Не ходи служить в пехоту! Книга 5. Генеральский штаб

– Это мы-то хотим, как при совке!? Вы смеётесь! Напротив, мы хотим освободить армию от всего этого. Но всё делать надо рационально. Экономически обоснованно.

– Знаете, я вам честно скажу. Мне плевать, откуда Путин возьмёт деньги на армию. Это его война. Знаю одно: не будет денег – не будет армии, не будет армии – не будет России.

– Но вот вы мне раньше сказали, что неизвестно, чего ждать от этих азиатов. Привели в пример Грузию. Вы что, всерьёз верите, что эта зачуханная Грузия посмеет напасть на Россию?! – сказала женщина и откровенно рассмеялась мне в лицо.

Тут мне нечего было ей возразить. Действительно смешно. Вот мы и посмеялись.

Потом ещё немного поспорили, а под конец даже как-то нормально поговорили.

Когда я поднялся и задвигал стул, мне показалось, она не прочь сходить со мной в ресторан. Быстро отогнал эту мысль. У этих дам уже сложилось впечатление, что полковник – это пустое место. Они видели себя на высоком уровне, что соответствовало действительности. Уже закрепилось мнение, что военные – это «зелёные человечики», такие консервативные и ограниченные люди, отвергающие всё новое и, по их мнению, прогрессивное.

Мы, в свою очередь, прозвали их биомассой за безмозглость, бесстрашие, плохую образованность и «хабалистость».

Кроме того, мне неприятно и неинтересно было говорить с «взлетевшей» бесстрашной дурой. В довершение своих мыслей я увидел у неё на боковом столике диски с отечественной попсой, там же лежал раскрытый журнал о попсе с телепрограммой, кроме того, она неправильно ставила ударения в некоторых словах типа «звОнит». Но от соблазна её высмеять я удержался, с большим трудом.

На следующее утро мне сообщили, что я отстранён от общения с советниками, а эта функция отныне возложена на начальников управлений. Ну и хорошо!

Через несколько дней мне пришлось столкнуться с этой дамой ещё раз, в приёмной начальника Генштаба, которого мы часто сокращённо называли НГШ. Туда я прибыл со своим начальником управления на доклад, с документом, по которому я был «исполнителем». Его я с большим трудом и всяческими препятствиями отрабатывал уже долгое время, поскольку имел он несколько неординарный характер с проблематикой «космических» масштабов, что для Генштаба естественно. Этот документ был мне даже интересен, несмотря на многочисленные трудности, с которыми я столкнулся при его отработке и согласовании. Иногда это превращалось в бесконечную нервотрёпку и такие же бесконечные, но предельно предметные споры.

Дама с наглым, заносчивым и не терпящим возражений видом заявила в приёмной что она «договаривалась» о встрече и не имеет намерения ждать. Надо отметить, что далеко не каждый генерал Генштаба мог себе позволить прийти к начальнику Генштаба по какому-либо вопросу, без вызова. Да и вообще, это должностное лицо хоть и формально непосредственно подчинено министру, но ещё неизвестно, кто больше общается с Президентом, особенно когда министром является гражданский человек.

Я с интересом наблюдал, чем закончится дело.

В то время должность НГШ занимал высокообразованный интеллектуал с острым умом, необъятными знаниями и по-настоящему стратегическим мышлением на многие годы вперёд. Вызов на доклад к нему не был простым событием и я, как все мои сослуживцы, готовились к нему основательно. Поскольку мне сообщили о вызове накануне, в подготовке к докладу я провёл совершенно бессонную ночь. Слышал много мнений от сослуживцев, которые неоднократно бывали у него на докладах. Для многих это было настоящим испытанием, ведь разговор мог уйти в сложные вещи, на первый и даже последующий взгляд, напрямую не связанные непосредственно с обсуждаемым текстом. А у многих высказанное НГШ находило понимание только спустя несколько часов после визита, то есть после долгих раздумий и полного осмысления. Иной раз и присутствовавшие на докладе офицеры и генералы не могли толком пояснить, в чём замысел НГШ.

