Различие и тождество мышления и бытия в логике

Мы видели, что Локк, весь путь в отношении первичных качеств проходит без всяких отступлений к идеализму и неукоснительно следует материалистической формуле «в мышлении нет ничего, чего бы не было во внешнем мире». Однако он, изгнав идеализм в понимании первичных качеств: круга, квадрата, твердого, мягкого и т.д., как бы стыдится своих решительных действий и пускает его через заднюю дверь, и заявляет, что вторичные качества: белое, сладкое, вкусное и т. д. идеальны или нереальны.

«Особый объем, число, форма и движение частиц огня или снега, – подчеркивает Локк, – реально находятся в них, воспринимают ли их чьи-либо чувства или нет. Их, следовательно, можно назвать реальными качествами, потому что они реально существуют в этих телах. Но свет, тепло, белизна или холод реальны в них не более, чем недомогание или боль – в манне. Уберите эти ощущения. Пусть глаза не видят света или цветов, пусть уши не слышат звуков, нёбо не отведывает, нос не обоняет, и все цвета, вкусы, запахи и звуки как особые идеи исчезнут и сведутся к своим причинам, т.е. к объему, форме и движению частиц» [23].

По аналогии можно сказать, что если человеческое мышление прекратит свое существование или перестанет рассуждать по закону тождества, то этот закон исчезнет, ибо многие, как уже известно, предполагают, что в вещах его нет. По их мнению, вместо закона тождества в вещах имеются относительные постоянство, устойчивость и неподвижность.

Выходит, что именно они остаются после исчезновения человеческого мышления с его законом тождества. Но, спрашивается, чем же они отличаются от закона тождества, действующего во внешних вещах в относительных пределах пространства, времени и условий? Определенно ничем, потому что, в действительности, закон тождества придает предметам относительную прочность, твердость и постоянство.

В таком случае, к чему вообще столько шума и борьбы против определенного существования закона тождества в окружающих нас телах, раз признается, что объективным основанием, причиной и источником закона тождества, присущего человеческому мышлению, являются относительная неподвижность, прочность и неизменность самих этих тел.

Локк противоречив в проведении теории отражения материализма. Он, с одной стороны, допускает, что, например, восприятие твердого или мягкого имеет свой сходный аналог в таковых же свойствах объективных вещей, с другой стороны, отказывает, например, восприятию красного и сладкого сходства с соответствующими свойствами окружающих тел. «Легко заметить, что идеи первичных качеств, – говорил он, – сходны с ними, и их прообразы действительно существуют в самих телах, но что идеи, вызываемые в нас вторичными качествами, вовсе не имеют сходства с ними. В самих телах нет ничего сходного с этими нашими идеями» [24].

Обычно мы воспринимаем сахар белым и сладким, пламя горячим и ярким, снег белым и холодным и думаем, что наши ощущения холодного, горячего, сладкого и пр. суть зеркальные отражения холодного, горячего, сладкого и пр., обнаруживаемых в снегу, огне и сахаре и являющихся их свойствами и качествами. «Обыкновенно думают, – писал Локк, – будто эти качества в вещах – то же, что в нас эти идеи, будто одно совершенно сходно с другим, как это бывает в зеркале» [25].

И он не согласен с этим обыкновенным представлением людей, делая большой крен в сторону идеализма. «Так как наши чувства не способны, – подчеркивал он, – обнаружить несходства между вызванной в нас идеей и качеством вызывающего ее предмета, то мы легко представляем себе, что наши идеи суть подобия чего-то в самих предметах, а не действия определенных сил, проявляющиеся в видоизменениях их первичных качеств, с которыми вызванные в нас идеи не имеют никакого сходства» [26].

По образному выражению К. Маркса, если у Бэкона «материя улыбается своим поэтически-чувственным блеском всему человеку» [27], то в дальнейшем материализм становится односторонним, «чувственность теряет свои яркие краски и превращается в абстрактную чувственность геометра. Физическое движение приносится в жертву механическому или математическому движению; геометрия провозглашается главной наукой» [28].

