Воронье наследство 2. Справедливость

– Конечно, если собираетесь что-то утаить, – «успокоил» Илай.

Объяснять, что не подсылал Эстеллу и даже не думал об этом, он благоразумно не стал. Пусть помнят, что все еще нужно опасаться пчелиного гнева. Пусть не забывают, кто они.

– Утаить, но не от тебя. – Старший Ратлин подал жене знак увести дочь, и лишь после этого продолжил: – Для тебя наши правила не пустой звук. Ты понимаешь их важность. В отличие от этой новоявленной графини.

– А вот забываться не стоит, – осадил его Илай. – Пусть даже меня здесь и нет.

– Поверь, я отлично знаю цену словам и не бросаю их на ветер. Но она одним своим появлением способна испортить что угодно.

Илай откинулся назад, опершись спиной о стену. Уставился в потрескавшийся потолок мастерской. Уж лучше видеть эту некрасивую черную сеточку на деревянных досках, чем их лица. Кроме, пожалуй, Вейна, но и тот скорчил такую кислую мину, словно проглотил ведро испортившейся горчащей настойки.

– Может, предназначение графини Баркс – встряхнуть хорошенько это болото?

Он собирался только подумать об этом, но, судя по шокированным лицам гостей, произнес вслух.

– Знаю, знаю, звучит, как бред. Можете так к этому и относиться. Но если механизм пришел в движение, его уже не остановить.

Некоторые замерли, видимо не представляя, как реагировать. Некоторые в недоумении переглянулись. И только Вейн сумел разрядить обстановку, ответив:

– Похоже, кое-кому вредно долго находиться в одиночестве.

– Это точно, – подтвердил Илай. – Надеюсь, почаще будешь наведываться в гости.

Казалось, побледнеть сильнее было уже невозможно, но Вейну каким-то образом это удалось. Пусть, так будет к лучшему. Тем более, это вовсе не помешало ему спросить:

– Насколько я понимаю, обо всех договоренностях насчет Энни нам придется забыть?

– По всей видимости. – Илаю показалось, что Вейн от этих слов с облегчением выдохнул. – Вам стоит уточнить у графини Баркс. Кстати, может удовлетворите мое любопытство: с кем была эта договоренность?

Хоть он и видел все своими глазами, но пусть имеют смелость сказать напрямую. Если, конечно, эта смелость в них еще осталась.

– Разве теперь это так важно? – попытался уклониться от ответа старший Ратлин.

Действительно, не важно. Илай и без того заметил, к кому обернулись большинство гостей. Все равно что пальцем указывать.

Забавно. Выбрать в пару молчаливой рыбке глупую крикливую чайку. Было бы забавно, если бы речь не шла о настоящих живых людях. И если бы эта «чайка» не была старше малышки почти в три раза.

Никто не собирается торопить, так они сказали. Ну-ну. Сейчас – возможно. Кто знает, как они заговорили бы через несколько лет.

– Что ж, больше не стану вас стеснять, – медленно проговорил Илай, стиснув зубы. Развернул проявитель к стене, а в следующее мгновение глиняное блюдо с грохотом полетело в стену. Оказалось крепче, чем он думал, лишь край треснул.

– Оно точно ни в чем не виновато, – тихо проговорила вздрогнувшая за миг до этого Катрин.

– Так бывает. Страдают те, кто случайно попал под руку. – Илай подхватил двумя пальцами ее седую прядь. – Но ты это и сама знаешь.

Катрин смотрела на него как-то странно. Более странно, чем всегда. То ли упрекнуть хотела за то, что его пчелы сотворили с ней – Илай ничуть бы не удивился – то ли поблагодарить. В конце концов подернула плечами, сделала шаг назад. Снова заговорила размеренным, тягучим как мед тоном:

– Знаю. А бывает, мы сами заставляем себя страдать. Если считаем, что недостаточно наказаны.

– О чем ты?

Но еще до того, как спросить, он знал ответ. Катрин лишь озвучила его собственные мысли:

– Ты продолжаешь наблюдать за ними. Даже понимая прекрасно, что никогда уже не сможешь жить, как они. Надеешься, что и она там появится. Пусть не сейчас, но рано или поздно ее увидишь. Зачем, если это так больно?

«Хочу убедиться, что все еще способен чувствовать, вот зачем, – мысленно ответил Илай. – Убедиться, что все еще жив, а не превратился в бесплотного призрака проклятого поместья».