Часто присутствующие на докладе собирались и высказывали мнение, кто и что понял. В этом смысле с ним было очень тяжело. Но мои сослуживцы во время визита боялись переспросить НГШ, уточнить, вызвать его неудовольствие, ведь самое страшное для офицера Генштаба – прослыть в глазах своего начальника неумным офицером или интеллектуально отсталым. И самое важное, было непонятно, где искать ответы на поставленные (даже если они правильно поняты) вопросы, ведь тут не откроешь уголовный кодекс, чтобы найти какую-то статью.

Для себя я решил твёрдо, что если не понимаю, то надо спросить. Как можно выполнить задачу, не уяснив её?! Мне рассказали, что НГШ терпелив, если вопрос посчитает умным, а если вопрос будет звучать примерно так: «Я не знаю, что делать» или «Я не понимаю», то есть не конкретно, а обобщённо, то можно получить приглашение покинуть кабинет. Этот генерал был совершенно нетерпим к проявлению тупости и необразованности, не желал тратить на таких людей драгоценное время. Вместе с тем никто и никогда не видел от него грубости или несдержанности. Это был настоящий кадровый штабист, прошедший хорошую школу, при этом разносторонний и интеллигентный. Все мы знали, что у него в авторитете были такие его предшественники, как Борис Михайлович Шапошников (бывший полковник Русской императорской армии), Александр Михайлович Василевский (бывший штабс-капитан Русской императорской армии), Алексей Иннокентьевич Антонов (поручик Русской императорской армии). Мне это говорило о многом.

Ещё во время учебы в академии я хорошо разобрался в истинных героях нашей Великой Отечественной войны. Хорошо знал, что И. Джугашвили в силу своего азиатского менталитета, необразованности и опыта гражданской войны, которую он застал в качестве члена реввоенсовета фронта (должность далёкая от военной), относился к Генштабу как к некой военной канцелярии. Знал, насколько было тяжело интеллигентному и высокообразованному Б. М. Шапошникову отстаивать свою точку зрения, объяснять, разъяснять и в конечном счёте выстраивать работу Генштаба совершенно по-новому. Только после харьковских котлов, перед неминуемо надвигающейся Сталинградской битвой Джугашвили понял, что Генштаб – основной орган стратегического планирования, что именно он руководит обороной страны, а не партийно-политические органы. Только после этого он стал меньше вмешиваться в военные вопросы, но при этом больше в них вникал. Начал внимательнее слушать и погружаться в детали, расспрашивать. К нему на доклад начали прибывать самые обычные офицеры Генштаба, такие же, как и я, которых сейчас называют «исполнитель». И это не случайно, потому что никто так глубоко с конкретной, довольно узкой проблемой не разбирался, что называется, «до руды», как я сейчас.

Потом НГШ были такие незаурядные люди как Василевский и Антонов. Именно эти генералы заложили принципы работы Генштаба, которые и сохранились до сих пор. С тех пор роль Генштаба не менялась, но у меня оставались на этот счёт какое-какие сомнения. Сама личность министра и его понимание роли Генштаба вызывали сомнения. К тому же я подозревал, что он может ревностно относиться к НГШ, так как интеллект министра заметно уступал интеллекту НГШ. Я знал, что между ними были всякие разговоры, и что по настоянию НГШ министр сейчас слушает курс лекций в академии Генштаба, проходит «ликбез».

Между тем советнице сообщили, что её примут тогда, когда НГШ сочтёт нужным, ей придется подождать или в приёмной, или у себя в кабинете, сейчас у НГШ появились более важные вопросы, время сдвинулось, так как ему неожиданно позвонил Президент.

После магического слова «президент» у женщины схлынула с лица дерзость, потом несколько возмущённый взгляд, а следом обнажилась дурь, растерянность и тупость. Если губы сначала были плотно сжаты до узенькой полоски, то впоследствии приоткрытый рот выдал её сущность, несколько похожую на героев актёра С. Крамарова.

Я не хотел сидеть, потому стоял обособленно и продолжал размышлять над сутью сложной задачки, о которой мне придётся докладывать НГШ. Мой начальник управления сидел и задумчиво перечитывал бумаги из папки, тоже готовился к крайне сложному разговору.

