Мысли вслух во сне и наяву. Книга первая

– Митинг, который вы тут устроили, – зло буркнула Юлия.

Все это действительно походило на митинг. Таня вспомнила слова Кирилла, сказанные им, сидя в ресторане Восточного экспресса, в котором они путешествовали из Бангкока через Малайзию в Сингапур с остановками на экскурсии, и, глядя в окно, где мелькали убогие тайские хижины, а их хозяева стояли вдоль железнодорожного полотна и смотрели на окна проносящегося мимо роскошного поезда: – «Так начинаются революции!»

– Верно, сказано, – Таня обернулась и улыбнулась Юлии.

– Тебе хорошо, – тихо проговорила Оля, – ты уже полмира объехала, много видела, а я…

– А ты только пляжи и ночные клубы, – перебив Ольгу, засмеялся Илья.

– В Крыму была? – спросила Таня.

– Нет.

– А надо бы. Там наши предки приняли православие. Херсонес Таврический его колыбель. Побывать в пещерных монастырях, в генуэзских крепостях, хорошо сохранившихся до наших дней, интересно и познавательно. Согласно Кючук-Кайнарджийскому мирному договору Крым стал частью Российской империи и вошел в ее состав как Таврическая губерния. В девятнадцатом веке Ливадия стала южной резиденцией русского императора. В Ялте, Ливадийском дворце решалась судьба мира по итогам второй мировой войны. Уж это-то вы должны знать. А города: Феодосия, Керчь, Севастополь и его защитники в двух страшных войнах; великие полководцы, которые не жалели своих жизней за Россию; потопленные русские корабли у входа в Севастопольскую бухту….. Вы о Крымской войне знаете? Вам в школе о ней рассказывали? А ведь они нас обложили тогда и с юга и севера. – Тяжело вздохнув, Таня махнула рукой. – Впрочем, это их постоянная тактика.

– Ничего им в школе теперь не рассказывают и в учебниках не пишут. У них теперь новые учебники, оттуда…, – Юлия закатила глаза. – Вы с Кириллом последние кого учили русской истории. Зато они знают про «чудовищный» Советский Союз, даже чего и не было, но ловко придумано. Лапши наварили с избытком, и теперь вешают им на уши. Безграмотное поколение растет.

Таня была удивлена произнесенными словами Юлии. Такого она от нее не ожидала.

Хотелось сказать «браво», но боялась нарушить сложившееся равновесие в комнате.

– Пожалуй, – с грустью согласилась с ней Таня. – Но они ведь бывали, я думаю, и неоднократно, в Париже, спускались, по-видимому, в парижское метро. Что вы думали, когда в парижском метро проезжали станцию под названием «Севастополь»? – Обращаясь к Андрею и Илье, спросила Таня.

Она оглядела комнату. Все молчали.

– И не задали себе вопрос, почему так названа станция? А надо бы! Или подумали, что это из-за любви к нам? – Таня саркастически улыбнулась, – Нет! Они ее так назвали, потому, что Россия проиграла войну, и по Парижскому мирному трактату ей было запрещено иметь на Черном море военно-морские силы. В честь этого в Париже и Лондоне был салют, гуляния, праздник, одним словом. В честь победы над нами и была названа так станция метро. А мы ведь знаем, что там, в русском славном городе Севастополе в склепе Морского собора святого Владимира лежат рядом лучшие из лучших русских флотоводцев: адмирал Лазарев и его ученики: Корнилов, Нахимов и Истомин. И какие при этом испытываешь чувства, когда проезжаешь мимо? Я лично испытываю чувство горечи и еще гордости за наше отечество. В Центральном военно-морском музее Санкт-Петербурга висит картина Айвазовского, на которую стоит внимательно посмотреть не только со стороны ее художественной ценности, а и как на ценный исторический документ. Она называется «Смотр Черноморского флота в 1849 году». В парадном строю выстроились корабли Черноморского флота, а в правом углу картины художник изобразил Николая I, принимающего парад, а за его спиной, на почтительном расстоянии, морских офицеров: Лазарева, Корнилова, Нахимова и Истомина. Айвазовский был свидетелем парада в 1849 года как спутник императора. Когда смотришь на изображенные корабли, то понимаешь, что именно они через четыре года будут участвовать в победном Синопском сражении, а затем будут затоплены своими экипажами на Севастопольском рейде. Это им установлен памятник в Севастополе. В нашем Севастополе! Это наш – русский город, морская крепость и только русские корабли там должны быть. Это их дом! Вот я и думаю, почему бы нам не назвать одну из станций метро «Победа над Германией», а другую – «Победа над галлами».