Однако вслух он произнес совсем другое:

– Совет нельзя оставлять без присмотра. Видишь же: стоило мне отойти от дел, как Ратлины решили прибрать все к рукам. Но рыба – существо слишком скользкое и не создано управлять.

– Тогда дай Ворону время решить этот вопрос. Имей немного терпения.

Илай невесело усмехнулся.

– Век пчелы для этого слишком короток. Хотя… как думаешь, есть способ перехитрить проклятие? Я должен еще хотя бы раз выйти за ворота. А если не один раз, будет совсем замечательно.

Катрин вдруг подошла, обхватила его лицо ладонями. От неожиданности Илай позабыл, как дышать. Голос донесся будто бы издалека, хоть Катрин и находилась всего в нескольких сантиметрах от него:

– Только пчелы смогут ответить.

Как же иначе? Он мог бы и сам догадаться.

– Спросишь у них? – Илай чуть помедлил, прежде чем продолжить: – Ради меня.

Сам не понимал, зачем говорит это. Зачем ей делать что-то для него? Не иначе сладковатый аромат ее дыхания подействовал.

Катрин, кажется, считала так же. Убрала руки от его лица, покачала головой с лукавой улыбкой.

– Если хочешь знать, должен сам спросить. Иначе никак.

Отчего-то Илай не усомнился в ее словах. Возражать или пытаться искать другой способ тоже не стал, ему это даже в голову не пришло. Развел руками, словно говоря: «Ну, ничего не поделаешь». Закрыл крышку проявителя – насмотрелся на эти лица на месяцы вперед.

«Да, и собираешься сделать все, чтобы поскорее снова на них полюбоваться», – заметил ехидный внутренний голос.

Не на них. Совсем даже не на них…

Мелькнувший за окном Фредрик помог сбросить наваждение.

– По-моему, отец тебя уже потерял, – намекнул Илай в надежде, что Катрин оставит его поразмыслить в одиночестве.

Она поняла его правильно. Кивнула, бросила, поспешно выходя из мастерской:

– Да, пойду узнаю, что там с новой краской для стен.

Как ловко она, оказывается, умеет выдумать предлог, если нужно. И звучит вполне правдоподобно: они ведь действительно искали способ не позволить деревянным стенам чернеть от времени, а у Фредрика в руке как раз было железное ведерко для краски. Решил прибраться на ночь глядя или так пытается убедиться, что с дочерью все в порядке? Он ведь по-прежнему считает Илая чудовищем, хоть и скрывает это всеми силами.

Очень неумело скрывает.

Илай поднял с пола блюдце, попытался приладить осколок, хоть и понимал прекрасно, что это бесполезно. Маленький кусок обожженной глины стал в его руках горсткой пыли. Зато помог немного потянуть время.

Но вот Катрин с отцом скрылись из виду, и медлить дольше не было уже никакого смысла. Илай вздохнул, поднялся и отправился к пасеке.

Еще никогда путь по ночной тропинке не казался таким долгим. Еще никогда каждый шаг не давался с таким трудом. И когда первая пчела, километра за два до пасеки, стала кружиться рядом, Илай этому обрадовался как никогда раньше. Думал, заговорит с ним – с Катрин пчелы, похоже, разговаривали. Но она лишь жужжала, летя чуть поодаль.

– А я посоветоваться с вами иду. – Илай старался выглядеть беззаботным, словно бы совсем не взволнован. Получалось не очень, но он все равно продолжил: – Не хочешь спросить, о чем именно?

– Виж-жу душа твоя в смятении, – наконец удалось разобрать в монотонном жужжании.

Или ему это лишь почудилось?

А вскоре и вовсе обнаружилось, что в темноте, когда небо затянули облака, совершенно не видно дороги. Пришлось идти вслед за пчелиным жужжанием, слышащимся впереди. Становящимся все громче. И уже не одна маленькая пчелка, а целый рой.

Илай замер, вглядываясь в темноту, что колыхалась впереди. Потом сделал шаг вперед, отчего жужжание стало угрожающим.

– Что, для вас я теперь тоже проклят? – усмехнулся он. Если и собирались напугать, то им это не удалось.

– Ты доверять нам долж-жен, раз помощи просить пришел. – Отчего-то Илай был уверен, что произнесла это та же пчела, что привела его к пасеке.

– Да вроде я вам и так доверяю, – пожал он плечами, но тут же понял подвох. Будь это так, он бы сейчас не стоял, как вкопанный. Подошел бы ближе, позволил окружить себя со всех сторон.

