Риф

– Я не знаю, насколько это уместно, – сказала она, – но вы писали в письме, что говорили с Адамом про Колумбию. И про Гарина.

– Ой, да, да, конечно, – он стал хлопать себя по карманам. – Пойдемте, я должен вам показать.

Они зашли в гараж, в раздевалку, мистер Уэллек открыл шкафчик, достал рюкзак и извлек из него папку. Они сели за пластиковый столик в столовке. Мистер Уэллек выложил бумаги и разложил их так, чтобы Ли могла прочесть. Она пробежалась глазами по заголовкам – это были распечатки каких-то очень старых статей.

– Что это?

– Это статьи из газеты «Лексингтон сегодня» за 70-й год. Про семью Гарина. Я думаю, вам будет интересно.

– Господи, – Ли разглядывала заголовки, – где вы их откопали?

Мистер Уэллек грустно улыбнулся.

– Ну, мне нужно было как-то устаканить все это в голове. Как-то прожить. Первое время, когда Адама не стало, я просто не знал, как быть. Я хотел знать – как так вышло? И, в общем, начал копать. Адам, пока лежал в клинике, без конца про Гарина говорил, рассказывал всем, что профессор скоро придет за ним и заберет его, и все будет как раньше. Врачи заверяли меня, что он не в себе, у него галлюцинации. Он по ночам разговаривал сам с собой, с Гариным в своей голове. Тогда мне казалось, что это просто наркота и его вылечат. А потом, когда все уже случилось, я стал думать иначе. Мне стало интересно, кто такой этот Гарин и как он смог превратить моего сына в… – мистер Уэллек запнулся, вздохнул. – И, в общем, я начал искать, и выяснилось, что про этого гондона почти ничего нигде нет. И это первое, что меня удивило. Я даже частных детективов нанимал – и они возвращались с какими-то крохами. Но один – последний – был хорош, и он нашел вот это, – мистер Уэллек выбрал один из листов и протянул Ли. – Так я узнал про детство Гарина. Его отец пропал без вести в 70-м году после ДТП на дороге. При очень странных обстоятельствах. Настолько странных, что о нем даже в газетах написали, – он в воздухе руками изобразил заголовок. – «Таинственное исчезновение русского». Я вообще случайно об этом узнал – копался в архивах прессы штата Миссури за семидесятый год. Вот, даже копии сделал, качество не очень, там ксерокс был старый, засвечивал все, но текст вполне читаемый. Если кратко, отец Гарина был главой русской диаспоры в Лексингтоне, считался образцом добродетели. И тут такое дело: возвращается он домой из соседнего города, и на дорогу прямо ему под машину выскакивает олень, – бог знает, как он там оказался, оленей в тех местах отродясь не видели, – ну и, в общем, авария, все дела, машину заносит, и в кювет. Кто-то из местных проезжал мимо, увидел сбитого оленя в луже крови и тормозной след на асфальте. Вызвали копов, те приехали, осмотрели место – а там никого, машина пустая. Ни крови, ни следов вокруг. Он просто испарился. А это же семидесятые, понимаете? Везде потом писали, что его пришельцы забрали, – мистер Уэллек ткнул пальцем в одну из статей. – Сразу куча свидетелей мутных, которые, типа, видели огоньки в небе над дорогой и все такое. Но даже не это самое интересное. В паре миль на юг от аварии копы подобрали у дороги ребенка – нашего Юру Гарина, ему тогда тринадцать было. Или двенадцать, я не помню, надо уточнить, посчитать. Оказалось, папаша наорал на него и в качестве наказания высадил из машины прямо на дороге и заставил пешком идти домой по обочине: «чтоб подумал над своим поведением». У меня нет точных данных, но, судя по всему, такие методы воспитания были в их семье нормой, – мистер Уэллек осекся. – Вы в порядке? Вы как-то побледнели.

– Нет, – Ли покачала головой, – то есть да, в порядке. Продолжайте, я слушаю.