У женщины всё, видимо, было в голове. Она не имела с собой папки, держала в руках толстый блокнот и пропуск, которым несколько нервно поигрывала. Талантливая. Может вот так зайти к НГШ и запросто что-то доложить. Не то что мы, «зелёные человечики».

Женщине было скучно, и она решила поговорить со мной. Но мне было совершенно не до разговоров. Я был полностью сосредоточен на вверенной мне проблематике и ответил ей:

– Извините. Я продолжаю готовиться к докладу НГШ. Давайте потом поговорим, – сказал я из вежливости.

– Да не переживайте вы так. На вас просто лица нет. Вы что, никогда не были на докладах и совещаниях у замминистров!?

– Вы просто не понимаете. НГШ – не просто замминистра. Это в нашем государстве совершенно особенное должностное лицо. Не в смысле квартир, дач и прочего, а в смысле должностной ответственности и его реального положения в системе управления государством.

– Да ладно вам! Бросьте! Я с ним уже знакома, и он совершенно не страшный человек.

– Понимаете, мне придётся докладывать кое-что, о чём прочитать негде. Сложные вещи.

– А вы что, думаете, я по какой-то ерунде к нему пойду? Я не просто так. Я должна ему донести видение министра на определённые вещи.

– Понимаю. Но у вас же всё про деньги, а НГШ это мало интересует, как я полагаю.

– Мы будем переводить все выплаты военнослужащим на банковские карты. Начнём с центрального аппарата, но ваши «восьмерики» не соглашаются, ставят палки в колёса. Вот мне и надо донести мнение министра, чтобы НГШ разобрался с вашими генералами.

– Но Восьмое управление Генштаба, наверное, объясняет свои возражения. Наверное, боится, что банковские работники получат сведения об офицерах Генштаба и министерства.

– Те, что получат, будут иметь от ФСБ соответствующий допуск к сведениям, составляющим гостайну. Да и у самого банка будет соответствующая лицензия от ФСБ. Просто не хотят что-то менять.

– И всё-таки вы понимаете, что какой-то банковский клерк, совершенно конкретный человек, получит все сведения от таких подразделений Генштаба, как ГОУ или ГРУ?

– Вопрос ответственности за сохранение гостайны это компетенция ФСБ по выданной ими банку лицензии для работы со сведениями, составляющими государственную тайну.

– Ну хорошо. Допустим. А настройки этой самой лицензии на гостайну от ФСБ, выданной банку, предусматривают сохранение именно таких специфических данных?

– Это вопрос ФСБ, я же вам говорю. Это их дело, пусть они этим занимаются.

– Не знаю, как у вас было в налоговой, но у нас в ГОУ, прежде чем идти на доклад даже к начальнику управления, не говоря уже о начальнике ГОУ или НГШ, надо полностью подготовить материал. Начальник моего направления просто растоптал бы меня, если бы я пришёл к нему с предварительно не проработанным вопросом, в данном случае – не проработанным с ФСБ. Просто представьте себе, что какой-то мальчик или девочка в банке, сидит и видит, что конкретный полковник Тимофеев служит в ГОУ ГШ, или какой-то подполковник Сидоров служит в ГРУ ГШ. Не упрощайте, не надо всё переводить в плоскость, что военные – какое-то сборище законсервированных дебилов, не понимающее, что им делают лучше. А так вроде бы действительно надо переводить всех на современный способ расчётов. Мне трудно что-то сказать. Я бесконечно далёк от этого.

– А вы с чем к НГШ идёте?

Сам факт, что мне задали такой вопрос, поверг меня в полное недоумение. Надо сказать, что большинство документов, которые я отрабатывал, не было принято и часто запрещено было обсуждать напрямую даже с моим соседом по кабинету, начальником группы. Только какие-то совсем общие и простые, но это была большая редкость. Иной раз я не мог ничего сообщать даже своему начальнику направления, и лишь начальник управления знал всё, что прорабатывалось в управлении. Такие правила существовали тогда в Генштабе. Задавать же подобные вопросы было верхом невежества. Сначала я подумал, что, действительно, простота хуже воровства. Потом посмотрел в глаза этой женщине и ответ у меня был один: это «налоговая», этим всё сказано. Скажи спасибо, что сюда пришла нами командовать налоговая, а не тюремное ведомство, его ФСИН называют, или не МЧС какой-нибудь.

