Дно

– Э, мля! Я не понял! – Голос был не иначе того старшеклассника. В каком же он классе? В шестом? В седьмом? Лёня отпустил руку девицы, наспех ей сунул в руки сумку, подчёркнуто медленно подтолкнул её, иди, мол, иди… А сам, с гулким, как молот, сердцем, повернулся к компании. Как на эшафот.

– Ты чё, олень, припух?!

Старший выделялся из группы и росточком и откровенно злым лицом. Голос его ломался и он, очевидно, использовал новый тембральный диапазон как средство угрозы.

– Тебе кто позволил так к пацанам влетать?! Ты, веник драный!

Шло предварительное оскорбление перед побоями. Накручивание и нахлобучивание петушиного гребня. Лёня, который стоял как парализованный, хотел ответить достойно, но в то же время приветливо, чтобы сбить агрессию, разрядить обстановку. Но мешало волнение и ком в горле. Поэтому он жалко выдавил:

– А чё вы так… с ней…

– Чего? Я не понял, ты чё хамишь что ли? – Неуверенный тон оппонента вдохновил переростка. – Иди сюда, чудо!

– Это Вестрик с нашего класса! – Радостно сообщил Круглов. – Отстой по жизни!

– Иди сюда, Хестрик! – Сказал длинный и сам подался к нему.

Левой рукой он цепко ухватил Лёню за шею, а правой изготовил кулак, показывая намерение. Лёня инстинктивно подался назад, но голова, попавшая в прихват, не позволяла ретироваться. Тогда он ухватил обеими руками тот самый кулак, чтобы блокировать его движение к лицу.

– О, ё! Ни фига себе! – Удивленно вытаращил глаза старшеклассник и все засмеялись.

Кулак, естественно, увяз, но вот колено длинного жердя неожиданно угодило под рёбра. Лёнька охнул, но руку противника не отпустил. Второй удар колена пришёлся под «солнышко». Леонид поперхнулся и только тогда отпустил свой «клинч». Шею рванули, и он хлюпнулся на пол, оставив все попытки защищаться. Живот страшно сдавило и не хватало сил для вдоха.

– Я тя, чепушок, ща разрисую! Чтоб не борзел больше! – Орали над ним. Но Леониду было уже всё равно, как получать и сколько. Удивительно странно: на душе было хорошо, хотя хорошим его положение не назовёшь.

– А может, лежачего не будешь трогать? – Предложили сверху. Лёня не видел кто, но голос был новый. Сильный голос. Дых более-менее выровнялся, и Леонид из скрюченного эмбриона принял сидячее положение.

Рядом с жердём стоял парнишка Лёнькиных лет, пожалуй, да. Только плотный какой-то и собранный как пружина. Длинный превосходил его ростом, но рядом с плотным в зачёт это не шло. От парнишки исходила уверенность, чего как раз не хватало Лёньке всегда.

– Ты чё, лезешь?! Ты кто такой?! – Заорал жердь на него. Вкусив легкой победы, его несло, и он не почувствовал разницы в противоборстве. – Вы чё, все салаги думаете?! Ты в каком классе? А он в каком? Вы чё, совсем страх потеряли?! Да ты ж, барсук, ща рядом ляжешь! Я тя ща…

Последняя фраза смазалась хлёстким ударом. Лёня не увидел, зато рассмотрел изумлённое лицо длинного. Его перекосило то ли от удара, то ли от удивления. От зуботычины он отпрянул на три шага назад и сейчас рассматривал соперника. Было заметно, что он трусит, но даже для жердя было очевидно, что у него крохотные секунды на реабилитацию. Авторитет ей-ей готов был лопнуть. Зарычав, он кинулся, размашистым движением культи пытаясь зацепить голову плотного. Парнишка с легкостью поднырнул, пропуская шлагбаум и четко размеренным ударом обозначил точку на подбородке противника. Гулко отозвалась кость, и длинного кинуло вперёд об пол. Ещё миг назад он хорохорился, а теперь лежал на животе и как будто прислушивался к половицам. Парнишка деловито подошёл к поверженному и приподнял того за подмышки.

