановился у морозного окна, затянутого тонкой паутинкой инея, такой нежной, почти кружевной, едва различимой на стекле, и задумался на мгновение. За окном плыло холодное солнце над сине-сизыми пятиэтажками, словно кутаясь в дымки и пары, поднимающиеся от зданий и людей. Солнце словно плавилось в ледяной печи: оно было почти оранжевое и расплющенное местами. Свет был тусклым и каким-то очень печальным.

– Вопросы есть? – учитель оторвался от окна.

– Есть, – раздался голос с третьей парты у окна. – А можно написать про что-нибудь другое?

– Другое? – учитель сильно удивился, но не разозлился.

– Ну как всегда… – пробубнили сосед по парте и сосед с четвертой парты одновременно.

Учитель повернулся к спрашивающему ученику и очень мягко и как-то по-отечески улыбнулся. Его спрашивала девочка с рыжими волосами, собранными в косичку на спине. Но непослушные медные кудряшки выбивались из косы в крупные кольца на лбу, макушке, затылке, как бы поднимаясь и светясь в лучах промерзшего зимнего солнца, образуя над головой у девочки почти полный золоченый нимб.

В каждом классе обязательно должен был быть свой «изгой», «юродивый от природы». Не такой, как все, другими словами. И сколько бы он или она ни старался стать как все – все бесполезно. И в этом классе был такой ученик – рыжая девочка.

– А о чем бы ты хотела написать? – поинтересовался учитель.

– Про сон Татьяны, – без запинки ответила девочка.

Почему-то класс прыснул смехом и начал резво перешептываться.

– Ну ты как всегда, рыжая! – хихикал сосед по парте.

– Пиши письмо Онегину… – слышалось из-за спины.

– Как всегда…

– Тихо! – прервал всех учитель.

На мгновение учитель стал холодным и даже жестким. Он окинул класс ледяным взглядом так, что все замолчали. Потом повернулся к рыжей девочке и очень вкрадчиво спросил:

– А что такого в этом сне ты видишь особенного, что ты хочешь о нем написать?

– Этот сон – это мистика… – девочка сбилась.

– Так… Продолжай.

– Это предчувствие… Нет, – она снова сбилась.

– Так.

– Это предвидение…

– Предвидение? – преподаватель переспросил с удивлением, повышая интонацию в голосе, а потом замер так, как делают только учителя, когда видят, что их подопечный на правильном пути и вот-вот, еще чуть-чуть, и сам решит задачу.

– Это внутренний страх перед безысходностью ее ситуации.

– Так, хорошо, продолжай…

– Это отчаяние, – почти шепотом произнесла девочка, – отчаяние в предчувствии ужасного…

– Угу, – учитель рассматривал ее поверх очков.

– Она увидела медведя, и этот медведь – это такая сила, провидение, наверное, – девочка споткнулась, но продолжила: – Которое хотело рассказать Татьяне… Ну, как бы предупредить.

– Продолжай… – учитель не двигался.

– Да. Предупредить, показать, кто или… что на самом деле есть Евгений. Что он не тот, кого она видит в нем.

– Ага, не тот, – сыронизировал сосед по парте.

– Не тот, – настаивала рыжая девочка, – совсем не тот.

– А какой он? – спросил учитель.

– Евгений не настоящий.

– Ха-ха, – прыснул класс смехом.

– Ну ты даешь… – хихикал сосед по парте. – Он что, игрушечный, что ли?

– Тихо! – жестко прервал учитель и мягко обратился к девочке: – Ты хочешь сказать, что Евгений фальшивый?

– Да, фальшивый и трус в придачу, – выпалила девочка.

– Трус! – возмутился сосед по парте. – Он выиграл дуэль у Ленского.

– Выиграл?! – возмутилась девочка. – Подло выиграл, а во сне зарезал ножом.

– Ну и что… – возмущался парень.

– Как ну и что? Это нечестно.

– Тихо! – опять прервал всех учитель. – Пиши. Пиши про сон.

– Хорошо, – протянула девочка.

– Только сама пиши, так, как ты хочешь, – сказал учитель как отрезал.

– Хорошо.

Класс больше не хихикал и не иронизировал, а внимательно переводил взгляд с учителя на одноклассницу и обратно.