Для рассуждений В. С. Бачманова, имеющихся в его «Методологических вопросах формальной логики», можно найти немало параллелей с высказываниями Локка. В. С. Бачманов, боясь оказаться метафизиком, вместе с метафизикой из ванны выплескивает материализм. Он настаивает на том, что закон тождества, как и другие логические законы, не могут быть копией, отражением внешних предметов, и поэтому в последних невозможно уловить нечто такое, которое было бы сходным или тождественным с ними.

В противном случае нельзя исключить опасность ликвидации вообще всякой философии и, следовательно, нельзя избежать обвинения в нигилизме. «Утверждать, что логические законы является отражением внешнего мира, – пишет Бачманов, – и думать при этом, что все их содержание может быть выведено из действительности, истолковано как копия внешнего мира, – значит отрицать, что логическая форма, форма мысли есть нечто отличное от внешнего мира, отрицать в конечном счете само мышление, проводить на деле идею тождества мышления и бытия. Это значит разрушить самую постановку основного философского вопроса и ликвидировать философию как науку» [29].

Хотя Локк отрывает вторичные качества от самих вещей, помещая их в уме человека и отрицая их наличие во внешних предметах, он все-таки устанавливает их зависимость от первичных качеств, содержащихся в этих предметах. Он говорил, что в вещах что-то или какая-то сила должна быть, воздействия которой на органы чувств, вызывают в уме несуществующие в них самих цвета, звуки, вкусы и запахи. «Вторичные чувственные качества зависят от первичных, – писал он, – они не что иное, как силы этих субстанций вызывать в нас различные идеи через наши чувства; эти идеи не находятся в самих вещах; разве что они находятся в них лишь постольку, поскольку что-либо может находиться в том, что является причиной» [30].

Аналогично получается и у В. С. Бачманова. Если у Локка зеленое, сладкое, вкусное и пр. не находятся в вещах, то у него и закон тождества отсутствует в них. И подобно Локку, который не отрицает зависимости вторичных качеств от объективных предметов, он тоже не исключает обусловленности закона тождества и других законов мышления от внешнего мира.

Сказав, что логические законы не являются копиями вещей, он умозаключает: «Из сказанного совсем не следует, однако, будто логические законы независимы от внешнего мира. Любые логические законы неразрывно связаны с внешним миром…» [31]. «В логических формах и законах имеется как то общее, что связывает их с внешним миром, так и то специфическое, что их отличает от законов и форм внешнего мира» [32].

Единичные свойства и сами вещи разрознены и различаются друг от друга. Думая так, Локк приступает к их объединению, к установлению их тождества между собой. Эта проблема у него сводится к выяснению сущностей субстанций и к определению так называемых сложных идей. Кусок или субстанция сахара – сложная идея, составленная из отдельных, простых идей твердого, сладкого, белого и т. д. Но, несмотря на это, она представляет собой одно тождество, ибо в ней все эти свойства объединены в одном предмете.

Или общее имя и общая идея человека, другими словами, «человек вообще», образуется исключением всего того, что является особенным или специфическим в каждом отдельном человеке – Иване и Петре, Марии и Анне и одновременным сохранением лишь общего и тождественного, заключенного во всех них. Общая природа или субстанция каждой вещи или каждого существа, как-то: сахара, реки, горы, человека, лошади и волка, есть одно тождество или общее и универсальное имя.

Точно так же, как часто говорят, что закон тождества не выводит нас за пределы мышления, дабы мы не стали жертвой метафизики, и Локк исходит из того, что тождественное или всеобщее суть ни что иное, как продукт разума. «Общее и универсальное не относятся, – писал Локк, – к действительному существованию вещей, а изобретены и созданы разумом для собственного употребления и касаются только знаков – слов или идей» [33].