– Короче, именно в тот день все пошло не по плану: папаша выкинул его из машины, а сам через пару миль поймал на капот оленя. И с тех пор его никто не видел. А искали прям всем городом, всей диаспорой. Фото во всех газетах, на каждом столбе, – махнул рукой, – все бесполезно. Тело так и не нашли, даже следов не было на месте аварии, ни крови, ничего. Отсюда и пошли все эти теории о пришельцах. Типа, только они так чисто работают. Но это, конечно, все лирика, потому что потом выяснилось, что Гарин-старший был порядочной сволочью и был должен денег каждому второму жителю города. И я сейчас почти не преувеличиваю. Там сумма долга невероятная какая-то, если верить газетам. Я думаю, что тогда у него, – у нашего Гарина, – и возникла эта страсть; или нет, «страсть», наверно, не совсем то слово, – мистер Уэллек почесал затылок. – Фиксация, вот. Фиксация на стирании былого. На забвении. Говорят, когда в газетах стали появляться статьи о Гарине-старшем, о том, что он игрок и мошенник и, скорее всего, просто сбежал из города из-за чудовищных долгов, наш маленький Гарин-сын разъезжал по городу на велосипеде, от киоска к киоску, скупал газеты со статьями об отце. Скупал, увозил за город и там сжигал. Денег у него почти не было, скупить все он, конечно же, не мог, поэтому очень быстро придумал новый способ – подходил к киоску, листал газету и по-тихому извлекал из нее страницу с порочащей отца статьей. На этом его и поймали в первый раз. Продавец схватил его за руку, вызвал копов, те составили протокол, но пацана отпустили – из жалости. Подумаешь – газеты портил! На преступление века никак не тянет. Потом он понял, что выдергивать каждую статью отдельно – это неэффективно, и подошел к проблеме более радикально. Летом 1971 года в течение двух недель в центре города загорелись сразу несколько газетных киосков. Гарина-младшего снова поймали, и вот тут, мне кажется, впервые проявился его главный талант – умение забалтывать, очаровывать людей своими речами. Тринадцатилетнему шкету грозили большие проблемы – порча имущества, причинение вреда здоровью, но, – мистер Уэллек поднял палец, – он умудрился избежать наказания, он был настолько красноречив на суде, так мастерски давил на жалость, что довел судью до слез. Вот здесь об этом есть, посмотри, – он пододвинул к ней одну из ксерокопий. – Все, с кем он учился или просто дружил, отмечали именно этот его талант: то, как легко и играючи он умел убалтывать людей и иногда вынуждал их совершать совершенно дурацкие поступки – например, заставлял кого-нибудь лизнуть металлический столб на морозе или сунуть лампочку в рот; и потом хохотал, наблюдая за результатом. Один из его институтских друзей вспомнил, как они пьяные в хлам возвращались с вечеринки. Гарин был за рулем и с трудом видел дорогу, настолько был бухой. Их остановили копы, и Гарин умудрился уговорить офицера отпустить их. Им даже штраф не выписали. Ну и ты понимаешь, что может случиться, если человек с таким редким талантом ударяется в религию. Он женился в двадцать, на дочке каких-то миссионеров – о ней я почти ничего не смог найти; опять же, наш профессор чертовски хорош в стирании следов, затертых, замыленных мест в его прошлом больше, чем… чем… – тут мистер Уэллек, кажется, хотел привести какое-нибудь оригинальное сравнение, но в голову ничего не пришло, и он раздраженно фыркнул, – ну, в общем, сплошные белые пятна. Но мне удалось выяснить, что отец этой его жены, о которой нам почти ничего не известно, был какой-то важной птицей в совете ЛИЛ, Летнего института лингвистики, и на последнем курсе университета, в 1979 году, сирота Гарин впервые в качестве миссионера отправился в Микронезию, изучать язык племени кахахаси и учить их слову Божьему. И с этого момента, я полагаю, ты уже более-менее знаешь, что было дальше.

Пока мистер Уэллек рассказывал, Ли перебирала ксерокопии статей – пыталась как-то осмыслить новую информацию. В стопке была черно-белая фотография с места аварии и исчезновения отца Гарина – нечеткая, зернистая, но оленьи рога в свете фар полицейской машины были отлично видны.

– На каком шоссе это произошло? – спросила она.

Мистер Уэллек посмотрел на фото.

– Эм-м-м, сейчас скажу. На шестьдесят третьем.

Таня

На следующий день после возвращения из «Чащи» Таня заметила, что за ней следят – или, точнее, ходят по пятам. За ней и раньше ходили, но в этот раз все было иначе – какие-то люди преследовали ее повсюду и даже не пытались вести себя скрытно; заходили за ней в магазины, садились за соседний столик в кафе и стояли рядом на автобусных остановках и постоянно снимали ее на телефоны – причем вели себя при этом нагло и вызывающе, и когда она спрашивала, что им нужно, они лишь ухмылялись и отвечали:

– Ничего, мы просто гуляем, погода замечательная, правда?