Но он слишком хорошо помнил, что бывает даже после одного укуса. Эта боль поселяется глубоко внутри. Так глубоко, что вряд ли о ней удастся когда-нибудь позабыть.

– Ладно, понял. – Он сделал еще шаг, и теперь первый из ульев оказался совсем близко. Протяни руку и сможешь дотронуться.

Жужжание стихло, а через миг зазвучало еще назойливее, чем раньше. Маленькие крылышки щекотали лицо, заставив зажмуриться.

– Что ты знать ж-желаешь, – спросила все та же пчелка.

Илай был уверен, что ответ им и так известен. Но если таковы правила…

– Как мне избавиться от проклятья? – Пришлось сделать над собой усилие, чтобы не дернуться, чувствуя, как пчелиные лапки ползут вверх по шее. – Как выйти за пределы поместья? Это вообще возможно?

– Для тебя – нет.

Прозвучало, словно приговор. Из-за простоты и жестокости этих слов Илай не заметил укуса пчелы. Только голова чуточку закружилась…

…Небольшой домик на краю скалы можно было увидеть только со стороны воды и только если знать наверняка, когда именно посмотреть наверх. Идеальное место для встреч, если хочешь, чтобы о них никто не узнал. По крайней мере, раньше времени.

– И что, мне достаточно признать их виновными?

Илаю тогда было всего пятнадцать, и простота, с которой действует древняя магия, не укладывалась в голове. На желтоватом листке бумаги список имен и их преступлений.

– А ты ожидал чего-то другого? – Граф Баркс чуть заметно улыбнулся, хоть и старался сохранять подобающий случаю серьезный вид.

– Угу, самую капельку, – обиженно фыркнул Илай. Тут же одернул себя, поняв, что перегибает палку. Барксы вообще не обязаны его обучать и что-то объяснять, так что стоит быть благодарным хотя бы за это. Он еще раз взглянул на список и добавил уже с большей почтительностью: – Я думал, ну… мы, может, увидим, что они совершили. Не просто буквы на бумаге. Надо же понять, заслуженная ли кара.

На миг показалось, что и без того черные глаза графа почернели еще сильнее. Пришел в ярость от высказанных сомнений? Или и вовсе от того, что мальчишка посмел допустить такую мысль? А может, все дело в освещении, которое давали последние лучи закатного солнца? Этого Илай так и не узнал никогда, потому что ответил граф уже совершенно спокойно:

– Человеку легко ошибиться, даже видя все собственными глазами. Мы лишь проводники, решение уже принято. Нам остается его подтвердить своим согласием.

– А если кто-то из нас не согласен?

Вопрос, заданный из чистого любопытства. Узнать, как оно на самом деле работает, прежде чем начать пользоваться. Так с любым механизмом, и вряд ли магия сильно от него отличается.

– Тебе так хочется проверить, что тогда будет? Позволить, например, ему, – граф указал на первое имя в списке, – жить дальше? Избить еще одного слугу до смерти за пустячное воровство? Или ей, – палец спустился на строчку ниже, – тайком избавлять женщин от нежеланных детей, а иногда и от самой жизни?

На это Илаю нечего было возразить. Ладонь легла на лист, оставляя сияющий отпечаток в виде пчелиного силуэта, который сразу же почернел.

Магия никогда не ошибается с вынесением приговора.

Но она не способна предугадать, чем это обернется в будущем. Для того и нужен Совет – убедиться, что наказание стоит последствий…

…– Ужас какой. – Отец отложил газету в сторону. – Самое настоящее варварство.

– А что случилось? – мама оторвала взгляд от вышивки. Поморгала: видимо от тусклого света в комнате устали глаза.

Отец покачал головой.

– Помнишь Эллиота? Купец, ты у него еще наряды покупала часто.

Услышав имя того, кому всего пару дней назад подписал приговор, Илай внутренне напрягся. Притормозил у порога. Крепче сжал в руке чертеж проявителя, над которым работал последние несколько месяцев.

– Слуги на него разозлились ужасно, – продолжал отец, не скрывая скорби в голосе. – Дом хозяйский подожгли, как свечка вспыхнул. И жена, и дети его, никто выбраться не успел.

Чертеж в руке Илая оказался смят в комок.

– Это тот, который одного из слуг избил до смерти, это правда? – произнес он словно бы не своим голосом.

– Если так, мы должны были судить его по всем правилам. Нельзя, чтобы каждый занимался таким самоуправством.