– Ну-ка, помогите! – Кинул он притихшей свите развенчанного короля. На помощь бросились безоговорочно, оттащили длинного к стене, приспособили спиной полулежащим. Глаза того были закрыты.

– Нокаут. – Констатировал плотный. – Ничего страшного. Через минутку очухается.

Он обратился глазами ко всем сразу.

– Чолдарев! Шанин! Слайчик! Ну, надо же! Я вам что говорил? Не общаться с этим бесом. Вы тоже огрести хотите?

Не получив ответа, он приказал:

– Марш в класс! Потом поговорим…

Заметив Круглова, спросил:

– А ты кто? С параллельного? Давай, скачи тоже… Ещё раз увижу с ним, обоих отоварю!

Когда они остались одни, парнишка протянул руку Лёне.

– Степан. Для друзей просто Стёпа.

– Лёнька. Леонид. Здорово ты его…

– Ерунда! Я на бокс хожу. Мне стыдно проигрывать таким.

Он кивнул на пришедшего в себя старшеклассника. Тот крутил головой и соображал, где он и что с ним такое.

– Видал? Короткая амнезия. – Стёпа усмехнулся. Так бывает, но потом придёт в норму и вспомнит.

– Не боишься, что своих с класса позовёт? – Они вышли из гардеробной.

– Этот не позовёт. – Мотнул головой Стёпа. – Он отстойный из всех. Потому и собирает кодлу из мелких, чтобы там хоть выделяться. А если б и позвал, пускай… Не стремаюсь как-то, знаешь…

Он перевёл разговор на Лёню.

– У тебя-то с ним чё? Не поделили вешалку в раздевалке?

– Они сумку у девчонки отняли и пасовали друг другу как мячиком.

– А-а! Постой-постой, дай догадаюсь… Это у Людки Каршинковой, по ходу. Нашенская она, угу… Вреднючая. По ходу сама нарвалась. Но ты всё равно, молодец! Девочек надо защищать.

Они приостановились, и Степан взглянул ему в глаза.

– Жила у тебя есть, раз на крупного прыгнул. Только боец ты никуда, ни техники, ни теории… Ладно! Будет время, я тебя понатаскаю. Покажу кое-что. А вообще, знаешь, Лёнчик, меня ведь скоро к вам переводят. В ваш Б.

– Почему так?

Стёпа пожал плечами.

– Не тяну, по ходу. А может, другая причина, не знаю… Так что ещё меня увидишь.

Так в 95-ом произошло знакомство Лёни со Стёпой, которое, по сути, стало поворотным в жизни Вестрикова. Степана Корольчука действительно перевели в их класс, и очень скоро он подвинул всех лидеров в коллективе. Лёне он не стал явным другом «не разлей вода», но задевать его больше не осмеливались. Уверенности у Вестрикова на аршин поприбавилось, тем более Корольчук, как и обещал, позанимался с ним теоретически, а после и практически. Удар Лёня ставил сначала на «лапах», потом на груше и каждый раз представлял лицо щербатого Толика. Не было давно уж ни обид, ни сожалений. То было прощание с проклятием.

ГЛАВА II

КОРОЛЬЧУК. 2000-й год

В светлом и просторном кабинете географии светло-пегая девчушка старательно выводила в тетради незыблемые формулы школьно-прикладной физики, а молодой человек, похаживающий близко, монотонно разжёвывал ей рабочие моменты задач.

– Теперь эти данные вставляем в формулу Ома и находим силу тока для указанного участка цепи. Ничего архисложного, Катюнь. Всего лишь логическая взаимосвязь между заданными константами. Ну, чё там выходит? Вот…. Да-да, всё правильно! Теперь, давай, по второй задаче: там надо наперво массу определить, а потом… потом. Потом по этой вот формуле вычислим количество теплоты плавления. И будем нам счастье…

С этими словами молодой человек как бы невзначай положил руку на плечо девушки, но тут же, вероятно почувствовав некое напряжение с ответной стороны, немедленно её убрал.