– А не могли бы вы перестать меня снимать?

– А мы вас не снимаем, – сказал один из них, подросток с желтыми зубами и большими, хрящеватыми ушами, похожими на разваренное тесто для пельменей; сказал и тут же и прыснул – ему, похоже, ужасно нравилось преследовать ее. – Мы снимаем стену за вами.

Таня взяла вещи и пересела за другой столик, и подростки тоже пересели поближе к ней и, хихикая, снова направили на нее камеры.

То же самое было позже в супермаркете, тот же подросток с ушами-пельменями подошел к ней в упор и, включив камеру, стал комментировать все ее действия:

– Выбирает сухари марки «К чаю», взяла с корицей, а, нет, передумала, положила назад. Обернулась, смотрит на меня, вся такая недовольная.

И когда она просила его отойти, он, наслаждаясь собственной подлостью, продолжал убеждать ее, что просто стоит здесь и никого не трогает, и если ей так надо, то пусть сама отойдет от него подальше, у нас свободная страна, где хочу там и стою, понятно? Он откровенно провоцировал ее на агрессию. Это было тревожно и неприятно, но Таня вполне понимала, что происходит; Ольга Портная предупреждала ее об этом, за ней самой, говорила она, ходят уже давно, это обычный для Гарина метод – отравлять жизнь тем, кого он считает врагами. Каждого, кто мог представлять хоть малейшую опасностью для «Чащи», Гарин сразу брал в оборот, нанимал гопников; нападение или запугивание – его главные инструменты; и они работали – почти все свидетели и жертвы, пожив неделю под давлением и наглой слежкой гаринских гопников, очень быстро отказывались от своих слов и просили Портную больше никогда им не писать и не звонить.

У Тани и Леры с Ольгой был секретный, защищенный чат, в котором они обсуждали проблемы и планы.

Ольга: Что ж, теперь они и за вас взялись. Мне жаль, но придется запастись терпением. Дальше будут звонки в дверь и по телефону. Ложные вызовы на ваш адрес. Надписи в подъездах. Это все я уже проходила. Гаринские зондеркоманды довольно предсказуемы. Самое обидное, что ничего не докажешь, они отравляют жизнь такими способами, что привлечь к ответственности невозможно.

Таня::((((((И что делать?

Ольга: Главное – не сдавайте назад.

Таня: Об этом не беспокойся. Дойдем до конца (и далее – эмодзи: решительно сжатый кулак).

Ольга: Хорошо.

Таня: Знаешь, я вчера видела его. И говорила с ним.

Ольга: С кем?

Таня: С Гариным (Таня кратко описала Ольге о свои приключения в «Чаще») Он предложил сделать с ним интервью, я думаю согласиться (задумчивый эмодзи).

Ольга: Согласиться на что?

Таня: Ну на съемки. Он сказал, что хочет посотрудничать. По-моему, это шанс (эмодзи – женщина, пожимающая плечами).

Ольга: Нет.

Таня: Почему?

Ольга: Именно потому, что он сам это предложил. Встреча будет на его территории и по его правилам, сечешь? Он уверен, что перехитрит тебя – и он прав. Если ты просто приедешь – получишь показуху. Он знает все твои вопросы заранее – потому что их легко предсказать. Он хочет использовать тебя, и все. Это ловушка.

Таня задумчиво смотрела в окно, у подъезда была припаркована машина, она знала, что там сидят гаринцы. И еще она знала, что Ольга права – нельзя просто так ехать в «Чащу», им нужен козырь. Она снова открыла чат.

Таня: Тогда нам нужен план, как заставить его нервничать и проговориться (задумчивый эмодзи). Нужно сломать его правила (снова – решительно сжатый кулак).

Ольга: Я вся внимание.

Таня: Дай мне пару часов, я придумаю.

Таня закрыла чат и открыла соседний – с Лерой. Начала писать, но тут же стерла сообщение. Пару дней назад Лера улетела на Камчатку. Она уже второй месяц металась между Москвой и Владивостоком, просадила кучу денег на авиабилеты, ее работа висела на волоске – и вот ей снова пришлось возвращаться, в этот раз надолго, минимум на месяц.

– Обещай, что ничего не будешь делать, пока я не вернусь, – сказала она, когда прощались в аэропорту.

