Не ходи служить в пехоту! Книга 5. Генеральский штаб

– Спасибо. Не нужно. У нас есть кому деньгами заниматься и всё это перепроверять.

Сказал он это с некоторым раздражением в голосе, как мне показалось. Но я уловил точно, это не было раздражение на меня.

Ожидал, что по завершению обсуждения НГШ поставит какие-то конкретные задачи. Ведь даже в нашем докладе содержались предложения о том, какие наставления, руководства, инструкции, курсы стрельб надо готовить или менять, даже предложения о проработке вопроса внесения изменений в боевые уставы (святая святых). Нет, этого не было. Сухо поблагодарил, и мы с моим начальником управления вышли из кабинета НГШ.

Поздоровались в приёмной с подошедшими и ожидающими вызова генералами и офицерами, направились к себе.

Начальник управления впервые за время моей службы в Генштабе меня похвалил. А потом произнёс:

– Не всё так просто с этой покупкой. Но главная проблема очевидна – импортная электронная компонентная база, импортный двигатель и средства связи в войсковом звене, вопрос передачи данных. В вотчине зама НГШ – начальника Связи ВС РФ уже запланирована целая революция. НГШ ждёт, когда министр её запустит, снабдив огромными деньгами, там всё готово. Предварительно её запуск назначен на третий квартал 2009 года, когда Минфин начнёт в Минобороны исправно отгружать бюджет на 2009-й год. Так что к моменту поставки в войска вопрос передачи данных будет решён однозначно. Не будет уже бутылочного горлышка. Видимо, НГШ хочет лично проработать вопрос и, скорее всего, будет отрабатывать с Военно-промышленной комиссией при Правительстве, или отдаст вопрос министру с просьбой решить вопрос в ВПК, чтобы сама промышленность признала, что они могут, а что не могут. Польза нашей с тобой работы в том, что на основании нашего доклада НГШ сформировал своё мнение, а это большое дело. Скорее всего, он решил, что надо закупать, быстро осваивать производство своего и скорейшей поставки в войска, пусть и с импортными комплектующими. Министр обречён на поддержку НГШ, ни за что не возьмёт на себя ответственность лишить войска перспективного образца ВВТ, ну а президент всегда поддерживает НГШ, по-другому ещё не было ни разу, кто бы там что ни говорил. Поэтому считай, что нашими с тобой усилиями вопрос решён положительно.

Я вошел в свой кабинет. Было уже почти двадцать два часа. В ГОУ никто и не думал уходить домой. Это движение начнётся не ранее чем через полчаса. Морозов начал убирать папки с секретными документами к себе в сейф.

– Ну, как сходил? Живой?

– Нормально всё получилось. Даже хорошо. Мне очень понравился НГШ, действительно умный офицер.

– А я тебе так и говорил. Поэтому предупреждал, что надо готовиться. У него просто так ничего не бывает.

– Одно плохо.

– Что?

– Он так и не высказал своё мнение. Все вопросы у него были глубокие, все вроде бы направлены на то, что надо сделать это дело. Но я не уверен, что он пришёл к тем же выводам, что и мы с начальником управления.

– У него совсем другой горизонт видения. Его знания куда обширнее, чем те материалы, которые ты приложил к своему докладу. С тем же Путиным разговаривает постоянно. Если не каждый день, то через день. И они там не новости столичных театров обсуждают. Поэтому не посчитал нужным вам что-то говорить. Надо будет, скажет и сроки поставит совсем не гуманные. У него так: вынь, да положи.

Обычно примерно в тринадцать часов я в форме уходил на обед. Любил обедать в одиночестве, не ходил в генштабовские столовки. Да, там было значительно дешевле. Но меня стоимость мало интересовала. После того как в военторговской столовке пообедаешь, организм плохо реагирует. В генеральской кормили лучше, но мне было не по статусу. Я здесь, в Генштабе, на самой нижней должностной ступеньке. Ниже некуда. Никого здесь не удивить тем, что я был когда-то царём, богом и воинским начальником, когда командовал мотострелковым полком на окраине Российской империи, никого не удивить что я был начальником штаба могучей танковой дивизии, где только танков более трёхсот штук, почти столько же БМП, под две сотни гаубиц, РСЗО, орудий и миномётов, мощнейшая ПВО дивизии, в основе которой зенитно-ракетный полк, вооружённый ЗРК «Тор-М1» и ещё много чего.

