Побежденный. Барселона, 1714

Анфан сладко похрапывал, одной рукой обнимая карлика, словно желая его защитить. Мне было захотелось напугать их до смерти, но в последний момент меня что-то остановило: я увидел босые ноги Анфана, приподнял маленькую ступню и осмотрел ее по всем правилам наблюдения, которым меня научили долгие часы в Сферическом зале. Кожу испещряло такое количество шрамов, что по этой карте можно было проследить все злоключения его короткой жизни. Это зрелище меня глубоко взволновало, что непростительно для инженера. Я не хотел позволить себе испытывать нежные чувства к этой парочке, но не смог потревожить их сон.

Есть нечто священное в дыхании спящего ребенка, словно сама природа говорит нам, что не будет пощады тому, кто способен нарушить его покой. Я просто прикрыл их тонкой тканью из ящика со снарядами и ушел.

* * *

В этот период осады мы еще не начали рыть третью параллель, и огромное большинство гражданских лиц, проникавших в окопы, не забирались дальше первой. Обычно даже самые алчные торговцы не осмеливались доходить до второй траншеи, потому что по ней противник мог вести прицельный огонь из орудий и для ружейных выстрелов эта зона тоже становилась досягаемой.

Как-то раз я двигался с передовым отрядом саперов, производя расчеты при помощи таблиц и перископа. Ах да, я забыл рассказать об этом приспособлении. Оно представляло собой изогнутую трубку с толстыми стеклами, чрезвычайно удобную для наблюдения за крепостными стенами и именно поэтому всегда притягивавшую огонь осажденных. Из соображений осторожности лучше всего высовывать конец трубки через какую-нибудь дырочку в земле между двумя габионами. К несчастью, на стенах Тортосы в войсках Альянса был какой-то негодяй – голландец или португалец, – который беспрерывно рассматривал в подзорную трубу неприметную линию окопа, обладая при этом особым нюхом на перископы. Подзорная труба против перископа – в этом заключалась осада. Я провел половину жизни, сражаясь на стороне перископа, а другую ее половину – на стороне подзорной трубы. В тот день какой-то офицер приказал выстрелить в меня из орудия двадцатого калибра.

Бум! Снаряд разорвался между двумя огромными корзинами прямо над моей головой, осветив все оранжевым светом и взметнув в воздух комья земли и щепки. Меня спасло то, что в момент взрыва я сидел на корточках, склонив голову, и записывал на доске расстояния до различных объектов. Проходившие мимо саперы помогли мне выбраться из завала земли, досок и всякого мусора.

Я поступил весьма несправедливо и с криками растолкал своих спасителей, проявив самую черную неблагодарность. Мой перископ, драгоценнейший инструмент, сломался. Это еще больше вывело меня из себя. Наконец какой-то старый сапер решил меня образумить. Он резко прервал мои вопли:

– Не петушись, парень. Ты только чудом остался в живых. Иди-ка отсюда в лагерь, выпей чего-нибудь покрепче и попроси, чтобы тебя подштопали.

Этот добрый человек был, безусловно, прав, что не помешало мне отправиться в лагерь в самом отвратительном расположении духа. Я шагал с закопченной физиономией, злой как черт – и в этот момент встретил знакомую парочку, Нана и Анфана, которые, как всегда, бедокурили.

При строительстве Наступательной Траншеи создается множество боковых отсеков: это и склады для боеприпасов и строительного материала, и боковые ответвления, вырытые по ошибке и потом заброшенные, и дренажные сооружения, и ложные переходы, при помощи которых инженеры пытаются обмануть противника, и отсеки для отдыха и хранения продуктов. Иногда специальные ответвления ведут к платформам, на которых устанавливаются орудия. В одном из таких переходов стоял на коленях Анфан и сосал у солдата.

Почему меня так возмутило это ничтожное событие? Помню только, что я завизжал, как обезьяна:

– Я тебя на галеры отправлю, грязная скотина!

