Полная версия
Мой последний сон. Три повести
…Все-таки я тряпка, если постоянно хожу за водой. Эти так называемые девочки, считают что так и надо… Как-то незаметно меня напрягли… Поделом, значит…
Вот и плотник… До чего же взгляд у него жуткий… Бериевский…
…Грязный туалет… Сколько грязи в натуре, в душе, везде…
…Налил, принес, включил…
…Вскипел.. Налить кипятку в маленький и дать ему завариться… Какое чудо —чай!…
Присутствие
…Какое чудо – чай!..
…Бутерброды съем… Печенье съем… Конфеты тут еще… Все равножидкости не хватит из-за обилия бутербродов. Как ни пей воду – отрыжка идет…
…И газету почитаю… Плевать на все!.. Все равно один черт… Другие мысли лезут!…
…Какое же я ничтожество в высшем плане!.. Хуже всех… Самый последний везде и во всем… Люди кругом какие-то нормальные, а я?…
…Они – красивые, сильные, умные, стройные, радостные и улыбчивые… У нихесть развлечения и в обед, и вечером, и в выходной… Они общительные и веселые… У них много друзей, они на них могут положиться, зная, что те не подведут, не предадут никогда. Акому я могу доверять?…Никому!… Если двое – оба против меня… Если трое – тем более. Но чтобы хоть кто-то со мной! Увы! Матьродная и бабушка – и то не всегда «за», а скорее «против».
…Девки красивые идут по улице – не для меня… Знаю ведь, что даже если познакомлюсь, то на два вечера, а то и на один. Месяц – столько продолжалось длиннейшее знакомство… Да ведь позорно с таким, как я, рядом то быть… И мне стыдно за своёобщество… Стыдно, стыдно, стыдно!… И бежать надо от стыда… И бегу, бегу, бегу, всю жизнь бегу… Домой, на диван, к телевизору, к книжкам с тетрадками…
И начинать не хочу снова: ни культуризм, ни личная жизнь, ни работа, ничего не получается, как не получалось и раньше. А так лучше – нет разочарования от неудач. Вот только горько иногда невероятно и больно. Ноничего не поделать. Такова моя учесть…
«А?… Что?… Чай остыл?… Задумался, знаете ли… Сейчас выпью и съем»
Постоянно хочу спать… Прямо болезнь какая- то… Это даже ненормально, когда человек все время хочет спать… Весь день мечтает о сне, всю неделю овыходных, весь год об отпуске… И хоть бы была семья, заботы, а то отчего же усталость и сонливость?… Средство забыться?.. Пожалуй… Лучше сна ничего не придумал… И не придумаю… Никогда…
…Идет сюда… А уже обеденное время… «Так, слушаю Вас. Зачем?.. Во сколько? Давайте в половине десятого… Мне туда ехать далеко… Полтора часа… Зачем же так рано? Все равно ведь час совещание без меня будет идти… Я в это время не нужен… Мне же вставать в шесть утра… Все, не поеду! Надоело… Пишите докладную, целую книгу накладных…»
…Побежал жаловаться. Сейчас нарисует докладную, зараза…
…Это просто пытка – кататься туда в такую рань. Эта падла хочет меня доручки довести!… Сволочь!…… Надо успокоиться… Обед сейчас… Можно покемарить… Не уснешь… Нервы взведены… А спать хочется… Тут еще коллега болтает… Неудобно не слушать… Культура!…
Присутствие
…Неудобно не слушать… Культура!..…Руки на стол… Ложись… Голову на руки… Теперь можно спать. Пустьболтает… Поболтает, перестанет… Ну вот замолчал… Только бы этот гад не пришел….Разбудит ведь. О, как я его ненавижу… Люто!… Теперь точно не усну… Это не сон, какое-тотяжелое забытье… Где-то стучат доминошники. Пусть стучат… Радио включили… Надоели они мне. Ужасно. Все до единого.…
Рука затекла… Да, место для сна неудобное. Кресло, правда, есть, но не более, и кульман защищает… Какая-то половинчатость кругом. Дома не работаю, но не сплю, спать ночью не хочется… Здесь не работаю, потому, что хочется спать… На работе говорю об искусстве и отдыхе, но не делаюничего… А дома появляется жажда деятельности, стремление что-то совершить. Иначать все хочется с утра, а утром —никакого желания, кроме сна. Ни есть, ни пить, а только спать и спать…
Так и не уснул…
…Идет, сволочь!… Так, бумагу несет ко мне… Интересно… «…Явиться наобъект к восьми тридцати…» и подписьотставного плотника… Неужели он сумел прочитать?… Он же не грамотный… «Ладно, приеду!…» Ушел… Впрочем, грамотный… Он же газеты всегда читает… Выучился, падла!… Так, значит завтра спозаранку…
…Теперь опять стирать, чертить, стирать, чертить, стирать, чертить. Ничего не понимаю, что делаю. Ничего…
…Сколько еще времени осталось? Драгоценное время, а на что расходуем? Ждем, что бы быстрее прошло. Что б жизнь, счастье, дарованная нам свыше, побыстрей прошла. Где же граница между разумом и безумием, между абсурдом иистиной. Зачем тогда жить-то?
