Две жизни. Том II. Части III-IV

Всё это заняло немало времени. Но до чего же я сам себя не узнавал! Несколько месяцев тому назад я был бы в полном изнеможении от раздражения и нетерпения, бросил бы и книжку и футляр и, пожалуй, выразил бы свой гнев топаньем ног и слезами. Теперь же чем сложнее казалась мне задача и чем больше я понимал сложность замка, тем больше я восхищался человеком, сумевшим так его сделать, чтобы никаких следов его сложности не ощущалось вовне. Я смеялся и радовался, когда открыл все тайны затвора, и вот книжка оказалась наконец раскрытой, и моему взору предстал знакомый почерк, которым я так дорожил, почерк единственного в мире родного человека.

Каково же было моё изумление, когда я увидел, что записи в этой книжке были сделаны не на нашем родном русском языке, как я того ожидал, но что – страница за страницей – книжка была исписана текстом на языке пали.

Нечто вроде робости и неуверенности охватило меня. Я ещё недостаточно хорошо знал этот язык и подумал, что, пожалуй, буду сейчас снова в роли слуги, который вытирает пыль с драгоценных книг, не понимая их смысла и значения. Но лишь один миг длилась моя неуверенность. Образы Флорентийца, Иллофиллиона и моего брата промелькнули передо мной, как мои величайшие помощники, и мой дух снова загорелся дерзновением.

СЛАВА ТЕМ, КТО ДОВЁЛ МЕНЯ ДО ЭТОГО ВЕЛИКОГО МОМЕНТА МОЕЙ ЖИЗНИ. СЛАВА ТЕМ, КТО, КАК И Я, ДОЙДЁТ ДО НЕГО —

таков был заголовок первого листа. На нём не было указано ни даты, ни места, где была произведена запись.

«Рождение моё, – прочитал я дальше, – совершилось недавно, хотя мне уже двадцать четыре года. Если бы меня спросили сейчас, сколько мне лет, я бы ответил: год и семь месяцев. Всё, что было в моей жизни до этих пор, – всё покрылось туманом. Всё было преддверием жизни, а Жизнь я понял, только родившись вторично год и семь месяцев назад.

Я сам спрашиваю себя: что особенного, собственно, случилось? Внешне – ничего. Заблудился в горах, встретил горца в его уединённом жилище и остался там переждать внезапный буран. Это был эпизод, какими пестрит жизнь каждого. Эпизод, каких были тысячи и, быть может, будет ещё немало в моей скитальческой жизни.

Но рождение нового человека совершилось на этот раз не от встречи с хозяином сакли, а от встречи с его гостем.

Когда я проснулся ночью, передо мной сидел индус.

Что я могу сказать о нём? Его глаза словно прожигали насквозь, их взгляд был поистине пламенным. Моему сердцу, не знавшему до сих пор страха, этот незнакомец внушал страх, граничащий с полным параличом тела.

Я не мог двинуть ни рукой, ни ногой, у меня не было сил крикнуть, я не мог решить вопроса, кто передо мной: Бог, дьявол или видение моей собственной фантазии. Минуту, которая показалась мне вечностью, минуту, которая остановила во мне биение сердца и ритм дыхания, длилось молчание этого необыкновенного существа. Я изнемогал и сознавал, что умираю от какого-то давящего на меня света.

Незнакомец внезапно улыбнулся, поднял руку ладонью ко мне, и в меня точно влилась сила бушевавшего за окном бурана. Лицо незнакомца, озарённое улыбкой, показалось мне лицом Бога, и я не мог отдать себе отчёта, что было принято мною в нём минуту назад за дьявольскую, подавлявшую меня силу.

Под действием его взгляда и жеста его большой, смуглой, прекрасной руки в меня вливалась и вливалась какая-то сила, содрогавшая всё моё тело с головы до ног. Точно электрические токи, пронзала меня эта сила.

Мне казалось, что я весь охвачен каким-то светлым пламенем, и сердце моё расширялось от радости. Эта радость подступала к моему горлу, заполняла весь мой мозг, и я думал, что сейчас, сию минуту, я улечу в экстазе неведомого блаженства.

«Сын мой, – услышал я голос незнакомца. – Ты ищешь знаний. Ты жаждешь ответов на пожирающие тебя вопросы: есть ли Бог? Какой Он? В чём выражается Его природа? Как Его постигали те, кто о нём писал и говорил?