Вещи, по Локку, могут быть только сходными, а не тождественными. Они приобретают тождество в мышлении человека, которое (мышление) использует тождество в качестве образца или формы. Вещи должны соответствовать этой форме. «Тем не менее, мне думается, мы можем сказать, – говорил он, – что деление вещей на виды и обозначение их по ним есть работа разума, который из наблюдаемого между вещами сходства делает предпосылку к образованию отвлеченных общих идей и устанавливает их в уме вместе с относящимися к ним названиями в качестве образцов или форм. Именно в этом смысле слово „форма“ имеет очень подходящее значение: когда отдельные существующие вещи оказываются соответствующими форме, их относят к данному виду, они получают его наименование или причисляются к данному классу» [34].

По мнению Локка, тождество или сущность не дело природы, а создается мышлением и путем объединения идей, иначе говоря, посредством метода абстрагирования. Это видно из его следующих мыслей: «Относительно произведенного на свет женщиной плода бывало, что не раз сомневались, человек это или нет, даже в такой степени, что спорили, нужно или не нужно кормить и крестить его. Этого не могло бы быть, если бы отвлеченная идея или сущность, к которой относится слово „человек“, была делом природы, а не определенной и разнообразной совокупностью простых идей, которые разум соединяет вместе, а затем путем абстрагирования этой совокупности, дает ей какое-то название» [35].

Еще более сложные идеи, такие, как кровосмешение, прелюбодеяние, триумф, процессия и т.п., по представлению Локка, не скопированы с вещей, выражают самостоятельность мышления и являются не продуктами природы, а продуктами свободного творчества разума и воображения. Например, в слове «процессия» произвольно и свободно соединены (в одно название или в одно тождество) многочисленные, по своей природе ничем не связанные идеи лиц, одежды, факелов, движения и звуков. Все наши сложные идеи или тождества, – писал Локк, – «созданные самим умом образцы; они не предназначены быть копиями вещей и не имеют отношения к существованию каких бы то ни было вещей как своих прообразов» [36].

Далее он говорил: «Сообразно со сказанным выше о сущностях видов смешанных модусов, что они являются скорее творением разума, нежели произведениями природы, сообразно, говорю, этому, мы находим, что их названия направляют мысли к уму, а не дальше» [37]. Ясное дело, что номинализм в философии, а также в формальной логике изучает не вещи, а имена, символы и мысли.

Он, когда говорит о законе тождества, о видах, роде и классах, не выходит за пределы мышления, ибо отрицает существование таковых во внешних вещах. «… Предположение о непознаваемых сущностях, – настаивал Локк, – которых тем не менее представляют как то, что различает виды вещей, столь совершенно бесполезно и непригодно для той или иной части нашего познания, что этого одного достаточно, чтобы отвергнуть это предположение и довольствоваться такими сущностями разрядов или видов вещей, которые находятся в пределах нашего познания» [38].

Для реальности познания Локк не требовал существования соответствующего аналога в вещах, относящегося к этому познанию. Почти все рассуждения философов и логиков, интересующихся проблемой истины и лжи, состоят из понятий, суждений и умозаключений, т.е. из всех форм мышления, но в которых совершенно нет речи о вещах. По пониманию Локка отвлеченные или абстрактные идеи суть не продукты природы и вещей, а продукты мышления и не имеет никакого отношения и связи с материальной действительностью предметов.

«Большая часть тех рассуждений, которые занимают мысли и возбуждают споры среди лиц, считающих своим главным делом нахождение истины и достоверности, большая часть этих рассуждений, говорю я, после изучения оказывается состоящей из общих предложений и понятий, в которых о существовании вообще нет речи. Все рассуждения математиков о квадратуре круга, конических сечениях и других разделах математики вовсе не касаются существования этих фигур. Но их доказательства, зависящие от их идей, останутся теми же самыми, существует ли в мире хотя бы один квадрат или круг или нет» [39]. Эти мысли Локка имеют полную аналогию с утверждениями современных логистов, будто закон тождества существует в мышлении, а не в самой действительности.