Присутствиее
Зачем тогда жить-то?…
А зачем чертить?… Дурак-то мой ушел… Нет, чертить я не буду… Хватит сменя нагрузки. За стрессы тут не платят… Если он и придет, только завтра, а если позвонит – то я в библиотеке или на старойработе или у врача…
…Пока почитаю лучше… Или вот письмо напишу… Другу и собутыльнику. Сейчаснацарапаю послание. Люблю письма писать. Как-то легчестановится на душе от этого занятия… Напишу и уйду домой… Или нет, сначала помагазинам побегаю, а потом домой…
Так, перо, бумага, конверт, марка… Готово…
………………………………………………………
Что-то клонит в сон…
Нет, наверное, все-таки не буду гулять помагазинам… лучше поспать. А магазины после… Завтра или там послезавтра. Лучше в субботу, все равно в выходные делать нечего. Ладно, пойду записываться в отделе кадров…… Удобно устроились, бездельники!.. На тридцать человек работающих шесть кадровиков и режимников… Ума не приложу, почему же за границей обходятся без этих дармоедов. И без режимников. Зачем тут госбезопасность, коли и так эти сведения врагам известны, да и то они из прошлого века, эти наши технические характеристики. Кому они нужны? Должно быть, для сокрытия всеобщего убожества. Ладно, распишусь…
…Расписался… Главное, можно в эту тетрадку вписывать все, что угодно. Например, с 13.00 уехал в ЦРУ или улетел на луну. Или там, в тюрьме. Сам записываешьсяи сам расписываешься. Сам себя отпускаешь. На все четыре стороны…
…Теперь буду вещи собирать…
…Собрать вещи не так то просто. Целую груду вещей с собой таскаю. Газеты, тетради, зонт и еще какая-то дрянь. Всегда с сумкой, а ведь некоторые как-то ходят без них. Обходятся без этого хлама. Я же не могу… Не получается…
…Собрал… Все, вроде бы…
…Домой!..
…Плотник караулит у дверей… Курит, мразь!… Ну и пусть!… Смело идти, будто по делам службы идешь. Вперед!
(Мак. л.) …когда солнце уже наполовину скрылось за верхушками высоких сосен, советница сидела у себя в кабинете и раскладывала на письменном столе пасьянс. Пасьянс явно не клеился. Перед такими важными событиями, что ожидались в княжестве, а, именно, две свадьбы – Гектора и Гедвиги и Игнатия и Юлии, карты должны были указывать благословение высших сил. Но его-то как раз и не было. Что-то постоянно указывало советнице на всяческие препятствия в осуществлении ее брачных и политических планов. Она не понимала, почему вместо червонного короля вдруг выходит валет, а вместо бубновой дамы из колоды появляется крестовая шестерка. Силы небесные были явно против ее замысла, но изменить их Бенцон не могла. Слишком много было поставлено на кон. Слишком много было проделано самой фрейлиной, чтобы отступить от задуманного.
Но карты упрямо говорили своё. Раскладывая колоду последний раз, думая, что сейчас должно ей повезти, она обнаружила и вовсе не предусмотренное несоответствиепоявившейся на столе картины. Сначала это было смутное чувство дисгармонии, сменившееся затем интересом, а потом и вовсе суеверным ужасом. В противоположных углах разложенной колоды оказалось по пиковому королю.
