Таймер

– Слушай, Пай,– сказал я ему,– а ты давно знаешь Деда?

– В прошлый приезд познакомились.

– И он всегда был таким?

– Каким?

– Приветливым, добрым…

– Сколько его знаю – всегда. Подмигнёт, угостит, по голове потреплет… Девчонки местные яблоками из его крючковатых пальцев побрезгивали, а я всегда брал, и ночевать к нему ходил. Он молчаливый, но молчит глубоко, продуманно, осмысленно. Мне с ним молчать не тягостно, а его никогда моя болтовня не раздражала. Есть у него, правда, одна жуткая привычка: он, не морщась, может съесть варёную куриную шкурку!

– Бр-р-р! – содрогнулся я.– Что может быть противнее варёной куриной шкурки! Зачем ты мне это рассказал?!

– Думаю, в молодости за ним водились грешки и пострашнее, но сейчас этот – самый ужасный! – как ни в чём не бывало продолжал Рыжик, налегая на вёсла.– Сварит курицу, выложит на тарелку бёдрышко или грудку, сорвёт шкурку, в рот положит и жуёт…

– Фу! Хватит!

– А может ещё и призадуматься, держа её во рту. Мусолит, смакует, будто ничего вкуснее не пробовал, как деликатес какой-нибудь. Благо, курятник у него свой, шкурок на его век хватит!

– Прекращай, правда! Меня сейчас стошнит! – завопил я.– Я теперь к Деду и близко не подойду.

– Интересный ты! Как яблоки у него брать или в бочке купаться, рыбу, приготовленную им есть, с ночёвкой оставаться – пожалуйста. А как узнал про шкурку, так и всё, в кусты? Так не бывает. Если уж ты в человеке хорошее принимаешь, должен и всякие его прибабахи терпеть. Я вот Деда никогда не брошу, даже если он куриц неощипанными есть начнёт,– он сделал страшные глаза и добавил: – Живьём!

И мы расхохотались.

– Хочешь порулить?

– Я не пробовал никогда.

– Я научу. Это легко.

Под руководством Рыжика у меня стало сносно получаться. Мы добрались до центра озера, я занялся снастями, а друг, не раздумывая, стащил с себя штаны и проворно нырнул в воду с борта. Но вот уже на поверхности мелькнула его рыжая голова, едва не задев опущенное в воду весло. Ни дать, ни взять – ещё одно солнце.

– Ныряй,– повисая острыми локтями на борту и пофыркивая, предложил он.

До этой поездки я никогда не видел столько воды. Наверное, самое большое озеро в моей жизни случилось, когда засорилось сливное отверстие в душевой, и вода на полу доходила до щиколоток. Мы плескались с Рыжиком у берега, я заходил по грудь, а иногда и по шейку, но мне всегда хотелось так же резво, как друг, рассечь воду руками, преодолеть сотню метров, а не стоять на илистом дне.

– Ты что, плавать не умеешь? – спрашивал Рыжик.

– Умею. Холодно просто,– хмуро отвечал я и выходил на берег.

И вот сейчас, когда друг, изогнувшись красивой дугой, нырнул, мне позарез приспичило так же лихо пульнуть своё рыхлое тело бомбочкой за борт! Я зажал нос и прыгнул, поджав колени. Освежающая вода безропотно приняла меня, пощекочивая бока и приятно холодя.

Я мало что помню дальше.

Обрывисто, словно мне за несколько секунд пришлось сменить десяток секторов, понеслись воспоминания: темнота и пузыри перед глазами… Неожиданный сполох – солнце… Небо – на нём ни облачка… Ну может одно или два – случайных, как клочья Дедовой бороды. Я вдыхаю короткую, нещадно малую порцию воздуха и привычного мира, и снова скрываюсь под водой. Вырываюсь наверх, чтобы успеть крикнуть:

– Шало!