Солдат перепугался. На него вдруг набросилось какое-то злобное, с ног до головы покрытое красноватой пылью существо, белки широко открытых глаз которого выделялись своей белизной на абсолютно черном лице. Тут я заметил, что за спиной у солдата стоит карлик. Услышав мои крики, он бросился наутек – и не с пустыми руками. Мальчишка побежал за ним.

– Идиот! – сказал я солдату. – У тебя только что украли кошелек. И ты это заслужил сторицей.

Я бросился вдогонку за Наном и Анфаном и, естественно, их не догнал.

После того как была начата вторая параллель, мортиры и пушки осажденных и осаждавших обстреливали друг друга двадцать четыре часа в сутки. Со стен Тортосы пытались помешать продолжению строительства и уничтожить наши орудия, а мы из траншеи старались ликвидировать их артиллерию и пробить бреши в стенах. Ружейный огонь, который вели из крепости, не прекращался ни на минуту, и шум пуль, отскакивавших от габионов, напоминал стук града. Некоторые пули ударялись о верхний край корзин и упруго отскакивали в нашу сторону.

По какой-то непонятной причине летняя жара на юге Каталонии может быть удушливее, чем на юге Андалусии. Если к этому прибавить дюжины трупов неосторожных солдат на земле около траншеи, которые никто не осмеливался хоронить даже по ночам, вы можете представить себе, какие тучи отвратительных насекомых вились над нашими головами. Какое замечательное изобретение – язык знаков! В нашем отряде инженеров мы пользовались только им. Почему? Да потому, что если ты произносил слово длиннее, чем oui[59], в рот тебе немедленно залетали две дюжины мух.

Что же касается Нана и Анфана, я преследовал их два дня и две ночи, но безуспешно. Они от меня все время ускользали, точно шестиногие ящерки, и всегда умели найти развилку в траншее, чтобы скрыться из виду.

Мне оставалось только пойти с ними на переговоры. Однажды мы встретились в очень длинном и прямом окопе: когда они появились в одном его конце, я как раз стоял на противоположной стороне и закричал им, что не собираюсь за ними гоняться, а потом положил на землю записку, сложенную треугольником. Я объяснил им, что бумага – пропуск, по которому они могут прийти в мою палатку, за что в награду получат по шоколадке, и ушел, чтобы они смогли взять записку, ничем не рискуя.

Ничего из этого не получилось. Может быть, парочка мне не доверяла, но, скорее всего, их натура победила соблазн. У них на роду было написано быть окопными крысами, воровать и убегать.

Однако несколько дней спустя они наконец мне попались. На мое счастье, мы столкнулись на одном из острых углов траншеи, и им не удалось смыться. Карлик рыбкой выскользнул у меня из рук, но Анфана я крепко схватил и зажал под мышкой, хотя он брыкался и истошно орал.

– Заткнись! – сказал ему я. – Я позабочусь о том, чтобы духу вашего здесь больше не было.

Но тут он каким-то образом сумел вырваться и пустился наутек, а Суви-Длинноног за ним. Одним прыжком я настиг его, схватил за щиколотку, и мы покатились по земляному полу второй параллели.

Мы катались по земле, сцепившись, точно двое мальчишек, когда появился какой-то высоченный тип. К этому моменту я почти справился с Анфаном, и мне было не до него.

– Эй, вы! – рявкнул он на меня громовым голосом. – В этой армии военные уже разучились приветствовать генералов?

Тут он показал мне пальцем на кушак, который носил на поясе в качестве знака отличия. Великану было лет около пятидесяти. Черты его лица показались мне жесткими и крупными. Я лежал на земле, как червяк, и поэтому он затмевал мне солнце. Мне пришлось подняться и встать навытяжку. Если бы в эту минуту я знал, какую важную роль предстояло сыграть этому человеку в моей жизни, уверяю вас, я нашел бы для своего ответа какие-нибудь более подходящие слова.

– Простите, генерал, я вас не заметил. Если вы мне позволите, я продолжу наводить порядок в окопах.