Таня пообещала. Но теперь понимала, что обещание придется нарушить. «Прости, я не могу ждать тебя целый месяц». У нее появился план, и сначала она хотела обсудить его с сестрой, но испугалась – знала, что Лера начнет отговаривать и в итоге отговорит.

– Это хороший план, – сказала она вслух, словно пыталась убедить саму себя. – Ну ладно, не такой уж и хороший. Но другого все равно нет, а тебя не будет еще целый месяц.

Таня закрыла чат с Лерой и открыла список контактов. Нашла номер Ильи, набрала.

– Алло, Илья, привет, это Таня, – сказала она и тут же поморщилась, понимая, как глупо это прозвучало; конечно же он знает, кто звонит, у него есть ее номер. – Помнишь, ты спрашивал, нужна ли мне помощь? Так вот – да, нужна. И, скорее всего, тебе это не понравится.

Илья нервно посмеялся.

– Что именно нужно?

Она тяжело вздохнула.

– Это прозвучит странно, но: помнишь, ты играл мента в «Человеке из Подольска»?

Ли

В конце 2010 года Марта Шульц пережила инсульт; последствия были весьма серьезны, у нее возникли проблемы с мелкой моторикой и памятью; левая рука теперь двигалась гораздо хуже, – что было проблемой, ведь Марта была левшой, – а кожа на левой части лица как-то съехала вниз, словно оплавившийся свечной парафин. Ее физическое состояние тут же сказалось на работе фонда – раньше она часами сидела в своем кабинете, принимала пациентов, перебирала бумаги, отвечала на звонки и уезжала куда-то на переговоры; теперь же за время ее отсутствия весь кабинет уже был забит счетами, договорам, сметами и историями болезни, оба телефона на ее столе дребезжали каждые две минуты; а пациенты приходили на сеансы и с растерянностью смотрели на Ли, которой приходилось объяснять им, что доктор Шульц больше не может работать.

– Мы найдем замену, не переживайте, – говорила она, хотя и видела в глазах каждого пациента страх и понимала, что они чувствуют; сменить терапевта в самом разгаре курса – это огромный стресс.

Джун, впрочем, не впадала в панику – она тут же постаралась взять все в свои руки, хотя сначала было довольно тяжело.

– Я как будто жонглирую десятком задач одновременно, и, если упускаю одну из них, она тут же больно падает мне на голову, – говорила она, сидя в кресле Марты, в ее кабинете. – Но ничего – прорвемся.

Самой насущной проблемой, конечно, было распределить пациентов Марты. Их было девять, и первое время Джун не слезала с телефонов, иногда звонила в два места одновременно и разговаривала сразу с двумя людьми, держа одну трубку у левого уха, другую у правого. Ли смотрела на нее с восхищением – совершенно не могла понять, как ей такое удается. Затем – как будто этих проблем было недостаточно – случилась еще одна: мужчина, который числился у них «расследователем», узнав о том, что Марта больше не хозяйничает в фонде, решил, что это знак, и объявил, что тоже решил уйти на пенсию, и теперь некому было пополнять досье ПОЛК.

– Ли, дорогая, пожалуйста, – Джун говорила, не поднимая головы от разбросанных на столе бумаг, – прошу тебя, реши как-нибудь эту проблему, а? А то у меня сейчас голова лопнет.

Ли понятия не имела, как и где нужно искать человека, который мог бы выполнять работу подобного рода – ездить в командировки и дистанционно собирать профайлы на лидеров культов. Она обратилась в агентство, и ей предложили несколько кандидатов. Бывший сотрудник отдела убийств полиции Чапел-Хилла Эдвард Шеннон («можно просто Эдди») при первой встрече не произвел на нее особого впечатления. Сказать по правде, он вообще не очень-то был похож на бывшего оперативника – какой-то весь пухлый, полноватый, круглая голова, маленькие ушки, – он был похож на второстепенного персонажа из фильма ужасов; того, которого обычно убивают первым; но, поработав с ним всего неделю, Ли быстро поняла, насколько обманчива была его внешность. Он был настоящим профи, и даже его комичная внешность была скорее преимуществом для детективной работы – при взгляде на него никому бы и в голову не пришло, что за плечами этого мужичонки двадцать лет оперативной работы в отделе убийств.

