Подлинные моменты. Сборник рассказов (1)

– Вы сошли с ума! – закричала, Алиса. – Гриша, помоги! – Сердце девушки готово было выпрыгнуть из груди. Она пыталась вырваться и бежать к мужу.

Никита Сергеевич встал между ней и дверью, слегка оттолкнув ее на кровать.

– Дурочка, неужели ты думаешь, что Григорий не в курсе. Это он по моей просьбе встретил тебя на следующий день после мероприятия в университете на остановке. Мне пришлось долго уговаривать его, чтобы он женился на тебе и даже пообещать, что отпущу его с Игорем на Бали. Пойми, моя дорогая, Вы всегда будете спать в разных спальнях, но статус жены сына Хлыстова стоит того. У тебя будет все, что пожелаешь! Ты будешь очень богата, у тебя никогда не будет проблем! Я все решу! Гриша к тебе хорошо относится! У Вас будет счастливая семья! Мне нужны только ночи, жаркие нежные, сводящие меня с ума ночи с моей девочкой.

Хлыстов снова, как коршун упал на Алису и, разорвав сорочку, стал горячо ласкать ее тело, опускаясь все ниже. Девушка пыталась отодрать его от себя. Она кусалась и царапалась, как кошка, но все было напрасно. Хлыстов словно камень придавил ее и пытался взять силой. После бешеной борьбы, чувствуя, что не в состоянии победить сильного мужчину, Алиса, взмолилась:

– Хорошо, хорошо. Я сдаюсь. Только я от волнения захотела в туалет. Пустите. Я сейчас вернусь.

Хлыстов приподнялся, учащенно дыша, весь в мыле, как жеребец после долгой скачки, он, подозрительно посмотрев в глаза девушке, сказал:

– Ну.., вот и хорошо. Только быстро, я жду тебя с нетерпением, мое сокровище.

Алиса вскочила, схватила пеньюар и, на ходу накинув его, пошла в ванную комнату. Закрыв дверь на задвижку, и прислонившись к ней спиной, она лихорадочно начала соображать, что же ей делать, как выпутаться из ужасной ситуации. Ее мутило от одной мысли о том, что Хлыстов овладеет ей. О Грише она даже не хотела вспоминать. Он казался ей еще более омерзителен. Понимая, что ей не сбежать от насильника и, он все равно добьется своего,

Алиса в отчаянии стала искать в туалетных шкафчиках какой- либо острый инструмент. Она готова была порезать себе вены, но не стать игрушкой в руках Хлыстова. Но на полках кроме шампуней, бальзамов, кремов не было ничего, что помогло бы Алисе совершить задуманное.

– Алисочка! Ты скоро! Я сгораю от желания! – послышалось с той стороны двери.

Девушка инстинктивно ринулась к окну. Открыв ставни, она заглянула вниз. Третий этаж был высокий, так как потолки в квартирах не менее трех метров. Никаких пожарных лестниц или труб, на которые надеялась Алиса, чтобы спуститься вниз, не было.

Хлыстов снова постучал в дверь:

– Девочка моя, с тобой все в порядке?

– Нет! – крикнула Алиса и, встав на подоконник, прыгнула в ночь.

Часть 4

Придя в себя, Алиса увидела, что лежит в больничной палате. У окна спиной к ней стоит Хлыстов. Картинка расплывалась, черные круги закручивались в спирали, голова болела ужасно. Алиса снова закрыла глаза и попыталась вспомнить все, что произошло с ней вчера. Ужасные события первой брачной ночи и прыжок с третьего этажа снова всплыли в ее голове. Алиса не выдержала и застонала.

Никита Сергеевич обернулся и, увидев, что Алиса пришла в себя, подошел к ее кровати. Его лицо было перекошено от злости, голос звучал так, как будто кто-то бил молотом по наковальне, отчего голова у Алисы раскалывалась на части.