В армии в то время я общался почти исключительно с французами и, должен признаться, перенял от них большинство их предрассудков. Они ни во что не ставили своих испанских союзников и считали их войском попрошаек, плохо организованным и скверно направляемым бездарными командирами. И не ошибались. Этому генералу очень не понравилось мое непочтительное поведение. Сказать по правде, будь генерал французом, я бы не позволил себе такого тона, и от него это не ускользнуло.

Когда я собирался продолжить свой путь, держа за шкирку Анфана, генералище остановил меня, положив мне руку на грудь. Он застал нас на земле в пылу борьбы, ребенок в это время скулил, отбивался и старался вырваться. Что он мог подумать? Я посмотрел ему в глаза и все понял. Великан схватил меня за рубаху и прижал к стене окопа. Потом, не разжимая пальцев, он надвинулся на меня лицом:

– Я хорошо знаю таких мерзавцев! Тебе нравится насиловать сирот, которые живут в окопах?

– Это вы мне?! – закричал я, не в состоянии вырваться из его лап. – Да я, наверное, единственный человек во всей этой армии, который пытается бороться с такими злоупотреблениями!

Тут Анфан заплакал навзрыд и еще больше обострил ситуацию. По правде говоря, притворялся он отлично, так здорово, что в других обстоятельствах я бы и сам растрогался и поверил. Мальчишка говорил на смеси каталанского и французского, добавляя некоторые испанские слова, но знать все эти языки было необязательно, чтобы понять смысл его слов: из его речи получалось, будто я исчадье ада, сатир, который вынуждает мальчиков сосать его письку, и все в таком же духе. В конце своей душераздирающей речи мальчуган встал на колени и возвел глаза к небу, прося Всевышнего положить конец его жизни, полной несчастий. При этом крупные слезы прокладывали себе путь по его перепачканным землей щекам. Даже пряди его белокурых волос взывали к жалости. Даже сам Марти Сувирия в шестилетнем возрасте не был таким законченным бесстыдником. Я, естественно, все отрицал, но испанский генерал стискивал мою шею с бычьей яростью.

– Молчите, негодяй! И как земля носит таких подлецов, которые испытывают наслаждение, оскорбляя святую невинность? – закричал он и сделал жест, означавший окончательный приговор. – Не стоит продолжать. Все уже сказано.

Фигура его была такой мощной и высокой, что в узкой траншее за ним не было видно сопровождавшей его свиты адъютантов-испанцев. Минуту спустя они все набросились на меня и арестовали.

– До захода солнца вас вздернут на какой-нибудь сук, – проворчал он, грозя мне пальцем.

Он говорил совершенно серьезно, и протестовать или оправдываться не имело никакого смысла. Только заступничество французского командования перед союзниками могло спасти мне жизнь, но нетрудно было догадаться, что этот испанский генералище не питал нежности к французам. Такой поворот событий очень развеселил Анфана. Когда трое каких-то типов уводили меня из окопа, он сопровождал нас, прыгая вокруг меня и моих конвоиров, и показывал мне нос, растопыривая пальцы обеих рук:

– Вот как весело все получилось! – Потом он перешел на каталанский, чтобы мои конвоиры его не поняли: – Ты ведь хотел, чтобы я вышел из окопов? Так и быть, на этот раз буду послушным. И пойду посмотреть, как тебя вздернут, дурак ты набитый, – разве можно пропустить такое представление!

Возможно, тут произошло чудо, но кто-то вдруг закричал:

– Генерал, генерал! Смотрите! Туда, наверх!

И действительно, прямо над крепостными стенами мы заметили нечто неожиданное: заглушая звуки привычной перестрелки, высоко в небе разорвались сигнальные ракеты, рассыпав над нашими головами яркие огни фейерверка. Это зрелище не имело ничего общего с обычными ружейными выстрелами или с картечью. В голубом летнем небе с треском возникали маленькие желтые и алые звездочки и рассыпались на фоне белоснежных облаков, создавая мимолетную дивную картину, написанную четырьмя красками. К сожалению, мне было в тот момент не до созерцания этой красоты.

