На вилле

Сомерсет Моэм

На вилле

W. Somerset Maugham

UP AT THE VILLA

Печатается с разрешения наследников автора при содействии литературных агентств United Agents и The Van Lear Agency LLC.

© The Royal Literary Fund, 1941

© Перевод. В. Вебер, 2021

© Издание на русском языке

Исключительные права на публикацию книги на русском языке принадлежат издательству AST Publishers.

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

***

Сомерсет Моэм (1874 – 1965) – один из самых популярных английских писателей ХХ века, совмещавший литературный труд с миссией тайного агента. За 92 года жизни он создал 78 произведений, самые известные из которых – «Театр», «Бремя стратсей человеческих», «Узорный покров» – не раз экранизировались. Проза Моэма, восхищавшая его современников своей глубинной правдой и знанием человеческой натуры, не утратила актуальности и в наши дни.

Глава 1

Вилла стояла на вершине холма. С террасы перед фасадом открывался великолепный вид на Флоренцию. За домом находился старый сад, с редкими цветочными клумбами, но красивыми деревьями, аккуратно подстриженными зелеными изгородями, дорожками и искусственным гротом, где серебристо журчала вода, вытекая из рога изобилия. Обедневшие потомки флорентийского дворянина, построившего эту виллу в шестнадцатом веке, продали ее одной английской чете, а уж они предложили Мэри Пэнтон какое-то время погостить здесь. Хотя комнаты были просторными и с высокими потолками, размерами дом не поражал, поэтому Мэри вполне хватало трех слуг, которых ей оставили новые владельцы. Старинная мебель создавала особый уют, и пусть центральное отопление отсутствовало (приехала Мэри в конце марта, когда еще было ужасно холодно), Леонарды, владельцы виллы, оборудовали ее теплыми ванными комнатами, так что холод она пережила. Теперь же шел июнь, и Мэри, если никуда не уезжала, проводила большую часть дня на террасе, любуясь куполами и башнями Флоренции, или в саду за домом.

Первые несколько недель пребывания на вилле она уделила много времени достопримечательностям города. Не одно утро провела в галерее Уффици и во дворце Барджелло, заходила в церкви, бродила по старым улицам, но теперь редко бывала во Флоренции, разве что встречалась с друзьями за ленчем или обедом. Ей вполне хватало прогулок по саду и чтения книг, а если уж хотелось куда-то выбраться, она садилась в «фиат» и ездила по окрестностям города. И что могло быть лучше утонченной красоты тосканской природы? Когда цвели фруктовые деревья, когда тополя одевались в листву и их свежая зелень яркими пятнами бросалась в глаза среди сероватых оливковых деревьев, на душе становилось так легко, хотя она уже начинала думать, что хорошее настроение ушло от нее навсегда. После трагической смерти мужа, годом раньше, и тревожных месяцев, когда ей приходилось поддерживать постоянный контакт с адвокатами, собиравшими воедино все, что еще оставалось от его растранжиренного состояния, она с радостью приняла предложение Леонардов поехать в этот величественный старинный дом, чтобы успокоить нервы и обдумать, как жить дальше. После восьми лет экстравагантной жизни и неудачного замужества выяснилось, что ей – тридцать, у нее прекрасные жемчуга и достаточно большой ежегодный доход, обеспечивающий, при строгой экономии, безбедное существование. Поначалу все выглядело куда как хуже, когда адвокаты, с мрачными лицами, заявили ей, что после выплаты всех долгов у нее, возможно, ничего не останется. Теперь же, проведя два с половиной месяца на этой флорентийской вилле, она чувствовала, что ее не сильно бы обеспокоила и такая перспектива. Когда она покидала Англию, адвокат, старый человек и давний друг, отечески похлопал ее по руке.