В эту минуту ты в Боге и Бог в тебе. Сейчас вся Вселенная открылась тебе не потому, что в своих познаниях ты достиг вершины. Но потому, что чистота твоего сердца, чистота твоей жизни в простых действиях твоего обычного трудового дня помогла тебе вместить радость божественной силы и слиться с нею.

Если человек не живёт в лени, стараясь называть её созерцанием, если он ищет возможности передавать свою простую доброту во все дела и встречи, если он готов принять на себя слёзы и скорби встречного, если он хотя бы в чём-нибудь сумел развить свою преданность до конца, если его искания Бога не были личной жаждой совершенства, а несли людям бескорыстный труд, гармонию и радость – значит, этот человек вступил на ту ступень духовной зрелости, когда мы, индусы, говорим: «Готов ученик – готов ему и Учитель».

Сегодня, во время этой встречи с тобой, я ответил на твой постоянный зов. Почему я мог подойти к тебе и сила моя не сожгла тебя? Потому что сердце твоё чисто. И пламень, который я пробудил в тебе сейчас, – это твой пламень, он не спалил твоего тела, не вынес твой дух за грани земли, но закалил всё твоё сознание в ясности и силе.

Каждое летящее мгновение земной жизни – это не простая жизнь плоти и духа, соединённых в одной земной форме. Это частица того вечного движения, которое вложено, как творческий импульс, в каждую земную форму. И потому у человека нет иного пути к духовному освобождению, кроме его простых трудовых будней, где бы он ни жил.

Если люди заняты одним созерцанием, если сила их ума и сердца погружена только в личное искание совершенства, – им закрыт путь вечного движения. Ибо в жизни Вселенной нет возможности жить только личным, не вовлекаясь в жизнь общемировую.

Сознание человека не может расти и совершенствоваться, если сердце его молчит и он не видит в другом существе того же Бога, которого познал в себе.

Взгляд, критически осматривающий вошедшего к тебе, останется перегородкой крепче чугуна и железа между тобой и им, хотя бы за миг до этого ты был в порыве самого пылкого искания путей к Истине.

Только тогда, когда ты поймёшь, что во всяком встречном сама Истина пришла к тебе, чтобы раскрыть тебе твои же преграды, за стенами которых ты держишь свою любовь, – лишь тогда ты сможешь приблизиться к пониманию второй истины, ставшей поговоркой у нашего народа: «Никто тебе не друг, никто тебе не брат, но всякий человек тебе учитель».

И поскольку ты прочёл в себе свой урок, общаясь со встречным, поскольку ты впал в раздражение, осудил, солгал, лицемерил или был недоброжелателен к человеку – постольку ты раскрыл самому себе своё ничтожество и отсутствие любви.

Но чем выше была твоя искренность, чем легче проходила эта встреча, чем добрее ты был – тем больше ты забывал о себе и ставил интересы встречного на первое место. И встреча эта стала действенной, потому что в ней приняла участие доброта целого круга тех невидимых тружеников, которые ежеминутно мчатся над землёй в поисках куда приложить свой труд любви.

Нет на земле пути к совершенству без труда, единящего человека со всеми окружающими его людьми. Нельзя отъединиться ни от одного существа, пересекающего орбиту твоего движения по земле.

Если ты озлобился в той или иной встрече – ты раскрыл и без того не завязанный мешок своих предрассудков. И ты привлёк к себе и своим делам мелких злодеев, духовных вампиров и развратников, ищущих жадно, куда бы прилепиться, чтобы утолить жажду и голод их разнузданных и не умирающих вместе с плотью страстей.

Мучительнейший из путей – путь отрицателей. Их вековая карма наслаивается всё новыми и новыми наростами на их духовном теле, и без того безобразном.

Чем яснее тебе в твоём теперешнем просветлённом состоянии жизнь всей Вселенной, жизнь, пульс которой ты чувствуешь горячо, ровно и сильно бьющимся в твоём сердце, – тем яснее тебе и путь любви через свои трудовые будни к этой Жизни, которая Сама трудится во всём и во всех.

У тебя до сих пор была одна задача: всё найти и понять самому. Теперь твоя задача усложнилась: не только для себя одного ты должен найти и понять, но тебе надо стать слугою для огромного круга людей, чтобы в них пробудить сознание, деятельность, силу и стремление к труду на общее благо.