«Мы и осудили. Мы с Барксом», – подумалось на удивление бесстрастно. Лишь краем сознания он услышал вопрос отца:

– А ты откуда об этом узнал?

– Да так, – пожал он плечами. – Слухи быстро распространяются…

…Илай думал, что уже давно это позабыл. Первый проблеск осознания, что справедливость может быть не до конца справедливой. Родные Элиота не были ни в чем виновны.

Первый проблеск и единственный. Дальше было легче: он попросту перестал вчитываться в имена. Незачем знать, что с ними потом стало. Так кошмары не будут мучить по ночам.

До тех пор, пока родители не оказались в этом списке, и отказаться уже стало невозможно.

– Ты себя не простил, – прожужжала над ухом пчела. – Запер в клетку и ключ выбросил. Сам навлек на себя проклятье, сам его снять должен. Если захочешь. Если осмелишься.

Было бы это так просто.

– Но как, если нет ключа?

Найти его можно, только вернувшись назад. К тому, о чем больше всего жалеешь. Это решение сверкнуло в голове молнией. Он словно бы всегда об этом знал, только предпочел забыть. Как предпочел забыть и многое другое, что должен помнить.

И отпустить.

Он сел на землю, совсем потерянный. Прижался лбом к коленям. Плечи затряслись от беззвучного смеха. Пчелы ведь правы: ему отсюда не выбраться. Никогда. Чтобы отпустить окончательно, нужно попасть к тому кусту магнолии, где похоронены родители. Проститься, ведь в прошлый раз он так и не смог.

Но их могила – у поместья Барксов. Куда ему не добраться из-за проклятия. Или это и есть самое страшное проклятие: знать выход, но не быть способным до него дойти?

– Никогда не думал, что можно просто попросить о помощи?

Катрин опустилась рядом. Он это почувствовал, однако смотреть не стал.

– Хочешь сказать, ты знаешь, как мне помочь? – зачем-то поинтересовался, прекрасно понимая, каким будет ответ.

– А ты спроси. Только не у меня, моим словам ты все равно не поверишь.

– Ну почему же не поверю? – Разговор оказался таким неожиданным, что Илай открыл глаза и выпрямился. В ее глазах отражался не холодный безжалостный лунный свет. В них блестели розоватые искорки от восходящего солнца. – Может, тебе одной и поверю, потому что тебе незачем лгать.

– Верно. – Катрин лукаво улыбнулась. Легла на землю, подставив лицо еще не потухшим звездам. Заговорила почти шепотом, так что Илаю пришлось ловить каждое слово. – Знаешь, я ведь тогда единственная была против твоей казни. И твое сердце все еще бьется, а значит… Значит, твоя жизнь в моих руках. Если захочешь покинуть поместье, если рискнешь, можешь, но вместе со мной. Наверное. Всего один раз – сделать, что должен.

– Какое заманчивое предложение, – фыркнул Илай, больше для вида изображая скептицизм. – Отличная возможность избавиться от меня раз и навсегда. Для любого другого, кто оказался бы на твоем месте.

Он уже собрался подняться, когда Катрин посоветовала:

– Обдумай хорошенько, что собираешься сказать. До вечера еще есть время.

А Илаю и думать было не нужно, осталось лишь пережить эти бесконечные часы.

Он бы и посреди дня был не против отправиться в дорогу, но прекрасно понимал, насколько это плохая идея. Никто не должен его увидеть. Вот и приходилось, бродя то по коридорам дома, то по саду, то и вовсе уйдя подальше в поле, каждую минуту посматривать на небо в ожидании, когда же сядет солнце. Самым сложным оказалось не слишком увлечься и не зайти за границы поместья.

Если сегодня все пройдет неудачно, придется, наверное, оградить территорию забором. Он поможет удержаться от искушения сделать лишний шаг. Если совсем неудачно, то это будет уже не важно.

– А ты и правда мне доверяешь так, как говорил, – совершенно искренне удивилась Катрин несколько часов спустя.

Они стояли посреди поля, там, где заканчивалось полотно скошенной лаванды и вытоптанная в траве тропка уходила к вершине холма. Илай запрыгнул в седло, боясь, что если не сделает этого сейчас, то может и передумать. Катрин держала под уздцы лошадь, которой он так и не удосужился придумать имя.

– Думала, я пошутил? – усмехнулся Илай. Кивком указал на седло. – Присаживайся, иначе пешком мы и до рассвета не доберемся.