– Пишите то, что вы хотите написать, а не то, что, как вы предполагаете, я бы хотел прочитать.

– Учитель замер у окна и как-то неестественно опустил голову на грудь. Он прикоснулся лбом к стеклу и некоторое время молчал. За кружевным стеклом медленно таяло ледяное солнце. Оно тихо исчезало в голубоватой дымке, повисшей над домами и кронами деревьев.

Учитель помолчал, а потом поднял взгляд и, как бы рассматривая что-то там далеко в морозной дымке, медленно произнес:

– Вы не знаете и не можете знать, что бы я хотел прочитать, поэтому пишите то, что вы хотели бы написать. Постарайтесь не создавать себе иллюзию, что вы знаете, что хочет другой человек. Понимаете? – учитель внимательным взглядом обвел класс. – Возможно, это самый жестокий самообман жизни – пытаться оправдать, восполнить чьи-то ожидания, которые никогда не были высказаны, а лишь надуманы вами. Это, наверное, одно из самых глубочайших заблуждений – пытаться сказать то, что, как вам кажется, от вас ожидают, и в результате не сказать того, что вы на самом деле думаете. Нет такой мысли, которая была бы неинтересна. Нет такой позиции или точки зрения, которая не имела бы права на существование. Есть бесконечная погоня за желанием понравиться кому-то посредством слов, которые ничего не значат. А те слова, которые имеют вес для вас и, возможно, для кого-то еще, остаются невысказанными.

Подростки замерли в ожидании. Так случалось всякий раз, когда учитель литературы начинал уходить в сторону от темы урока, объясняя какое-нибудь явление жизни по-своему. Так, как виделось оно только ему.

– Вы думаете, что оценка выставляется исключительно за фактическое знание литературного материала и пересказ произведения?

– Ну-у-у-у, – протянуло полкласса.

– Нет, всякое произведение мы читаем по-разному. Воспринимаем по-разному, согласно тому, что мы сами несем внутри себя. Наше сознание преломляет свет слова через душевную внутреннюю призму, и поэтому и цвет, и свет, и звук, и мысль у двух разных людей не могут быть одинаковыми. А угадывать, что бы я хотел прочитать в ваших сочинениях, это такое же бесполезное занятие, как угадывать содержание первой статьи в завтрашней газете – там все равно напишут, что все будет хорошо. И совсем другое дело, как напишут. Вы меня понимаете?

– Да, понимаем… – уверенно ответил класс.

– Эх, – выдохнул учитель, – как жаль, что вы меня не понимаете. В одном и том же слове есть миллион значений. А в одной и той же истории есть миллион историй. Вот видите, кому-то интересен сон. А ведь мы его даже не разбирали на уроках, потому что он сложен к разбору. В нем есть символы, знаки, в нем есть целая плеяда аллегорий и целый ряд метафор сложных для вашего юного восприятия. И вдруг… Кто-то хочет поговорить про сон? А ведь это очень интересно. Говорите, говорите про сон. Говорите про то, что вы хотите говорить…

Что тут можно говорить такого интересного? Ну что может быть такого интересного в сочинении по произведению «Евгений Онегин»? Сколько этих бесполезных и однообразных сочинений уже было написано и сколько еще их напишут несчастные ученики средней школы. Они – современные ученики – собственно, уже давно оторваны от обстановки, уклада, восприятия жизни и всего мира по канонам Пушкина. Ну что такое этот сон Татьяны? Это просто больное воображение милой кисейной барышни. Страшилка, нарисованная воспаленным разумом влюбленной натуры. Ошибка… Или, может быть, все-таки нет? Может статься, что это было предзнаменование, предчувствие, предсказание, которое было тогда и которое, возможно, существует до сих пор.

Прозвенел звонок, и все ринулись к двери. Только рыжая девочка медлила на своей парте у окна.

– Ты можешь писать то, о чем ты хочешь писать, – подтвердил свою мысль учитель. – Хочешь писать про сон – пиши. Но я хочу слышать тебя в строчках твоего сочинения, а не стандартные выражения.

– Я поняла, – ответила рыжая.

– Ну хорошо.