– В смысле, над французами, – поправил ее Андрей.

– Нет. Именно над галлами. Я не думаю, что вы не знаете, что написано на фронтоне Триумфальной арки…. Нам текст императора Николая Павловича и в нем указаны не французы, а именно галлы. И это было написано сознательно.

В комнате стало тихо. Все словно в рот воды набрали. Таня тяжело вздохнула.

– Она была построена в честь победы над Наполеоном, – тихо сказала Оля.

– Именно. И на ее фронтоне написаны слова: «Сии триумфальные ворота заложены в знак воспоминания торжества российских воинов в 1814 году и возобновления сооружением великих памятников и зданий первопрестольного града Москвы разрушенного в 1812 году нашествием ГАЛЛОВ и с ними двунадесяти языков». Галлы разрушили нашу Москву. Галлы! Так считали наши предки и еще они просили нас помнить об этом, ибо установили триумфальную арку как знак, воспоминая торжества русских воинов. Разрушенная Москва и русские казаки в Париже. Оба города захвачены врагом, но какая разная у них судьба. «Москва, спаленная пожаром…» Почему никто не помнит об этом? Наши победы, наши общие великие победы. Пусть теперь Украина самостоятельное государство, но зачем забывать, уничтожать наше общее великое прошлое? А ведь у них с нами общие великие предки. И нужно ими гордиться. Не хотят помнить? Хотят уничтожить все великое и достойное в их истории? Почему? Зачем? Что за дурь? Их преступный майдан принудил Крым вернуться в Россию, а России принять его. Это был наш долг. Это они понимают? Я считаю справедливым вернуть то, что по праву принадлежит тебе, но ненароком было преступно прихвачено с собой, теми, кто со скандалом подло съехал с твоей квартиры. А что они творят на Донбассе? На Донбассе, где живут русские люди….

Таня словно спохватилась и резко замолчала. В комнате было тихо.

– Что с воза упало, то пропало, – с иронией проронил тихо Андрей.

– Оправдание для жуликов, – жестко парировал Илья. – Так можно страну потерять за бусы и цветные стекляшки.

– Сны Веры Павловны Кирсановой, – с сарказмом проговорила Юлия и отвернулась к окну. – Теперь их нужно назвать «цветные сны Татьяны Владимировны». Сколько их было у нее? Четыре? А у тебя их сколько? Наверняка больше.

Юлия уже смеялась ей в лицо. Она прекрасно знала, что Таня этого не пропустит. Ее укол был в то самое место и в то самое время. Все было проделано с виртуозностью фокусника: «кролик» выскочил, как и было задумано, неожиданно, когда Таня не ждала, и оттого удар был столь сильный.

Таня поднялась и тихо вышла из комнаты. Она не могла оставаться там. Как только за ней закрылась дверь, слезы хлынули из глаз, и сердце глухо билось в груди. Она бросилась в туалет. Никто, кроме нее и Кирилла не знал, что ей снятся цветные сны. Тогда откуда об этом знает Юлия? Конечно от Кирилла. Он рассказывает Юлии об их отношениях, словах, сказанных и доверенных только ему. «Неужели он рассказал о малыше»? – слезы душили ее.

После обеда Андрей, войдя в комнату, сказал, что его интервью одобрено и с поправками главного редактора, как тот ему сказал, отправлено в печать следующего номера. Он явно был смущен. Все отреагировали шумно, поздравляя и подтрунивая над ним, что он теперь звезда журнала. Как правило, интервью со знаменитостью считалось главным составляющим выходящего номера. Весь номер строился вокруг него.

Юлия несколько минут сидела тихо, потом подошла к столу Андрея и стала что-то нашептывать тому на ухо. Все поняли, что она не хочет, чтобы ее слышали и уткнулись в свои бумаги. Она задавала ему огромное количество вопросов и никак не комментировала ответы Андрея, которые лишь служили поводом для новых расспросов. Андрей что-то ей горячо говорил, тоже тихо, затем покраснел и весело рассмеялся. Было видно, что смущение покинуло его и больше не возвращалось.

Пообщавшись с Андреем, Юлия, словно классный руководитель, обходящий класс, направилась к Таниному столу, и села рядом с ней на стул.

– Он говорит, что правки были, но не стал рассказывать, в чем они выражались. Значит Платоша сам правил.