– Советую вам на будущее не задавать здесь таких вопросов. Не могу сказать.

– Ой-ой. Понимаю. Ну я так, не всё же у вас такое, прямо секретное. У нас в налоговой тоже гостайна была.

– Да, да. Понимаю. Налоговая это вам не шутки.

Женщина очень внимательно посмотрела на меня, как бы оценивая, не издеваюсь ли я над ней, но решила продолжить разговор.

– Ну что вы так переживаете? Я у себя в ФНС два-три раза в неделю ходила к замам. Думаете, у них семь пядей во лбу? Бросьте, такие же люди.

– Я вам уже говорил, что НГШ – не какой-то заместитель какого-то министра. Вы хоть понимаете, что такое в российском государстве Генштаб?

– Ой-ой. Знаю, что вы мне хотите сказать. Знаю, что в России только НГШ, министр обороны и Президент имеют так называемый ядерный чемоданчик.

– Да, и это тоже. Но не только. Вы не понимаете, что функции Генштаба простираются далеко за пределы Минобороны, он в определённых случаях управляет не только Вооружёнными Силами. Проще говоря, у Генштаба межведомственные функции, обязательные для многих или почти всех государственных органов, даже для ФСБ, МВД, МЧС, ФСИН, ФСО и органов местного самоуправления. Всё спланировать, всё подготовить.

– Ха-ха! Ну вы и махнули. Ваш НГШ подчинён нашему министру, и этим всё сказано, – с гордостью за Анатолия Сердюкова заявила женщина.

– Давайте вот что сделаем. Вы, когда будет у вас время, почитайте положение о Генштабе, оно утверждено указом Президента, просто советую для понимания. Пригодится.

Мы разговаривали с ней очень тихо. Но готовившийся к докладу мой начальник управления иногда посматривал в нашу сторону, и мне было понятно, что он крайне недоволен нашим общением, хотя сам разговор не слышал. Всем своим видом, несколько демонстративно он показывал, что общаться с этой женщиной у него нет ни малейшего желания. Я замечал у него в отношении к ней напускное высокомерие, которое совершенно не проявлялось ни к подчинённым, ни к иным офицерам или генералам. Женщина это хорошо чувствовала и побаивалась его, и, следовательно, даже не пыталась с ним заговорить. Видимо, именно этого он и добивался.

Наконец объявили, что ей можно войти в кабинет НГШ. А я вздохнул с облегчением и сосредоточился на мыслях о докладе.

Вышла она несколько озадаченная, но с видом победителя. Видимо, НГШ её поддержал в вопросах перечисления денежного довольствия военнослужащих или пообещал вникнуть в этот совершенно чуждый для него вопрос. Перед выходом из приёмной женщина подошла ко мне и тихо попросила позвонить ей после того, как я освобожусь.

Я кивнул и быстро направился в кабинет вслед за своим начальником управления.

НГШ поздоровался с нами за руку, пригласил разместиться за длинным и массивным столом. Надо отметить, что многие себе представляют по советским фильмам, что высокопоставленным генералам офицеры докладывают, исключительно приняв стойку «смирно», а подход к начальнику – с неизменным щелчком каблуков, и так далее. Не знаю, как это было раньше, может быть, действительно маршал Советского Союза Г. К. Жуков так и поступал, когда докладывал никогда и ничем не командовавшему генералиссимусу, и требовал этого от своих подчинённых, но в наше время такого не было. Да, докладывали о прибытии, но без пафоса, с соблюдением элементарных правил взаимоотношений между военнослужащими и воинского этикета. В общем, не было того, что принято называть солдафонщина.

Я знал, что у НГШ есть тот же комплект документов, что и у нас с начальником управления, и предполагал, что нас вызвали не просто так. Видимо, после ознакомления с письменными материалами и нашим докладом, у него остались вопросы. Требования были всегда неизменными: если вопрос докладывается НГШ, значит, он проработан до мельчайших подробностей. У него не проходили варианты: «юристы против», «финансисты не понимают» и тому подобное. Напротив, если он услышит, что юристы не согласовали, мигом заставит всё делать в соответствии с законами, и даже вникать не будет в суть претензий юридической службы.