– Сейчас тебе не о чем волноваться, дорогая моя, разве что о том, как поправить здоровье и набраться сил. О внешности не говорю, тут ничего не изменилось. Ты молода, красива, и я не сомневаюсь, что ты вновь выйдешь замуж. Только в следующий раз не выходи по любви. Это ошибка. Теперь тебе нужны положение в обществе и верный спутник жизни.

Она рассмеялась. Один раз сильно обожглась и более не собиралась идти на такой риск – связывать себя брачными узами. Но, как это ни странно, обдумывала именно тот вариант, который предлагал проницательный старик-адвокат. И так уж вышло, что решение ей предстояло принять в этот день. Эдгар Свифт уже ехал на виллу. Он позвонил четвертью часа раньше, чтобы сказать, что его неожиданно вызвали в Канны на встречу с лордом Сифейром и он незамедлительно отправляется туда, но до этой встречи ему необходимо увидеться с ней. Лорд Сифейр занимал пост министра по делам Индии, и этот внезапный вызов мог означать только одно – Эдгару собирались предложить тот самый важный пост, который он и рассчитывал получить. Сэр Эдгар Свифт, рыцарь-командор ордена «Звезда Индии»[1], работал в Гражданской службе Индии, как и его отец, и сделал блестящую карьеру. Пять лет он был губернатором Северо-Западных провинций и в период смуты проявил себя с самой лучшей стороны. Когда он покидал эту должность, все сходились в том, что более компетентного человека в Индии нет. Он показал себя блестящим администратором, решительным, но тактичным, а если и ему приходилось употребить власть, он всегда знал чувство меры и проявлял великодушие. Как индусы, так и мусульмане доверяли ему и любили его. Мэри знала сэра Свифта всю жизнь. Когда умер ее отец, еще молодым, и она с матерью вернулись в Англию, Эдгар Свифт, приезжая на родину в отпуск, обязательно проводил с ними достаточно много времени. Ребенком возил Мэри в цирк, девушкой-подростком – в кино и в театры, каждый год присылал ей подарки на день рождения и на Рождество. Когда Мэри исполнилось девятнадцать, мать сказала ей:

– На твоем месте, дорогая, я бы не виделась так часто с Эдгаром. Не знаю, заметила ли ты, но он в тебя влюблен.

Мэри рассмеялась.

– Он же старик.

– Ему сорок три, – сухо ответила мать.

Но он подарил ей изумительные индийские изумруды, когда двумя годами позже она вышла замуж за Мэттью Пэнтона, а узнав, что в семейной жизни она несчастна, проявил максимум сочувствия. Отслужив пять лет губернатором, он вернулся в Лондон. Когда ему сказали, что она во Флоренции, тут же примчался, чтобы повидаться с ней. Но остался, проводя здесь неделю за неделей, и причина, конечно же, не укрылась от Мэри: он выжидал удобного момента, чтобы сделать ей предложение. Как долго он любил ее? Оглядываясь назад, Мэри решила, что с пятнадцати лет, когда он приехал в очередной отпуск и обнаружил, что она уже не ребенок, а юная девушка. Такая верность, безусловно, подкупала. Но, разумеется, разница в возрасте никуда не делась, оставалась неизменной и между девятнадцатилетней девушкой и сорокатрехлетним мужчиной, и между тридцатилетней женщиной и мужчиной пятидесяти четырех лет. За эти годы он многого добился. И казалась абсурдной даже мысль о том, что государство откажется от услуг такого высококлассного специалиста. Конечно же, его вызывали для того, чтобы предложить еще более важный, в сравнении с прежним, пост. Мать Мэри уже умерла, никаких других родственников у нее не было, и она не могла назвать ни одного человека, к которому она питала такие теплые чувства, как к Эдгару.

– Как же мне хочется с этим определиться, – вздохнула она.