Тяжело и крайне интересно было возглавлять штаб такого боевого бронированного кулака или, как некоторые называли, «бронированной кувалды», обладающей просто непобедимой огневой мощью, которую можно довольно быстро перебросить в любую часть страны. А с учётом того, что дивизия всегда должна была действовать вместе с полком штурмовой авиации и вертолётным полком как минимум, да в её интересах всегда действовал тяжёлый бомбардировочный авиаполк, плюс не меньше одного ракетного дивизиона оперативно-тактических ракет, вся эта сила выглядела настолько устрашающей, что в окружающих нас странах применение этой дивизии невозможно было представить.

Здесь, в Генштабе, почти все такие. Конечно, нелегко привыкать что ты теперь пустое место или, как здесь говорили с некоторым пренебрежением, «исполнитель». Но данная мне на время власть не извратила моей сущности, не сделала из меня разбалованного царька. Я и когда в войсках был, старался принимать пищу в одиночестве, любил подумать и поразмышлять. Но после развода с Аллой оставаться один на один с собой стало тяжело. Поэтому я опять вернулся к чтению. Разное читал, и серьёзное, по профессии. Художественную литературу, с которой было непросто, тоже читал. В основном всё новое на тему войны я считал мусором. Иногда задумывался, что надо не критику на всех наводить, мол, какие все дураки, а взять и написать самому. Но не знал, как к этому делу подступиться, и где найти время. Поэтому отложил сладостную мечту о собственном творчестве.

Приходил в ресторан, делал заказ и начинал читать. Чаще что-то из иностранной литературы, реже про нашу историю, не только про войны. Особенно меня интересовал период начала XX века и до 1941 года. Я мучился вопросом, как мы могли дойти до того, что к власти в России пришли коммунисты. Понимал, как и почему в России созрела революционная ситуация. Но вот почему дальше так пошло, почему так поздно созрело Белое движение и так далее, не понимал. Особенно непонятна мне была роль Генштаба до и во время Февральской революции, далее между октябрьским переворотом 1917 года и до конца 1917 года. И конкретно роль генерала Алексеева Михаила Васильевича вызывала не то что вопросы, но полное непонимание. Почему генерал Алексеев не убрал из столицы мобилизованных, почему вовремя войска не применил, ведь было небольшое количество верных и обученных, почему не удержал Керенского в кресле, хотя мог?

С приходом в министерство А. Сердюкова и особенно дур из его команды эти вопросы начали меня мучить с большей силой. Я всё отчетливее видел в полоумных и плохо образованных бабах-хабалках коммунистических большевичек или нечто подобное китайским коммунистическим хунвейбинам. А сегодня я получил дополнительную пищу для размышления.

Обед я пропустил, и теперь после того, как всё хорошо прошло, мне хотелось не просто покушать, но и выпить, хотелось с кем-то понимающим поговорить.

Время позднее, идти в ресторан не хотелось. Хотя я вопреки общепринятым правилам каждый день уходил примерно в половине восьмого вечера, садился в удобное место в ресторане (старался для разнообразия ходить в новые места) и не спеша ужинал, читал. Если я был нужен, меня могли легко вызвать одним звонком. Моему начальнику направления такое поведение до крайности не нравилось, но я объяснил, что мне не только не нужна квартира от министерства, мне и на премии наплевать. Объяснил, что я продолжаю служить в армии просто по призванию. Не думаю, что он воспринял эти слова как пафос. Напротив, наши отношения стали надёжнее и честнее. Я был исполнительным «исполнителем». Чёрт бы побрал это слово! Зато начальник группы, бывалый морской волк, мной восхищался и непременно повторял, что как только он получит квартиру, то будет поступать точно так же.

– Может, по пять капель? – отвлёк меня от мыслей Морозов.

Он знал, что я не люблю выпивать в кабинетах, и спросил это из вежливости, так как сам ездил на метро и всегда принимал перед выходом грамм сто простого напитка. Я как-то предлагал ему сходить и поужинать в ресторан, но он отказался. Объяснил полным отсутствием денег.