Мерзкий вкус озёрной воды прерывает мой крик. Я совершаю ещё одну попытку. Грудь сдавливает, тело колотится крупной дрожью – от холода и паники, забирая у меня последний кислород. Руки в беспокойном барахтанье ищут опору, но мои некрупные детские ладони только пригоршнями черпают воду без всякой надежды когда-нибудь вычерпать её всю и осушить озеро.

– Шало! – и кажется в этом призыве всё меньше звуков моего голоса и всё больше – воды. Я не вижу его, не вижу своего друга.

«Он испугался… Испугался и бросил меня!»

Мне показалось, что Рыжик взмахивает вёслами и лодка отдаляется, лишая меня последней надежды на спасение.

Небо над головой становится всё чернее, я вижу его сквозь узкую щель смыкающейся водной толщи. Снова темнота и пузыри. Пузырей и неба – всё меньше, а темноты – всё больше.

– Шало! – нет, это был уже не крик. Это только у меня в голове…

Я открыл глаза и захохотал, клокоча остатками воды:

– Ты похож на бенгальский огонь!

Рыжая шевелюра друга, обрамлённая солнечным сиянием, ворвалась в моё сознание ярким взрывом искр. На меня смотрели серьёзные и печальные глаза. Голубые и необычайно встревоженные.

– Зачем ты врал, что умеешь плавать?

Я лежал на дне лодки, наискось, коленом упираясь в одну из деревянных скамей, вторая, сорванная с креплений, валялась на корме, иначе она нависала бы прямо над моим лицом.

– Я думал, ты меня бросил и уплыл! – вместо ответа поделился я.

– Дурак, что ли?

Наверное, мне никогда больше в жизни не было так страшно. Сколько дверей пришлось закрыть по истечении 28 дней, скольких людей оставить за порогом, сколько нелицеприятных картин открывалось в казённой обстановке секторов – ничто из этого не оставило во мне столь же глубокого следа, как виденная в тот день галлюцинация: пожирающая моё небо вода и Шало, друг, уплывающий прочь от призыва о помощи.

– Неужели ты подумал, что я брошу тебя, Пай? Когда ты прыгнул, лодку отнесло в сторону. Я догнал её и поспешил тебе на помощь. Так быстро я не грёб ещё никогда.

Дома Дед посмотрел на нас, крякнул привычное:

– Эх, шалопаи,– накормил горячей картошкой и налил чаю. Сам выпил рюмку водки.

Разумеется, завтра же Шало начал обучать меня плаванию. И – разумеется – мы больше никогда не спорили, как друг друга называть.

Почему я в минуту опасности выкрикнул именно «Шало»? Согласен, кричать короткое «Пай» было бы удобнее. Сейчас я бы сказал: хотел оставить другу в случае гибели то, о чём он мечтал. Это сейчас – так. А тогда… Тогда всё было по наитию. Крикнул и крикнул. Времени размышлять не было.

Или всему виной моя галлюцинация? Я испугался, что друг уплывёт, не желая слышать неприглянувшееся имя? Ни к чему теперь гадать – всё случилось как случилось.

– Говорят, часы дарят к расставанию. Зато время – на счастье.

Дед протянул нам с Шало две пары часов. Таких мы не видели никогда и ни у кого. Под стеклянной крышечкой, откидывавшейся нажатием кнопки, располагался плоский резервуар из двух треугольников, обращённых друг к другу вершинами и соединённых коротким узким перешейком. Один из треугольников был заполнен мелким светлым песком. Чтобы начать отсчёт очередной 28-дневной смены, надлежало поднять крышечку, отогнуть небольшие Г-образные воротца, удерживающие треугольники в вертикальном положении, и перевернуть конструкцию. Далее вернуть воротца на место и захлопнуть крышку. На циферблате имелось окошечко, в нём отображались цифры от 1 до 13 – двенадцать рабочих смен и время отпуска. Каждый переворот песочных часов сопровождался сменой цифры в окошечке.

Оправа, треугольники с песком, окошечко и простенький ремешок. Никакой подсветки и музыки. Но отчего-то казалось, что это самые лучшие часы на свете, что ничего дороже и значимее в жизни не будет.

