bannerbanner
Надежда
Надежда

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 7

Дуся подняв голову, посмотрела на Мехринисо,.


– Но ведь Вы моя мама опажон – ответила было Дуся, но под пристальным взглядом Мехринисо, опустив голову, побрела к Анне.


– Здравствуйте…тётя. Я со школы пришла – тихо сказала Дуся, подойдя ближе к Анне.


Анна будто ждала дочь, крепко обняв её, она произнесла.


– Здравствуй родная! Доченька моя.

ГЛАВА

Дуся безучастно стояла возле Анны и молча посмотрела на Мехринисо, та кивнула головой, поощряя девочку. После того, как все поели приготовленный в честь гостьи плов, правда вместо мяса, отварили яйца, но получилось очень вкусно, Мехринисо отвела Дусю в дом, сказав ей, что им надо серьёзно поговорить. Анна сидя на тапчане, напряжённо ждала конца разговора и очень волновалась. Через час Мехринисо и Дуся наконец вышли из дома и подошли к Анне, которая с нетерпением ждала их.


– Дуся готова ехать с Вами в Ленинград, домой. Только, если можно, уезжайте сегодня же. А лучше, прямо сейчас – сказала Мехринисо, с трудом сдерживая слёзы.


А Дуся стояла с каменным лицом и смотрела в землю.


– Спасибо Вам…и простите меня – еле проговорила Анна и взяла за руку дочь.


– Я пойду, соберу вещи Дуси – мрачно сказала Мехринисо и быстро вернулась в дом.


Саломат хола сидя на тапчане и наблюдая за ними, тихо плакала, вытирая концом платка, глаза.

Мархамат готовила ужин, перед этим, Саломат хола, попросила мужа Кодиржон акя узнать, когда отходит поезд до Ленинграда.


– Да ведь до вокзала ехать сколько. Может сама бы и сходила, а? Ну что я на своей деревяшке ковылять буду? Так до утра и прохожу. Поезжай сама жена – ответил Кодиржон акя.


 Саломат накинула на голову большой шёлковый платок, белый, в синюю полоску по краям, доставшийся ей ещё от матери и вышла из дома. Женщина вернулась часа через два, пока добралась на двух автобусах до вокзала, пока ждала эти самые автобусы, да потом ещё добиралась обратно до дома. В руках она держала два билета на поезд до Ленинграда, которые и протянула Анне.


– Поезд отходит завтра, поздно вечером, в одиннадцать часов. Так что Вы с Дусей поужинайте завтра пораньше, а я тесто поставлю на ночь, Вам лепёшек на дорогу испеку. Надо ещё картошку пожарить … – говорила она, потом обращаясь к мужу, произнесла.


– Отец. Вы бы у мясника мясо купили, ну что одну картошку то жарить на дорогу? Им ведь ехать долго.


Анна была в растерянности, держа в руках билеты, молодая женщина поверить не могла, что завтра она с дочерью уезжает домой.


– Теперь всё у нас с Дусенькой будет хорошо – тихо прошептала Анна и обращаясь к Саломат холе, спросила.


– Саломат хола. Сколько я Вам за два билета должна? Вы не думайте, у меня деньги есть, я ведь отпускные получила, когда в Ташкент уезжала.


 Саломат хола строго обвела Анну взглядом.


– Эх женщина. Да разве в деньгах счастье? Ты у нас сердце вырываешь, а ты сколько стоит… Эээххх! – выдохнула она и ушла в дом, где Мехринисо сидела с платьицем Дуси и прижав к лицу, плакала.


 Саломат хола на узбекском языке, стала ругать дочь, .


– Ты что? Хоронишь кого что ли? Вытри слёзы, Дуся жива, здорова, это счастье. А где она будет жить, какая разница, лишь бы счастливой была. Ведь не с чужим человеком едет девочка наша, с родной матерью. Её тоже понять нужно, думаешь ей легко? – говорила она.


– Зачем отец запрос на Дусю в облкомитет относил? Не надо было… – не переставая плакать проговорила Мехринисо.