– Никаких заморочек! Всё как дважды два – предельно просто и элементарно, как сказал бы Ватсон.

– «Элементарно» говорил не Ватсон, а Шерлок Холмс Ватсону! – Подчёркнуто поправила его девушка, продолжая выводить решение.

– Да? – Удивился парень. – Сколько раз смотрю этот фильм, а так и не понял, кто кому говорит «элементарно».

– Почитай лучше книжный подлинник. Там нет никаких «элементарно».

– Вот так даже, да?

– Вот так. – Девушка закончила и положила авторучку. – Я, может, дура в физике, но в литературе меня не подрежешь. Проверь, Тёпа…

Тёпа, в полном имени Степан, пробежался глазами по неровным столбцам задач и удовлетворительно хрюкнул.

– Всё просто ОК. Зашибись, канает под четвёрку.

– Почему не под пятёрку?

– Ну… – Парень помялся. – Написать мало, надо обосновать…

Девушка фыркнула.

– А ты на что? Научи… Кто из нас кого подтягивает?

– Понимаешь, Кэтти…

– Не называй меня Кэтти!

– Ладно, ладно, Кать… Просто научить можно того, кто… Хочет научиться.

Девушка сделала каменные брови, и Степан поспешил с разъяснениями.

– Да нет, не в обиду сказано, просто… Вот ты, любишь книжки читать литературные, да? По «истории» у тебя блестяще и вообще тянешься к гуманитарным дисциплинам. Тебе это нравится и учить тебе этому не нужно. Само как-то прёт, да? Вот… а у меня… Меня физика и математика вдохновляет. Человека нельзя научить тому, чему он не хочет учиться. Всегда будет противление и тормозные колодки.

Девушка Катя с удивлением и заинтересованностью поглядела на парня, кокетливо выпятив нижнюю губу.

– Да ты, оказывается, психолог, Степан Какойтович.

– Васильевич. Степан Васильевич. Но не называй меня по батюшке. Для тебя я просто Тёпа. А насчёт психолога… Какой к черту из меня психолог. Просто есть опыт. Я, когда боксом занимался, мой тренер ставил меня натаскивать новичков. Так вот! Почему-то попадались пацаны с нормальными данными, но с отсутствием всякого интереса. Не было у них желания вкладывать душу. Ни в удар, ни в технику. Не за своё взялись, понимаешь? Я такие вещи чувствую. А попались такие… Дрищ дрищом, а так тебя умотает по рингу, что и непонятно, кто кого водит. Так и везде! В любой науке и отрасли. Возьмёшься не за своё, будешь буксовать, да отплёвываться. А наступишь на свою линию, всегда будешь в джек-поте.

– Да? – Девчонка с любопытством разглядывала его, и Стёпе это было приятно. – Слушай, Тёп, а почему ты бросил бокс? Ты же, как говоришь сам, наступил на свою линию?

– А-а, а вот это другой вопрос! – Степан почесал у себя за ухом. – Видишь ли, бокс дал мне много, но и забирает он не мало. Я не спорю, можно развиваться, но… Сотрясения мозга, провалы в памяти и.т.п. Раздавленная переносица и полная инвалидность к пятидесяти – это не то, что мне нужно. Пример Мухаммеда-Али меня не вдохновляет, понимаешь?

– Понятно…

– Да ничё тебе не понятно! Я, Катюня, из спорта беру то, что меня привлекает на текущий момент. Медали, призы – это всё трэш, вот поверь мне, это не главное!

– А что главное?

– А главное – измерить себя в чём-то новом. Найти себя в этом новом. Или не найти. Бокс, например, воспитал меня как личность. Спасибо Павлу Геннадьевичу, тренеру, – это человек-глыба! Я пробовал после бокса побороться, ходил на греко-римскую… Знаешь, ни о чём! Не моё. Это возвращаясь к теме о своей линии. Попробовал себя увидеть в единоборствах. Не увидел. Там нет моей энергетики. А тем более школу рук не переделаешь под ноги. Сейчас вот увлёкся лыжами. И знаешь…

Стёпа улыбнулся, чем вызвал у Кати ответную улыбку.