До его приезда оставалось совсем ничего. Она задалась вопросом, а не принять ли его в гостиной виллы, упомянутой во всех путеводителях благодаря фрескам, выполненным молодым Гирландайо[2], обставленной мебелью эпохи Ренессанса и с великолепной люстрой. Но Мэри смущала официальная роскошь комнаты, которая могла придать встрече ненужный оттенок торжественности, вот она и решила подождать его на террасе. Ближе к вечеру ей очень нравилось сидеть там, наслаждаясь видом, который не мог надоесть. Этот выбор представлялся ей более естественным. Если уж он действительно собирался сделать ей предложение, свежий воздух, чашка чая, пшеничная лепешка, от которой она откусывала бы маленькие кусочки, упростили бы ситуацию для них обоих. И романтическая обстановка оказывалась отнюдь не лишней. Апельсиновые деревья в кадках, мраморные вазы с цветами, каменная балюстрада по периметру террасы с тронутыми временем статуями барочных святых в каждом углу.

Мэри прилегла на плетеный шезлонг и попросила Нину, служанку, принести чай. Другой шезлонг дожидался Эдгара. Над головой синело чистое, без единого облачка, небо, и город внизу купался в теплом, ярком сиянии второй половины июньского дня. Она услышала шум подъезжающего автомобиля. Мгновением позже Сиро, дворецкий Леонардов и муж Нины, объявил о прибытии Эдгара. Высокий, подтянутый, в прекрасно сшитом синем костюме и черной фетровой шляпе, он выглядел одновременно и спортсменом, и аристократом. Даже если бы Мэри не знала его так хорошо, то сразу бы поняла, что он хорошо играет в теннис, отлично ездит на лошади и отменный охотник. Шляпу он тут же снял, открыв густые черные вьющиеся волосы, едва тронутые сединой. Его лицо сильно загорело под солнцем Индии. Волевой подбородок, прямой нос, карие глаза под густыми бровями, глубоко посаженные, наблюдательные. Пятьдесят четыре? Выглядел он максимум на сорок пять. Красивый мужчина в расцвете сил. Держался с достоинством, но без самодовольства. Присущая ему уверенность в себе располагала. Никакие сложности не могли поставить его в тупик, он сумел бы найти выход из любого положения. Вот и сейчас не стал тратить время на пустопорожние разговоры.

– Сифейр позвонил мне этим утром и предложил пост губернатора Бенгалии. Они пришли к выводу, что в сложившихся обстоятельствах нецелесообразно назначать человека из Англии, которому потребуется время на ознакомление с местными условиями, прежде чем он сможет начать что-то делать. Вот и решили выбирать из тех, кто эти условия уже знает.

– Разумеется, ты согласился.

– Разумеется. Именно эту работу я хотел получить больше всего.

– Я так рада.

– Но есть необходимость многое обсудить, поэтому этим вечером я еду в Милан, а оттуда самолетом полечу в Канны. Я уезжаю на два-три дня, жаль, конечно, но Сифейр настаивает на нашей немедленной встрече.

– Это естественно.

Его, пожалуй, излишне тонкие губы разошлись в приятной улыбке, глаза весело блеснули.

– Знаешь, дорогая моя, я собираюсь занять очень важный пост. Если мне удастся успешно справиться с этой работой, что ж, будет чем гордиться.

– Я уверена, что ты добьешься успеха.

– Конечно, такая должность – воз работы и огромная ответственность. Но мне это нравится. Разумеется, есть и компенсации. Губернатор Бенгалии живет в роскоши, и, должен тебе сказать, меня это не смущает. И дом у него прекрасный, почти что дворец. Мне придется часто принимать гостей.

Она видела, к чему все идет, но смотрела на него, сочувственно улыбаясь, как будто ничего не понимала. Сердце, однако, учащенно забилось от радостного волнения.

– Разумеется, у человека, занимающего такую должность, должна быть жена. Холостяку просто не справиться.

Ее глаза светились искренностью, когда она на это ответила:

– Я уверена, что многие женщины с радостью согласятся разделить с тобой все это великолепие.