– Не думала, что моя дочь такая жестокая. Такая эгоистка. Ух, чтоб тебя… – проворчала Саломат хола и ушла в другую комнату.


 Все сели ужинать, ели молча, даже не смотрели друг на друга. Так же молча все стали расходиться по своим делам. Кодиржон акя пошёл доделывать начатую обувку, которую утром рано собирались забрать, он зажёг керосиновую лампу под своим навесом и сел за работу. Саломат хола пошла ставить тесто, чтобы спозаранку испечь их в тандыре. Мехринисо собрала со стола и отнесла к очагу, где в казане была налита вода и уже согрелась, Мархамат принялась мыть в этом казане посуду. Анна сидела на тапчане, рядом с ней сидела Дуся, это ей Мехринисо наказала, чтобы девочка не отходила от своей матери, а Дуся всегда слушалась свою опажон. Опустив низко голову Дуся кулачком вытирала слёзки с пухлых щёк, а Анна…бедная женщина обняв дочь за плечи, тихо шептала ей о том, как сильно она её любит, напоминала сказки, которые рассказывала, когда укладывала спать… Дуся слушала и исподтишка  посматривала на Анну, морща лоб, пытаясь вспомнить сказку. Вдруг девочка напряглась и посмотрела прямо в глаза матери, её лицо просветлело и она радостно воскликнула.


– Я помню! Про колобка и змея горыныча…я помню, как ты меня гладила по голове и рассказывала, как лиса колобок съела.


Анна приподняла дочь и прижала к себе, из глаз текли слёзы радости, она не помня себя бормотала только.


– Солнышко моё! Радость моя! Доченька родная! Дусенька…вспомнила маму свою?


 Дуся нерешительно обняла Анну за шею и положила головку ей на плечо. Из окна комнаты на них смотрела вся заплаканная Мехринисо и улыбалась.


– Ну вот и хорошо…вот и славно – шептала тихо девушка.


 С вымазанными в тесте руками, возле очага стояла Саломат хола и кончиком платка, свисающего с головы, вытирала глаза от слёз. С работы пришёл Собиржон, сын Саломат хола и Кодиржон акя, он работал разнорабочим на заводе Октябрьской революции. Наконец закончив дело, домой зашёл и Кодиржон акя. Решили все вместе, просто попить чай. Эту ночь, Анна спала вместе с Дусей, крепко её обняв, а когда проснулась, то не увидела ни дочь, ни Мехринисо. Анна в панике выскочила во двор. Саломат хола пекла лепёшки в тандыре, Мархамат ставила самовар, подбрасывая в трубу кусочки спиленного дерева, уголь достать было сложно.


– А где Дуся и Мехринисо – с волнением спросила Анна.


 Саломат хола посмотрела на Анну и вытирая мокрый лоб от жаркого тандыра, громко сказала.


– Они в магазин пошли. Мехринисо захотела Дусе на дорогу конфет и печенья купить. Скоро вернуться, не волнуйся дочка. Умывайся, сейчас чай будем пить с горячими лепешками.


Анна свободно вздохнув, подошла к арыку, умыться. Когда все сели за стол, самовар наконец закипел и чай заварили, с магазина вернулись Мехринисо с Дусей. Со счастливой улыбкой, девочка села на тапчан и показала сладости, которые ей купила опажон.


– Вот вечером в поезд сядешь и поедешь далеко, далеко, там и поешь свои сладости и маму свою угостишь – гладя Дусю по голове, сказала Саломат хола.


 Часов в семь, пришёл с работы Собиржон, на ужин приготовили плов на дорожку, все быстро поужинали, надо было ехать на вокзал, последние автобусы ходили в восемь тридцать часов вечера, надо было успеть. Мехринисо вынесла большой узел, куда сложила вещи Дуси и поставила на тапчан. Саломат хола сложила шесть лепёшек на скатерть, рядом в алюминиевой кастрюле положила пожаренную картошку с кусочками мяса и в косушке плов.