Советница, не двигаясь, расширенными от гнева и ужаса глазами минуты три, не отрываясь, глядела на них, а затем резко правой рукой смахнула разом все карты со стола.
Встав с кресла, она подошла к буфету, открыла его, достала графин с лимонадом, накапала из ладанки в бокал несколько темных капель, выпила этот коктейль и снова взглянула на рассыпанную по полу колоду.
«Надо узнать, какой карты не хватает», – подумала она, опустилась на колени и принялась быстро собирать с полу лежавшие карты. Как только работа была окончена, она опять уселась в кресло и принялась было снова раскладывать пасьянс, как на пороге возникла горничная.
– Графиня! К вам гость!
– Кто? – раздраженно спросила фрейлина.
– Высокий красивый молодой человек.
– Зови! – Советница нетерпеливо глядела на колоду.
Через минуту в дверях стоял принц Гектор. Он был в том же самом костюме, в котором вышел из камышей несколько десятков минут назад.
– Здравствуйте, уважаемая фрейлина, – сказал принц, склоняясь к ее руке.
– Здравствуйте, принц! – сдерживая волнение, ответила Бенцон. Что привело вас ко мне? – спросила она, не в силах отвлечься от своих мрачных мыслей.
– Чрезвычайно важное дело, – мягко произнес итальянец, – которое касается и вас, и меня.
– Прошу садиться, – советница указала ему на одно из кресел. Принц воспользовался ее приглашением и присел, закинув весьма фамильярно одну ногу на другую. Еще с полминуты взгляд его блуждал по кабинету, выискивая что-то, что его слегка встревожило, как только он вошел в кабинет. Наконец, он уставился глазами на руки фрейлины, все еще сжимающие колоду карт. И без того обеспокоенная его визитом Бенцон перехватила этот взгляд и прервала затянувшееся молчание:
– Я слушаю вас, дорогой принц! Говорите же!
– Дело в том, сударыня, – начал принц Гектор тихим голосом, что вашему дому и дому светлейшего князя угрожает серьезная опасность.
– Неужели? – удивилась фрейлина. – И это говорите мне вы? Тот, кто несколько дней назад в тайне скрывался в садовом павильоне, тот, кто в течение нескольких недель был замешан во множестве весьма таинственных событий, напугавших не только августейшую фамилию, но и мою семью, да и во всем княжестве из-за ваших необъяснимых поступков произошел достаточный переполох. Это уж слишком, сударь! Я не понимаю вас. Извольте объясниться! – советница была на грани истерике от сказанных Гектором фраз.
– Успокойтесь, дорогая советница, – как ни в чем ни бывало продолжил свою речь принц. – Вам необходимо выслушать меня. Ведь я ничего, кроме добра не желаю вам.
– Хорошо. Я слушаю вас, – твердо сказала Бенцон. – Говорите!
– Сударыня! Опасность состоит в следующем: вашу дочь этой ночью хотят выкрасть из вашего дома, дабы расстроить ее завтрашнюю свадьбу.
– Как?! – дрожащими губами произнесла советница.
– Мою дочь? Юлию? Моего ангела, мою бедную девочку! Какой мерзавец осмелится сделать это? У кого хватило на это сил и наглости? Скажите мне принц имена этих злодеев.
– Крейслер, сударыня, – сквозь зубы ответил Гектор.– Он и его покровитель – старый Абрагам.
– Но ведь капельмейстер живет а аббатстве, – сказала Бенцон. – Но как он посмел!..
– Он здесь, на территории княжества, – сказал принц. – Разумеется, инкогнито. Скрывается у органщика. В его доме. Или в рыбачьей хижине, которую давно пора снести, а лучше – сжечь.
– Нам лучше знать, что делать в нашем княжестве, – остановила его советница. – И нам решать, какие постройки должны стоять в парке, а какие – нет.
– Я не хочу брать на себя груз ваших проблем, мадам, меня просто беспокоит судьба самых важных людей Зигхарствейлера.
– С чего бы это, принц? – усмехнулась Бенцон, подумав в этот момент, что принц, пожалуй, будет поопасней и Крейслера, и Абрагама, вместе взятых.
– С того, – ответил Гектор, – что я, как вам известно, должен жениться на принцессе Гедвиге и мне не все равно, что станется с судьбой того дома, с которым скоро породнюсь. Кража невесты у моего шурина вызовет массу толков во дворах Европы, что, так или иначе, скажется и на моей репутации, естественно.