– Я прожил в Индии почти тридцать лет и, должен отметить, подозревал, что услышу от тебя что-то такое. К сожалению, дело в том, что есть только одна женщина, которой я мечтаю сделать такое предложение.

Приехали. Ответить ей «да» или «нет»? Господи, как же это трудно, принять решение. Он всмотрелся в нее, чуть изогнув бровь.

– Я делюсь с тобой чем-то таким, чего ты не знаешь, говоря, что влюблен в тебя с тех пор, когда ты была еще ребенком с кудряшками?

Что можно на это ответить? Только звонко рассмеяться.

– Ох, Эдгар, какая чепуха.

– Ты – самое прекрасное создание, которое мне довелось видеть в жизни, и самое желанное. Разумеется, я знал, что у меня нет ни единого шанса. Я на двадцать пять лет старше тебя. Того же возраста, что и твой отец. И почему-то у меня сложилось ощущение, что девушкой ты воспринимала меня, как забавного старого чудака.

– Никогда! – воскликнула Мэри, но не так чтобы совсем уж правдиво.

– В любом случае, влюбилась ты, что естественно, в молодого человека своего поколения. И прошу тебя поверить моим словам. Когда ты написала мне, что собираешься замуж, я лишь надеялся, что ты будешь счастлива.

– Возможно, Мэтти и я поженились слишком молодыми.

– С тех пор утекло много воды, вот я и думаю, а может, теперь наша разница в возрасте не покажется тебе столь важной, как раньше.

Она не знала, что ответить на столь трудный вопрос, и подумала, что лучше промолчать, предоставляя ему возможность продолжить.

– Я всегда следил за тем, чтобы держать себя в форме, Мэри. Я не чувствую своих лет. Но беда в том, что время не властно над тобой, с годами ты становишься только прекраснее.

Она улыбнулась.

– Возможно ли, что ты немного нервничаешь, Эдгар? Такого я от тебя не ожидала. От тебя, мужчины, выкованного из железа.

– Ты – маленькое чудовище. Но ты права, я нервничаю. Что же касается выкованного из железа мужчины, то лучше тебя никто не знает, что в твоих руках я превращаюсь в комок воска.

– Я права, думая, что ты делаешь мне предложение?

– Совершенно права. Ты шокирована или удивлена?

– Определенно не шокирована. Ты знаешь, Эдгар, я всегда питала к тебе самые теплые чувства. Я думаю, ты – самый замечательный мужчина, которого мне довелось знать. Я крайне польщена тем, что ты хочешь жениться на мне.

– Так ты выйдешь за меня?

В сердце вдруг возникла смутная тревога. Определенно он очень красив. И это так здорово – стать женой губернатора Бенгалии, жить во дворце, принимать гостей, знать, что любой твой каприз тут же будет исполнен.

– Ты говоришь, что уезжаешь на два-три дня?

– Максимум на три. Сифейр должен вернуться в Лондон.

– Ты подождешь ответа до своего возвращения?

– Разумеется. В сложившихся обстоятельствах это разумно. Я уверен, будет гораздо лучше, если ты хорошенько все обдумаешь, и мне совершенно понятно – будь ответ «нет», думать тебе было бы не о чем.

– Это правда, – она улыбнулась.

– Тогда давай на этом и закончим. Боюсь, мне нужно идти, если я не хочу опоздать на поезд.

Она проводила его до такси.

– Между прочим, ты сказал принцессе, что не сможешь приехать?

Этим вечером они собирались пойти на обед к принцессе Сан-Фердинандо.

– Да, я позвонил ей и сказал, что вынужден на несколько дней уехать из Флоренции.

– Ты объяснил ей причину?

– Ты же знаешь эту старую тираншу. – Эдгар виновато улыбнулся. – Она принялась отчитывать меня за то, что я подвел ее в самый последний момент, поэтому мне пришлось во всем признаваться.

– Она найдет кого-нибудь, чтобы занять твое место, – небрежно ответила Мэри.