Морозову было уже пятьдесят, он был старше меня на десять лет. Закончил он элитное высшее военно-морское училище в городе, который тогда назывался Ленинградом. Женился на пятом курсе. На мой взгляд, это было его роковой ошибкой. Далее служба во многих гарнизонах, но всего-то на двух флотах: Северном и Тихоокеанском. Закончил Военно-морскую академию в Санкт-Петербурге. Двое детей. Со свадебной фотографии на меня смотрел бравый и подтянутый курсант пятого курса, счастливый человек. Сейчас это был задолбанный бесконечными бытовыми проблемами, безденежьем, семьёй и внуками человек, который выглядел старше своих лет. Конечно, в ВМФ СССР он был обеспеченным человеком, рассказывал, как запросто мог себе позволить зайти и поужинать с офицерами в ресторане, не задумываясь о потраченных двадцати пяти рублях. По СССР у него была ностальгия. Сейчас, снимая квартиру в Бирюлёве-Западном, он еле-еле дотягивал до очередной выплаты. Он ни за что не хотел идти в ресторан за мой счёт, обоснованно считая это унизительным для себя. Особый отпечаток на этого человека накладывало то обстоятельство, что его супруга зарабатывала больше его, и только это позволяло им снимать квартиру, в которой проживали они с дочкой, так как сын уже имел свою семью и вполне прилично её содержал, будучи инженером-строителем.

– Давайте.

Морозов поставил на стол начатую бутылку и ловко разрезал на дольки яблоко.

– С почином тебя, Юра! Далеко не каждый офицер ГОУ ходил к НГШ, тем более так, чтобы без замечаний и последствий.

– Спасибо, Андрей Иванович!

Мы выпили и съели по дольке яблока.

Морозов был очень добросовестный и надёжный офицер, добрый и отзывчивый. За время совместной службы я понял, что он имеет огромный багаж военных знаний, иной раз энциклопедических. Помнил до мельчайших подробностей все тактико-технические данные кораблей ВМФ России и многих снятых с вооружения кораблей ВМФ СССР. Но его «коронкой» были флота иностранных государств, особенно стран НАТО и ВМС США. Я даже думал, что он бесконечно завидует офицерам ВМС США, точнее, их возможности служить на таких разных и многочисленных кораблях. Он безупречно владел всем, что касалось подводного флота России и США, мне казалось, что это было увлечением всей его жизни. Он прекрасно ориентировался в теме общего баланса стратегических ядерных сил всех стран мира, в трёх её составляющих: сухопутной, морской, воздушной. И ещё, я уже убедился, что он имел превосходное инженерное образование, закреплённое огромной практикой. В общем, Морозов был настоящей рабочей лошадкой могучего организма под названием Генштаб.

– У тебя хоть есть кто-то? – аккуратно поинтересовался Морозов.

Он знал, что у меня была семья, что я развёлся и что у меня есть квартира в Москве, знал, что я служил в Карабахе и прошёл две чеченские войны. Он видел, разумеется, мою впечатляющую наградную колодку с государственными наградами (ведомственные и всякие юбилейные я туда принципиально не включал), хотя китель мы практически не носили, но он висел в шкафу. Правда, никаких подробностей он не знал.

– Нет. И желания никакого нет.

– Что так?

– Не знаю, что ответить. Мне надо, чтобы человек был хороший, интересный, чтобы меня к нему тянуло, красивый, конечно. Где такого возьмёшь? Ровесницы уже замужем побывали, некоторые даже неоднократно, тем более с детьми. Для меня это неприемлемо. Б/у мне не надо. Молодые какие-то дуры попадаются, не интересно вообще. Да и где познакомиться с человеком, к которому у меня высокие требования? С кем я общаюсь? В клубы всякие я не пойду. Был один раз. Категорически не моё. Да и разве нормальная женщина в эту вакханалию с наркоманской музыкой пойдёт? Поэтому один.

– Понятно. А почему развёлся, как так вышло? Если не секрет.

– Не секрет. Тут всё просто. Женился на москвичке перед самой академией. Но в Забайкалье она со мной не поехала. Ну что это за семья? Какая семья устоит? Вот и распалась. Она грешница, и я тоже грешник. Не стали кривляться, врать, изворачиваться. В этом смысле моя бывшая порядочный человек. Нормально всё решили и решаем, созваниваемся, по-человечески как-то.