– Похвально, милая детка, – улыбнулась фрейлина. – Я рада, что вам не безразлична судьба принца Игнатия. И еще хотелось бы знать, откуда у вас такие сведения?
– Вам, как человеку совсем не последнему при княжеском дворе и понимающему проблемы августейших особ, я, разумеется, все объясню. Известно, что у всякого монарха имеется в нашем сложном и далеком от спокойствия мире немало недоброжелателей. Для безопасности своей всякий герцог, князь или король имеет несколько верных людей, которые эту безопасность и обеспечивают. А поскольку спокойствие княжеского дома и все, что с ним связано так или иначе, но задевает меня, то мои люди успели упредить вашу бдительность, сударыня. На технических сторонах дела я останавливаться не буду, полагая, что они вам в общих чертах известны.
На какую-то минуту в кабинете воцарилось молчание. Советница лихорадочно пыталась составить для себя план действий, но волнение мешало ей. Она с надеждой взглянула на принца. Тот словно ждал этого момента и решил помочь своей собеседнице.
– У вас, я думаю, – сказал он, – уже есть решение?
– Мне бы хотелось узнать сперва ваше, – нашлась Бенцон, вглядываясь в непроницаемое лицо принца.
– Извольте! – с готовностью заявил Гектор. – Поскольку и вы, и я так или иначе являемся людьми прямо заинтересованными, то предлагаю вам следующее. Я удаляю из княжества Абрагама, а вы возьмете на себя неугомонного капельмейстера. Старик уедет из Зигхартвейлера под очень важным предлогом, а Крейслера придется спрятать вам. Куда – неважно. Дня на три, даже на два, я полагаю, достаточно. За это время мы и сыграем свадьбы, и разъедемся путешествовать. А потом об этом узнают органщик и органист, – закончил он с улыбкой на лице.
– Что ж, неплохо придумано, – медленно произнесла советница. – Когда вы намерены начать действовать, принц?
– Прямо сейчас, – ответил Гектор. – Сию же минуту.
– Хорошо, друг мой. Я помогу вам.
– И так, мы начинаем…
– Начинайте. Пора. Ведь завтра – ваша свадьба и свадьба Юлии. Времени у нас немного. Успеем ли?
– Обо мне не беспокойтесь. Я все успею, – твердо ответил принц, вставая с кресла.
Советница позвонила в колокольчик и спустя минуту вошла горничная.
– Проводите его высочество, – сказала ей Бенцон. Горничная поклонилась. – Желаю вам удачи, – улыбнулась она принцу на прощанье.
– Так же и вам, мадам, – ответил он, надевая шляпу.
Бенцон снова охватило оцепенение. Не двигаясь, она сидела и глядела на закрывшуюся за принцем дверь до тех пор, пока не принесли свечи, и истопник не развел огонь в камине.
Затем ее взгляд снова упал на зажатую в левой руке давешнюю колоду карт. Советница принялась раскладывать карты по масти и потом пересмотрела каждую масть. В результате такой ревизии она обнаружила, что в колоде не хватало червонной дамы. Злосчастная колода полетела в камин. Карты съежились, обуглились и сгорали на темных, едва дымящих углях. Бенцон дернула шнур звонка. Вбежал посыльный. Твердым и спокойным голосом она сказала ему:
– Немедленно отправляйтесь к…
Исход
…Вперед!…
…А, может быть, назад!.. Тут не поймешь, где начало, где конец. Скорей, назад, ибо впереди то же самое, что было позади. А именно: автобус, набитый людьми, в основном, почему-то рабочими, перед этим – томительное ожидание автобуса, затем снова пешком по грязи, по лужам, которые уже растаяли, затем опять сон или еда, а потом сон, телевизор, чтение до полуночи и постель до утра. Какой-то заколдованный круг.
…Толпы нет. Стало быть только что ушел… Буду ждать… Пролы выходят из ворот… Средней трезвости, хмурые, пахнущие водкой, табаком и потом…
…На той стороне улицы – стая собак. Дерутся из-за чего-то. Ну и пусть. Хоть бы загрызли друг друга насмерть, а то ведь нападают на людей. Иногда, стоя рядом с этими зверьми, возникает жуткое желание их всех поубивать. Жаль, нет револьвера.