Таня кивнула головой, соглашаясь с ней, и ругая себя за очередное вранье. Игра в поддавки продолжалась, и ей было стыдно.

– Что это он вдруг? – озадачилась Юлия.

Она сидела рядом с Таней, а та чувствовала себя предательницей, но, вспомнив о предательстве Кирилла, вдруг успокоилась. Таня поняла, что не может обижаться на Юлию, а скорее, не должна. Надо впредь быть внимательной с ней и помнить, что они не подруги, а только коллеги по работе и личные вопросы остаются дома, а профессиональные – в редакции. Но эти мысли не могли успокоить рану в груди, которая болела тягуче, словно кто-то беспощадно вонзал в нее тупым предметом. И этим «кто-то» был Кирилл.

– Платон мне показал его текст и просил причесать, – поняв, что ее участие в редактуре статьи скрыть от Юлии не удастся, да и теперь она не хотела этого делать, Таня сказала уверенно и безжалостно по отношению к той. – Я вчера дома его посмотрела. Андрей знает. – После этих слов она увидела, как побледнела Юлия. – Я просила Платона не говорить. Но и потом, я ведь не видела его в окончательном варианте. Возможно, Платон и сам его поправил.

Юлия вытаращила на Таню глаза. Вид у нее был опрокинутый.

– Почему ты мне об этом не сказала? – У Юлии задрожали губы. – Это всегда делала я!

– А должна была? Это ведь только работа и ничего больше. Я посчитала, что о своей работе не должна никому докладывать, кроме главного редактора, конечно.

Юлия, не промолвив ни единого слова, поднялась и вернулась к своему столу. До конца рабочего дня в комнате стояла тишина, только Андрей, подойдя к Тане, долго сидел возле нее, показывая ей свои записи и обсуждая ее «эссе» на тему, на что бы я обратила внимание. По лицу Андрея было видно, что он восхищается Таней, а та с удовольствием рассказывала, как готовится и работает, беря интервью. Андрей накрыл рукой ладонь Тани и тихо прошептал:

– У тебя руки холодные и нежные. Ты сейчас такая красивая. Еще ты умная и восхитительная. Я могу влюбиться в тебя.

– Спасибо, – прошептала Таня, наклонив голову к Андрею. – Но вот этого делать не нужно.

Уже вечером, после рабочего дня, когда Таня и Юлия остались одни в комнате, к Тане подошла Юлия и, присев на стул, стоящий рядом с ее столом, тихо начала говорить.

– Ты должна понимать, что за последние годы многое изменилось в нашей стране и у людей тоже. Родилось новое поколение, и они думают совсем не так, как ты этого хотела бы. Лидия в Лондоне, папа часто бывает в Нью-Йорке. Там постоянно в галереях выставляются его картины, и они имеют отличный спрос. Сейчас там готовится его выставка. Это целый пласт нашей, моей семьи и я не хочу от этого отказываться. Почему моя семья должна страдать? И вообще, пора, наконец, отказаться от привычки все превращать в жертвы. Все для Родины, все для победы. Это славно, но всему есть предел. Я не хочу жить, одерживая победы для всех.

– А этого и не требуется, – спокойно резюмировала Таня.

– Неужели ты не понимаешь, что теперь они там все ополчаться против нас? Будут трындеть, что русские захватчики, агрессоры. Начнут рваться, разваливаться, казалось бы, уже хорошо налаженные связи. Это стоит того?

Таня засмеяла.

– Юлия, наша страна не будет этого делать. Она не станет рвать никакие связи. Кто мне может запретить полететь в Париж и посетить Лувр, или Флоренцию, если у меня в кармане лежит билет? Я могу себе позволить купить билет на самолет.

– Кроме билета тебе нужна еще виза, – раздраженно сказала Юлия.

– Ты хочешь сказать, что они могут нам, русским отказать в визе только потому, что мы русские?

– Наконец, дошло. – Юлия тяжело вздохнула.

– Ты считаешь, что они могут пойти на такую подлость? Но это сделают они, а не наша страна. Тебе не следует ее винить. Это они будут виноваты в разрыве связей.

– Да. Именно так. И я поэтому тебя спрашиваю, это того стоит?

– Они будут нас наказывать, как расшалившихся детей? Не будет вам мороженого, Парижа и Лондона. Не покажем вам картины и не позволим слушать музыку. Это так подло!

Таня снова засмеялась и покачала головой.