– А почему она за тобой не поехала? Как я понимаю, в Забайкалье ты командиром полка поехал. В смысле быта у командира полка там всё нормально. Да и должность-то сильная, положение и всё такое, наверное, даже начальником гарнизона там был?

– Да. Начальником гарнизона был командир полка, и бытовые условия были вполне сносные у всего полка, тем более у меня лично. Путин начал многое делать, и деньги стали платить и поднимать немного. Да и в целом не сказать, что было невыносимо. Тяжело было, но начало улучшаться. Но не в этом дело. Не поехала, потому что не хотела терять свою работу, соответственно, квалификацию, не хотела уезжать из Москвы вообще. Подумала, что важнее. И ответила себе, что всё это важнее, чем я. Не любила она меня. Была влюблённость, но не более. Не корю её за это. У меня к ней вообще особых чувств не было. Так, красивая, умная. Она это чувствовала, так мне и сказала. А я не отрицал, потому что это правда. С дочерью общаюсь иногда, в этом плане всё тоже хорошо. Да и так, если не дай бог что-то у неё или у меня случится, и понадобится помощь, мы без всяких проблем придём на помощь друг другу.

– Вот моложе ты меня всего на десять лет, а всё у вас по-другому.

– Лучше или хуже?

– Что-то лучше, что-то хуже. Попробуй, разведись командир корабля в советское время! А если бы раньше, то командиром корабля не стал бы совсем. По парткомам бы затаскали, в советские-то времена! Поэтому офицеры многое терпели. Семьями не разбрасывались. Как-то крепче всё было.

– Что же, лучше было терпеть нелюбимого человека?

– Да где там эта любовь лет так через десять? Но дети! Понимаешь?! Дети! Как их бросишь? Это у вас как-то легко. Моё поколение по-другому всё воспринимало. А может, ты и прав. Может, сейчас даже лучше в этом плане.

– Если вовремя не разбежаться, то это может в ненависть перерасти. Жить с человеком, который раздражает, даже хуже, чем развод. Вон почитаешь газету, а там и поножовщина, и топоры. Какая там любовь? Ну как можно ударить мать своих детей?! Тут одно: уйти и не возвращаться.

Морозов тяжело вздохнул и о чём-то глубоко задумался, разлил ещё по рюмочке. Выпили. Закусили.

– А квартиру в Москве как получил?

– Не получал я ничего от государства. Так, деньги были, и сам ещё в девяностые купил.

– Это же где ты такие деньги взял? Извиняюсь за вопрос, конечно.

– Родители дали. У них получилось нормально в девяностые зарабатывать. Ничего страшного, нормальный вопрос.

– Это здорово. Квартира – это уже независимость. Вот смотрю я, как ты почти нормально со службы уходишь, и завидую тебе. Вижу, как все недовольны, особенно начальник нашего направления, гром и молнии метал. Ничего, успокоился, когда понял, что нечем тебя зажать, и даже на премии тебе плевать. У тебя что, ещё какой-то источник дохода есть?

– Есть и такое. Не скрываю. Но на службе это никак не сказывается. Если надо, буду днями и ночами сидеть и делать. Я уже всем начальникам объяснил, что служу не ради материальных благ. По призванию служу, это моя любимая профессия, любимое дело жизни. И это не пафос. Поэтому со мной или по-хорошему, или никак. А показывать свою лояльность и зависимость, уходя со службы в одиннадцать вечера, это не моё. Надо будет – уволюсь, но этого я не хочу. Пусть думают и переосмысливают саму организацию службы. Тоже реформа нужна. Ну в чём смысл того, что офицеры здесь сидят до ночи?

– Иногда есть такая необходимость.

– Иногда есть. Не спорю. Но тогда и проблем со мной не будет.

– Это, конечно остаточные явления солдафонщины. Маразм. И ещё кое-что.

– Что?