Их первой целью был какой-то бизнес-тренер из Огайо, который заманивал людей на курсы «человеческого дизайна» (что бы это ни значило) и обещал научить управлять «денежной энергией»; люди легко велись на это, и популярность тренера росла, поэтому фонд борьбы с культами и обратил на него внимание. Затем было несколько секс-сект, на которые женщин заманивали обещаниями «научить управлять мужчинами силой внутренних чакр» – эти последние были особенно популярны, хотя Ли не могла понять почему. Видимо, дух времени. Девяностые были временем «Гербалайфа», сетевого маркетинга и прочих пирамидальных структур. А в нулевые и десятые, если верить статистике Джун, резко выросло количество культов, замаскированных под бизнес- или секс-тренинги.

Через полгода Ли уже так хорошо справлялась со сбором данных и поиском свидетелей, что даже Эдди признал в ней равную. Это странно, но ей действительно понравилось выслеживать потенциально опасных социопатов и заносить их в досье, в этом было что-то от нуарного детектива. И боже мой, как же много их было – самодовольных харизматиков и самозваных Иисусов, настоящая эпидемия. Культы всех цветов и форм: неоязыческие, сатанинские, христианские, псевдохристианские, псевдонаучные, псевдопсихологические, астрологические, восточные, коммерческие, синкретические, спиритические, уфологические, оккультно-мистические, политические. Ли конечно же понимала, насколько опасной может быть подобная деятельность, – за время работы в доме Тесея она прочла несколько книг по теме – в частности, изучила биографии Джима Джонса и Джона Африки – и знала, как деструктивные культы обычно расправляются с теми, кто лезет в их дела и копает под них, поэтому стала ходить в спортзал – на бокс и айкидо; плюс – купила «Глок» и каждую субботу заглядывала в тир, отстреливала несколько обойм.

Однажды на нее напали; подкараулили возле дома. Их было двое, одному она сломала руку, второму – нос. Связала обоих шнурками и дождалась полиции. История об этом попала в местную газету, через неделю ей позвонил репортер и попросил об интервью. Ли смутилась – интервью? У меня? Нет, спасибо.

Еще спустя неделю Эдди показал ей газету с ее фото и заголовком «Охотница за культами». Ее отказ от интервью репортера не остановил, и он просто додумал то, чего не знал, – в итоге получилась довольно бодрая отсебятина. Ли поворчала немного и забыла.

Спустя еще полгода Эдди принес в дом Тесея комикс.

– Ты не поверишь! Местное комикс-издательство нарисовало комикс. Про нас!

– М-м, что?

– Комикс! Смотри, – он показал обложку с огромными буквами LEE THE CULT HUNTER.

– Замечательно, – пробормотала Ли. – Какая у меня там суперспособность?

– Надирать задницы.

– Неплохо.

– Да, но не это главное. У тебя есть помощник Эдди.

– Ого, тебя тоже не забыли.

– Ну как сказать. В этом комиксе я – лабрадор.

– В смысле?

– Ну, пес.

– Черт, Эдди, мне жаль. Хочешь, я надеру задницу автору?

Он засмеялся, махнул рукой.

– Да брось ты, если бы я по утрам в зеркале вместо вот этого, – он показал на свое лицо – видел лабрадора, я был бы только рад. К тому же Эдди – не простой лабрадор, он волшебный.

– Серьезно?

– Еще как. Своим лаем он умеет запускать время вспять.

Ли взяла у него комикс. Минуту разглядывала огромные буквы THE CULT HUNTER, под ними была женщина в ярко-оранжевом костюме, явно срисованная с актрисы Линды Гамильтон и совершенно непохожая на саму Ли.

– А почему костюм оранжевый?

– Не знаю. А что? Красивый же цвет, не?

Рядом с героиней стоял лабрадор. Ли вздохнула.

– Волшебный лабрадор, значит.

– Ага, который может управлять временем.

Она пролистала комикс.

– Ненавижу истории о путешествиях во времени.

– Почему?

– Потому что любой сюжет о путешествии во времени и исправлении прошлого – это мошенничество и обман читателя.

* * *

Последние два дня Джун вела себя необычно – стоило Ли зайти в комнату, она тут же смущенно отводила взгляд. В конце концов, в очередной раз столкнувшись с Джун на кухне, Ли прямо спросила:

– Джун, дорогая, что случилось?

Джун испуганно посмотрела на нее и повторила:

– Ничего. А что случилось?