Катрин кивнула, села позади него, обхватила крепко-крепко. Это помогло отвлечься от мыслей о том, как опасна их затея, так что Илай даже не подумал возражать. Просто натянул поводья, стукнул пятками по бокам лошади. Заставил себя не зажмуриться: уж если доверие, то полное.

Шаг, еще шаг. Копыта ступали по мягкой земле почти бесшумно, а среди стрекота цикад звук и вовсе терялся.

Илай глубоко вдохнул ночной воздух. Без единой нотки лавандового аромата, лишь запах сырой после дождя земли и трав. Так быстро удалось от него отвыкнуть, что стало не по себе.

– А твой отец знает, как ты ночи проводишь? – спросил он в надежде, что разговор поможет перестать нервничать.

– Он бы тогда не отпустил меня на прогулку. – Снова Катрин обезоружила своей откровенностью. Оставалось лишь пробурчать с нарочитым недовольством:

– Придется с ним хорошенько поговорить, когда вернемся.

И не только об этом. Илай ведь так и не выяснил, кто передал ту записку с угрозой. Но ничего, еще будет время. Теперь точно будет.

Тихий смешок Катрин прервал его размышления.

– А ты в лучшее веришь, хоть таким и не кажешься.

Илай не стал отвечать, заметив впереди очертания поместья Барксов. Залитого лунным светом, как же иначе? Сильнее натянул поводья, заставив лошадь сбавить шаг. Отчего-то чем ближе становился куст магнолии, под которым похоронили его родителей, тем меньше оставалось уверенности. Сумеет ли сказать то, что должен?

– Не отпускай мою руку, что бы ни случилось, – сказала Катрин, когда они спешились. – Так проклятье тебя не заметит.

Не самое приятное из условий, но могло быть и хуже. Решив так, Илай подошел к магнолии.

– Мы так и не договорили в прошлый раз. – Он провел рукой по ветке, на которой уже не осталось цветов.

Прекрасный белоснежный куст теперь ничем не отличался от множества других. Но только не для Илая. Застрявший в горле комок не позволял произнести больше ни звука. Даже теплая, чуточку шершавая рука Катрин, сжимавшая его ладонь, не помогла. Единственное, на что он был сейчас способен – стоять, опустив голову, и глядеть на землю.

Они там, в двух метрах от него. И слова им сейчас не важны. Слова лишь ветер, улетят и забудутся. Нужно что-то важнее. Весомее. Обещание, которое не сможет нарушить.

Не долго думая, он снял запонку с рубашки, порезал острием ладонь, позволив нескольким каплям крови упасть на землю. Сдавленным голосом произнес:

– Я вас подвел. Больше этого не повторится, обещаю.

Шелест крыльев в тишине ночи показался слишком громким. И еще громче – воронье карканье. Черная тень подлетела в мгновение ока.

– Гаруш, прекрати! – Илай поспешно закрыл ладонью лицо, когда крылья почти задели его. Едва не выпустил при этом руку Катрин, но она сама крепко его удерживала.

Сердце бешено колотилось. Мысли вылетели из головы, все до единой. Осталось лишь оглушительное воронье карканье над самым ухом.

Ворон продолжал бить крыльями. Был совсем близко, Илай чувствовал, как воздух хлещет кожу при каждом взмахе. Не более того. Странно. Настолько странно, что испуг улетучился за мгновение. Илай все же решился взглянуть на ворона.

Вовсе не Гаруш: крылья серебристые, переливаются в лунном свете. Да и голос, если это вообще можно назвать голосом, был совсем не похож. Хриплый, утробный, словно каждый звук давался с трудом.

– И чем я тебя так разозлить успел? – спросил Илай ледяным тоном. – Мы же даже не знакомы.

Ворон не ответил, только угрожающе распахнул клюв. Метнулся к Илаю, но снова остановился всего в нескольких сантиметрах. В глазах птицы сверкала ярость.

– Не ответишь? Да и не важно. – Илай сжал в ладони ветку, что протянула в этот момент Катрин. Замахнулся на ворона. – Убирайся!

Он не ожидал, что это сработает так легко. Однако ворон отлетел, уселся на верхушке магнолии, угрожающе раскинув крылья. Выкрикнул:

– Пр-редатель!

Такой знакомый голос, что Илая пробрала дрожь до самых костей. Но ведь не может… Конечно, не может, что за глупости? Он всмотрелся в глаза птицы, встряхнул головой, прогоняя наваждение.

Если ворон снова это повторит… Но тот лишь еще раз распахнул клюв в беззвучной угрозе и улетел прочь.