– Например, НГШ может в любое время позвонить и задать вопрос начальнику ГОУ. Вполне естественно, начальник ГОУ может чего-то не знать или ему надо что-то уточнить. Вопрос далее адресуется начальнику соответствующего управления или его заместителю, тому тоже что-то нужно уточнить, это нормально. Далее начальник направления. А вот ему уже непростительно что-то не знать, но это сплошь и рядом. Он транслирует таким, как мы с тобой, но тебя уже на службе нет. А по сотовому телефону не спросишь. И на каждом этапе сроки сжимаются. Вот в этих начальниках направлений загвоздка. Нужны на этих должностях люди, которые давным-давно служат здесь, всё знают вдоль и поперёк, которые сами всё прошли именно здесь, а не в войсках. Но у нас часто не так. Таких, которые пришли сюда сразу после академий, единицы. То есть надо, чтобы не такие, как мы, сюда приходили, а надо, чтобы в ГОУ отбирались офицеры сразу после академий, и росли уже здесь постепенно. То есть прохождение должно быть чисто генштабовское, войскового опыта вполне достаточно того, который получен до поступления в профильные академии. Но и сами направления должны быть более специализированные, их должно быть больше, а какие-то вопросы вообще можно вымести из ГОУ напрочь. И это есть. Так я вижу. Правда, не должно быть такого, что начальник направления частенько не знает, какой документ отрабатывает его офицер, а если так получилось, то надо тогда начальникам управлений отдуваться по полной.

– Да, Генштабу тоже реформа нужна.

– Но очень тонкая. Тоненькими отвёрточками, деликатно.

Мы выпили ещё по рюмке. Бутылка закончилась.

– Больше нет. Пошли по домам.

На следующий день после обеда я принёс в кабинет несколько дорогих бутылок коньяка и виски, несколько лимонов и апельсинов, пакет яблок, и сообщил, что это наше общее, что можно угощаться в любое время, когда есть желание. Морозов внимательно рассмотрел бутылки и не смог удержаться, чтобы не попробовать один из коньяков.

– Превосходно. Такой напиток можно не закусывать даже.

Ближе к вечеру мне позвонила советница министра и попросила зайти к ней.

Совсем баба обнаглела. Я тебе что, твой подчинённый, что ли!

– Я сейчас занят и надолго.

– Мне надо с вами посоветоваться.

– Не могу. Вы можете посоветоваться с моим начальником управления.

– Я советник министра, и министр нам разрешил консультироваться с любыми экспертами.

– Во-первых, я не эксперт. Я офицер Генштаба. Прошу меня больше такими словами не называть. Во-вторых, мой начальник управления знает много больше моего и гораздо глубже.

– Я вас понИла, – с угрозой в голосе заявила эта женщина и положила трубку.

Прошло несколько минут, и меня вызвали к начальнику управления.

– Вы что там опять этой дурной бабе наговорили, товарищ полковник? – такими словами встретил меня двухзвёздный генерал.

– Сказал не то, что думал, и не так, как хотелось бы.

Генерал заулыбался, но, сделав над собой усилие, продолжил.

– Что там случилось?

Я в нескольких словах ему ответил.

– Ну, всё правильно сказали. А она шум подняла, говорит, что не дают возможности общаться с какими-то там экспертами.

– Какие указания, товарищ генерал?

– Надо бы с ними поосторожней. Дуры. Доложит министру, а там поминай как звали. Ничего не объяснишь.

– Но мне начальник направления приказал прекратить с ними всякие контакты. Довёл, что теперь вы сами будете с ними разговаривать.

– Делать мне больше нехер! Я ещё баб всяких подзаборных не ублажал. Давай сам с ней решай. Только следи за речью.

– У меня тоже задачи идут потоком. И с подзаборными бабами не имел дел никогда, это ниже моего достоинства.

Генерал в открытую заулыбался.

– Задачи. То-то мне докладывают, что уже в восемь вечера вы демонстративно со службы уходите, без разрешения начальника группы и направления.

– Ухожу, когда дела заканчиваю.

– А почему без разрешения?

– Рабочий день установлен. Я ничего не нарушаю.

– Понятно. Не надо только демонстрировать свою независимость и пренебрежение к установленным традициям.

– Виноват. Исправлюсь.