– Это я у тебя спрашиваю, что случилось. В последнее время ты как будто боишься смотреть на меня.

– Я? Нет, – она покачала головой, – вовсе нет.

– Неужели? – Ли достала из холодильника банку колы, подошла к столу, села напротив Джун, склонила голову набок. – Тебя кто-то обидел?

– Нет.

– Тогда что с тобой?

– Со мной все отлично.

– Джун, я же вижу…

– Я облажалась, – вдруг сказала Джун, и Ли осеклась. – По-крупному. Мы можем потерять дом Тесея.

Повисла пауза. Ли открыла банку – пшшш – и сделала глоток. Ей нужно было время осмыслить новость.

На кухне появился Эдди, открыл холодильник, хотел что-то спросить, но по лицам Ли и Джун понял, что сейчас не лучшее время, и осторожно вышел.

– А если поподробней? – наконец спросила Ли.

Джун вздохнула.

– Ты когда-нибудь слышала про CAN? Нет? Ну, понятно, это еще до тебя было. Cult Awareness Network – это была важная некоммерческая организация, очень похожая на нашу. Много лет они занимались информированием и поддержкой нуждающихся – жертв культов и их родственников. Были как мы. У них была горячая линия с психологами и центры помощи. В 1996 году они обанкротились, и их название, логотип и телефонный номер выкупили юристы Церкви сайентологии. Но даже не это самое страшное – в руки сайентологам попали также и архивы. – Джун вздохнула. – В конце 96 года люди звонили по телефону доверия CAN, и им отвечал добрый, приветливый голос, но это не был голос психолога, это был голос вербовщика. Один из самых важных фондов, противостоящих культам, превратился в филиал сайентологического центра. Волк в овечьей шкуре.

– Ужасно.

– Да, ужасно, и самое ужасное, что мы сейчас находимся в шаге от того, чтобы повторить судьбу CAN! С тех пор как Марта отошла от дел, фонд разваливается, нам не хватает волонтеров, психологов, телефонов горячей линии. Ничего не хватает. Я не справляюсь.

Ли впервые видела Джун в таком состоянии – измотанную, уставшую, почти готовую сдаться.

– Я не хочу все это потерять, – она зажмурилась, массировала переносицу, – слишком много сил вложено.

– Джун, ты прекрасно справляешься, о чем ты…

– Я накосячила, – Джун посмотрела Ли в глаза. – Я накосячила и не знаю, как сказать об этом Марте, – она протянула Ли несколько скрепленных степлером листов. Ли пробежалась по строчкам глазами – какой-то договор на услуги.

– Что это?

– У нас закончился договор с одним из фондов на обслуживание горячей линии. Это случилось как раз когда Марта слегла и не могла контролировать процесс. Мне пришлось импровизировать, и я нарвалась на каких-то вроде бы клевых ребят, которые обещали все наладить. Мы подписали договор, – она снова вздохнула, слова давались ей очень тяжело. – Я должна была их проверить. Ну, точнее, раньше этим занимался тот парень, который был до Эдди. Наш расследователь, юрист. Но он тоже ушел, и я была одна, и я… в общем, я лоханулась.

Ли смотрела на договор и начинала догадываться, к чему ведет Джун.

– Они как-то связаны с сайентологами, да?

Джун кивнула.

– Да, я подписала договор с фирмой-фантомом. Это их обычная тактика, и я прекрасно знала, что они так делают. Внедряют своих людей в фонды вроде наших и ищут способ разрушить и обанкротить нас, а потом купить, как сделали с CAN. Они как вирусы. Марта учила меня этому, такие схемы она называла «троянскими конями» – впускаешь в свою систему деньги сектантов, и тебе конец. Она постоянно проверяла все источники финансирования, у нее с этим было четко. – Джун пожала плечами. – А я… я не знаю, что теперь делать.

– Ты Марте сказала?

– Господи, нет. Конечно, нет. Что я ей скажу? «Привет, Марта, помнишь, ты предупреждала насчет „троянских коней“? Так вот, я уже впустила одного. И это только тот, кого мне пока что удалось найти». – Джун говорила все громче, она была в ярости.

– Джун, послушай…

– Я теперь даже боюсь заглядывать в другие бумаги! Хрен знает, сколько еще таких бумаг я заверила и подписала! Возможно, мы уже полностью принадлежим сайентологам! Возможно, мы уже сами в их секте, просто еще не поняли этого.