Вопрос касался покупки нескольких экземпляров одного образца вооружения и военной техники (БПЛА), в иностранном государстве, притом не из бывшего СССР (Израиле). Он не производился нашей промышленностью серийно, а разработка заново началась несколько лет назад, так как те несколько десятков отечественных образцов, что были в наличии, не отвечали современным требованиям. Уже были получены положительные результаты по научно-исследовательской работе и начата опытно-конструкторская работа, сроки выполнения которой неоднократно переносились. В самой лучшей перспективе мы могли получить отечественный опытный образец с конструкторской и технологической документацией не ранее чем через четыре года. При этом он будет сильно уступать многим лучшим зарубежным образцам, стоящим на вооружении в их армиях. С учётом реального положения дел в промышленности серийное производство в лучшем случае уходило за горизонт шести лет. А учитывая наличествующие производственные мощности, насыщение войск этой техникой на оценку «удовлетворительно» можно ожидать не ранее чем через десять лет. К этому времени отечественный образец ВВТ превратится в посмешище.

Тут были вопросы, связанные как с закупкой иностранной ВВТ, так и с постановкой на вооружение в войска будущих отечественных серийных образцов, сделанных на базе иностранных. То есть закупить и не внедрить в отечественное серийное производство свою технику – это преступление. Впустую потраченные народные деньги. И если всяких делашей и приближённых к власти этим не напугать, им всё нипочём, то таких как я и мой начальник управления санкции могли коснуться реально.

В основе находился подписанный Главнокомандующим одного из Видов Вооружённых Сил документ о необходимости покупки, скорейшего внедрения в производство и постановке на вооружение. Разумеется, с этим докладом были согласны все, и я не сомневался, что у НГШ не будет вопросов на этот счёт. На столе у НГШ были разложены документы, по которым мы докладывали, и я заметил, что отдельно лежит заключение нашей военно-юридической службы (пока ещё военной). Содержание этой бумаги было мне предельно понятно. Разрешить закупить иностранный образец ВВТ может в нашем государстве только один человек. Это заключение делало решение абсолютно политическим. Здесь тоже всё было понятно. Целесообразность покупки у иностранцев тоже очевидна – срезать как минимум на три года срок поставки образца ВВТ в войска, причём с более лучшими тактико-техническими данными, чем разрабатываемый отечественный прототип. Об этом уже писалось в документе, подписанным Начальником Вооружения – заместителем министра.

Однако я обратил внимание, что НГШ отдельно прямо перед собой положил два заключения, приложенных к докладу Начальника Вооружений. Значит, я попал в точку. Одно заключение Управления развития базовых военных технологий и специальных программ (УРБВТ), второе заключение Управления развития электронной компонентной базы (УРЭКБ). Именно в этих заключениях и заключалась проблема.

УРБВТ убедительно отстаивало необходимость скорейшего получения образцов ВВТ на базе иностранных и показывало, как быстро и далеко мы сможем выйти к созданию совсем иных вооружений. Но была одна сложная проблема. В любом случае отечественная промышленность не производит нужный поршневой двигатель. То есть двигатель надо будет закупать в Китае. На разработку отечественного и внедрение его в производство уйдёт не менее четырёх лет и нескольких сотен миллионов долларов.

УРЭКБ говорило о том, что вся электронная компонентная база будет импортной (азиатской, преимущественно китайской и тайваньской). Для начала производства отечественной базы Минобороны придётся профинансировать создание целой отрасли промышленности. И тут цена вопроса уходила в миллиарды долларов.

В свою очередь Главное управление вооружений, опираясь на докладную записку министерства экономического развития и торговли, докладывало, что спрос со стороны российского бизнеса на нашу электронную компонентную базу будет низкий, и конкуренции она на мировом рынке не выдержит, то есть вложения никогда себя не оправдают. Тем более никогда не оправдают себя вложения в разработку поршневого двигателя, поскольку он будет в основном востребован в военной промышленности, а все платежеспособные страны, как правило, находятся вне зоны влияния России.