– Я будто сто лет хожу на лыжах. До того легко и не напряжно!

Девичья улыбка крайне волновала, а ещё пьянила. Степан, который не терпел алкоголя, но разок всё-таки тюкнул однажды из любопытства, теперь переживал аналогичный эффект. Только от водки он тогда поплыл и поглупел, а сейчас просто поглупел, и текущее помрачнение рассудка было волнующе приятно.

– А я тоже люблю ходить на лыжах! – Заявила Катя.

– Да ну!

– Да-а!

Девушка явно кокетничала. Неосознанно. В природном своём девичьем клише, больше забавляясь и играя, чем имея какие-то мысли. Хотя Степан её и привлекал, но интерес этот был обусловлен тягой к личности. Возможно, лидеру, верховому… каким этот парень являлся на текущий момент в классе. Нравился ли он ей по-настоящему – ответить на этот вопрос она не могла и не заморачивалась. Стёпе же казалось такое поведение однородно однозначным: он ей нравится.

– Тогда, Катька, можно на пару пробежаться в воскресенье! Я знаю отличную лыжню!

– Я тоже знаю. Ты парк, имеешь в виду?

– Парк – это для «чайников». За городом есть такая накатка.

– А без лыжни слабо?

– Не понял. Как без лыжни?

– Про свободный стиль слыхал?

– Коньковый ход? Ба! Так это ж… Вау! Только не говори, что ты мастер так бегать.

– Я-то нет. Думала, может ты такой всесторонний меня бы обучил. А?

– Ну-у… Во-первых, если увлекаться таким бегом, нужны лыжи чуть покороче да поуже, палки подлинней и ботинки ботфортами выше. Такой ботинок фиксирует голеностоп и помогает избежать вывихов и растяжений.

Катя нарочито вскинула глаза вверх, цокнула язычком.

– Начинается… Просто скажи: если нет, то нет. Я видела, как дядечки без всяких там высоких ботинок на простых лыжах ой-ё-ой!

– Ну да, можно и так! – Разулыбался Стёпа, видя всю абсурдность с этой девчонкой строить из себя знатока.

– Можно и так. Я сам практиковал на своих, когда только начинал… Скажу сразу: падал много. Потом стало получаться, поехал. Будоражит и радует, всё это присутствует, но… увы, мастером не стал, продолжал падать. Пусть и реже, но не без этого.

Девушка, стрельнув глазками, томно проворковала:

– Ну и как? Ничего не растянул?

– Не растянул! – В тон издевательской насмешке ответил Стёпа. – Но каждое неправильное падение приближает вероятность…

– Не лечи, Тёпа! – Перебила Катя и обворожительно улыбнулась. – Покажешь мне коньковый ход?

Сидящая за партой девушка, жеманно наклонив голову, глядела на стоящего парня снизу в верх. И взгляд кокетливых глаз, и улыбка, и приглушённое последнее слово «ход» ударной волной врезались в сознание юноши.

– Ну, конечно… покажу. – Чувствуя, что тает, он поспешил увести взгляд от этих глаз- «колодцев».

Девушка захлопнула тетрадь.

– Ну, всё! На сегодня хватит знаний! А по поводу воскресенья… Я тебе позвоню, Тёп

Она быстро всё скинула в свою небольшую сумочку и, бросив лукавый взгляд на юношу, вдруг заявила:

– А если я не одна приду?

– В смысле?

– У меня есть подружка. Олька. Мы всё время по выходным вместе, а тут…

Катя изобразила виноватую улыбку.

– Тёпа, ей будет одной скучно без меня. Ты не против, если она тоже…

Степан, в планы которого не входило третье лицо, постарался как можно нейтральней промямлить:

– Валяй… Не против.

Словно спохватившись, спросил:

– Она… так, или тоже на лыжах?

– Я её сагитирую! Есть у неё лыжи.