Ты любишь родину. Ежедневно, бесстрашно ты вступаешь в бой с её врагами по первому зову набата, призывающего тебя к защите родины от врагов. Но этого мало. Ты видишь толпы инертных, для которых слово «родина» – пустой звук. Ты видишь сотни и тысячи старающихся под всякими предлогами обмануть бдительность своих властей, чтобы избежать призыва. Ты видишь всюду трусов или лентяев, изображающих из себя больных, лишь бы подставить под угрозу другого и благополучно избрать лучшую долю самому.

Разве можешь ты проходить равнодушно мимо них? Разве можешь не призывать их к пробуждению? Обязательно ли сходить в ад, чтобы там раскрепощать тёмные создания? Вокруг тебя кишат толпы заблуждающихся людей. Они думают, что живут в любви и правде, целыми днями живя в безделье и наслаждаясь счастьем личного мира и славословий своему Богу.

Они поняли по-своему Бога и Его пророков и считают себя прозорливцами и избранниками, потому что прилепились к той или иной церкви и религии и славят их. Но их славословие – бездейственное, оно не даёт силы ни их родине, ни другим людям, встреченным ими. Оно расслабляет их самих, вводя их в мелкие экстазы ложных видений и пророчеств.

Тормоши их всеми путями: вводи в их день тысячи предлогов к труду и действию, выводи их из этого ленивого счастья.

В других людях ты найдёшь высокий дух скованным уродливой формой гордости и самолюбия. Вноси пример простой, нежной любви и докажи своим трудом, насколько неприменимо всё знание человека, если оно преподано высокомерно и нудно.

Ещё чаще ты встретишь вид отрицателей, поносящих свою родину за её беспорядок, неустроенность, пороки и так далее. Эти люди – всегда и неизменно – наиболее тяжко больны самовлюблённостью. У них самих в домах такая же грязь, смрад и неразбериха, как и в их перепутанных мыслях и желаниях. Их внешность, их манеры действовать и мыслить – антиэстетичны, как и их манера одеваться, сидеть, говорить, спать. Для них самих нет труднее задачи, чем вылезти из слепоты отрицания.

Здесь бдительно разбирайся, к кому из них можно прикасаться священной любовью и усердием, а где надо пройти мимо, послав благословение их тёмному пути, который они сами сделали таковым.

Всякий тёмный путь начат с отрицания. Революционер, видя страдания своей родины под пятою деспотов капитализма, борется, неся в мир уверенность в лучшем будущем, неся общее благо на своём знамени борьбы. Он вдохновенно держит оружие в руках, зов его вырывает тысячи сознаний из спячки безволия и смерти. Он сам озарён призывом раскрепощённой Жизни в себе и своих братьев тоже зовёт к Свету и свободе. Его путь светел, и он ложится светом на пути встречных. Он трудится, ежеминутно видя миллионы несчастных и угнетённых перед собой.

И если он становится вождём народа – он освящён божественной силой любви, помогающей ему нести на плечах свой многомиллионный народ к свету и славе. Такой вождь живёт, нося в своём существе все миллионы сердец своего народа. Он един в радости и боли с каждым тружеником своего народа. И он выводит свой народ на то место, которое Мудрость бьющего часа ему определяет.

Из отрицателей же создаются кадры слуг тёмных захватчиков власти, основывающих своё – отъединённое от народа – счастье и благополучие на личном обогащении, осуществляемом за счёт порабощения всего народа под пятой олигархии капиталистов.

Вождь олигархов, пробирающийся к власти, не зовёт народ к свободе и раскрепощению. Он бросает ему мелкую кость собственности и ищет все возможности закрепостить свой народ в жажде наживы и кастовых предрассудках, чтобы легче прорваться к мировому владычеству.

Мимо таких людей иди, тщательно разбираясь, будет ли твоя помощь им своевременна и полезна. Иначе ты можешь попусту истратить великие силы усердия и любви; можешь затупить много мечей ума, радости, энергии – и не достичь ничего.

Отрицатели, если попадут в полосу несчастий, придут к тебе. Они воспользуются твоей помощью, а потом отвалятся, как насытившиеся пиявки, чтобы снова заняться наращиванием жиров тела и духа, как только ты поможешь им пройти период временных неудач.

Подлинное усердие человека, вступившего на путь осознания в себе Света и мира, должно заключаться в бдительном распознавании, где, куда и как приносить свои духовные сокровища.