Локк, правда, касаясь нелогических, а юридических законов, собственноручно писал: «Мы не можем сомневаться в том, что законодатели часто составляли законы относительно таких видов действий, которые были лишь творением их собственного разума и существовали только в их уме» [40]. Кстати говоря, он различал не только номинальную, но и реальную сущность вещей, которую объявил непознаваемой и мнимой.

Впоследствии слабости и изъяны номиналистического материализма или полуматериализма были использованы агностиками и идеалистами, чтобы проповедовать всяческую, т.е. относительную и абсолютную свободу и самостоятельность мышления, чтобы наука, философия и логика оставались по эту сторону явлений, т.е. восприятий и мыслей человека, не связывая их с объективными вещами и не делая перехода к ним.

Утверждение о том, что формальная логика изучает одни мысли без вещей, вполне можно сопоставить с забвением материи, допущенное в свое время математиками, которые говорили, что «материя исчезает», остаются одни формулы. Подобно этому у логиков в формальной логике остаются одни мысли, подчиняющиеся своему закону тождества, а вещам место не отводится. Логики почему-то их упорно и настойчиво забывают, но эта затея невинно не проходит, ибо их тут же стерегут и вербуют на свою сторону агностицизм и идеализм.

Мы «не вправе применять к ним (к вещам. – Г.Р.) законы логики, – распространялся австрийский махист Г. Клейнпетер, – ибо они наши законы и применимы только к нашим понятиям, к нашим продуктам мысли» [41]. Русский махист В. Базаров «обрабатывал» Энгельса: «…А что же находится за этими границами? Об этом Энгельс не говорит ни слова. Он нигде не обнаруживает желания совершить тот „трансцензус“, то выхождение за пределы чувственно данного мира, которое лежит в основе плехановской теории познания…» [42].

Идеалисты и агностики поднимают неистовый вой против материалистов, ругая их трансцендентальными реалистами, метафизиками и догматиками за то, что признают объективную реальность, данную в ощущениях и представлениях людей.

1.3. Идеалистический характер учения Беркли и Юма о различии восприятий и тождестве бытия

Ярым врагом «материалистической метафизики», как выше было сказано, выступил Беркли. Для того, чтобы полностью отрицать существование (или тождество) вещей, т.е. сокрушить материалистическую метафизику, он, прежде всего, превратил все идеалистические погрешности Локка в «непогрешимые» истины субъективного идеализма. Он был согласен с Локком в том, что все вторичные качества вещей существуют не в самих вещах, а в нашей голове, в уме человека. «Цвета, звуки, вкусы, – писал он, – словом, все так называемые вторичные качества безусловно не имеют существования вне разума» [43].

Беркли обвиняет Локка в противоречии, допущенном в учении о качествах. Почему, недоумевал он, желтое, сладкое, вкусное, звонкое существуют в сознании, а так называемые первичные качества (протяженность, форма, плотность, тяжесть и т.д.) должны еще, даже прежде всего, существовать в вещах. Ведь они такие же продукты человеческого субъекта, как и первые. Если для здорового мёд сладкий, а для больного желтухой – горький, то и протяженность и форма тел не одинаковы для всех, т.е. они не объективны, как и вкус, а полностью зависят от субъекта: для одного глаза они кажутся малыми, гладкими и круглыми, а для другого – большими, неровными и угловатыми.

Так, думал Беркли, надо устранить противоречие Локка, созданное им различением качеств на первичные и вторичные, тогда как все качества вторичны или субъективны. Но вышло так, что вместе с устранением локковского противоречия он устранил существование внешних предметов, что единственно и добивался. Он хорошо знал, что, например, с исключением таких качеств, как сладость, белизна, твердость и т. д. устраняется и ликвидируется сам сахар. Так Беркли путем объявления всех качеств, воспринимаемых чувствами, субъективными, а главное, текучими и изменчивыми, а не метафизически неподвижными, раз навсегда данными и для всех одинаковыми, – именно этим путем он уничтожил не только сахар, но и все вещи, значит, и весь внешний мир, всю материю.