– Ты кладешь на весы Крым, наш Крым и их визу…? Это смешно и нелепо.

– Тебе смешно, а вот мне нет. Это все, что ты перечислила, называется – санкции. Они начнут применять к нам санкции, и нам мало не покажется.

Таня не стала отвечать Юлии. Она заговорила словно сама с собой:

– Вот тебе бабушка и Юрьев день! Мы, значит, стенку в Берлине убрали, вывели из Германии наши войска, что, на мой взгляд, глупо, и это при том, что американцы этого не сделали…, а они, в благодарность нам, принялись ее строить вдоль нашей границы. Ловко! Решили замуровать нас. Это, как непослушных детей в угол поставить. Какие подлые. Вот тебе мой ответ: конечно, стоит. – Затем она вдруг оживилась. – И потом, ты не можешь сказать, что в этом виновата наша власть? В нашей стране мало что запрещается. Все говорят и пишут все, что им заблагорассудится. Пора бы некоторым уже заткнуться. И не будет, наша власть, настаивать и требовать, чтобы закрыть папину выставку в Нью-Йорке. С этим ты можешь согласиться? Тогда к кому у тебя претензии? Только если к любимым им.

Хлопнула входная дверь и в комнату вошел главный редактор. Он остановился посередине комнаты, окинул ее взглядом и внимательно посмотрел на сидящих рядом, Юлию и Таню.

– Милые дамы, я услышал голоса и решил зайти и поздравить вас с нашей победой в Крыму. Согласитесь, это окрыляет. У моей бабушки там был домик и меня на лето отправляли к ней. Можно сказать, что я вырос в Крыму, а теперь вновь обрел свою малую Родину.

Увидев Платона, Таня чуть расслабилась и ощутила, как спадает охватившее ее волнение. Она только сейчас поняла насколько была напряжена. Оказалось, что разговор с Юлией давался ей не так легко, как казалось. Это был не просто разговор двух коллег по работе, это было столкновение двух разных мировоззрений. А Платон стоял, вопрошающе наклонив голову в ожидании ответа. Юлия поджала губы и отвернулась от него. Это не ускользнуло от него, но он ничего не сказал. Таня же радостно заулыбалась и в ответ поздравила его. Она вспомнила, что в детстве ее с сестрой в Ливадию возил папа, и эту чудесную поездку она будет помнить всегда.

Повисло молчание, и Таня надеялась, что он не станет задавать вопросов, поскольку, зная Юлию и чувствуя ее напряжение, боялась бурной реакции. Требовалось срочно сменить тему, и Таня сказала первое, что пришло ей в голову.

– Поездку в Париж отменят?

– Ни в коем случае.

– Значит она, состоится?

– Почему, нет? Все идет по плану. Зайдите завтра ко мне, пожалуйста, – попросил он, обращаясь к Тане. – У меня появились кой, какие мысли.

Таня в ответ кивнула головой и Платон, попрощавшись с ними, вышел. Юлия молча смотрела на уже закрытую им дверь. Она сейчас ненавидела его. Это было так громко, словно звенело в воздухе. Тане даже стало жаль ее. Испытывать такие чувства больно.

– И этот туда же, жалкий козел!

Резко повернувшись к Тане, Юлия сказала громко, зло, с вызовом, со слезами в голосе.

– Наша власть постоянно выступает в роли раздражителя и мне это не нравится.

Таня предполагала, что после ухода Платона Юлия тоже покинет издательство, но нет, этого не случилось. Она была в возбужденном состоянии, и ей явно хотелось с кем-то поделиться своими мыслями. «Но почему, этим „кем-то“ Юлия выбрала именно меня? – звенело в голове Тани, – я устала и хочу домой, хочу к Кириллу». Они ведь были полной противоположностью друг другу? Коллеги – да, но не подруги. Таня так и не поняла. Ей очень хотелось домой, к Кириллу, но встать и уйти, оставив Юлию одну, она не посчитала возможным. Она тихо вздохнула и решила быть сдержанной и предельно искренней.