…Черт!.. Дождь идет. Хорошо, что куртка с капюшоном, а то и спрятаться некуда. Здесь даже навеса не предусмотрено, на остановке. В ту сторону, к центру, есть навес, а в кварталы бедноты – нет. Пусть люди мокнут… А чиновники будут сухими.
…Хоть бы автобус пришел поскорее… Работяги в ожидании его даже встали на пригорок. Ожидание автобуса. Печальное времяпрепровождение… И где? В Москве…
…Так, с пригорка они слезли и идут сюда… Сколько там времени прошло? Двадцать минут. Незаметно… Задумался, стало быть глубоко… Эти думы – очень плохая штука… Задумаешься и угодишь куда-нибудь на тот свет…
…Автобус маленький. Как его долго нет, так приезжает самый маленький, чтобы получше потолкались в салоне… Сплоченнее чтоб были… Так не хватает этой сплоченности на деле, поэтому и создают ее искусственным путем… Путем искусства…
…Фу! Табак. Не хочешь, не дыши!..
…Влез. Теперь глубже надо пройти… Глубже, глубже… К окну…
Исход
…К окну… Поближе, чтобы не раздавили… чтобы не затоптали эти пьяные уставшие злые люди… Через их тела придется продираться на выходе… А, может, поехать дальше?… Там киноафиша, мороженое, да и сесть на мой автобус проще… Да, пожалуй. Так и сделаю. … Девушка… Невысокая… На лицо очень милая. В профиль… а в фас?… Сейчас оглянется, повернет голову… Где-то я ее уже видел… Где же? В метро?.. Да-да, у нее еще очень плотное телосложение, как у спортсменок волейболисток. И красивые волосы… Анфас тоже неплохой…
Нет, вряд ли она здесь работает. Тогда бы она не села на этот автобус… Куда же она едет?… Наверное, сойдет на остановку раньше. Так, кинотеатр проехали. Значит ей не туда. Затем пивной бар, правда, дорогой бар… Неужели?.. Девушка и пиво?… Познакомиться что ли?… Нет, не получится. Это никогда не получится… Она едет по делам, на встречу, а я – домой… Всегда домой… Всю жизнь домой… А если отбить ее у него?… У того, к кому она идет. Не выйдет. Тупик…
…Выходит из автобуса… За ней?.. Ну, решайся же!… Слава Богу, закрывает двери. Значит судьба… А вдруг она действительно «ночная бабочка»? Такой мне не надо… Зачем? Я ведь ищу большой и чистой любви, а в остальных случаях – умею «рассудку страсти подчинять»… Вот и теперь сумел… Вот уже и метро… Сейчас слезу и пойду смотреть афиши… Когда я был последний раз в кино с девочкой?… Кажется, года два назад и то – случайно. Спасибо моему другу. А до того – лет пять. Нет, шесть, нет пять, но в компании еще с кем-то… Да кому я нужен-то? Со своими идеями и комплексами. Самому себе. И то вряд ли.