Таким образом, мы видим, что Беркли шаг за шагом приступил к замене «онтологии» или материалистической метафизики психологией, а, в конечном счете, логикой, чтобы заявить, что последние занимаются не внешними вещами, которых нет, а одними только восприятиями и мыслями. В отличие от этого некоторые современные логики лишь допускают существование внешних вещей. Если так, то они, безусловно, переходят на сторону материализма. Но это колебание показывает лишь то, что материализм для них служит фиговым листком, прикрытием формализма или идеализма.

Беркли нисколько не сомневается в действительном бытии тех предметов, которые человек видит своими глазами и трогает своими руками. Но это бытие не материальное или, как говорят, не метафизическое, т.е. не вне нас существующее, а имманентное, внутренне присущее душевному миру субъекта. «Я вижу эту вишню, – подчеркивал Беркли, – я осязаю ее, я пробую ее; и я убежден, что ничто нельзя ни видеть, ни чувствовать, ни пробовать; следовательно, она реальна. Устрани ощущение мягкости, влажности, красноты, терпкости – и ты уничтожишь вишню. Так как она не есть бытие, отличное от ощущений, то вишня, я утверждаю, есть не что иное, как соединение чувственных впечатлений и представлений, воспринимаемых разными чувствами» [44].

Беркли было ясно, что борьба против метафизики материализма, другими словами, против признания вещей, существующих во внешнем мире, не заканчивается изъятием из них присущие им самим качества и пересаживанием последних в субъективный мир человека в виде ощущений и представлений. Теперь ему предстояла задача выполнить самую главную свою цель по упразднению понятия материи или телесной субстанции.

«Вместе с изгнанием материи из природы, – писал он, – исчезает столько скептических и нечестивых понятий, столь невероятное количество разногласий и смущающих вопросов, служивших сучками в глазу как для богословов, так и для философов и причинявших людям так много бесплодного труда, что если бы даже выставленные нами против материи доказательства не были признаны вполне убедительными (какими они мне кажутся), то я убежден, что все друзья знания мира и религии имели бы основание желать, чтобы эти доказательства были таковыми» [45].

Столько пустого красноречия он изливает с единственным намерением доказать, что философия есть наука не о материальных вещах, а о восприятиях и представлениях. Конечно, после отвлечения из вещи, например, из вишни всех ее качеств – мягкости, влажности, красноты, терпкости, то в ней все-таки остается некоторая бескачественная основа, которая называется субстанцией, что в буквальном переводе означает «стоящее под чем-нибудь» или «поддерживающее».

И вот такая телесная субстанция или материя никогда не воспринимается чувствами, ее невозможно видеть и слышать; словом, она невидима и не слышима, т.е. представляет собою метафизическую абстракцию, которая нигде в действительности не существует. Нельзя же думать, что вишня вообще, человек вообще, собака вообще и все другие понятия имеют реальное бытие вне нас. Как-никак Гоббс и Локк, Беркли и Юм являются номиналистами и, разумеется, не заражены предрассудками средневековых реалистов.

Коварство наскоков Беркли на «метафизику» материализма как бы оттеняется следующими словами Ф. Энгельса: «Материя как таковая, это – чистое создание мысли и абстракция. Мы отвлекаемся от качественных различий вещей, когда объединяем их как телесно существующие, под понятием материи. Материя как таковая, в отличие от определенных, существующих материй, не является, таким образом, чем-то чувственно существующим. Когда естествознание ставит себе целью отыскать единообразную материю как таковую и свести качественные различия к чисто количественным различиям, образуемым сочетаниями тождественных мельчайших частиц, то оно поступает таким же образом, как если бы оно вместо вишен, груш, яблок желало видеть плод как таковой, вместо кошек, собак, овец и т. д. – млекопитающее как таковое, газ как таковой, металл как таковой, … движение как таковое» [46].