Совершенно бессмысленно остановиться в жизни на религиозном восхвалении своего Бога. Если не дошёл до понимания, что Бог Един для всех и что путь к Нему, Единому, одинаков – вся религиозная жизнь пропала. Такой человек совершенно так же закрепощается в своём добре, как отрицатель – в своём зле. И тот и другой не поднялись в своём духовном понимании выше обид, объяснений, переживаний личных драм, самолюбия и бичеваний гордыни.

В пути, которого ты ищешь, не может быть остановок. Сила, движущая Вселенную, раскрепощаясь в человеке, даёт ему возможность трудиться, трудиться и трудиться. Иногда больной человек – былинка по своим физическим данным – тащит много лет воз с таким грузом на общее благо, что глядящим на него со стороны становится жутко. Ему же самому его жизнь кажется простой и лёгкой, ибо без включения в труд и жизнь своего народа он не мыслит своей собственной жизни на земле.

Раскрывающееся сознание человека постепенно сбрасывает с себя чешую предрассудков. Мелкий вздор наказаний и наград, условных подаяний «за добродетель», которую человек понимает как «отказ» себе в чём-то, чтобы принести «жертву» насилия над собой другому, спадает с сознания просветлённого человека одним из первых. Он начинает понимать всё величие Жизни. Он начинает ощущать радость жить в труде для другого. Он скучает, если сегодня в нём никто не нуждался. Понятие «быть нужным кому-то» становится ритмом его дня – как ритм дыхания, – неощутимым, если оно идёт в гармонии и мире.

Проходя день, живи его как свой последний день. Но последний не по жадности и торопливости желаний или духовных напряжений, а последний по гармоничности труда и его бескорыстию.

Ты носишь в сердце вопрос: где личное «я» и где «не я»? Для тебя с момента твоего рождения к Единой Жизни уже нет возможности этого разделения. Для тебя всё, с чем ты общаешься, – всё пути к Величию в форме временной. Для тебя палач, жертва и плаха – всё та же Единая Жизнь, единицей которой ты сам являешься и которую видишь во всём вокруг себя.

Проходи же свой день в мире и чести. Храни целомудрие и чистоту, и ты дойдёшь до жизни в кругу тех, кто раньше тебя пришёл к такому сознанию себя частицей Единой Жизни, единицей всей Вселенной.

Твой путь – путь служения Богу в человеке. Твой труд – путь знания, приложенного в любви и труде простого дня».

Внезапно я почувствовал, что сила, та огромная сила, которая меня только что наполняла, покинула меня. Место, где сидел незнакомец, стало пусто».

Так кончалась первая запись брата Николая.

Я лёг спать с рассветом, и мой друг Эта разбудил меня вовремя, чтобы догнать Иллофиллиона по дороге к озеру.

Я весь ещё находился под впечатлением записей брата, которые читал ночью, и, поздоровавшись с Иллофиллионом, сразу же выпалил ему:

– Как я поражён, что мой брат Николай мог понять без посторонней помощи и руководства всё то, что ему в первое свидание сказал Али.

– Почему ты знаешь, что это был Али?

– Потому что описание его глаз в записях может принадлежать только ему. А ощущение, что в присутствии Али что-то тебя теснит и давит, настолько характерно, что не может быть спутано ни с чем и ни с кем. Именно какой-то свет, от него исходящий, слепит и подавляет. И это ощущение мне тоже очень знакомо, ощущение резко меняющееся, когда Али улыбается или прикасается. Тогда уходит куда-то его подавляющая сила, и сердце наполняется блаженством. Никогда ни возле вас, мой дорогой, милосердный Учитель, ни подле Флорентийца, ни подле сэра Уоми я не чувствовал такой силы, потрясающей весь организм. Поэтому в описании брата я сразу узнал Али. Достаточно раз его увидеть, чтобы навеки и всюду его узнавать.

– Быть может, ты и прав, так ощущая необычайную и никому другому не доступную силу Али. Но всё же за годы жизни здесь, когда ты из неофита станешь подготовленным, сильным учеником, тебе надо приобрести такое высокое самообладание, чтобы сила Али не подавляла твой дух, а раскрывала его к труду и борьбе. Ты видишь, Лёвушка, что на земле всё, что живёт, всё борется. Но тот, кто понимает свой земной путь как величайшую ценность, тот борется и трудится, совсем забыв о себе. И чтобы так раскрепостить своё сознание, надо каждый день распознавать в окружающих жизнях только одно: где человек прошёл своё «сейчас» в любовном единении с людьми, а где он их критиковал, оставаясь при этом бездейственным.