…А сегодня вечер неплохой. Холодно, но ни дождя, ни снега… Тепло даже. Тепло и сухо… Сейчас бы с ней пройтись по ночной Москве… Поговорить… Да о чем?… Я даже все слова забываю, как с девочкой встречаюсь. Ни одного нужного слова подобрать не могу… Не клеится разговор… Это, кажется, и называется некоммуникабельностью… Или как-то иначе…
Ну, допустим, проводил ее, поболтал, спросил телефон, а потом позвонишь, а она скажет: «Мы разные люди, не обижайся». Или гадость какую-нибудь про мою внешность, так что потом всю ночь не уснешь, вспоминая. А перед этим – голова, полная райских перспектив, вожделений, фантазий, несбыточных надежд. И после телефонного звонка – облом, шлагбаум, тупик…
«… Что? Приехали? Конечная?…Извините, задумался, устал… Бывает, знаете ли…»
…Афиши на месте. Но приехать сюда надо было завтра… И тогда узнал бы расписание на уик-энд… Но завтра что-то есть… Ага, то, что надо… Даже есть выбор… Пустой зал… Отлично. Развлечение будет… Не все же дома сидеть…
Вечер
…Не все же дома сидеть… Сидеть в кино?.. Пожалуй, лучше, но вот в кино главное не просто время провести, а отдохнуть. А чтобы отдохнуть, то нужен покой, а значит поменьше народу. Вечером почему то всегда много людей, за исключением двух заветных залов. Но там все фильмы идут очень поздно, месяца два ждать надо… Может быть, и лучше. Хотя бы смотреть никто не мешает, ни спереди, ни сзади, ни сбоку. За последнее время в четырех случаях из пяти, а следовательно, и отдых превращался в нервотрепку. Люди не умеют себя вести… Особенно молодежь… Просто звери, ей Богу… Продукты неправильного воспитания… Или отсутствия воспитания… Проклятая публика…
…Одинокому человеку даже отдохнуть нельзя. А что можно?… Так же как они щелкать семечками в зале и сплевывать шелуху на пол?… Или блевать в автобусе?… Приставать к прохожим?… Ругаться матом в их присутствии?…
…Или пойти в магазин?.. Что там дают? Скорее всего, ничего не дают… Нет, все-таки лучше в субботу по магазинам…
Можно, правда, пойти и поглядеть видео, но одному как-то скучно, да и не по возрасту… Неужели домой?… В тепло, чаю и вареной картошки… Ждать сна, читая газеты и смотря на телевизор. Или слушая радио… Мне даже все равно, куда идти и с кем… Жить или не жить. «В этой жизни умереть не ново, ну а жить как будто…»
…Она! Неужели бар закрыт?! Санитарный день или пожар случился… Хорошенькая, а вот сколько лет не ясно… То ли еще в школе учится, то ли годы за плечами…
Афишу смотрит… Значит, тоже вечер свободен. Пять минут – максимум – в моем распоряжении… Знакомиться?… Или нет? Если да, то как это сделать? Как вообще это делается?… Ну а потом что? Брюзжать по поводу «как мне плохо живется и кризисы кругом»… Куда-то повести? Куда? А дальше? До дому? Моего или ее. Ко мне нельзя – бабушка покой потеряет. К ней – у нее и дома то может не быть! А может, она больна дурной болезнью? СПИД или проказа…
В моем распоряжении еще минута: она уже осмотрела почти все афиши. Сейчас отойдет…
…Ну, а что я теряю? Надежду? На что? На лучшее. Может быть, это и есть лучшее? Девочка, не попавшая в пивной бар, а оказавшаяся у меня в руках.
…Все. Она отошла от афиши, хочет идти дальше, но я на ее пути и смотрю ей в глаза. Она глядит на меня… в упор. Чего она хочет?..
(Мак. л.) … надеюсь, ты понимаешь, что пока вы не доберетесь до места, необходимо будет всячески соблюдать все меры предосторожности, дабы не быть узнанными и пойманными. Около месяца проживете в этом городке, там, полагаю, сможете обвенчаться. Однако, на этом не стоит останавливаться. Советую сесть на корабль и уплыть в Англию. Это, по-моему, самое приятное место во всей нашей склочной старушке Европе.
Маэстро Абрагам подошел к капельмейстеру и обнял его за плечи.
– Иоганн! – сказал он, глядя Крейслеру в глаза. – Прошу тебя об одном одолжении и постарайся его выполнить.
– Что именно, маэстро? – спросил Крейслер.
– Пойми меня правильно, друг мой, я хочу тебе только счастья, ты мне стал за все эти годы, что я знаю тебе ближе родного брата или сына. Поэтому все это время, пока корабль с тобою и Юлией не покинет материка, старайся держать себя в руках перед лицом опасности и людской злобы. Твой гнев всегда благороден, но обстоятельства таковы, что он не всегда идет тебе на пользу. Скорей наоборот. Потерпи! Пренебреги малым, чтобы выиграть в большом. Помни, что на карту поставлены не только твоя судьба, но и судьба Юлии. Я не говорю о себе: по-моему нельзя так много себя жалеть. На этой земле, пожалуй, все выпили свою чашу горя, а если этого еще не произошло, то, думаю, всегда может случиться. Надеюсь, ты не в обиде на меня?
– Ну что ты! – ответил музыкант. – Ты – мой ангел- хранитель. Мне будет очень не хватать тебя вдали от Зигхартвейлера.