– Надеюсь, ты возьмешь с собой Сиро, раз уж я не смогу заехать за тобой.

– Не могу. Я уже сказала Сиро и Нине, что вечером они свободны.

– Я думаю, это крайне небезопасно, ехать одной по пустынным дорогам глубокой ночью. Но ты выполняешь данное мне обещание, так?

– Какое обещание? Ах да, револьвер. Я думаю, это совершенно нелепо. Дороги Тосканы столь же безопасны, что и дороги Англии, но, если тебе будет от этого спокойнее, сегодня вечером я возьму его с собой.

Зная, как Мэри любит ездить в одиночестве по сельским дорогам, и, как положено англичанину, пребывая в полной уверенности, что иностранцы, в большинстве своем, очень и очень опасные люди, Эдгар настоял на том, что одолжит ей револьвер, и заставил пообещать, что она всегда будет брать его с собой, за исключением поездок во Флоренцию.

– В стране полным-полно голодающих рабочих и беженцев, у которых в кармане нет и гроша. У меня не будет ни минуты покоя, если я не буду знать, что в случае необходимости ты сможешь себя защитить.

Дворецкий уже стоял у такси, чтобы открыть дверцу. Эдгар достал из кармана купюру в пятьдесят лир, отдал ему.

– Послушайте, Сиро, я уезжаю на несколько дней. Поэтому сегодня вечером не смогу сопровождать синьору. Убедитесь, что она взяла с собой револьвер, когда уедет этим вечером. Она пообещала мне, что возьмет.

– Будет исполнено, синьор, – кивнул дворецкий.

Глава 2

Мэри красилась. Нина стояла у нее за спиной, с интересом наблюдая, иногда предлагая ненавязчивый совет. Нина проработала у Леонардов достаточно долго, чтобы сносно говорить на английском, а Мэри за месяцы, проведенные на вилле, в какой-то степени овладела итальянским, поэтому языкового барьера у них не существовало.

– Думаешь, румян добавлять не надо, Нина? – спросила Мэри.

– С таким прекрасным цветом лица, как у синьоры, я не понимаю, почему ей вообще хочется пользоваться румянами.

– Другие женщины придут нарумяненными, и если я не воспользуюсь ими, то буду выглядеть как смерть.

Она надела красивое платье, драгоценности, в которых решила пойти на этот обед, наконец, крошечную, совершенно нелепую, но очень модную шляпку. Такая уж это была вечеринка. Принцесса пригласила гостей в новый ресторан на берегу Арно, где вроде бы вкусно кормили, а гости, сидя на открытой веранде, могли насладиться благоухающей цветочными ароматами, теплой июньской ночью и полюбоваться, после восхода луны, старинными домами на другом берегу реки. К тому же принцесса открыла певца, голос которого полагала необыкновенным, и хотела, чтобы гости его послушали.

Мэри взяла сумочку.

– Теперь я готова.

– Синьора забыла револьвер.

Он лежал на туалетном столике.

Мэри рассмеялась:

– Ты могла бы и промолчать, именно это я и собиралась сделать. Какая мне от него польза? Я никогда не стреляла из револьвера и боюсь его до смерти. У меня нет лицензии, и если его найдут, у меня возникнут серьезные неприятности.

– Синьора обещала синьору, что возьмет его.

– Синьор – старый дурак.

– Все мужчины – дураки, когда влюблены, – нравоучительно указала Нина.

Мэри отвернулась. Вот в это ей сейчас влезать как раз и не хотелось. Итальянские слуги восхитительны, верные и трудолюбивые, но не следовало тешить себя надеждой, что они не в курсе всех твоих дел, и Мэри понимала, что Нина готова обсудить с ней этот вопрос максимально откровенно и до мельчайших подробностей. Она открыла сумочку.

– Хорошо. Положи сюда эту отвратительную штуковину.