– Чудненько. – Степа заухмылялся. – Тогда и я тоже приглашу друга. С лыжами. Что скажешь?

– Просто великолепно! – В тоне девушки неподдельно звучала радость. – Будет лыжный квартет. А он симпатичный?

– Кто? Квартет? – Переспросил Стёпа, хотя изначально понял подоплёку вопроса.

– Друг твой.

– Тебе-то чё?

– Да ничё… Олька спросит.

– Скажи: чуть красивши Кинг Конга.

– Как остроумно… а всё-таки?

– Не урод. Может и тебе понравится.

– А мне ты нравишься!

– Чего? – Степан подошёл близко, вознамерившись во что бы то ни стало перебороть глазами насмешливую девчонку.

В её «колодцах» был весёлый вызов и только. Но… не только. По определению колодцы опасны глубиной и Стёпа, который за свою короткую жизнь переобщался со многими ровесницами, умел подавлять своей энергетикой любую, теперь же элементарно «тонул» в том, что он окрестил колодцами. Там на дне зелёных глаз он нашёл… власть. Её власть над собой. Знала ли об этом сама Катька? Наверно, да. Эти девки, как считал Степан, такие коллапсы считывают и получают наслаждение от подобной власти.

– Ладно… Всё… Созвонимся. – Глухо буркнул парень.

Отвернувшись, он сбросил все пожитки в папку и не прощаясь вышел из класса. Подобное помрачнение рассудка ему нравилось и не нравилось одновременно.