– Юрий Геннадиевич, вы хороший офицер. Ваше личное дело я давно изучил, да и так знал о вас многое ещё до нашей первой беседы, до назначения. Вижу, что мы с вами не ошиблись, но надо уважать установленные годами, десятилетиями порядки. Здесь чисто офицерский коллектив, где полковник – он же рядовой. Это вам не штаб танковой дивизии, где вы его начальник. Здесь большой коллектив полковников и генералов, с огромным опытом службы и, конечно, ваше поведение не может остаться незамеченным. Надо как-то и с сослуживцами поближе, что ли? Не знаю. Но надо как-то по-человечески. Не спешите с ответом. Подумайте. Осмыслите. Тут ведь как получается? Таких, которые тут прямо в Генштабе выросли с молодых лет, немного. Абсолютное большинство пришли с солидных должностей в войсках и на флотах, после академии Генштаба. Ломку, здесь определённую пережили, нелегко перестроить мышление: был большим командиром или начальником, стал просто исполнителем. Уже вжились в эти условия, в эти правила. А тут смотрят: пришёл новенький сорокалетний полковник без академии Генштаба, квартира у него откуда-то, да ещё и уходит так рано. Значит, ничего с ним сделать невозможно. Что думают? Думают: блатной какой-то, не иначе. Сразу отношение соответствующее.

– Учту и выводы сделаю.

– Вот и хорошо. С этой советницей я просто вас прошу, будьте аккуратнее. Всех ваших начальников я предупрежу, что вы будете с ней работать. Не знаю, чего это она именно к вам привязалась. Но её капризы придется выполнять. Иначе если пожалуется на вас министру, мы всем Генштабом вас не отстоим. Вот такие настали времена. И если будет какая-то интересная информация, в любое время прошу ко мне и без всяких условностей.

Мой начальник управления был человеком циничным и откровенным карьеристом, но он был совершенно не склонен к показухе, не было в нем этой характерной для многих ему подобных черты. Я уже приоткрыл дверь его кабинета, как генерал задал вопрос:

– И всё-таки, чего она именно к вам прицепилась? Вы ей говорили, что не женаты?

Я закрыл дверь и ответил:

– Я на личные темы с ней не разговаривал. А вы говорили? Прошу прощения.

– Ну вот ещё!

Я и так не сомневался, ведь он нисколько не скрывал своего к ним полного пренебрежения.

– Не понятно, – задумчиво произнёс генерал.

– Думаю, что ей понравилось, как я разъясняю возможные точки зрения военных людей. Они ведь, на мой взгляд, пришли с какими мыслями? С мыслями, что здесь все военные воруют и зажрались просто. Я так понял, им такую установку дали. Сказали, что с каждым годом военные расходы становятся всё больше и больше, но ничего не улучшается. Они не понимают, какие накопились у армии хвосты за все годы. Но понимают, видимо, что и их потуги закончатся тем же, если не провести военную реформу. И тогда уже финансировать то, что останется, то, что нужно. Ну и воровство, конечно, куда же без него.

– Ошибаетесь. Они понимают, что долги у министерства гигантские. Как раз в этом вопросе у нас, у Генштаба, с ними полное взаимопонимание. В остальном я с вами, Юрий Геннадиевич, согласен.

– И совершенно точно они считали, что «военная специфика» – это искусственная вещь. Думают, если что-то работало в налоговой, то это не может не работать в другом госоргане.

– И тут вы близко подошли. И действительно смотрят на нас, как на ворьё. Видимо, у них такая установка. Где-то это очень даже обоснованно, наверняка все главные и центральные управления министерства, которые занимаются расходованием средств, в этом погрязли.

– Но не понимали сначала, что тот же Генштаб – это вовсе не про деньги. Когда начинают что-то делать, то наталкиваются на огромное противодействие со стороны офицеров и генералов главных и центральных управлений министерства. Естественно, по разным причинам. Отсюда все для них враги. Потом так вышло, что она начала работать со мной и видит совсем другой взгляд. Иной раз – за, иной раз – против. Но она понимает, что я объективен в своих субъективных взглядах. Понимает, что я и мои сослуживцы никакие государственные бюджеты не расходуем. Сейчас, видимо, дошло до них, что есть в военном ведомстве специфика, да ещё какая! Вот и тянется со мной что-то обсудить, услышать другую и честную точку зрения. А потом, у них уровень знаний какой? Вот я сам столкнулся. Для них словосочетания «министерство обороны» и «вооружённые силы» просто синонимы. Даже в этом элементарном вопросе у них позорное невежество. Ничего не знают и не понимают, кроме денег.

– Возможно, вы правы. Есть тут что-то рациональное. Но есть и много «но». В любом случае, помогайте ей, если посчитаете это правильным. А то ведь после того, что они здесь натворят и нагадят, нам с вами вычищать придётся.

Я вернулся в кабинет и набрал номер советницы.