– Ну что, идиотка, пришла в себя? Благодари Бога, что упала на кусты сирени. Лицо у тебя теперь, конечно, как в страшном сне, все разрезано сучками и ветками, но зато

отделалась легко: разрыв селезенки, перелом обеих ног, ушибы внутренних органов, и закрытая черепно-мозговая травма. Вот на что ты променяла богатую жизнь в любви и счастье! На инвалидную коляску. Кому теперь нужна твоя девственность? Уродина! Ладно, слушай внимательно. Полиции и родителям расскажешь следующую историю: ты была пьяна, перегнулась через подоконник, потому что тебе было душно и тебя мутило, но не хотела, чтобы Гриша видел, что тебя рвет. Он в это время вышел в туалет. Ты легла грудью на подоконник и старалась высунуться подальше, чтобы не испачкать подоконный выступ у соседей этажом ниже, не удержалась и вылетела из окна. Поняла? И запомни, меня там не было. Игоря тоже. Скорую вызвал Гриша. Если захочешь вспомнить что-то другое, то из этой больницы поедешь прямо в морг, а вслед за тобой и твои родители попадут в автомобильную катастрофу. Имей ввиду, со мной шутки плохи. У меня все схвачено. Уяснила своей тупой башкой?

– Да, – горько сказала Алиса, и слезы ручьем потекли по ее щекам.

Хлыстов вышел. В ту же минуту в палату влетела мать Алисы. Она была вся в слезах, видимо рыдала ни один час. Женщина бережно взяла руку дочери и, поднеся к губам поцеловала.

– Доченька, родненькая моя! Как же так вышло? Зачем ты в окно-то высунулась! Гриша сказал, что выпила лишнего, затошнило тебя. Так в унитаз нужно было! Господи, что ж теперь делать! – Алла Борисовна горько заплакала.

– Тошно мне стало, мама, вот и захотелось на улицу, – тихо сказала Алиса.

– Ты что говоришь? На улицу люди через дверь выходят, а не в окно, – укоризненно запричитала мама Алисы. Потом немного успокоившись, добавила: – Ну, ничего, доктор сказал, что операция прошла успешно. Лечение займет ни один месяц, но главное, что позвоночник

цел. Да, даже невероятно. В рубашке ты, видимо, родилась, доченька.

Алисочка, ты поблагодари Никиту Сергеевича, он ведь оплатил все лечение вперед, включая реабилитацию. Клиника то дорогая, платная. Все же, какой он добрый человек, денег не жалеет. Сидел возле тебя вместе со мной весь день, пока ты в себя не пришла. Видишь, только я в туалет вышла, и ты очнулась.

Гриша скоро приедет, звонил. Тоже переживает. С Игорем они по срочным делам отъехали, ненадолго. Не переживай. Теперь все хорошо будет.

Весть о падении Алисы с третьего этажа молниеносно разнеслась по городу, как не старался скрыть это происшествие Хлыстов. Однако, версию о том, что невестка Хлыстова перепила на свадьбе настолько, что вывалилась из окна собственной спальни, приняли сразу. Видимо, людям, еще вчера завидовавшим Алисе, ее счастью неожиданно подняться из нищеты, было приятно, что она не какая- то особенная, а такая как все: и выпить может, и из окна сигануть. Как ни странно многие сочувствовали Хлыстову, тому, как он переживает и сколько денег тратит на лечение нерадивой невестки. Он стал еще более популярен в городе. Давал интервью о том, как продвигается лечение Алисы, благодарил людей за сочувствие их горю. Имидж Никиты Сергеевича еще более возрос. Это было как нельзя кстати перед выборами в областную Думу.

Алисе повезло, она могла бы разбиться насмерть или стать инвалидом на всю жизнь. Но то ли куст сирени помог, то ли Господь подхватил ее на руки и смягчил удар. Через восемь месяцев страданий и боли девушка встала на ноги. Она очень старалась быстрее выздороветь, чтобы развестись с мужем и уехать подальше из этого города. Никаких препятствий при разводе со стороны Хлыстова не было, тем более, что Алиса на имущество не претендовала. Развод прошел тихо, в маленьком ЗАГСЕ на окраине города,

подальше от глаз журналистов, можно сказать тайно, не в пример свадьбе.

Прошло десять лет. Алиса приехала в родной город, чтобы навестить могилы родителей. Пять лет назад умер отец от инсульта, а в прошлом году мама.

Алиса после переезда перевелась в другой университет и успешно закончила юридический факультет. Работала пять лет в полиции, а затем в прокуратуре. Она вышла замуж за хорошего парня, который так же как она всего в жизни добивался сам. У них родился прекрасный сын Данила. Но все же, время от времени Алиса мечтала о том, как вернется в родной город и накажет Хлыстова. Правда пока она не знала как. Пару лет после переезда она следила за продвижением Никиты Сергеевича во власти, но потом важные события ее собственной жизни заставили забыть о нем.