– Вот как! Почему-то внешние раздражители тебя совсем не волнуют. Вернее – не раздражают. А вот меня они раздражают. Ты боишься наказания за наше своеволие, и в этом обвиняешь свою страну. Тебе все равно, что страна делает, главное для тебя, чтобы только это нравилось тем – вершителям наших судеб. А они не могут и не должны быть ими. Ты предпочитаешь жить в стране униженной, послушной ИМ, – Таня кивнула в сторону окна, словно там, за окном расположились лагерем все те, кто плохо говорит о ее Родине, – извини, а я предпочитаю слышать голос своей страны и гордиться ею. Они все делают, чтобы унизить нас, украсть нашу победу над фашизмом, словно это не наше Красное Знамя Победы развивалось над рейхстагом в Берлине, который взяли в жестоком бою именно советские войска. Начинают говорить, что победительницей в войне была Америка, а мы лишь ее союзник. Они замалчивают, что лишь благодаря советскому оружию и нашим воинам в столицу бывшего немецкого рейха вступили другие союзные державы. А теперь мы оказались их союзниками? Стыд и позор! Эта чушь звучит все чаще и чаще, а наша интеллигенция, как, впрочем, и всегда, помалкивает в тряпочку. Я не удивлюсь, когда в победителях останется Америка, а нам не отведут места даже Союзника. Для них наши деды и отцы были «страшными советскими солдатами в поеденных молью серых шинелях и черных сапогах».

– Господи, а это ты откуда выкопала? – с кривой усмешкой спросила Юлия.

– Читала мемуары года по версии TIMES. Мемуары фрейлины Энн Гленконнер, которые рекламировались The Guardian, как «искренняя и добрая книга», а Financial Times – «откровенно, остроумно и стильно». Она в них пишет о Вене 1945 года, в которой побывала девочкой со своими родителями англичанами. Между прочим, Вену освобождал мой дед, который молоденьким лейтенантом в Белоруссии воевал с первых минут этой страшной войны. Он освобождал Вену и его, эти наглые люди, называли страшными советскими солдатами. Да, в черных сапогах они пришли туда, не во фраках и лаковых башмаках. Им пришлось преодолевать горы, реки, грязь и распутицу, жару летом и страшный холод зимой, но они сумели победить. И нам всем нужно гордиться ими. – У Тани навернулись слезы на глаза. Она так разволновалась, словно перед ней сидела та самая английская леди, которая посмела оскорбить советского солдата. Там, в Вене стоит обелиск Советский воинам, погибшим за освобождение Австрии, и они с Нелей, прилетев в Вену, пришли к нему с огромным букетом гвоздик. Было отрадно видеть живые цветы у его подножия, чистоту и порядок в сквере.

– Зачем такие подлые мемуары перевели и напечатали у нас? Тебе не кажется это странным? Может быть, чтобы нас убедить в том, какие мы жалкие и ничтожные? Что все мы отсталые и необразованные? Не мытые и не чесанные? Это они достойные люди, а мы так… мы те, которые с легкостью расстаются со своей жалкой жизнью…. Переводить и печатать такие книги, по меньшей мере, преступление. Ты так не считаешь? Не считаешь это оскорблением народов страны СССР? Оскорблением погибших такими молодыми…

Таня не могла говорить. Слезы стояли в горле.

– Мы теперь переводим и печатаем разную литературу. Это называется «свобода слова». Ты против «свободы слова»?

– Чепуха! Ложь! Это не свобода слова, когда печатают подобные вещи и перестают печатать настоящих русских авторов, а не лживых русских пропагандистов западного мира. В это понятие они готовы запихнуть любую подлость и мерзость. И потом, ты не задавала себе вопрос, какое дело им всем до нас? Чего они добиваются? Меня лично все устраивает, а они все пытаются нас спасти. От чего? От кого? Кто их просит об этом?

Таня явно стала волноваться и, вспомнив, что решила быть сдержанной, приказала себе взять себя в руки. Юлию все равно не переубедить, да и не хотела она никого и ни в чем убеждать. Юлия из тех людей, которые будут отрицать даже очевидные факты, если они им не нравятся или не подходят.

– Это все лозунги. Недовольных в стране очень много, но их не слышат, не хотят слышать и подавляют всеми возможными методами. Они выходят на улицы, чтобы сказать правду….

– Правду? Какую правду? О чем ты?

В голосе Тани звучало неподдельное удивление и усталость.

– Они готовы страдать за нас.

– За нас? За меня не нужно страдать. Меня все устраивает. А что не устраивает, так это уже человеческие отношения, а они не зависят от строя и митингов. Мы сами делаем себя счастливыми и несчастными. Здесь уже каждый за себя. Не нужно устраивать столпотворения на улицах, они мешают нормальным людям передвигаться.