– Это красные и желтые ракеты, красные и желтые! – взволнованно закричали адъютанты генерала. – Войска Альянса используют желтый и красный цвет!

– Скорее, скорее! – приказал генерал. – Следуйте за мной!

И он сам возглавил группу, которая побежала в штаб. Он обладал голосом, будто созданным для командования: в Кастилии такие встречаются – в них столько энергии, что они не допускают полутонов. Когда кто-нибудь говорит таким тоном: «Следуйте за мной», как этот генерал, надо просто «следовать за ним», а все остальное теряет смысл. Конвоиры тут же обо мне забыли, ни минуты не поколебавшись. Они разжали руки и потрусили вслед за своим командиром.

Согласно сигнальному коду Альянса, желтые и красные ракеты осажденных означали просьбу о срочной помощи, направленную войскам, которые находились снаружи крепости. Вот так задача для герцога Орлеанского! С одной стороны, этот сигнал неоспоримо доказывал, что силы осажденного гарнизона Тортосы на исходе. С другой стороны, стало ясно: подкрепление проавстрийских войск находится достаточно близко, раз они могут прочитать сообщение на небосводе. Одно из двух: герцогу следует или снять осаду и отправиться навстречу внешнему врагу, или начать отчаянную атаку (по теории Кегорна), не ожидая даже конца подготовки траншеи. В обоих случаях горы земли, которые к этому моменту уже успели перелопатить солдаты, никакой пользы принести не могли.

Однако эти рассуждения относятся исключительно к высоким материям военной стратегии. Что же до моего шкурного интереса, то я благословил эти алые и желтые огоньки, сделав такой глубокий и шумный вздох, какой не снился и дикому быку. Мои длинные ноги подогнулись от пережитого страха, я упал на колени и увидел перед собой Анфана. Мы снова оказались одни в окопе. Я зарычал на него:

– Я тебе все кости переломаю!

Как думаешь, удалось мне его поймать, моя любимая и ужасная Вальтрауд? Да или нет?

Конечно же нет. Легче было бы изловить мышонка, который прячется по щелям кафедрального собора.

13

Штурм крепости был делом пехоты, а не бригады инженеров. Мы покинули окопы, когда тысячи солдат бурбонской армии начали занимать позиции для атаки.

Самого штурма я не видел, а только слышал его, потому что устроился в одном из отсеков первой параллели, в тылу. Все началось в сумерках с артиллерийского огня, потому что операцию начали в то же самое время, в которое в первые дни осады мы начали копать траншею, – в восемь часов вечера. До нас доносились хлопки ружейных выстрелов и крики атакующих, которым приходилось подниматься по стенам, построенным под углом в сорок пять градусов. Жители осажденного города оказывали такое отчаянное сопротивление, что даже сбрасывали на головы захватчиков статуи святых. Испанцам понадобилось четыре часа, чтобы захватить один бастион. До двух часов ночи не было заключено соглашение о прекращении огня.

Как и следовало ожидать, герцог Орлеанский решил атаковать в лоб, чего бы это ни стоило. И огромное большинство раненых стонали по-испански, а не по-французски. В то время я об этом не задумался, но, когда вспоминаю об этом сейчас, по прошествии стольких лет, мне хочется крепко выругаться. Зачем велась эта война? Французский принц решил завладеть испанским троном, и испанские войска поступают в его распоряжение. Когда начинается знатная заваруха, французские генералы отправляют на бойню испанское пушечное мясо. И испанцы, ко всему, умирают с радостью. Даже турки не были бы столь тупы, чтобы ввязаться в такую склоку.

По просьбе Альянса стороны заключили перемирие. Герцог Орлеанский подозревал, что это было уловкой, чтобы выиграть время, но он уже предвкушал взятие Тортосы и согласился немного подождать. Терять ему было нечего. Войска Альянса находились пока достаточно далеко, а ему уже удалось захватить один бастион. Так вот, во время этого перемирия произошло событие, от которого у меня по коже побежали мурашки.