Алиса положила цветы на могилку родителей, постояла, поговорила с ними и направилась обратно. У самого выхода из кладбища она заметила большой памятник из черного мрамора. На нем Алиса прочитала надпись: «Хлыстов Никита Сергеевич 1960 -2015. Помним, любим, скорбим. Жена и сын».

Алиса остановилась. «Значит, ты умер через три года, как я уехала, – подумала Алиса. – Туда тебе и дорога». Женщина едва сдержала себя, чтобы не плюнуть на надгро- бие. Все же взяла себя в руки и быстрыми шагами направилась в гостиницу.

В отеле на ресепшене сидела немолодая женщина в строгом сером платье с приветливым лицом. На груди у нее был приколот бейджик с именем Тамара Викторовна Клюева.

Взяв ключ, Алиса, было, отправилась в свой номер, но вернулась и спросила администраторшу:

– Извините, Вы случайно не помните Хлыстова Никиту Сергеевича? Лет десять назад он был известный

в городе человек. Я была на кладбище у родителей и увидела его могилу. Оказывается, он давно умер. Вы не знаете от чего?

Администраторша, видимо, от нечего делать, постояльцев в гостинице почти не было, оказалась очень словоохотливой.

– В тот год, – начала она, оглядываясь по сторонам, как будто кто-то их мог услышать, – началась очередная борьба с коррупцией. Хлыстов был арестован за взятку в крупном размере. Когда он находился на зоне, кто- то пустил слух, что Никита Сергеевич любил девственниц портить. Ну, зеки и наказали его по-своему. Хлыстов не смог смириться со своим новым позорным положением и повесился в камере или повесили. Кто их там разберет!

– А сын? – ледяным голосом спросила Алиса.

– Гришка-то – известный в городе наркоман! Сейчас проходит принудительное лечение. А жена сразу же после смерти Хлыстова умотала с любовником на ПМЖ в Италию.

Алиса несколько секунд стояла, не шевелясь, глядя на Тамару Викторовну стеклянными глазами. Потом пришла в себя, достала из сумки коробку конфет, которую купила для сына, и молча отдала ее администраторше. «Данилке новую куплю», – подумала женщина и пошла в свой номер, присвистывая на ходу.

Нам поздно любить

Павел Петрович Градов, бывший директор техноло- гического колледжа, проработавший на административной должности тридцать пять лет и вышедший на пенсию год назад после очередной пертурбацией во власти, отдыхал в одном из санаториев на Балтийском побережье.

Не то, чтобы здоровье его подводило, так обычный набор пенсионера: гипертония, артрит, повышенный сахар. Но психологическое состояние оставляло желать лучшего. Павел Петрович и раньше не отличался общительным характером, теперь же закрылся в себе наглухо и ключ, видимо, потерял.

Еще год назад Градов пользовался большим авторитетом в городе. Он слыл строгим директором, для которого работа была смыслом жизни, и от подчиненных требовал такой же отдачи. Работники не только побаивались его, но и уважали. Колледж находился в области на хорошем счету, многие сотрудники получали премии и стимулирующие надбавки к заработной плате. Павел Петрович сумел добиться такой дисциплины и порядка во вверенной ему организации, что во время отсутствия, если он, например, находился в длительной командировке, коллектив работал, словно хорошо отлаженный механизм. А это, как известно, лучший показатель компетентного руководителя.

Но вот профессиональный подход к делу сменился кумовством и во время очередного сокращения, под удар попал и сам Павел Петрович. В городе поговаривали, что на должность директора едет родственник высокого начальства и, скорее всего, Градова отправят на пенсию, не смотря на все его заслуги в системе профессионального образования. Так и случилось. После реорганизации колледжа был объявлен конкурс на замещение должности директора, и, хотя у Градова были все основания выиграть, победителем оказался приезжий.

Но особенно поразило Павла Петровича то, что преданный, как он сам думал, коллектив, еще недавно восхи- щавшийся его умом и талантами, быстро переметнулся на сторону новой администрации. Ни один человек не всту- пился за Градова, не зашел в директорский кабинет высказать свои сожаления по поводу его ухода. Видимо, персонал колледжа боялся быть уличенным в сочувствии к оказавше- муся в опале Градову и потерять собственное насиженное место. Когда же от Павла Петровича потребовали в течение одного дня освободить директорский кабинет, не нашлось ни одного сотрудника, кто помог бы ему вынести коробки с документами, поскольку все инновационные проекты, разработанные им, и еще совсем недавно, проходившие на ура, сегодня тоже никому не стали нужны.