– Ночью проголодаетесь, плов поедите. А картошка на завтра останется. Вот ещё в банке кислое молоко, с ним жажды не будет, ну и яблочек со своего сада – сказала она, всё заворачивая в скатерть.


 Бумажный пакет со сладостями, Дуся решила нести сама и не выпускала из рук. Собиржон должен был проводить Анну с дочерью, до вокзала.


– Ну что…давайте прощаться, не то на автобус опоздаете. Лучше на вокзале часик переждать – сказала Саломат хола, крепко обнимая Анну и Дусю, расцеловав их в обе щёчки.


 Мехринисо сдерживалась, чтобы не расплакаться.


– Анна, обещайте следующим летом приехать к нам с Дусей – взволнованно воскликнула девушка.


 Анна прижавшись к ней, сказала.


– Конечно родная моя. Куда ещё мы можем поехать, как не в родной для нас дом? Потом Мехринисо обняла Дусю и целуя её тихо ей говорила.


– Помни всё чему я тебя учила дочка. К чистоте и честности, доброте и меньше говорить, больше слушать – последнюю фразу вместе с ней сказала и Дуся.


И они обе рассмеялись. Дуся крепко обняла за шею Кодиржон акя и поцеловав его, сказала.


– Я так Вас люблю бобо.


 От чего у мужчины заблестели слёзы на глазах, но переборов себя, он сказал.


– Я тоже тебя люблю дочка.


Говорили они на узбекском языке. Очередь подошла и Мархамат прощаться.


– Кеное, желаю, чтобы у Вас родился хорошенький мальчик – сказала Дуся погладив немного выступивший животик невестки.


 Мархамат смутившись, поцеловала быстро Дусю, попрощалась с Анной и убежала в дом. Все вышли за калитку и помахивая на прощанье руками, смотрели вслед уходящей в темноту Дусе. Анна и Дуся тоже помахали руками в ответ и растворились в вечерней темноте улочек.

Собиржон проводил Анну и Дусю до самого вокзала, как наказал отец. Там парень попрощался с ними и успев на последний автобус доехал до Урды. А до дома ещё, ой как далеко. Автобусов не видно, Собиржон оглядываясь назад, пошёл пешком. Было совсем темно и ничего не видно.


– Что ж, так к раннему утру, сразу на работу и дойду – прошептал Собиржон, как услышал позади себя фырканье лошади.


 Парень обернулся и лишь успел чуть отойти в сторону, как перед ним возникла арба, запряжённая старой захудалой лошадкой.


– Собиржон? Ты что это так поздно здесь делаешь? – спросил пожилой мужчина, на узбекском языке, с тюбетейкой на голове и белым яхтаком, вместо рубашки.


– Ааа…это Вы Маматакя? Домой иду, автобусов нет, поздно уже. Гостей на вокзал проводил. За нашей Дусей мама из Ленинграда приезжала – отвечал Собиржон.


– Нашлась значит? Да, дела…а сколько Кодиржон ходил в облисполком? Сколько запросов оставлял? Надо же? Нашлась таки… А точно она, ну…мать Дуси? Ведь и ошибиться могли. А ты садись, вот на арбу садись, вместе то веселее будет ехать. Но! Но, давай! – восклицал, между разговором Маматака, сосед семьи Кодиржонакя из соседней махалли.


Собиржон дважды себя упрашивать не стал, подпрыгнув, он сел на край арбы и свесил ноги.


– Да нет, ошибки нет. Она и паспорт свой показала и метрику нашей Дуси. Даже старая фотокарточка Дуси есть у неё, где девочке года три наверное. Но узнать можно, по волосикам и глазкам. Мехринисо жалко, уж больно привязалась она к девочке – говорил Собиржон.


– Да…дела… А Мехринисо жалко, бедная. Ей бы замуж выйти, да своих детишек родить. Мать она была бы хорошей, да и хозяйка неплохая – говорил Маматакя.


– Ну Вы ведь знаете…у моей сестры глаза нет. А человек она прекрасный, сама доброта – ответил Собиржон.


– Знаю. А что? С лица воду не пить. Кому глаза сейчас нужны? – сказал Маматакя.