Мы вдруг услышали крики и женский вой. Была еще глубокая ночь, когда из-за стен раздался плач сотен голосов, и вопль, наводивший на мысли о сценах из Ветхого Завета, поднялся к небесам. Позже мы узнали, что обитателей Тортосы охватило отчаяние, когда они узнали, что иностранные офицеры решили капитулировать.

Такое поведение людей меня озадачило. Обычно во время династических войн мирные жители прятались и не рисковали собой на поле битвы. Помню, что в тот миг я впервые сказал себе вслух: «Суви, ты слишком давно не был дома. Что здесь такое творится, черт побери?»

К счастью, у меня оказалось мало времени на размышления. Ко мне подошел французский офицер, который обеспечивал связь с испанским командованием. Он поручил мне отправиться на завоеванный бастион и сообщить солдатам авангарда, что их сейчас сменят. Мне показалось, что эта новость их порадует: они могли уйти с такой опасной позиции. Меня удивило только то, что мне, в ту пору мальчишке, поручают переговоры с самим генералом.

Офицер обратил внимание на мой ужасный вид и сказал:

– Умойтесь и наденьте поверх своей одежды какой-нибудь приличный камзол. И сапоги почистите.

– Но, полковник, – спросил я наивно, – не лучше ли поручить эту почетную миссию кому-нибудь из старших офицеров?

– О нет! Сочтите это за честь, юноша, – ответил он и похлопал меня по плечу.

Честь! Сейчас я вам расскажу, в чем заключалась эта великая честь.

Меня отправили на завоеванный бастион только утром, когда солнце уже начало обогревать живых и разлагать трупы. Весь склон перед бастионом был усеян растерзанными телами, и, когда я поднимался по развалинам, из-под моих сапог взлетали тучи мух, секунду назад покрывавших трупы. Мухи были такими толстыми, что походили на каштаны с крылышками.

Оказавшись на вершине бастиона, я увидел сотни солдат с ружьями наперевес и штыками наготове. Они скрывались за камнями и целились в сторону города, который замер в гробовом молчании. Генерал, для которого предназначалось мое сообщение, наравне с солдатами прятался за развалинами. И это был тот же самый человек, который недавно приказал меня повесить! Слава богу, он меня не узнал.

– Mon général! – обратился я к нему по-французски. – Наконец-то я вас нашел.

Я передал ему распоряжение оставить позицию, но он не понял ни одного слова из моей французской речи и, обращаясь к кому-то из своих бойцов, произнес на своем чеканном кастильском наречии:

– А что, черт возьми, здесь надо этому лягушатнику?

Я немедленно повторил свое донесение по-испански, с поклоном и улыбкой, которой обычно одаривают победителей:

– Это приказ от командования, mon général: вы с честью и достоинством выполнили свой долг, и вам дано разрешение отойти с позиции. Французские батальоны займут эту позицию до окончания борьбы с неприятелем.

Презрение генерала сменилось гневом. Он склонил голову набок и посмотрел на меня, прищурившись:

– Что мы должны сделать?

– Позвольте нам с ним разобраться, мой генерал! – вызвался один из солдат, потрясая ружьем с примкнутым штыком.

Я старался по-прежнему дипломатично улыбаться, но про себя подумал, что никогда не пойму этих военных.

Какого черта они артачатся? Ведь их подразделение понесло страшные потери. Я принес им добрые вести: они могут покинуть это жуткое место. И какова их реакция? Они угрожают выпустить мне кишки своими штыками.

Генералище набросился на меня. Его толстые щеки горели густым румянцем гнева. Он схватил меня за ворот рубахи, заставил меня посмотреть на усеянный трупами гласис и сказал:

– Смотри сюда! Смотри! Ты думаешь, этих ребят убили только для того, чтобы сейчас сюда явились французы и присвоили победу себе? Ты и вправду думаешь, что я позволю, чтобы генералы Альянса вручили ключи от города какому-нибудь кузену герцога Орлеанского?