Павел Петрович в полном одиночестве покидал колледж. В фойе обернулся напоследок на свое любимое детище и увидел техничку Полину Сергеевну, бежавшую к нему со шваброй в руках. Старушка обняла директора, со стуком обронив свой инструмент на пол, и сказала сквозь слезы:

– Я тоже написала заявление об уходе. Сегодня последний день работаю.

– Как же? – спросил Градов, расчувствовавшись. Он знал, что Полина Сергеевна помогает внуку, который учится в столице. – Виктору же еще три года учиться.

– Ничего, пойду пол мыть в школу. Уже договорилась, – улыбнулась Полина Сергеевна. – Несправедливо они с Вами поступили, – сердито сказала она. – Так, как при Вас было, уже не будет. Не хочу смотреть, как наш колледж развалится.

Павел Петрович пожал руку своей единственно верной сотруднице и вышел из родного колледжа на свободу.

Градов тяжело переживал увольнение, хотя виду не подавал. Не так он представлял себе выход на пенсию. Сам не раз организовывал проводы заслуженных работников своего коллектива, которых лично горячо благодарил за многолетний труд и вручал грамоты и ценные подарки.

Вот тогда-то Градов и вывел для себя новую формулу:

«Бойся толпы: сегодня она тебя боготворит, а завтра затопчет, восхваляя нового идола».

После этого случая Павел Петрович перестал общаться даже с бывшими приятелями, которые, впрочем, тоже быстро отвалились, так как теперь от Градова никакой практической пользы, не то, что раньше.

Жены у Павла Петровича не было. То есть, она, конечно, когда-то существовала, но это было так давно, что Градов стал забывать ее лицо. Супруга Павла Петровича Софья Викторовна ушла от него в тот период, когда он перестраивал образовательный процесс в колледже в соответствии с новыми стандартами. Введение новой системы менеджмента качества должно было вывести организацию на европейский уровень. В колледж зачастили иностранные делегации, обучавшие персонал работе по-новому. Градов приходил домой поздно и сразу валился спать. С супругой они практически не общались. Поэтому, когда Софья Викторовна объявила о том, что подала на развод, Павел Петрович удивленно вскинул глаза на жену и спросил о причине такого решения. Но, получив исчерпывающий ответ: «Я ухожу к тому, кто меня, действительно любит, а не считает пустым местом», – неделю попереживал и снова погрузился с головой в работу. Так как детей супругам Бог не дал, то развели Градовых без проволочек.

В санатории, куда после долгих раздумий все же решился поехать Павел Петрович, чтобы сменить обстановку, так как его квартира все больше стала напоминать тюремную камеру, ему тоже не удалось наладить общение с внешним миром.

Если кто-то пытался завести с Градовым светскую беседу, выдержки Павла Петровича хватало минут на пять. Потом он начинал нервничать, не умея терпеть переливания из пустого в порожнее, или ворчать и фыркать, если ему казалось, что человек несет абсолютную чушь. Так что собеседник, с опаской поглядывая на Громова, старался быстро свернуть разговор и отойти в сторону.

Нелюдимый характер Павла Петровича отразился на его внешности. Некогда красивое с правильными чертами лицо со временем сморщилось, кожа пожелтела и стала похожа на урюк. Лоб избороздили глубокие морщины, брови, почти соединились и нависли над глазами, как грозовые тучи. Волосы стали пегие, словно кто-то посыпал их пеплом, а глаза смотрели на мир неприязненно, как бы заранее предупреждая: «Оставьте меня в покое».

Однако санаторная публика совершенно не разделяла настроение Павла Петровича. Пожилые женщины и мужчины, которых здесь в это ненастное осеннее время было абсолютное большинство, сменив свои одинокие квартиры или больничные палаты на комфортный санаторный быт, где приветливый медперсонал обеспечивал им лечение и уют, с удовольствием знакомились и общались, как в молодости. Этот чудесный омолаживающий настрой был прекрасным дополнением к назначенным процедурам, ибо, как известно, все болячки от нервов.