Проехав немного молча, Маматакя вдруг повернулся к Собиржону.


– Слушай, ведь в нашей махалле есть мужчина, ну ты его знаешь, Жура, он жену недавно потерял…умерла бедняжка. Так вот…у них двое малых детей осталось,


по – моему мальчик и девочка. Недавно я слышал, жену он ищет себе, детям мать. Он работает, они одни. Тяжело мужчине без женщины, да ещё с детьми. Может сказать ему про Мехринисо? А что? Девушка справная, руки, ноги целые. А что глаза нет…так не беда, не слепа же она совсем. Что скажешь, а Собиржон? – спрашивал Маматакя.


 Собиржон пожал плечами.


– Что я могу Вам ответить Маматакя? Конечно было бы хорошо. Вы поговорите с Журакя, если согласится, с отцом моим поговорите. Вы же друзья с ним – ответил парень.


Маматакя закивал головой.


– Ты прав. Откуда тебе знать… А что, благое дело. Детишкам мать будет, Журе жена и Мехринисо была бы довольна – пробормотал про себя Маматакя.


Наконец доехав до дома, Собиржон спрыгнул с арбы.


– Спасибо Вам Маматакя. Что бы я делал, если не встретил Вас? До сих пор шёл наверное. Может зайдёте, чайку б попили, а? – из вежливости спросил Собиржон.


– В другой раз сынок, поздно уже. Отцу скажи, я на днях к Вам загляну. Ну, ну давай, пошла! – ударив лошадку кнутом, громко сказал Маматакя, отъезжая.


 Было почти двенадцать ночи, когда Собиржон зашёл домой, на тапчане сидели родители.


– Ассалом аляйкум – поздоровался Собиржон с ними и присел рядом.


– Ва аляйкум ассалом. Садись сынок, ну как, отвёз их, посадил на поезд? – спросила Саломат хола.


– Да ойижон, отвёз. Не беспокойтесь, Анна опа сказала, что, как приедет в Ленинград, письмо напишет нам. Устал я, спать пойду. Хорошего Вам сна – сказал Собиржон, вставая с тапчана.


– И тебе хорошего отдыха сынок. Иди, ложись, поздно уже – ответил Кодиржон акя.


 Следующим вечером, Маматакя зашел к Журе, днём то тот работал. Мужчине было лет под сорок, когда жена вдруг заболела и внезапно умерла, оставив ему двоих маленьких детей. Девочке было одиннадцать лет, мальчику девять. Жура воевал, писал жене письма, она отвечала, парень мечтал о семейном счастье с женой, которую любил по –  своему. Вернулся, ну пожили они всего три с половиной года и тут такое. Что был за недуг, он так и не узнал, а тихо похоронил жену.


– Как поживаешь Жура? – садясь на тапчан, спросил Маматакя.


– Ассалому аляйкум Маматакя. Спасибо, живём помаленьку. Сами как? – спросил Жура, подавая мужчине пиалку горячего чая.


– Спасибо сынок, хорошо. Хм…я что зашёл то…жениться тебе надо Жура. Одному без жены тяжело. За детишками присмотр нужен.  – сказал Маматакя.


– Да на ком? У меня же дети – с удивлением и надеждой, спросил Жура.


– В соседней махалле девушка есть, дочь Кодиржонакя ну ты знаешь, сапожником работает. Правда…она в детстве один глаз потеряла, но добрая и работящая. Ну и что, что глаза нет? Тебе что, с её лица воду пить что ли? – тихо посматривая на реакцию Журы, сказал Маматакя.


 Тот с удивлением посмотрев на говорящего, ответил.


– Да какая девушка за мужчину с двумя детьми пойдет? Мне бы и вдова подошла. А то,что слепа на один глаз…так что ж, не по её вине это. Аллах так захотел. Если девушка согласна, то и я не против. И правда тяжело с двумя детьми – ответил Жура.


– Ну вот и хорошо, я завтра же с Кодиржоном поговорю, думаю он согласится. Пойду я, до завтра сынок – вставая с тапчана, сказал Маматакя, уходя со двора Журы.