Мы с Шало дождались ночи и помчались к перрону. Вот-вот должен был показаться поезд. Сегодня он промчится без остановки – в деревне 28 отдыхающих, новых жильцов привезти не должны.

– Сегодня мы стали взрослыми,– подражая тону учительницы по черчению, проговорил я, когда мы с Шало подошли к рельсам,– мы переходим на новые этажи, и поэтому в атмосфере ночной деревни,– я понизил голос и подпустил таинственности,– торжественно избавляемся от часов, полученных в стенах Таймера!

Мы с Шало положили прежние часы на рельсы и с замиранием сердца глазели, как их превращают в пыль колёса мчащегося поезда. Мне было немного жаль, ведь эти часы мне на руку надела удивительная женщина, знавшая слово «свобода», но очень скоро память о ней перемололась и выветрилась, словно тоже попала под колёса.

Нас ждало новое приключение! И опять – ночное. И, увы, вероятно – последнее. Завтра Шало возвращается в Таймер.

– Будем печь яйца в земле,– сообщил Шало заговорщицким шёпотом. Рубашка на нём была подвязана странным узлом, отчего непонятно топорщилась,– там два яйца и спички.

– О, нет! Только не яйца,– хотел воскликнуть я, памятуя о своём «яичном» секторе, но совместное развлечение с другом было мне дороже отталкивающих воспоминаний.

Мы вышли на просторную поляну. Шало состроил гримасу бывалого запекателя яиц, принюхался, копируя чьи-то повадки, а может, и правда ночные запахи имели важно значение в процессе приготовления подземной яичницы? Я привык доверять Шало. В конце концов, он старше и он спас мне жизнь! Иногда он болтал чепуху, и могло показаться, что нет на свете глупее пустомели, иногда мечтал о невероятном и фантастическом, за что хотелось стукнуть его чем-нибудь тяжёлым, особенно если поток его баек не прекращался, когда приходила пора спать, но бывал он и рассудительным, последовательным, умеющим убеждать. Как сегодня.

– Набери сухих веток, а я пока выкопаю ямку.

Я кивнул и побрёл собирать хворост. Приготовления отняли мало времени: яйца были уложены в ямку и присыпаны землёй, поверх мы выстроили шалашик из прутиков, щепок и сухих листьев, которых набралось в избытке. Давненько не было хорошего ливня!

Я до сих пор не знаю, существует ли подобный рецепт запекания яиц и, к сожалению, тех самых, заложенных в ямку, мы не попробовали. Но приключений хлебнули сполна!

Сложенные палочки мгновенно охватил огонь. Шало удовлетворённо потирал руки.

– Ого,– воскликнул я,– такими темпами вся деревня скоро сможет полакомиться печёными яйцами!

Пламя костра вздымалось всё выше, внезапные порывы ветра разгоняли искры, пока вдруг не полыхнула сухая трава.

– Шало, мы так спалим всё вокруг!

Лунная ночь осветилась рыжими сполохами, робкий зверёк, подконтрольно лизавший сухие ветки, исчез, на смену ему явился дикий неудержимый монстр, пожирающий жухлую траву, ещё не успевшую покрыться ночной росой. Ветер разгонял огненные волны, покрывая огнём всё большую площадь, а мы с Шало, стряхнув оцепенение, безуспешно топтали прожорливое пламя.

Оно убегало с треском и, казалось, оборачивалось, проверяя, поспеваем ли мы за ним. Дразнилось, давало нам фору, но мы всё равно оставались позади. Оно словно раскрывало пламенеющие объятия, пытаясь охватить раздолье ночного поля.

Шало сорвал с себя рубашку – ту самую, из паутины – а я форменную куртку. Мы, размахивая одеждой, пытались переиграть огонь в опасных догонялках. Пока огонь оказывался стремительнее и выносливее. У меня устали руки, пламя обжигало, едкий дым забивал ноздри и коптил наши лица. Глаза слезились.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.