Однако, Ф. Энгельс, как материалист, поступает не так, как иные логики, которые думают, что постольку, поскольку закон тождества есть закон абстрактного мышления, то он не должен действовать в самой действительности. Напротив, умственной абстракции, совершаемой в человеческой голове и сколь бы она чиста ни была, он находит материальный источник, т.е. реальную абстракцию, действующую в самой грешной действительности.

Другими словами, если материя была чистой абстракцией или чистым созданием мысли, то теперь она не абстракция, а чистая, самая подлинная действительность. Это видно из следующего высказывания Ф. Энгельса: «Causa finalis (конечная причина. – Г.Р.) – материя и внутренне присущее ей движение. Эта материя не абстракция. Уже на солнце отдельные вещества диссоциированы и не различаются по своему действию. А в газовом шаре туманности эти вещества, хотя и существуют раздельно, сливаются в чистую материю как таковую, действуя только как материя, а не согласно своим специфическим свойствам» [47].

Подобно Беркли, основатель английского неопозитивизма Б. Рассел рассуждает так, что «понятие „субстанции“, как и понятие „сущности“» (разумеется, вместе с ними и закон тождества) – «это перенесение в область метафизики того, что является лишь удобством словоупотребления… „Субстанция“ – это фактически просто удобный способ связывания событий в узлы» [48].

Другой неопозитивист А. Айер ревностно выступает против материализма, ратуя за то, чтобы логика, к которой сводит философию, изучала только мышление, а не природу и общество, представляла собою мышление мышления, а не мышление материи, даже готов, по-видимому, организовать полицейскую слежку за теми, кто стремится логику связать с материализмом и изучать в ней мысли, как нечто вторичное, и вещи, как нечто первичное. Он писал «Единственное дело, которое он (философ. – Г.Р.) может делать… – это действовать как своего рода интеллектуальный полицейский, следя за тем, чтобы никто не нарушил границы и не перешел в область метафизики».

Вышеупомянутый автор В. С. Бачманов, когда настаивал, что тот, кто закон тождества считает отражением относительного покоя предметов, смешивает логику с метафизикой, кажется, почувствовал, что он оказался в нежелательном соседстве с неопозитивистами, поэтому спасается под крылышко материализма, и он пишет: «…Логические законы не независимы от внешнего мира. Любые логические законы неразрывно связаны с внешним миром» [49].

Раз так, то его утверждение, что в вещах отсутствует любой закон тождества, что логический закон тождества даже не является копией относительного покоя вещей, иначе говоря, его отступление в сторону идеализма есть всего-навсего «фиговый листочек, пустое словесное прикрытие материализма». Ведь мы должны же помнить следующие гениальные мысли В. И. Ленина и учиться у них: «Феноменализм Рея (французского позитивиста. – Г.Р.), его усерднейшее подчеркивание, что нет ничего кроме ощущений, что объективное есть общезначимое и пр. и т.п., – это все фиговый листочек, пустое словесное прикрытие материализма, раз нам говорят: „Объективно то, что дано нам извне, навязано опытом; то, чего мы не производим, что произведено независимо от нас и что в некоторой степени производит нас“» [50].

Современные исследователи по формальной логике надеются в рассмотрении закона тождества избавиться от изучения внешней действительности, считая, что этот закон является абстрактным законом абстрактного мышления, а не конкретного бытия. В свое время Беркли понимал, что абстрактные понятия, категории и законы, не обнаруживаемые в чувственных впечатлениях и представлениях и, следовательно, являющиеся метафизическими, а не эмпирическими, так или иначе приводят к признанию материального мира, т.е. к материалистической «метафизике».