Эту девочку к ним перевели полгода назад из 121-ой школы. Простая, белокурая, без тени макияжа. Ни о чём. С первого взгляда… Посадили её к Вестрикову. Тот, тюлень, похоже сразу втрескался, чем немало повеселил Степана. Вот ведь тютя! Серая мышка окрутила. Самому Стёпе нравились ярко вычурные девицы, которые давали себя помять да полапать, без долгосрочных отношений. Какие долгосрочные? Когда некогда и впереди новые не взятые рубежи? Да и тренер шутит: мол, пипкой не балуйте, сынки, а готовьтесь к соревнованиям. Степан попривык быть простым в отношениях, а кто из слабого пола стремился усложнить их с целью упрочить, с теми категорично расставался. Корольчук любил себя и свою фамилию. Он знал себе цену и оценивал себя по десятибалльной шкале. Задумываясь над своим «Я», в свои шестнадцать лет он искал свои качества в великих личностях, таких как Тамерлан, Гитлер и Сталин. Помногу читал о великих полководцах, а когда вошёл в силу интернет, понатыкал закладки везде, где можно. И хотя он не видел себя напрямую в роли диктатора, однако многие принципы брал с тех людей, кто ведёт «стадо», но сам не в «стаде». Стадом, он считал, быть не обидно тем, кто по духу своему определён быть ведомым. Толпа не может обижаться на то, что она толпа. Просто она должна слушать, что ей говорят сверху. Стёпа же верховодил с яслей. Мутузил во дворе пацанов постарше себя и пошёл в кружок бокса раньше, чем в школу. Как-то сразу с малолетства пришло понимание, что сила – главный рычаг в любых взаимоотношениях. С победами в спорте росло убеждение, что и в жизни всё также: если уверен – победил, не уверен – проиграл. Достаточно простая формула, по которой тебе что-то даётся, либо не даётся, хоть лоб расшиби. В классе никто не смел ему возразить и даже тот, кто по праву считался дерзким и «центровым», рядом с Корольчуком уходил на задний план. Сомневающихся в его лидерских задатках, Стёпа быстро разубеждал в мальчуковых спаррингах на школьных задворках. На «разы» он вставал не однажды, и всякий раз треть школы свидетельствовала его победы. Разумеется, при таком бешеном рейтинге у него шустро насобиралась куча друзей. Мнимых друзей, к сожалению. И Стёпа это понимал. Потому-то он одним позволял быть «друзьями», а других только жаловал рукопожатием. Равных по духу он пока не видел. Были конечно «ботаны», которых он уважал за знания и интеллект. Но то была каста, требующая покровительства Сильного. Его покровительства. Опять же всем он защиту обеспечить не мог, но те – «ведомые», зная за ним статус справедливого «решалы», сами искали с ним аудиенции. А он, Степан, разве мог посрамить имя своего, возможно, предка. Конечно, нет. Где в лоб, а где нахрапом, но чаще уже, словом, он третейски разруливал нехорошую ситуацию. Вестриков был одним из этих «ботанов», которым Степан благоволил. Лёнька не был «умником», учился так и сяк, но было в нём что-то такое, что привлекало Стёпу. Пытаясь разобраться, чем этот хлюпик «не от мира сего» вызвал его симпатию, Степан обратился к литературным классикам. И узнал, что дружили, оказывается, разные Онегин и Ленский, Печорин и Грушницкий, Болконский и Пьер Безухов. И даже в песне у Высоцкого дружили сам поющий и тот, кто не вернулся из боя. «Разнополярность» – понял Стёпа. Как в магните плюс тянется к минусу. Кто из них минус, Степан решил сразу. Вестриков был нелюдим, практически «неконтактен», смотрел тускло и ходил голову в плечи. Пока он, Стёпа, не взялся за него и не приподнял за подбородок. Чрезмерное обилие минусов побудило Степана «почистить карму» слабому. Кстати, это он тоже прочёл в книжке. Получалось, что он по жизни делает всё правильно. Слабым даёт поддержку. Сильным не даёт зазнаваться. Вестриков с его подачи за каких-то три месяца научился стоять и двигать кулаки в потенциальных врагов. В потенциальных, потому что, реальных-то и не осталось. Ещё бы! Стёпа едва только вошёл в их класс, (его таки перевели), как сразу всем стало понятно, кто вошёл. Слава есть слава, она впереди идёт… Лёнька преобразился, но несмотря на то, что Корольчук выдавил из него почти все минусы их магнит не разъединился. Назвать другом он его не мог, в силу предубежденности. Но поразмыслив, поослабил свою теорию ведомых и ведущих. Гипотетически два сильных человека не могут дружить. Факт. Будет соперничество, вражда и зависть. Опять же два плюса отталкивают друг друга, как и два минуса. Значит эти Онегины, Болконские и Печорины дружили со своими антиподами не просто так. Сильный брал у слабого то, что ему не хватало. Его слабость. Дабы, чтобы стать, возможно, великодушным и благородным в его глазах. А слабый, естественно, мог брать у сильного только «железо», чтоб воспользоваться им как своим щитом. Вот и весь культурный обмен. Ха-а! Вот и всё! Порешив дилемму таким образом, Стёпа бросил загружать голову философией и предался своим рутинным тренировочным дням. Не то, чтобы они дружили с Лёнькой, да нет. Какой там… У Стёпы своё, у Лёньки своё, вроде как мать больная… Правильней сказать, они приятельствовали. Лёнька смотрел ему в рот, как и положено, многие ведь смотрят…

Но и он, Степан Корольчук нет-нет, да и прислушивался к мнению хлюпика. Странно. Но впоследствии, Степан всегда приходил к тем же выводам, что и Лёнька. Подспудно, видимо, этот момент и объяснял причину их дружбы. Или приятельства. Когда, бывало, Стёпе требовался совет, он обращался именно к Вестрикову, а не к мнимым друзьям, которых у него было с херову тучу.