– Попытайся абстрагироваться от них и подумать о себе. – Настаивала Юлия, переходя на крик. – Ты уже не пионерка, а взрослая женщина. Как не тебе знать, что сегодня мы можем поехать, полететь в любую точку мира. Ты знакома с выдающимися людьми современности. Ты, в живую знакомишься с шедеврами, а не по картинкам в журналах. Можешь побывать на любом концерте в любом городе мира, можешь…

– Стоп, – Таня остановила Юлию рукой и заговорила возбужденно. Пытаясь успокоиться, она стала говорить тише. Было видно, что слова Юлии задели ее. – Видеть мировые шедевры воочию – это действительно здорово, но не следует обобщать. Это можем мы с тобой и еще некоторое количество жителей нашей страны, да и мира тоже. Все, что ты перечислила, это большие деньги, а большие деньги доступны не многим.

Юлия закрутила головой, показывая, что она не согласна, но Таня, не обратив на нее внимания, продолжала говорить:

– Послушай меня, пожалуйста, Юлия. И не нужно крутить головой. Ты относишься к тому типу людей, которые выбирают и покупают вещи не глядя на ценник, а я, как большинство людей, как правило, поступаю наоборот. И потом, мы говорим о любых точках в мире, а сами не были на Алтае, не плавали в озере Байкал, нас не кусали комары в тайге, мы не видели северного сияния на Кольском полуострове и вулканы на Камчатке, не стояли на берегу Тихого океана. Миллионы людей, да что там миллионы, миллиарды не хотят покидать свои дома и мотаться по миру. Они любят свои сады, которые вырастили; поля, засеянные их руками; океаны и реки, в которых купаются и ловят рыбу; горы, на которые поднимаются. Любят все то, что их окружает с детства. Это так естественно. Тебе это в голову не приходило?

Юлия молчала. Таня снова заговорила и в ее голосе прозвучала обида.

– Я им рассказывала о картине Айвазовского, а они – журналисты-искусствоведы – не знали о ней, не то, что не видели, не знали…. А ведь она, тут рядом, несколько часов и ты стоишь перед ней. Нет, они не поедут туда, а помчатся в Париж смотреть через головы толпы туристов на «Портрет госпожи Лизы дель Джокондо», супруги флорентийского торговца шелком Франческо дель Джоконды, чтобы потом рассказывать, что видели ее.

Юлия улыбнулась. Она поняла, что сказав полное название картины, Таня подчеркнула, что в этой комнате работают профессионалы, которые должны знать много об искусстве, а о русской – в первую очередь.

– Что в этом плохого? – Юлия вскинула брови. – Пусть посмотрят на шедевр. И потом, нельзя все знать, поэтому и существует специализация.

– Ничего плохого. Все отлично. Основная их специализация – западное искусство. Этим все сказано. Но не знают свою культуру только недоучки, и мне это не нравится.

Таня увидела, что Юлия не разделяет ее озабоченности отношением к искусству русских художников. Отсутствием знаний истории своей страны. Пусть даже они мало знают о ней, – это не беда, – главное другое – они и не хотят ее знать, ибо не престижно.

– Тебя трудно убедить. Ты верный друг нашего Президента.

Таня рассмеялась. К своему ужасу, она обнаружила, что не может остановиться. Впервые за много месяцев, даже за несколько лет она вообще не могла себя контролировать. Пора было остановиться и уйти домой, но она продолжала взволнованно говорить:

– Не знаю, друг я ему или нет. Но то, что не враг – это точно. Сегодня мне не стыдно за нашего Президента, который не дирижирует оркестром под хохот президента США и не поет чужой гимн, славя Америку и позабыв о своей стране. Для меня такие вещи очень важны, понимаешь? Наш флаг, наш гимн – для меня это не просто символы, это моя Родина. Понимаешь? И почему я, чтобы прослыть демократом, должна не соглашаться с Президентом моей страны, если он говорит те самые слова, которые у меня в голове? – Таня постучала пальцем по лбу. – Потому, что сегодня модно быть в оппозиции? А если ты соглашаешься, то тебя записывают в глупцы, которым на первом канале ТВ навешали лапшу на уши. Все что говорим и думаем мы, граждане своей страны – это пропаганда, а то, что они вещают – истина в последней инстанции. Чушь собачья! Все словно опоенные чудо зельем. Да, я рада, что Крым снова вернулся к нам и не понимаю, почему ты этому не рада. А это означает, что там не будет кораблей НАТО. По-моему – это здорово! Что, теперь там вернутся такие понятия, как честь, достоинство, отчизна.