В обеденное время пенсионерки, которых здесь лучше назвать дамами, с накрашенными ресницами и подведенными бровями, появлялись в столовой санатория в своих лучших нарядах, стараясь не повторяться, так что казалось, что они захватили с собой весь гардероб. Мужчины вели себя, как джентльмены, галантно пропуская дам вперед, торопливо шаркая следом, улыбались всеми своими честно заработанными морщинами.

Пенсионеры трапезничали чинно, не спеша, в полголоса переговариваясь о насущном. Насущным были разговоры о погоде, новости о методах лечения и процедурах. Не смотря на то, что у большинства отдыхающих было плохое зрение, ничто или, тем более, никто из санаторного контингента не оставался без внимания. Конечно, Градов, хотя и угрюмый, но яркий и колоритный персонаж, не мог не оказаться в центре разговоров отдыхающих. Санаторная публика, особенно дамы, стремящиеся все и всегда знать, строили собственные домыслы на его счет. Высказывались

самые различные предположения относительно причин необщительного характера Павла Петровича: от безвремен- ного ухода любимой жены до его собственной смертельной болезни или, на худой конец, кодирования от алкоголя.

Градов появлялся в столовой в самом конце обеда. Не глядя ни на кого, не спеша, проходил в конец зала и садился за пустой столик у окна, который обычно никто не занимал, потому что он стоял на сквозняке. Павел Петрович, чувствуя любопытные взгляды окружающих, сидел в напряженной позе, держал спину прямо, как будто в его позвоночник был вставлен железный штырь, ел без всякого аппетита, вяло двигая челюстями, в большей степени по необходимости. Если кто-либо оказывался за его столом, Градов ограничивался кивком головы на приветствие соседа по столику и убирался из столовой еще быстрее, чем обычно, как будто боялся, что его заставят раскрыть военную тайну.

Вечером главным событием санаторной жизни стано- вились танцы. Пары, бережно поддерживая друг друга, перетаптывались под медленную музыку с ноги на ногу насколько позволяли больные колени и бедра. Более здоровые отдыхающие, вальсировали по залу по всем правилам танцевального искусства. Наиболее отважные заразительно весело дергались в ритме современных быстрых мелодий. Танцы оживляли самых больных и малоподвижных пенси- онеров. Палки и трости были брошены на стулья или пристроены у стены. Казалось, они с удивлением следили за своими хозяевами, поворачивая им вслед свои горбатые натруженные носы. Пенсионеры же в это время чувствовали себя молодыми и энергичными, хотя бы на время, забыв о своих болезнях и одинокой старости.

Не трудно предположить, что Градов не посещал подобные мероприятия. На третий день пребывания в санатории, он пожалел, что взял путевку на две недели и подумывал о том, что бы уже через пару дней вернуться домой. Но его лечащий врач Станислав Владимирович

настаивал на том, чтобы Павел Петрович продержался хотя бы десять дней, иначе никакого толка от лечения не будет.

– Вам, голубчик, надо бы влюбиться, – шутил доктор. – Это самое хорошее средство от хандры. Забудете про возраст, про болезни. Начнете летать, как на крыльях. Посмотрите внимательней. Вокруг полно самых очаровательных и достойных женщин. Стареть одному несладко.

– Вы что, смеетесь? – возразил Градов. – Какая может быть любовь в шестьдесят пять лет? Разволнуешься, еще Кондратий хватит. Нет уж, увольте. Нам поздно любить. Со временем человек становится более эгоистичным. Нет желания тратить чувства и энергию на другого человека. Терпения не хватает выносить глупость, пустозвонство. А ведь женщины так болтливы, лезут тебе в душу со своими советами и наставлениями. Наблюдать в зеркало как стареешь сам – еще туда-сюда. Но каждый день лицезреть чужое одутловатое лицо, седые волосы и бесформенную фигуру – это уж слишком. Нет, одному в старости гораздо проще. Не надо ни под кого подстраиваться. Живи, как считаешь нужным. Никто тебе не указ.

– Зря Вы, так Павел Петрович. Вот я, например, не представляю себе жизни без моей супруги. Хотя мы уже сорок лет вместе. Любви такой, как молодые годы, конечно, нет, но привычка, что она рядом, такая! Что по сильнее любви будет. Опять же поддержка, уважение, забота.

– Ну, это если всю жизнь вместе. А я говорю про мою ситуацию. Столько лет один и вдруг на старости лет распрощаться с налаженной холостяцкой жизнью и протянуть руки какой-нибудь сумасбродной бабенке: «Нате. Надевайте на меня кандалы?» Нет, батенька, это не для меня.