Когда у Лёньки появился «друг» в юбке, Корольчук заулыбался. Ну-ну! Хлюпик влюбился. И нашёл ведь в кого. Ни рожи, ни …! Очень скоро Степан поймал себя на том, что думает об этом даже на тренировках. Это был нехороший симптом, так как на тренировках Корольчук думал только о тренировках. Он стал искать объяснение, а поскольку считал себя неглупым парнем, быстро сообразил в чём дело. Как бы смешно не звучало, а он, сильная личность, просто словил «ревность». Наитупейшее слово, поскольку правильно не отражает состояния Стёпы. Ревность к кому? К пацану? Бред! Точней б было выразиться это был «синдром потери друга» Хотя опять же, какой из Вестрикова друг? Приятель, да! А друзья у него все по секции. Как близнецы. Позубоскалить с ними всегда праздник. Но что странно, ни к одному из этих друзей Стёпа за советом не ходил. А к приятелю Лёньке, да. Закончив рассуждать, Корольчук решил присмотреться к этой «мышке» и неожиданно понял, что она, в принципе, «ничего». Фигура, конечно, отстой, но улыбка…. Улыбка покрывала все её недостатки. Когда новенькая улыбалась, внутрь что-то входило, отчего сердце гулко выбивало дробь, а губы тянулись в ответной улыбке. Становилось хорошо, вольно и бестолково. Абсолютнейший идиотизм, не поддающийся логике. Уж сколько Степан перевидал этих улыбок, и хоть бы хны! А тут на тебе, пожалуйста! Что в ней особенного? Он теперь понял Лёньку. Он понял ребят, что попадали под гипноз этой улыбки. И он понял, наконец, отчего все девки в классе невзлюбили Екатерину. Что ж, добро! И Корольчук, плюнув, решил оставить как идёт. Пускай тешатся! Влюблённые…. А ему есть чем заняться! Он сильней всех слюней.

Вольному воля! Так считал Стёпа, но кто там СВЕРХУ решил по-другому. Катя Шмелёва была предметный гуманитарий. Это значило, что несмотря на прилежание, девушка не тянула точные науки. Ну, никак! Чего не скажешь о литературе, истории, географии, философии. По этой линии она могла дать фору любым зубрилам класса. Зоя Борисовна, видя диссонанс, решила подкорректировать успеваемость небезнадёжной ученицы. Подтянуть руками его, Степана Корольчука. Знать бы, к чему это приведёт, Стёпа, видит бог, отказался бы. Но он пожал плечами и согласился. Возникло желание расставить всё по местам. Он не раз ловил на себе скользящие любопытные взгляды новенькой, а коли так, то не видел огромного труда разбить сердце очередной дурочке.

Заниматься решили два раза в неделю, подтягивая для начала физику и математику. После занятий они оставались в пустующем классе и … С физикой дело налаживалось, с математикой пока не ясно, ну а сердце он ей разбил… вряд ли. Зато стал беспокоится за своё. Скажи ему кто-нибудь раньше: видишь вон ту? Скоро тебя охмурит. И он бы рассмеялся в лучшем случае. В худшем – пробил «фанеру» чудаку. Но сейчас смеяться не хотелось. У этой светло-русой кроме улыбки, было ещё одно оружие. Её зелёные глаза-колодцы, в которых он тонул и растворялся. За собой Корольчук никогда не замечал сумасбродных мыслей. Считал себя трезвым практиком и логиком. А тут не пойми откуда такие образы взялись: «колодцы», «тонуть» Как у захудалого поэта. Может ему забросить спорт и начать сочинять стишки? Тьфу, ты, наваждение, ей богу!

Увлекаться девушками Корольчук не хотел. Во всяком случае, так серьёзно западать, терять сон и аппетит. Подобные вещи шли вразрез с его теорией Сильной руки. Все Великие по праву пользовались женщинами, но никогда не позволяли пользоваться собой. Поэтому, когда он сообщил, что приведёт на рандеву друга, он имел в виду Лёню. Того, кто изначально был влюблён в эту светло-пегую… Это хорошо, что она притащит подругу. Олька, кажется… Вот ей он и займётся. А Катька, ха! Вот она вытаращится, когда узнает, что друг, не кто иной, как её сосед по парте. «Пусть Леонид возьмёт её на абордаж, а то гляжу что-то приуныл. Небось, думает, что отбиваю…» Сам Степан решил демонстративно ухаживать за подружкой Олькой, дав понять Шмелёвой, что она ему неинтересна. Поразмыслив так, Корольчук повеселел и забежал в кафешку перекусить на скорую руку. Разыгрался аппетит, что было весьма неплохим признаком…