Пойми, друг, что очень многие «понимают» высокие идеалы. Принимают религию и её требования. Но религия единственно истинная – это любовь сердца. Религия – это не то, что «знают и принимают», а то, что умеют приложить в своих конкретных делах.

Наш разговор был прерван встречей, напомнившей мне мой первый день приезда в Общину: мы столкнулись с Андреевой и леди Бердран. Но какая разница была сейчас в обеих приятельницах! Леди Бердран, с розами на щеках, весёлая, смеющаяся и задорная, глядела сущей красавицей. Наталия Владимировна же, всё по-прежнему сверкая своими властными глазами, стала вся точно восковая. И не только бледность лица вызывала это сравнение – от неё веяло мягкостью и лаской. Добродушная ирония, с которой она всегда прежде меня встречала, переплавилась в нежность, а её голос, когда она ответила на моё приветствие, показался мне голосом матери и вызвал ответную волну любви и признательности в моём сердце.

– Мой чудо-граф, я чувствую себя вашей, вам очень обязанной ученицей. До сих пор я думала, что ранги и ступени разделяют людей. Я принимала каждого, в первую очередь оценивая его знания на том пути, к которому стремилась сама. Теперь, получив урок великого смирения через вас, я прозрела к истинному знанию, которое сейчас считаю первым по величине и важности: дух, стремясь к познанию, должен открыть свой сосуд с любовью и закрыть накрепко сосуд с предрассудками. В моей встрече с вами я поняла, сколько было во мне самомнения. Я увидела в самой себе бездну условного, что мешало мне свободно общаться с людьми. Теперь же мне стало легко, потому что меня осенило и я увидела, в чём и где во мне самой сидят главные закрепы предрассудков.

Слова, произнесённые ею, были теми же самыми словами, которые я так недавно прочёл в записи брата Николая, и это ошеломило меня.

– Неужели же все люди проходят одни и те же этапы в своём духовном развитии? – невольно воскликнул я, остановившись среди дороги.

– Все ли проходят по одним и тем же этапам, не знаю. Но что я в вас нашла источник оздоровления, в этом я не сомневаюсь и приношу вам величайшую благодарность.

– Моя дорогая Наталия Владимировна, Истина, живущая в вас, уже не нуждается в раскрепощении. Она бьёт из вас чистейшим фонтаном. В вас лежат ещё плотным покровом только те условности, которые связаны с иерархическим устройством обществ людей и всей Вселенной, – ласково сказал Иллофиллион. – Владея огромными духовными силами, вы поневоле продвигаетесь в мире духовного больше и дальше, чем в мире земного. Отсюда происходит некоторое ваше внешнее высокомерие к тем людям, которые мало ещё понимают, что нет одной лишь земной жизни, или думают, что можно достигнуть знания неумелыми упражнениями йоги. Уроки последнего времени, связанные и с леди Бердран, и с Лёвушкой помогли вам сбросить с ваших глаз давящие покровы личностной любви и связанных с ней предубеждений. Вы научились осознавать всю ценность встреч с людьми как монолитное творчество Жизни.

Сейчас уже никто не помешает вам выполнить миссию, данную вам Али. Вы скоро уедете в Америку и в Европу, там осуществите часть ваших трудов и вновь вернётесь сюда, чтобы получить силы ещё раз передать людям речи звучащего Голоса Безмолвия. Вам было очень странно пройти трудный путь одного духовного этапа с помощью юноши. Вы бунтовали и готовы были отрицать возможность движения вперёд через помощь «ниже» вас стоящих. Сейчас вы ясно ощутили, что нет ни «ниже», ни «выше» стоящих. Нет ни добра, ни зла как таковых. Есть лишь то место во Вселенной для каждого человека, которое он может занять в зависимости от силы своей раскрепощённой Любви. И здесь никакой роли не играет уровень его познаний, но звучание гармонии в человеке так огромно, что никакие самые колоссальные его силы не убивают того, кто подходит к нему, а лишь бодрят его. С сегодняшнего дня действие ваших психических сил не будет мешать кому бы то ни было жить. Вы сумеете справляться с ними благодаря вашей тактичности, которая будет сразу раскрывать вам возможность служить помощью ближнему, стоящему рядом с вами. До сих пор вы умели служить только дальним, передавая им знания, продиктованные вам Учителем. Теперь вы сами, любовью своего сердца, будете раскрывать во встречных их лучшие качества своей гармонией.