 Не откладывая дело, Маматакя не стал дожидаться утра, Кодиржониакя сидел как всегда возле дома и чинил обувь, чем и зарабатывал. Присев рядом, Маматакя сразу задал ему вопрос.


– Замуж дочь отдашь Кодиржон? – спросил Маматакя.


 У мужчины от неожиданности и обувка из рук выпала.


– О чем это ты? Она же…слепа на один глаз – ответил Кодиржонакя.


 Потом, узнав, что мужчина который просит Мехринисо, вдовец и у него двое детей, обещал подумать и поговорить с дочерью.


Тем временем, Анна с Дусей сели на свои места, обозначенные в билетах. Вагон был плацкартным, людей было много, заняв одну полку, Анна с дочерью расположились, придвинув сумку с едой ближе. Видимо поужинали сытно, есть им не хотелось, Дуся только печенье поела и положила в рот конфетку. Поезд ехал с небольшими остановками на станциях, Анна старалась не отходить от дочери и когда нужен был кипяток из титана, она просила кого-нибудь принести. Ехали несколько дней, не осталось ни плова, ни картошки с мясом, ни кислого молока, положенные Саломат хола для них и даже конфеты и печенья кончились, а ехать ещё целых два дня. На небольшой станции, прямо на платформе, бабульки продавали пирожки и блины с картошкой, Анна наказав Дусе, чтобы та не двигалась со своего места, вышла из вагона, чтобы купить на дорогу пирожков и блинов. Когда молодая женщина вернулась, Дуси на месте не оказалось. У Анны внутри будто всё оборвалось. Она положила свёрток с едой на сумку и побежала искать дочь. Анна спрашивая у сидевших пассажиров о дочери, прошла весь свой вагон, Дуси нигде не было. Анна запаниковала.


– Господи! Где же она? – бормотала себе под нос Анна и уже громко стала кричать. – Дуся! Ну где ты? Дусенька!

Анна металась по вагону, потом выскочила из него на платформу, едва заскочив обратно, чуть не опоздав, поезд тронулся с места и начал набирать скорость. Анна была в отчаянье, она побежала в соседний вагон, откуда раздавалась игра на гитаре и пение молодых людей. Дуся стояла облокотившись о стойку плацкартного места и качая головой внимательно слушала Марсельезу. Увидев дочь, Анна беспомощно села на свободное место и не отрываясь смотрела на Дусю. Вдруг молодая женщина истерично рассмеялась, чем привлекла удивлённые взгляды пассажиров. Анна огляделась и извинившись, медленно поднялась и подошла к дочери.


– Дусенька! Что же ты делаешь доченька? Я ведь чуть с ума не сошла. Идём обратно в наш вагон – беря за руку Дусю, сказала Анна.


 Дуся нехотя, но молча подчинилась и пошла следом за Анной.


– Ты наверное голодная, пойдём я накормлю тебя. Ты пирожки любишь? А блины с картошкой? Я купила и то и другое – не умолкая, говорила Анна.


 Её трясло от перенесённого волнения. Сев на своё место, Анна развернула бумагу, в которую ей завернули пирожки и блины и взяв один пирожок, протянула Дусе. Девочка с удовольствием его съела и вопросительного посмотрела на Анну. Та улыбнувшись, дала ей блинчик с картошкой, Дуся быстро съела и его и начала икать. Анна наконец улыбнулась и попросила соседа, молодого парня, принести для неё кипяток. Тот послушно встал и пошёл в конец вагона, потом быстро вернулся с алюминиевой кружкой, зажав ручку кружки рукавом свитера, потому что она нагрелась. Поставив кружку на столик, паренёк сел на своё место, напротив Анны и Дуси.


– Кипяток горячий, сейчас немного остынет и попьешь. Хорошо Дусенька? – ласково сказала Анна, надкусывая и сама пирожок, потому что проголодалась очень.