Сиро задним ходом подогнал автомобиль с откидным верхом к лестнице. Нина купила его, как только приехала на виллу, и собиралась продать, выручив хоть какие-то деньги, при отъезде из Италии. Она села за руль, медленно поехала по узкой подъездной дорожке, миновала железные ворота и по серпантину сельской дороги добралась до шоссе, которое вело во Флоренцию. Включила свет, чтобы посмотреть, который час, убедилась, что времени у нее предостаточно, и неторопливо покатила дальше. Если по-честному, то ехать ей не хотелось. Она предпочла бы пообедать в одиночестве, на террасе виллы. Поела бы еще при дневном свете, а после обеда сидела, пока ее не окутал бы бархат ночи. Мэри чувствовала, что такое наслаждение не могло ей приесться. В эти моменты она ощущала удивительную умиротворенность, не полное отсутствие мыслей и желаний, в чем было что-то летаргическое, но умиротворенность активную, восторженную, когда все чувства обострены, а мозг на пике активности. Может, такая реакция обусловливалась тосканским воздухом, но любые физические ощущения несли в себе что-то возвышенное. Примерно так же действовала на нее и музыка Моцарта, такая мелодичная и веселая, с глубинными нотками меланхолии, наполнявшая такой удовлетворенностью, что плоть больше не могла удерживать душу. На несколько божественных минут человек исторгал из себя вульгарность и суету жизни и восхищался ее совершенной красотой.

– Какая же я дура, – воскликнула Мэри. – Мне следовало отказаться от обеда, как только позвонил Эдгар.

Но, разумеется, так поступить она не могла. И тем не менее с радостью провела бы этот вечер одна, чтобы хорошенько все обдумать. Хотя намерения Эдгара давно не составляли для нее тайны, до этого дня у нее не было уверенности, что он все-таки решится их озвучить, а пока он не облек мысли в слова, она не считала необходимым принимать решение по своему ответу. Могла тянуть с этим до того самого момента, как услышала бы вопрос. Что ж, вопрос прозвучал, а она пребывала в той же нерешительности, что и прежде. Но тут она въехала в город, где множество людей шли по мостовой, то и дело встречались мотоциклисты, вот ей и пришлось полностью сосредоточиться на дороге.

Добравшись до ресторана, Мэри обнаружила, что приехала последней. Принцесса Сан-Фердинандо, американка по рождению, пожилая женщина с седыми, завитыми волосами и властными манерами, прожила в Италии сорок лет, не испытывая ни малейшего желания вернуться на родину. Ее муж, римский принц, уже двадцать пять лет, как умер, а оба сына служили в итальянской армии. Богатством она похвалиться не могла, зато славилась острым язычком и широтой характера. Красавицей никогда не была, и теперь, стройная, с красивыми глазами и решительным лицом, выглядела, вероятно, даже лучше, чем в молодости. Ходили слухи, что она частенько изменяла принцу, но это нисколько не отразилось на ее высоком положении в обществе. Она знала всех, кого хотела знать, и все почитали за честь знать ее. В этот вечер за столом сидела путешествующая пара из Англии, полковник Трейл и леди Грейс, россыпь итальянцев и молодой англичанин Роули Флинт. За время пребывания во Флоренции Мэри видела его не раз и не два. Он всячески оказывал ей знаки внимания.

– Сразу скажу, что я всего лишь замена, – улыбнулся он, пожимая Мэри руку.

– Он меня просто спас, – вмешалась принцесса. – Я обратилась к нему после того, как сэр Эдгар позвонил и сказал, что должен ехать в Канны, и он отказался от другого приглашения, чтобы приехать ко мне.

– Вы прекрасно знаете, принцесса, чтобы приехать к вам, я отказался бы от любого приглашения.

Принцесса сухо улыбнулась.

– Полагаю, мне следует уточнить, что мое приглашение он принял, лишь выяснив, кто еще будет сидеть за столом.

– Я польщена, что он счел нас достойной компанией, – ответила Мэри.