Мы расстались с нашими приятельницами. После завтрака Иллофиллион повёл меня к выздоравливающему Игоро, которого я не видел со дня его болезни. У Игоро, который сидел на балконе, мы застали Бронского, Альвера и ещё нескольких его друзей, которых он обрёл в Общине за время своей болезни. Игоро сначала даже не узнал меня. Он был так поражён происшедшей во мне переменой, что сказал Иллофиллиону:

– Я был совершенно уверен в ваших необычайных силах, доктор Иллофиллион, и испытал на себе их действие. Но чтобы человек мог быть настоящим волшебником – это я считал преимуществом восточных сказок.

– Если вы, Игоро, находите, что я так разительно изменился, то что же мне думать о вас? Ведь я не только не мог бы узнать вас, но не мог бы и поверить, что можно так измениться в короткое время.

Игоро, которого я видел в начале нашего знакомства, был бледным и тихим юношей. Сейчас передо мною сидело существо, отдалённо напоминавшее мне Андрееву. Чёрные глаза на его загорелом лице светились с такой энергией, что я невольно думал о Наталии Владимировне. Голос Игоро звучал сильно, все его движения были быстры и уверенны.

– Я очень рад, что вы оказались таким послушным пациентом, – смеясь, сказал Иллофиллион и положил свою руку на плечо Игоро. – Я вполне понимаю, как трудно было вам повиноваться и не выходить из комнаты, когда вы чувствуете себя уже несколько дней совершенно здоровым. Зато сегодня вы сделаете сразу довольно большую прогулку. Я приглашаю всех собравшихся здесь в парк. Там мы найдём садовника, вооружимся лопатами и посадим новый питомник эвкалиптовых и хинных деревьев. Кроме того, я обещал взять вас с собой в поездку по дальним отделениям Общины. Для этого Зейхед-оглы каждый день будет обучать всех вас езде на мехари. И тем, кто уже ездил раньше, и кто совсем этого не умеет – всем надо научиться владеть верблюдом как следует, иначе вам не преодолеть пустыню. Предупреждаю, путешествие будет не из лёгких!

– Неужели вы не возьмёте меня с собой, считая, что я ещё недостаточно здоров? – взмолился Игоро.

– Возьму, если вы и дальше будете так же пунктуальны в следовании предписанному вам режиму, – улыбнулся Иллофиллион ему в ответ.

– Удивительно! Только сегодня я собрался опротестовать этот режим, и вы словно прочли мои намерения. Разумеется, доктор Иллофиллион, теперь я буду кроток как ягнёнок и послушен как голубь.

Мы вышли в парк и вскоре принялись за предложенную нам работу, причём Иллофиллион прочёл нам целую лекцию по ботанике. Игоро, которому было приказано смирно сидеть в тени, выказал удивившие меня знания по ботанике и по геологии. Ещё раз я был поражён своей невежественностью и невольно воскликнул:

– Когда же, Игоро, у вас было время стать учёным? Ведь вы всю жизнь отдали театру?

– Я отдал душу и сердце театру и человеку. Но ум мой я не запечатывал. Я старался проникнуть в высший разум Жизни и в разум моих бессловесных земных братьев – растений и животных. Много ли я в этом успел, этого я сам не знаю.

Его ответ меня поразил. Как мало я сам вникал в окружающую меня природу! Меня хватало только на человека, и то – хватало ли?

До обеда мы сажали деревья. Затем я пошёл учиться в комнату Али и, по обыкновению, забыл время, место и текущие обязанности. Мой милосердный Учитель Иллофиллион пришёл за мной, и после чая мы отправились в дальнюю долину учиться езде на мехари.

Много было смеха и шуток над нашей неловкостью, особенно неприспособленным оказался я, никак не умещавшийся в маленьком седле, в котором Иллофиллион сидел как приклеенный.

Мне на помощь пришёл Никито, и всё же первый урок не был мною осилен. Я не мог приспособиться ни к медленному, ни к быстрому шагу мехари и сваливался с седла довольно благополучно, но преуморительно. Умное животное каждый раз терпеливо и мгновенно останавливалось, хотя могло несколько раз наступить на меня.