 О чём говорить с матерью, Дуся не знала, ведь эта тётя по сути была для неё совсем не знакома. То ли дело Мехринисо. С ней Дуся могла говорить обо всём. Мехринисо читала ей старую, потрёпанную книжку, про великана Гулливера и маленьких человечков. Мехринисо её нежно щекотала и приговаривала.


– Ты моя принцесса. Я тебя очень люблю.


 На что Дуся хохотала и отвечала.


– А я люблю тебя больше, больше.


 Потом они катались по полу и вместе долго смеялись. Дуся задумалась.


– Ну почему надо было уезжать и оставлять так далеко бобожон, бувижон и опажон? Ещё кеное и брата Собиржона…почему?


Вдруг Дуся заплакала, Анна посмотрев на неё, испугалась.


– Что с тобой доченька? У тебя что-то болит родная? – взволнованно спросила она.


 Дуся подняла заплаканные глаза и буквально выкрикнула.


– Я домой хочу, к опажон!


 Анна даже испугалась, она крепко обняла дочь и прижала к себе.


– Я твоя опажон Дусенька. Ты ведь уже большая девочка, должна понимать, что я твоя мама. Когда я ушла на фронт, чтобы бить фашистов, чтобы защитить тебя, ты осталась с бабушкой. Потом она заболела и умерла, а тебя привезли в Ташкент, где ты жила долго, долго, пока я тебя не нашла. Доченька, родная моя, я ведь живу только ради тебя. Неужели ты меня совсем не помнишь? – возбуждённо шептала Анна.


 Дуся перестала плакать и внимательно посмотрела на Анну, женщина с надеждой смотрела на неё.


– Ну? Дусенька? Помнишь, я тебя кашкой кормила, а потом мы с твоим папой и с тобой в парк ходили, кататься на каруселях. Потом мороженое ели, помнишь? – более спокойно спросила Анна.


 Дуся кивала головой, перестав плакать, потом вдруг прижалась к Анне и впервые назвала её мамой.


– Мама…я помню. Да, помню карусели и мороженое, оно сладкое и холодное. Папу не помню, совсем не помню – проговорила Дуся.


 Анна засмеялась и прижавшись к дочери, подумала.


– Ну наконец-то. Мамой меня назвала.


 А вслух произнесла.


– Ты совсем маленькая была, вот и забыла. А тётю Марию помнишь? Василька и Ивана, помнишь? Они тебя приютили, когда поезд бомбили, на котором ты ехала с остальными детьми в Ташкент.


Дуся покачала головой.


– Нет, не помню. Тебя только помню, ты сказки мне рассказывала и кашей кормила. А бабушка....конфеты мне давала…– стараясь вспомнить, морща лобик, тихо говорила Дуся.


Анна решила сойти на станции и вместе с Дусей навестить Марию и её сыновей. Только на станции, где жила Мария с сыновьями, поезд остановился поздней ночью, но Анна не отказалась от своего желания и вышла из поезда. Идти было темно, дороги почти не видно, лишь силуэты домов виднелись вдали и мерцали скупо огоньки.


– Мама, мне страшно и холодно. Куда мы идём? – спросила Дуся.


 Анна сняла с себя кофту и укутала ею Дусю.


– Здесь недалеко, вспомни, ты же тоже вот так ночью одна шла, тебя собака потом нашла, Дуся. Помнишь? Ааа…вот и дом Марии, мы дошли наконец. – обрадовано сказала Анна, не дождавшись ответа дочери.


Войдя в открытую калитку, Анна вместе с Дусей подошла к тёмному дому.


– По – моему этот дом, если я не ошибаюсь… – пробормотала Анна и тихо постучала в дверь.


 Но в доме стояла тишина и было темно, никто не отвечал. Анна постучала ещё раз и на этот раз постучала громче и не в дверь, а в окно. Зажёгся тусклый свет и из-за открывшейся двери, Анна услышала голос Марии.


– Кто там? Кому не спиться в такую позднь…


– Мария, это я Анна, я…хотела проведать Вас. Я с Дусей – ответила Анна, подходя ближе к двери и показываясь Марии.