Градов понимал, что зря погорячился, приехав в санаторий. Ему хотелось обратно в свою квартиру, где нет чужих глаз, где не ощущаешь плохо скрываемого любопытства со стороны. В санатории он чувствовал себя белой вороной, хотя рассчитывал, когда ехал сюда, что

среди пожилых больных людей ему будет легче, чем среди молодых, здоровых, занимающихся делом.

В ноябре на море ветрено, холодно и неуютно. Солнечных деньков по пальцам пересчитать. Часто надоедал навязчивый дождь, иногда переходивший в настоящий потоп, заливающий променад. Без зонта и сапог на улицу не выйдешь. Море и небо, одинаково стального цвета едва заметно разделялись вдали линией горизонта. Холодный песчаный пляж смотрелся безжизненно. Большие валуны, выброшенные на берег гигантской волной, напоминали о слабости человека, воображающего себя хозяином судьбы. Только вечно зеленые сосны, не кланялись ветрам, твердо стояли на обрывистом берегу, вселяя в человека надежду: есть в жизни что-то, что не подвластно времени и стихиям.

Каждый день после обеда Градов шел на прогулку к морю. Плохая погода его не останавливала. Павел Петрович надевал теплый свитер, брал большой английский зонт и быстрыми шагами направлялся на променад, как будто там его кто-то ждал. Дождь и ветер не были ему помехой. Напротив. В груди у Павла Петровича рождалась какая-то бешеная энергия, нерастраченная сила, которая заставляла его хохотать, подставляя лицо каплям дождя. В ненастную погоду у моря никого не было, и Градов всецело отдавался стихии. Он ликовал, смеялся и вопил, как ребенок, перекрикивая ветер. Волны бились о променад, стараясь достать до него и обдать холодной водой. Градов дразнил их, навалившись корпусом на железные перила и свесившись вниз, рискуя упасть в море.

Когда не было дождя, Павел Петрович, пройдя весь променад до конца, садился на дальнюю скамейку у спуска к воде и долго сидел, вглядываясь в морскую даль. Градов думал о том, что жизнь пролетела, как скоростной поезд, что он теперь сидит на маленькой станции, где поезда не останавливаются. Еще немного и он исчезнет, испариться в небе, как будто и не было. Но это не пугало его, потому что впереди он не видел ничего интересного, кроме болезней,

скуки и одиночества. Градов даже желал, чтобы все закончилось быстрее, чтобы можно было больше не думать, не чувствовать, а лежать гладким камешком на морском дне или биться о берег пенной волной.

Несмотря на прогноз, обещавший сильный дождь после полудня, день выдался чудесным. Поздняя осень не поскупилась, выкатила напоследок золотой червонец. Отобедав на скорую руку в столовой санатория, Градов поспешил на прогулку. Однако, подходя к своей любимой скамейке, где придавался раздумьям и грезам, обнаружил, что она занята. В пол оборота к нему и лицом к морю, сидела немолодая женщина в светлом пальто и небольшой фетровой шляпке. Закрыв глаза, и подставив лицо солнцу, она тихо напевала. Море аккомпанировало ей.

Скамейка стояла в укромном уголке, с двух сторон кусты шиповника. Это место было самым уединенным, поэтому Градов рассердился, что ему не удастся помечтать в одиночестве. Он приблизился к непрошеной гостье, заслонив собою солнце, и, стараясь сдержать досаду, вежливо сказал:

– Вы не могли бы пересесть на другую скамейку. Вон на ту! Она всего в пятидесяти метрах от этой. Зато солнца там больше и кустов вокруг нет. Видите ли, я всегда сижу здесь, и мне не хотелось бы изменять своей привычке.

Женщина перестала петь, подняла удивленные глаза на Павла Петровича и, улыбаясь, ответила:

– Но здесь нет надписи, что скамейка принадлежит именно Вам. А раз так, я имею такое же право, как Вы, отдыхать на ней.

– Конечно, имеете, – сказал Градов, теряя само- обладание. – Я же не говорю, что она моя. Просто я люблю уединение, а это единственное место, где не толпиться народ, поэтому прошу пойти мне навстречу.

Глаза женщины лукаво заискрились:

– Я, знаете ли, тоже люблю уединение. И пришла сюда первая. Я не против, если Вы сядете рядом. Так и быть потерплю.