– Мне кажется, что этот сон имеет больше смысла во всей истории, чем, скажем, письмо или даже дуэль. Если бы Татьяна поняла, что она увидела тогда во сне, возможно, она прожила бы свою жизнь по-другому.

– Вот и пиши об этом.

– Угу… А какая разница между влюбленностью и любовью? – спросила девочка и сама испугалась своего вопроса.

– Это непростой вопрос, – опешил учитель, – очень непростой.

– Татьяна любила Евгения полностью, таким, какой он есть. Она же видела, кто он на самом деле, через сон?! Или она была влюблена в образ, который сама себе придумала?

– А ты как думаешь?

– Я не знаю…

– Ну хорошо. Подумай…

– Угу… Как можно полюбить того, кто холоден, коварен, безразличен? И как она могла бы разлюбить его?

– Как? – с интересом взглянул учитель поверх очков.

– Не знаю…

– Ну хорошо. Завтра порассуждаешь на бумаге. А теперь беги. И у тебя, и у меня есть следующий урок. – Учитель заговорщически улыбнулся и придержал дверь рукой. Дикий огонь выскочил из двери и побежал по коридору.

Как много без ответов остается важных и нужных вопросов. Ответь на них кто-нибудь сейчас – то есть тогда, когда был задан вопрос, возможно, все остальное было бы по-другому. Но это только возможно. Это вероятность, но не предопределение. Ведь вполне возможно, мы ничего не можем изменить, и все предписано для нас кем-то сверху.

Предчувствие

Глава о том, что есть особенное чувство – предчувствие, которое больше всего остального в миллион раз и которое невозможно обмануть

…Зорко одно лишь сердце.

Самого главного глазами не увидишь.

Антуан де Сент-Экзюпери. Маленький принц

Предчувствие. Это еще не чувство. Не ощущение. Не страсть. Даже не мысль. Это то самое, от чего порой никак невозможно избавиться и с чем невозможно найти себе места. Это то, что заставляет волноваться как будто бы понапрасну. Это то, что будит посреди ночи и потом не дает никак уснуть. Это то, что томится где-то глубоко в груди и вырывается наружу лишь сдавленным вздохом. Это то, что дает человеку шанс предугадать будущее. Только надо уметь увидеть его сквозь мутное стекло спутанных мыслей…

Предчувствие – это такой внутренний процесс высвобождения пространства в человеческой душе для чего-то несоизмеримо большего и всепоглощающего. Того, что сложно окинуть единым взглядом и осознать единой мыслью. Того, что пока неподвластно пониманию. Но уже неотвратимо в своем наступлении.

Предчувствие как волнение – это то, что в агонии нынешних переживаний и волнений, мыслей и чувств готовит сердце и душу к тому, что придет очень скоро. Наступит в обозримом будущем и заполнит до краев так, что ничему другому не останется места. И с этим «чем-то» невозможно будет совладать. Да и во многом невозможно будет осознать.

Предчувствие как смутная глубокая тревога – это черная дыра в душе человеческой, куда затягиваются ненужные или отжившие мысли и чувства. А иногда бывает и так, что исчезает все. Все то, что было до этого важным и нужным. Исчезает все, что было до этого предчувствия, и остается немного неизвестности. Много неизвестности. Много страха. Парализующего страха. Лавина агонии. И жгучее предчувствие…

Холодная ночь опускалась на город, темной волной текла по улицам, окутывая дома и скверы пеленою тьмы. Один за другим зажигались фонари на улицах и проспектах, на площадях и в парках. Одна за другой появлялись на черном небе звезды. Неярко мерцающие, они горели в холодной зимней мгле и, словно боясь упасть с ночного неба, боязливо прятались за серые тучки.

Поднялась луна – большая и желтая, она сначала низко висела над городом, а потом поползла наверх и заняла подобающее ей место. Полнолуние. На улицах как-то по-особенному тревожно-тихо. Словно вымерло все или затаилось и прислушивается. Мир затих и прислушивается к шагам запоздалого прохожего, одиноко звучащим в ночной тишине, к скрипу деревьев, дремлющих в парке, к тиканью часов на стенке, к биению сердца, впервые забившемуся неровно, взволнованно и потерянно…