– Анна! Господи, откуда это Вы так поздно? Заходите в дом…Дуся? Девочка моя. Дусенька! – вдруг увидев Дусю, воскликнула Мария и приподняв девочку, крепко обняла её.


 Все прошли в дом и сели на скамью, за стол.


– Нашла значит дочь свою… Откуда же Вы так поздно? Неужели из Ташкента? – спрашивала Мария.


– Нашла Мария. Помните Дусю? Вот она какая стала, выросла совсем – ответила Анна.


– А я Вас помню. И Василька тоже помню – вдруг сказала Дуся.


Мария и Анна переглянулись и с удивлением посмотрели на Дусю.


– Правда? А я тебя и не забывала. И Василёк тоже и Ивашка. Все тебя помним – радостно сказала Мария.


 Потом тихо, обращаясь к Анне, сказала.


– Дети запоминают стрессовые ситуацию, Дуся тогда была напугана очень. Ой, что это я сижу? Вы с дороги, есть наверное хотите. Я сейчас, у меня в печке и картошечка ещё горяченькая стоит и молоко есть, даже хлеб есть, я сейчас.... – захлопотав, говорила Мария.


– Простите нас, побеспокоили мы Вас, только не смогла я мимо Вас проехать. Захотелось, чтобы Дуся увидела своих спасителей – чувствуя неловкость за ночной визит, сказала Анна.


– Да что ты Анна? Какие беспокойства? Да и не спасали мы никого, Дуся ведь сама пришла, её тогда наша собака Дуся привела. Вот такие дела – ответила Мария, ставя на стол горячую ещё в горшочке картошку, посыпанную зеленью и лучком и политую маслом, налила из крынки молока и нарезала два куска хлеба.


Дуся и правда была очень голодная, но она ещё очень устала и хотела спать. Поэтому так с куском хлеба в одной руке, с откусанной картошкой в другой, положив голову на стол, девочка уснула, пока Анна рассказывала Марии, как нашла Дусю в Ташкенте.


– Добрейшие люди там Мария. И Дуся к ним очень привязалась. Я может быть и осталась бы там…но поняла, если останусь, Дуся меня никогда не признает матерью. Было тяжело уезжать и дочери и тем, у кого она прожила семь лет, но я не могла поступить иначе – говорила Анна.


– Да…дела. Что война проклятая с людьми то делала. Ой, а Дуся то уснула. Я положу её на кровать, где ты в прошлый раз спала, рядом ляжешь с дочерью. А я на лавку постелю себе, она широкая – поднимая Дусю и унося в другую комнату, говорила Мария.


– Стеснили мы Вас. Вы уж простите – виновато сказала Анна.


– Глупости не говори. Ешь давай, а потом ложись, отдыхай – ответила Мария.

Утром Анна проснулась позже обычного, видимо устала очень, перенервничала, да и какой сон в поезде, в душном вагоне. Её разбудил голос Дуси, она громко рассказывала Васильку, как приехала из Ташкента к ним, как помнит их и что умеет говорить по – узбекски. Лёжа в постели, Анна потянулась и улыбнулась, на душе было спокойно. А Дуся мирно сидела за столом и болтала с Васильком, был воскресный день, в школу идти не надо было, Дусе мальчуган был рад, отвечал ей, что помнит её, когда она к ним пришла и его маму мамой назвала.


– Помнишь, ты фашиста с автоматом испугалась и выскочила из комнаты к моей мамке и назвала её мама? Я помню, ещё спросил, почему ты мою маму мамкой называешь, а Ивашка меня тогда ударил и велел молчать – рассказывал мальчуган.


 Анна вышла во двор, чтобы умыться из висевшего на дереве умывальника, шёл дождь, грязь липла к подошве. Анна поднялась на маленькое крыльцо и попыталась снять грязь с обувки, вытирая ноги об ступеньку. Мария накрыла на стол, вскипятив молоко. Детям она накрошила хлеба в миски и сверху налила молоко. Ивана дома не было, парень поздно приходил с кузницы и рано уходил на работу. Поздоровавшись с Марией, Анна села за стол на скамейку.

На страницу:
3 из 7