– Нам лучше отсюда убираться, и поскорее, – процедил Илай, отряхивая с себя птичьи перья.

– Да, больше тут делать нечего, – согласилась побледневшая Катрин.

Только теперь Илай заметил: она больше не держит его за руку. Не держит, а он все еще жив. И чувствует себя, как обычно. Если, конечно, не считать нескольких ссадин на голове и разодранной в кровь руки.

Но это такие пустяки.

Запрыгнув в седло и посадив перед собой Катрин, он не удержался и бросил быстрый взгляд на дом Барксов. Свет в окне второго этажа, где была спальня Эстеллы, погас, но это не помешало успеть увидеть мелькнувший хрупкий силуэт.

Больше нечего, Катрин совершенно права.

– Поехали. – Он пустил лошадь вскачь, надеясь поскорее оказаться как можно дальше отсюда.

Глава 6

Видеть белую голубку в ветвях стало для Эстеллы уже привычным. Почти успокаивающим, ведь так она точно знала: это всего лишь сон. Не важно, что произойдет дальше, это не причинит вреда. Ни самой Эстелле, ни тем, кто ей дорог.

Взмах крыльев. Черно-белых, словно она и сама еще до конца не определилась, какой остаться. От белого нестерпимо больно самой, черный же причиняет боль всем, кто оказывается рядом.

Во сне это не так уж важно.

Снова взмах, на этот раз сильнее, увереннее. Порыв ветра поднял к самой вершине раскидистой магнолии. Голубка снова не обратила на Эстеллу никакого внимания. Обида на миг кольнула в груди, но Эстелла тут же прогнала это глупое детское чувство прочь. Подлетела ближе, заметив, что голубка чем-то очень уж увлечена.

– Здравствуй, мама.

Ответа не было. Голубка лишь дернула головой в ее сторону, тихонько курлыкнула, словно самой себе. Крепко сжала в клюве тонкую ветку. Такую же, как десятки других, уложенных в круг. Идеально ровный, аккуратный, как и все, что мама делала.

– Что это? – спросила Эстелла, хоть на ответ и не надеялась. Да и сама поняла, стоило приглядеться.

Гнездо. Наверное, будет удобное. Мама всегда любила уют, так к чему менять привычки? А голубка тем временем отлетела на несколько секунд, вернувшись с засохшей, но все еще хранящей аромат лета веточкой лаванды. Словно завершающий штрих, без которого композиция не будет цельной.

Эстелла нахмурилась, встряхнула головой в попытке избавиться от воспоминаний, что нахлынули вместе со сладким дурманом.

Хотелось умчаться прочь, но не было сил даже пошевелиться. Прямо как тогда, в театре «Инкансо». На представлении с ней в главной роли. Представлении, изменившем все. Навсегда. Сама того не заметив, она оказалась внутри гнезда. Мягкого и теплого.

– Разве плохо, когда все просто и понятно? – спросил глубоко внутри мамин певучий голос. Эстелла огляделась, но голубки рядом уже не увидела. Да и была ли она? А внутренний голос тем временем продолжал: – Разве не лучше, если решать приходится кому-то другому?

– Как решали за тебя? – усмехнулась Эстелла. Собственный голос звучал непривычно хрипло. – Скажи, ты была когда-нибудь счастлива?

В ответ – лишь молчание. Эстелла вдруг почувствовала, как дыхание перехватило от необъяснимого ужаса. Тишина. Но вокруг не было пусто. Словно десятки пар глаз смотрели на нее, не отрываясь. Ждали, что она станет делать. И если ошибется – набросятся без раздумий.

Выглянувшая из-за туч луна осветила поляну под деревом. Эстелла уже приготовилась увидеть знакомые лица, смотреть на которые хотелось меньше всего. Тех, кто так часто приходил к ним в поместье на приемы, а на самом деле решал дела Совета. Тех, кого сегодня видела в гостях у Ратлинов.

Но сейчас здесь были вовсе не люди. Плескающаяся в непонятно откуда взявшемся пруду золотая рыбка выпучила глаза. Ласка бесшумно скользила в траве, ни на миг не останавливаясь, как и золотистая змейка. Они словно играли друг с другом в им одним понятную игру. Рысь посматривала на них с надменным видом. Чайка с противным криком подлетела и уселась на край пруда, получив от рыбки порцию брызг…

Эстелла отчаянно надеялась, что они, как и голубка, не заметят ее. Пусть не заметят. Это ведь просто сон. Ее сон. И в нем все должно быть так, как она захочет.