НГШ как-то безадресно, словно про себя, проронил фразу, что мы же не собираемся воевать одновременно со всем миром. Поссоримся с НАТО, но отношения с КНР из-за этого не испортятся, и напротив, поссоримся с КНР, страны НАТО смогут поставлять. В любом случае, абсолютно всё мы не сможем у себя производить. Не могут это сделать ни США, ни КНР, ни Евросоюз в разной степени. Над развитием отечественного производства должны думать Минэкономразвития, Минпром и правительство в целом, а не Генштаб и Минобороны. Наше дело – обеспечить войска нужным образцом вооружения, а кто это сделает, для армии вопрос второстепенный.

После этой фразы НГШ я окончательно утвердился во мнении, что надо закупать эти образцы вооружений у иностранцев, налаживать у себя производство того, что можем делать, закупать то, что не можем производить.

Только я начал докладывать о сути вопроса, как НГШ меня перебил и начал задавать вопросы. Стартовали с обсуждения необходимых мероприятий: от укрепления существующих военных представительств на предприятиях промышленности, на которых планировалось разместить заказ, до конкретных подразделений в полках и бригадах, системе подготовки специалистов и их количестве, техническом обеспечении и ремонте, хранении. Все расчёты были, и я их мог обосновать, опираясь на мнение иных органов военного управления. Быстро подошли к самому сложному для меня и ещё не испытанному вопросу – конкретных нормативов боевого применения в соответствии с предполагаемыми тактико-техническими характеристиками. НГШ глубоко погрузился в мои расчёты и их обоснование. Особенно во всё, что касалось обработки и передачи данных на существующих в данное время средствах связи и управления. Вот это и было самое слабое место, то самое бутылочное горлышко, которое с учётом существующего положения дел грозило перевести нужное дело в бесполезно потраченные деньги. Начальник управления часто и дельно меня дополнял, всё-таки я несколько переволновался. Я был ему благодарен за это.

Начальник управления в ходе разговора заметил:

– Всё это надо будет отрабатывать и дорабатывать после экспериментальной войсковой эксплуатации.

НГШ исподлобья резко и внимательно посмотрел на генерала. Этот его взгляд я прочитал сразу, и означал он только одно: не надо сотрясать воздух очевидными словами.

Мы разобрали расчёты по нормативам боевого применения (при этом обсудили их демократично, совсем просто, по-офицерски). Это были именно мои расчёты, основанные на многих критериях, общим числом более сорока. Но важность каждого была мной присвоена чисто субъективно, и я представил это факультативно. С другой стороны, всё подчинялось нормальной военной, инженерной логике, основанной на опыте и знаниях. Простая логика – если по первому критерию ноль, то и по второму ноль, железобетонно. То есть я ушёл от пространных объяснений и сразу обосновал факультативность и субъективность расчёта важности каждого критерия, но установил простую последовательность и взаимозависимость. Несложно и надёжно. Как меня и учили в моём ВОКУ.

Мой богатый войсковой опыт привёл к понятному упрощению и не вызвал возражений.

Почему?

А вот тут и проявилась значимость того, что называется опытом службы. Каждый из нас, несмотря на пропасть в занимаемых должностях, понимал всё. Пара примеров, которые я дал после своих расчётов, подвели нормальный итог. Оператор этого образца ВВТ – солдат-срочник, служит один год, вероятность, что он от звука может потерять на какое-то время самообладание, была немалой. А если тот, кто отдаёт команду на поражение выявленных целей противника, допустим, полная противоположность этому солдату – опытнейший боевой офицер, но совершенно не привыкший смотреть в монитор, и у него этот монитор не переносится воображением на рабочую карту командира с отработанной обстановкой – тоже беда, да ещё в динамике боя. Хорошо, что не стал юлить и хитрить, видимо, эта прямота и честность понравились НГШ. Я это почувствовал. Однозначно, эти расчёты нормативов боевого применения были одной из основных причин того, что НГШ решил лично поговорить, нормально расспросить и разобраться.

Следом начал озвучивать основные параметры из заключения финансово-экономического органа, обеспечивающего государственный оборонный заказ министерства. НГШ поморщился и сказал: