История гарема

Во всех античных обществах гаремы в техническом смысле этого слова принадлежали состоятельным мужчинам. Это слово, которое часто используют слишком свободно, произошло от арабского «харим» (harim), означающего «то, что запрещено». Арабские авторы, а вслед за ними это стали делать и их коллеги из других народов, применяют этот термин как для обозначения части дома, отведенной для женщин, так и для обозначения женщин, которые там живут. «Харим» на арабском языке означает любое священное место, каким, например, в исламский период является храм в Мекке. Однако люди, принадлежащие к англоязычным национальностям, в наши дни подразумевают под «гаремами» места обитания женщин в странах, которые могут совсем не иметь арабского населения либо быть населенными арабами лишь частично. Для выражения схожего понятия мы также используем слова «зенана», «сераль» и «пурдах».

Зенана (правильный вариант «занана», от персидского «зан» – женщина) в основном упоминается в связи с Индией. Англичане, колонизировавшие эту страну, обнаружили, что местные жители часто употребляли это слово.

Слово «сераль» (от ит. seraglio – огороженное место, зверинец) использовалось в качестве синонима «гарема» первыми европейцами, принявшими христианство. Это были итальянцы или греки, поселившиеся в Италии, которые навещали Левант, делая это обычно по торговой надобности. Обнаружив, что у турок женщины живут в отдельных покоях, они поинтересовались, как такие покои называются. Турки по большей части народ малоразговорчивый, а уж если темой разговора являются их женщины, а собеседником – неверный, то и подавно. Со сдержанным достоинством турок обычно отвечал «сарай» (sarai). Это турецкое слово означает всего-навсего просторное здание или постройку любого типа. В сельской местности этот термин обозначал приют или постоялый двор так же, как хорошо известное слово «караван-сарай» (caravansarai), которое вошло в англоязычную литературу в этой форме. Итальянцы ошибочно соединили слово «сарай» со своим собственным, похожим по звучанию словом «серрато» (serrato), означавшим «закрытый» или «запертый». Результатом этого словообразования стало слово «сераль» (seraglio), которое они употребляли, говоря о гареме.

«Пурдах» происходит от слова «пардах» (pardah), что на языке хинди означает занавес. Поскольку в Индии женская половина обычно отделяется от остального дома занавесом из плотной ткани или шторами, это слово стало в конце концов употребляться для обозначения всего того, что находилось за таким пардахом.

Работая в Телло, археологи обнаружили развалины халдейского дворца, который, как предполагают, был построен в начале 3-го тысячелетия до Рождества Христова. Судя по расположению остатков стен, дворец имел три части, одну из которых ученые идентифицировали как апартаменты для женщин. Они состояли из сообщавшихся между собой комнат, расположенных вокруг открытого двора. Попасть туда можно было, лишь пройдя по узкому коридору, начинавшемуся в той части здания, которая служила, очевидно, чем-то вроде гостиной. Этот коридор имел форму бутылки, но с двумя горлышками, поэтому доступ в женские покои был так же затруднен, как вход внутрь театра или на железнодорожную платформу в современных городах, где стоят контролеры, проверяющие билеты. Через неприметную дверь в одной из боковых стен гарема можно было выйти на улицу.

Еще один античный гарем археологи нашли во дворце ассирийского царя Саргона[1], погибшего в 705 г. до н. э. Он был пристроен сбоку к главному зданию и состоял, как и халдейский дворец, из богато разукрашенного центрального двора под открытым небом, вокруг которого располагались многочисленные маленькие комнаты различных размеров. Скорее всего, они выполняли функцию женских спален. Одна из этих комнат значительно превосходила по своему размеру все остальные помещения. Можно предположить, что она предназначалась для женщины, которая в тот или иной момент пользовалась наибольшей благосклонностью Саргона. Не исключено, что в ней время от времени по тем или иным причинам жил и сам царь. В обоих концах комнаты находились платформы, которые образовывали широкие и глубокие альковы. Не совсем ясно, почему там были устроены два спальных места. Поскольку они, похоже, были совершенно идентичны, сомнительно, чтобы одно из них использовалось для какой-либо другой цели, в качестве места жертвоприношения или же имело какое-то иное религиозное предназначение. Возможно, это было обусловлено каким-то предрассудком или формой ритуала, требовавшего, чтобы в разное время спящий находился в разных местах. Существует также предположение, что монарх желал иметь запасную наложницу, ожидавшую его в готовности на втором ложе, на тот случай, если первая наложница по каким-то причинам не могла удовлетворить его желание.

Маска ассирийского царя Саргона

Древнегреческий гарем гинайкейон (gynaikeion) обычно располагался в глубине зала и состоял из трех комнат, каждая из которых уступала другой по размеру. Первая комната выполняла функцию гостиной, вторая являлась общей спальней для наложниц, а третья предназначалась для прислуги. Однако гарем Одиссея на Итаке относился к более раннему типу архитектуры, который оказался более долговечным, чем обычный греческий дизайн, и типичным для восточных стран и в наши дни. Он отличается тем, что состоит из просторного центрального помещения и меньших по размеру палат, располагающихся по его периметру.

Что за женщины жили в этих гаремах, существовавших в дохристианские, а значит, и в доисламские времена? Мы знаем, что, например, в Аравии, где мужчина мог взять себе столько жен, скольким он мог обеспечить сравнительно комфортабельные условия существования – пищу, одежду и кров, – эти многочисленные жены пользовались уважением и свободой куда большими в любом смысле этих слов, нежели потом в дни Мухаммеда, когда им пришлось жить по законам ислама. Женщины древней Аравии были искушенными в литературе, науках и даже в искусстве войны. Они наложили неизгладимый отпечаток на древнюю арабскую поэзию. В те времена они выступали не только в роли поэтов, но и как администраторы, жрицы и даже возглавляли отряды воинов на поле боя.

Те же самые черты мы находим у многих женских персонажей Ветхого Завета, таких как Юдифь, Руфь и Рахиль, которые, похоже, делали все, что им заблагорассудится, подобно любой женщине ХХ в., живущей в Европе или Америке. Вместе с тем совершенно очевидно, что такие уверенные в себе и достаточно независимые личности ни в коем случае не являлись единственными женами своих мужей, да и вообще могли быть простыми наложницами. Из тысячи официальных постельных партнерш героя многих легенд, третьего царя Израильско-Иудейского государства Соломона (965–928 до н. э.), семьдесят имели в своих жилах царскую кровь и потому, вне всякого сомнения, обладали независимыми взглядами на жизнь.

В Древней Персии женщины оказывали настолько огромное влияние на государственные дела, что некоторые ученые даже пришли к выводу, что фактическое, повседневное управление царством находилось в их руках. И это несмотря на то, что изоляция, в которой они находились, была строже, чем в каком-либо другом обществе того времени. Например, мужчина не мог сидеть в присутствии своей матери без ее разрешения. Зороастр[2], или Заратуштра, пророк и основатель иранской религии зороастризма, который, по мнению большинства ученых, был реальным лицом и жил в X–VI вв. до н. э., выступал за предоставление женскому полу привилегий, почти неслыханных в те дни на Востоке. Мужья имели право взять вторую жену лишь в том случае, если первая оказывалась бесплодной, то есть в течение девяти лет не могла родить ребенка. Женатый мужчина не мог развестись ни с одной из своих жен. Зороастризм осуждал даже случайные любовные связи мужчин на стороне, квалифицируя их как измену и тяжкий грех.

В Вавилоне и Ассирии так же, как и в Персии той эпохи, даже женщины, принадлежавшие к среднему классу, читали и часто писали стихи, причем в Иране женщины продолжали делать это вплоть до нашего времени. Многие из них хорошо пели и играли на музыкальных инструментах. Они умели шить и стряпать. Иногда они даже занимались торговлей. Иранки наших дней в целом более добродетельны, экономны, опрятны и верны семейному очагу, чем большинство женщин в других частях мира. Их мужья и дети чуть ли не идеализируют их, причем последние зачастую видят в них истинных оракулов мудрости. Поскольку Иран является одной из самых консервативных стран и бережно хранит свои древние традиции, вполне разумно было бы предположить, что в дни расцвета его политической и культурной мощи, до того как лидерство в этих сферах в Средиземноморье перешло к грекам, персиянки, которые унаследовали еще более древние традиции Вавилона и Ассирии, во многом были такими же, как их далекие потомки.

В связи с этим следует заметить, что греки придерживались гораздо более низкого мнения о женщинах и подвергали их беспощадным насмешкам в комедиях Аристофана[3], а Платон[4] вообще считал жен презренными созданиями.

Именно греки оказали решающее влияние на формирование того отношения к женщинам, которое доминировало в Европе до начала раннего Средневековья, когда арабы познакомили европейцев с понятием рыцарства. Однако и в наши дни этой восточной концепции приходится соперничать с цинизмом, имеющим греческие корни и столь характерным для западного менталитета, хотя на всем Американском континенте и в латинских странах Европы рыцарское отношение к женщине является мощной социальной силой и с ней приходится считаться.

Из всего вышеизложенного мы должны заключить, что до того, когда в Афинах Перикла[5] зародилась чисто мужская цивилизация, она просуществовала недолго в политическом плане, однако оказала такое поразительное духовное воздействие на всю последующую историю, что даже во времена обскурантизма в Европе Аристотель[6] пользовался большим авторитетом в нехристианских странах. Однако до той поры можно твердо утверждать, что «рука, которая качала колыбель, правила миром».

Эту точку зрения подтверждает и бросающееся в глаза преобладание богинь и жриц в древних религиозных легендах.

Как утверждает большинство авторов, брак в доисламской Аравии не регулировался никакими правилами. Люди поступали так, как считали нужным, однако женщины могли выйти замуж, только если у них имелось приданое. Оно оставалось собственностью жены, которая могла разорвать брачные отношения, если считала, что муж ведет себя плохо и не выполняет своих обязанностей. После смерти мужа жена становилась наследницей его имущества. Сам Мухаммед, до того как стал пророком и основал ислам, взял в качестве первой жены одну из таких богатых вдов.

В античной арабской поэзии значительное внимание уделяется теме богатых и капризных женщин, не связанных постоянными узами ни с одним мужчиной. Эти женщины странствуют подобно некоронованным королевам так, как это делали в XVIII и XIX вв. некоторые знаменитые европейские актрисы, наслаждаясь жизнью и вызывая восхищение у всех, кроме своих соперниц. Однако, когда они выходили замуж, муж покрывал себя вечным позором, если не мог достойно содержать их. Причем если при этом его мать, отец или дети влачили жалкое существование на грани голодной смерти, то это не вызывало никакого порицания со стороны общества.

Следует признать, что в целом положение женщин было вовсе не таким завидным, каким могло показаться постороннему наблюдателю. Однако это касалось семей с относительно низкими доходами, в которых рождение дочери рассматривалось в лучшем случае как досадная неприятность, а в худшем – как бедствие. Случалось, что отчаявшийся отец убивал новорожденную дочь, едва та успевала оставить лоно матери. Однако арабы, безусловно, прекратили бы свое существование как нация задолго до появления Мухаммеда и зарождения ислама, если бы такое преследование женщин было повсеместной практикой.

В действительности женщины из высших слоев общества в доисламском арабском мире играли чрезвычайно важную роль в жизни нации, и это дает основания утверждать, что они нередко несли ответственность за кардинальные политические решения, и даже войны развязывались иногда по их прихоти. И в немалой степени именно их влиянию обязана своим подъемом арабская литература, в особенности поэзия, расцвет которой продолжался до первой четверти VII в. Во времена ислама она так и не смогла достигнуть подобных высот, тем более что на первых порах Мухаммед и его последователи с религиозным рвением выступали против поэзии как привычной формы выражения племенной языческой идеологии. Язык древней доисламской поэзии поражает прежде всего колоссальным запасом слов, разработанностью форм и гибкостью синтаксических оборотов.

Наибольшим признанием среди поэтесс пользовалась аль-Хамса. Уважение к рафинированности мысли и чувства, присущей творчеству арабских поэтесс, существовало в течение долгого времени и после смерти Мухаммеда; и после завоевания арабами Испании оказало глубокое воздействие на европейское общество того времени, отличавшееся гораздо более грубыми нравами. Последняя жена самого пророка, Айша, которая намного пережила своего мужа, стала одной из этих первых «Брунгильд»[7] и пала на поле боя. Всю свою жизнь она активно занималась политикой и военными делами.

Разумеется, нельзя не учитывать того, что в последующие эпохи происходила определенная идеализация золотого века женщин, которые принадлежали к этим древним восточным нациям и еще не испытали на себе воздействия совершенно иных идеологий Древней Греции и Рима, ислама и христианства. Однако при всем при том никак нельзя отрицать тот факт, что определенные женщины в определенных местах в этот период мировой истории по общей оценке достигли едва ли не равенства с мужчинами во многих отношениях. Следовательно, именно здесь, а не в христианской Европе мы должны искать корни того уважения к чисто женским качествам ума и сердца, здравой интуиции, практической сметке, верности и состраданию, кульминацией которого явилось почитание христианами Мадонны. В более поздние периоды, когда религия перестала играть доминирующую роль, это почитание обрело форму общепринятых норм учтивости и вежливости в отношениях с женщинами.

Тем не менее большинство героинь Античности жило в обычных условиях строго охранявшихся гаремов. Ибо само уважение, которое оказывали им мужчины, достаточно чувствительные, чтобы ценить их за иные качества, помимо привлекательной внешности, делало личность женщины самоценной, нуждавшейся в защите от невежества. Их требовалось защищать от посягательств любого рода. Однако если дело касалось искушения плотью, куда более сильного, чем взятки или ненависть, даже восточный деспот, не говоря уже о простом купце или военном вожде, не всегда мог доверять своим подданным, слугам и последователям, а также личным друзьям или родственникам, пусть даже они отличались лояльностью, безупречной во всех других отношениях.

Исходя из этого соображения владелец гарема должен был позаботиться о надежной охране. Однако тут же сразу возникала проблема, гораздо позднее сформулированная Ювеналом[8]: «А кто же будет охранять самих охранников?»

Как можно было гарантировать, что они не поддадутся плотским желаниям и не вступят в тайные половые сношения с обитательницами гарема? Ведь у них для этого будут все возможности, а женщины всегда испытывают естественный интерес к тем, кто защищает их. Ответ напрашивался только один. Требовалось сделать так, чтобы охранники гарема физически не могли насладиться прелестями женского тела.

Первый документированный случай использования евнухов для охраны гарема встречается в описании Ксенофонтом[9] дворцового быта персидского царя Кира[10]. Это описание относится ко времени завоевания Киром Вавилона в 539 г. до н. э. Однако, скорее всего, такая практика была распространена тогда во всем цивилизованном мире. Совершенно точно известно, что в Китае она существовала задолго до падения Вавилона.

Царь Кир II едет на колеснице со своей рабыней

Задолго до царствования Кира II в Персии появился обычай кастрировать пленников, захваченных в битвах, для использования их в качестве охранников гаремов. Похоже, что родоначальниками этого обычая были самые первые персидские цари, желавшие обеспечить целомудрие своих наложниц и избежать порчи династической родословной.

Кир заметил, пишет Ксенофонт, что «евнухи были равнодушны к любым семейным привязанностям, и потому он подумал, что более всего они будут уважать и ценить тех, кто имел наибольшие возможности к щедрому их вознаграждению и мог защитить их в случае, если их кто-либо обидел, и назначить их на почетную должность, и никто, подумал он (Кир), не мог превзойти его в раздаче милостей подобного рода. Кроме того, поскольку евнухи были предметом презрения и насмешек со стороны всех остальных обычных людей, уже по этой одной причине они нуждались в хозяине, который был бы их покровителем. Ибо нет такого человека, который бы не подумал, что ему принадлежит право помыкать евнухом при каждой возможности сделать это, если только ему в этом не помешает тот, кто располагает высшей властью. Однако нет причин, по которым даже евнух не мог превзойти всех других в верности своему хозяину. Однако он не считал, как многие, возможно, были склонны полагать, что евнухи являются слабыми существами. И он вывел это заключение также на примере других животных. Например, норовистые жеребцы, будучи холощенными, перестают кусаться и вставать на дыбы, это уж точно, однако, несмотря на это, они не теряют своей пригодности для службы на войне. И быки, когда их кастрируют, во многом утрачивают свой гордый дух и непокорность, однако их сила или рабочие способности от этого не становятся хуже. И точно так же псы, когда их кастрируют, перестают убегать от своих хозяев, но тем не менее также пригодны для сторожевой службы и охоты.

Также и мужчины, если с ними поступили подобным образом, становились более кроткими, будучи лишенными этого желания, но проявляли не менее заботы и тщания о том, что им доверялось. Они ни в коей мере не становятся менее ловкими всадниками, или менее искусными копейщиками, или менее честолюбивыми мужчинами. Напротив, как на войне, так и на охоте они показывают, что в их душах все еще сохраняется дух соперничества. А что до их верности, то лучшим ее доказательством является их поведение в то время, когда их хозяева попадают в бедственное положение. Ибо никто еще не служил своему хозяину в несчастье более беззаветно, чем евнухи. А если думают, и тому есть некоторое основание, что они уступают в физической силе, все же на поле боя сталь делает слабых такими же сильными. Признав все эти факты, Кир отобрал евнухов на все должности при своем дворе, начиная с привратников».

Это высокое мнение великого царя о евнухах как о классе не часто находит подтверждение в других источниках. В действительности же имеются все основания полагать, что операция, которой подвергались евнухи, оказывала отрицательное воздействие на их характеры. Разумеется, нельзя отрицать, что это правило имело много исключений. В конце концов, исследовав множество противоречивых фактов, можно прийти к заключению, что евнухи, взятые в целом, не хуже и не лучше, чем обычные человеческие существа. И если они ощущают себя обделенными счастьем, то не в большей мере, чем другие. Утерянное ими в одной сфере человеческой жизнедеятельности с лихвой компенсируется – точнее сказать, компенсировалось, так как эта порода людей вымирает, – в других сферах. На этой стадии повествования можно упомянуть о двух таких компенсациях. Первой было огромное политическое влияние, которым они пользовались благодаря доверию, оказываемому им хозяевами, как предлагает Кир. Второй компенсацией являлся тот очевидный, но чрезвычайно странный факт, что женщины, которых они охраняли, зачастую проникались к ним чувствами отнюдь не сестринскими или дочерними. Ибо, во-первых, евнухи не обязательно полностью лишались способностей испытывать сексуальное влечение и связанные с этим радости полового общения. И во-вторых, евнухи приобретали изощренные навыки по части неординарного полового общения, которое некоторые женщины предпочитают обычному сексу, поскольку лишь оно дает им возможности достигать оргазма.

Сюжет и действующие лица романа Монтескье[11] «Персидские письма» являются, безусловно, плодом воображения автора, однако совершенно очевидно, что он был достаточно хорошо информирован о положении дел в этой сфере. В романе содержится сцена, аналог которой нетрудно найти в произведениях, принадлежащих перу восточных авторов. В письме IX, где повествование ведется от лица евнуха, Монтескье пишет: «Я вошел в сераль, где все словно нарочно заставляло меня глубоко скорбеть о том, что я потерял. И худшим из моих несчастий было то, что я вечно принужден был созерцать мужчину, который был счастлив. В этот период, когда чувства мои были так возбуждены, всякий раз, когда мне приходилось отводить женщину к ложу моего повелителя и раздевать ее, я возвращался к себе с яростью в моем сердце и ужасным отчаянием в моей душе».

«Я помню, как однажды, когда я помогал одной женщине войти в ванну, я настолько перестал управлять собой, что осмелился положить руку на самую сокровенную часть ее тела. И у меня сразу же мелькнула мысль, что этот день станет последним в моей жизни. Однако мне повезло, и я смог избежать тысячи смертей. Тем не менее мне пришлось уплатить немалую цену за молчание красотки, которая стала свидетельницей моей слабости. Я потерял всякую власть над ней, и она вынудила меня делать ей поблажки, в результате чего я тысячу раз оказывался на волосок от гибели».

Этот вымышленный корреспондент добавляет, что теперь, в пожилом возрасте, он ненавидит женщин.

В одной из сказок сборника «Тысяча и одна ночь», рассказываемой от лица черного евнуха, говорится о том, что его кастрировали в возрасте двенадцати лет, то есть удалили ему яички. В то время он был рабом в доме влиятельного и богатого араба. Причиной операции стало неосторожное поведение подростка и его подружки, дочери хозяина, которой было десять лет. Играя друг с другом, эти два вполне здоровых ребенка с горячей кровью внезапно ощутили непреодолимое желание совокупиться и не стали ему противиться, отдавшись воле своих инстинктов. На Востоке такие случаи не являются чем-то экстраординарным. Девочку тут же поспешили выдать за местного брадобрея, причем пришлось принять особые меры, чтобы убедить этого честного ремесленника в том, что его невеста сохранила девственность. По просьбе маленькой невесты и с согласия ее мужа, поскольку тот ничего не знал о ее предыдущих интимных отношениях, мальчику позволили остаться при бывшей подружке в качестве евнуха.

В турецком гареме. XVI в.

Однако затем рассказчик спокойно добавляет: «Я продолжил целовать и сжимать ее в своих объятиях и наслаждаться ее телом, как и прежде, пока не скончались все: ее муж, мать, отец и наконец она сама». (С точки зрения физиологии такое явление вполне могло иметь место даже при отсутствии яичек у главного действующего лица этой истории.)

Таким образом, евнух, являвшийся столь важной фигурой в дохристианские времена и в течение долгого времени после утверждения христианства, но только в восточных странах, действительно мог, как уже предполагалось, быть щедрым, благоразумным и просвещенным, как, впрочем, мог являть собой и полную противоположность этим качествам. Ибо в то время как полная кастрация приводила к появлению таких «полулюдей», как их называли римляне, алчных, нетерпимых и невежественных, подобно слишком аскетическим персоналиям современности, частичное холощение, нередко применявшееся в определенные периоды истории и в определенных странах, особенно в Античности, имело своим результатом людей вполне добродушных. Учитывая их характерные особенности, позволявшие им иметь интимные отношения с женщинами, можно утверждать, что они испытывали чувство, близкое к самодовольству, которое основывалось на полном сексуальном удовлетворении, делающем мужчину покладистым. Как в древности, так и в наши дни евнухи, белые и черные, часто обнаруживали склонность к хвастовству, самолюбованию, питали пристрастие к декоративным животным, птицам и цветам, а также не были чужды шумных, почти детских забав. Другими словами, для них были типичны многие черты скорее артистического, а не меркантильного темперамента.

В услужении у султанов Османской империи находилось около четырехсот черных евнухов. Многие из них занимали высокие административные должности при дворе и пользовались огромным влиянием. Среди этих высших евнухов наиболее могущественным считался тот, кто присматривал за наложницами царствующего султана, а не предыдущего монарха. Следующим после него в иерархии евнухов был начальник евнухов матери султана, или, как ее называли, валиде-султан. Затем шли евнух, ведавший челядью сыновей султана; казначей, смотритель главного помещения гарема, смотритель малых комнат, окружавших главное помещение, и два имама, или священнослужителя, мечети гарема. По традиции начальник всех евнухов, как это ни абсурдно могло показаться на первый взгляд, имел свой собственный персональный гарем.