Я сопротивлялся, движимый негодованием человека, который убежден в своей невиновности. И будь он трижды генералом, я не удержался и закричал:

– Вы воображаете, что я имею какое-то отношение ко всему этому безобразию? Отпустите меня, дуб вы этакий, я только передавал чужой приказ!

И действительно, мои слова возымели действие. Он посмотрел на меня, задумался на минуту, как следует обращаться с человеком, который отважился говорить с генералом в таком тоне, а потом воскликнул:

– Ну так передай тому, кто тебя послал, вот это!

Вероятно, ни один наблюдатель не видел, что случилось потом, ибо в противном случае действия генерала наверняка оказались бы запечатленными в хрониках осады.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

В великой битве мы побеждены (лат.). Цитируется труд римского историка Тита Ливия (59 до н. э. – 17 н. э.) «История от основания города» (Ab Urbe condı˘ta), кн. XXII, 7, 7–8: «…перед заходом солнца претор Марк Помпоний объявил: „Мы проиграли большое сражение“», перев. М. Сергеенко. – Здесь и далее примеч. перев.

2

Имеется в виду римский император Тиберий Клавдий Нерон (42 до н. э. – 37 н. э).

3

Говно (кат., нем.).

4

Великолепно, великолепно, великолепно… (фр.)

5

Ат – город а Валлонии; при осаде Ата в 1697 году Вобан впервые применил систему траншей-параллелей.

6

Да, месье! (фр.)

7

Неф-Бризах – город в Эльзасе, где расположена знаменитая крепость, единственный сохранившийся в мире пример третьей системы укреплений Вобана. В 2008 году была объявлена ЮНЕСКО памятником всемирного наследия.

8

«Современная фортификация» (фр.). Николаус Гольдман (1611–1655) – немецкий математик, правовед и теоретик архитектуры.

9

«О заветных тайнах» (лат.). Вальтер де Милемете – ученый и юрист, живший в ХIV веке; в одном из его трактатов помещено первое изображение огнестрельного оружия.

10

Ну так что же? (фр.)

11

В 1727 году испанцы пытались отвоевать Гибралтар у англичан, получивших эту территорию по Утрехтскому мирному договору в 1713 году, но им это не удалось.

12

Квинт Энний (239–169 до н. э.) – древнеримский поэт, Аппиан Александрийский (ок. 95 – после 170) – древнеримский историк. Изречение принадлежит Солону Афинскому, законодателю и поэту (ок. 640 – ок. 559 до н. э.).

13

Имеется в виду Архимед (287–212 до н. э.).

14

Сражение при городе-крепости Алезии между римскими и галльскими войсками произошло в сентябре 52 году до н. э.; галлы потерпели поражение, Алезия сдалась, и на этом окончились Галльские войны.

15

Верцингеториг (ок. 82–46 до н. э.) – вождь кельтского племени арвернов, объединивший галльские и кельтские племена в борьбе против Рима.

16

Вперед (фр.).

17

Мой кротенок (фр.).

18

Гней Домиций Корбулон (ок. 7 – 67 н. э.) – римский военачальник, который в период правления Нерона командовал римскими войсками во время похода на Восток и в 58 году н. э. завоевал столицу Армении.

19

Угловая сторожевая вышка (фр.).

20

Ганнибал у ворот! (лат.)

21

Всеобщая воинская повинность (фр.).

22

Все – объемные изображения (фр.).

23

Намюр – город в Валлонии, знаменитый своей крепостью. Дюнкерк – город во Франции на берегу Ла-Манша.

24

Безансон – древний город на востоке Франции. Турне – древнейший бельгийский город, расположенный на реке Шельде в провинции Эно. Бауртанге – форт в Нидерландах, построен в форме звезды. Копертино – город в регионе Апулия в Италии.

25

Никогда!!! (фр.)

26

Полиоркетика – наука о защите и взятии крепостей.

27

Аррас – город на севере Франции.

28

А это что? (фр.)

29

Какой же ты дурак! (фр.)

30

Я люблю ее (фр.).

31

Жан Расин (1639–1699) – великий французский драматург и королевский историограф.