Принцесса одарила Роули одним из своих спокойно-улыбчивых взглядов, сочетавших снисходительность старой распутницы, которая и не забыла свое шальное прошлое, и не раскаялась в нем, и практичность женщины, знающей этот мир как свои пять пальцев и пришедшей к выводу, что все мы, какие есть, не лучше, но и не хуже.

– Ты – ужасный плут, Роули, и недостаточно красив для того, чтобы тебе это прощать, но мы тебя любим.

И правда, внешностью Роули гордиться не мог. Нет, к фигуре особых претензий не возникало, но при росте не выше среднего, в одежде он выглядел очень уж плотным и коренастым. Ни одна черта его лица не тянула на идеал: зубы белые, но неровные, цвет кожи свежий, но сама кожа в следах от угрей, волосы густые, неопределенного цвета, нечто среднее между светлыми и темными, глаза достаточно большие, но бледно-синие, которые обычно описывались как серые. Сразу чувствовалось, что погулять он любит, и люди, которым он не нравился, называли его пройдохой. Всеми, даже его друзьями, признавалось, что доверять ему нельзя. Подтверждением тому служила вся его взрослая жизнь. Чуть старше двадцати лет он убежал и женился на девушке, обрученной с другим. Три года спустя стал участником двойного бракоразводного процесса и таки женился, но не на женщине, которая развелась из-за него, а на другой, и бросил ее через два или три года. Сейчас ему только-только перевалило за тридцать. Короче, это был молодой человек с подмоченной репутацией, которую полностью заслуживал. Никто не мог сказать о нем ничего положительного, и полковник Трейл, путешествующий англичанин, высокий, худощавый, много повидавший, с вытянутым, красным лицом, щеточкой седых усов и глуповатым видом, задавался вопросом, почему принцесса усадила их за один стол с такой швалью.

– Я о том, что он не из тех мужчин, – сказал бы он, если б было кому, – с какими приличную женщину просят сесть за один стол.

И порадовался, после того как они заняли свои места, что его жена, пусть ее и посадили рядом с Роули Флинтом, реагировала на слова молодого человека, обращенные к ней, с холодным неодобрением. Но худшее состояло в том, этот парень был не просто пройдохой, но еще и кузеном его жены, происходил из более чем достойной семьи и имел очень неплохой годовой доход. Наверное, в этом и крылась причина столь неподобающего поведения Роули: ему не приходилось зарабатывать на жизнь. Да, конечно, в любой семье не без урода, но полковник не понимал, что находили в нем женщины. Наверное, и не мог понять, этот простой, честный англичанин, тогда как объяснение лежало на поверхности: чем обладал Роули Флинт, так это сексапильностью, а тот факт, что в отношениях с женщинами он ненадежен и неразборчив, только добавлял ему неотразимости. И с каким бы предубеждением ни относилась к нему женщина, стоило ей побыть в его компании полчаса, как сердце ее начинало таять, и скоро она уже говорила себе, что не верит и половине всех этих сплетен, которые распускались о нем. Но, если бы ее спросили, а что такого она в нем увидела, она бы не знала, что ответить. Действительно, ведь не красавчик, внешность невыразительная, выглядел механиком в гараже, и дорогую одежду носил, как комбинезон, словно плевать хотел, что о нем подумают. Ни к чему не выказывая серьезного отношения, даже к ухаживаниям, ясно давал понять, что от женщины ему нужно только одно, и вот это полное отсутствие в нем романтичности просто оскорбляло. Но было в нем и нечто такое, что вышибало почву из-под ног, какая-то мягкость, скрытая за грубоватыми манерами, какое-то вызывающее трепет сердечное тепло, проступающее сквозь насмешливость, интуитивное понимание того, что женщина – отличное от мужчины существо, и вот это льстило. Влекли и чувственность его губ, и ласка серых глаз. Старая принцесса высказалась на сей предмет с присущей ей резкостью.