Удачный период в жизни Аркадия Скромникова

Стикеры были куплены, и четверо вышли на залитую дождём Мясницкую. Солнце уже зашло, загорелись вывески и фары автомобилей – город надел свой вечерний костюм. До кофейни было идти всего минуту, поэтому зонт Аркадия никому не был нужен – трое его новых знакомых решили добежать до кафе под дождём. Аркадий открыл зонт и шёл позади них. Аркадий никогда никуда не бежал. Когда ты бежишь, картина в твоих глазах от скорости размывается. Не остаётся деталей. Воздух бьёт тебе в лицо, и ты не чувствуешь запахов. Аркадий шёл медленно, под зонтом, и в который раз за свою жизнь поражался тому, насколько тёплым может быть летний дождь. Мы так привыкли к дождю осеннему, зябкому и промозглому, что уже с трудом представляем его тёплым – тёплым, как море или как вечерняя ванна. Дождь сразу же наполняет улицы своим ароматом – намокает асфальт, мокнет камень домов, и даже у вечернего света как будто другой запах. Аркадий смотрел вслед своим новым друзьям и наблюдал их бег, как явление, совершенно ему непонятное, однако достойное того, чтобы им любовались. Бег, молодость, смех. Аркадий старше их всего на несколько лет, но он никогда не чувствовал себя таким молодым. В его влюблённости почти не было трогательных подарков. Только разговоры, разговоры, разговоры. Любая попытка свернуть с этой дорожки каралась презрением со стороны той, в которую он был влюблён. Победить её можно было только разговорами и безразличием. В разговорах Аркадий стал силён уже после того, как они перестали видеться. А безразличию к ней он так и не научился. Хотя благодаря ей стал безразлично относиться почти ко всему в этой жизни. Особенно к людям. Люди, когда ты испытываешь к ним эмоции, чувствуют свою власть над тобой. Власть развращает. Из друга ты превращаешься в слугу. Из влюблённого – в раба. Если ты испытываешь эмоции к группе людей, то эта группа непременно превратит тебя в посмешище. Можно любить улицу, книгу, хороший кофе, крепкий напиток, звук резиновых шин на мокром асфальте, треск вечерней неоновой вывески, мягкость ткани хорошо сшитой рубашки на теле, ощущение защищённости под зонтом в эпицентре проливного дождя. Людей же любить очень, очень опасно. Нужно годами присматриваться к ним, чтобы позволить себе полюбить их. Чаще всего лучше стоять в стороне. Почти всегда – в стороне.

– Рита, что с тобой? Что с тобой? – сквозь потоки дождя дрожал голос Васи.

Силуэт Риты покосился и упал на руки Васи и Кости, которые бежали рядом с ней.

– Мне плохо, плохо…

– Что такое? Что такое?

– Это, наверное, то сотрясение… С игры.

– Ты заработала сотрясение?

– Да, меня ударили посохом…

– И ты не поехала в больницу?

– Да всё в порядке… Всё… – Рита попыталась встать и снова рухнула – на этот раз прямиком в объятия Васе.

– Что случилось? – спрашивал ускоривший шаг Аркадий.

– Рита в обмороке! Рита в обмороке! – отвечал Вася, и голос его заглушал шум ливня и проезжающих мимо машин.

Аркадий хотел спросить, не нужна ли его помощь, но не успел – Вася взял Риту на руки и понёс сквозь дождь.

– Ты в порядке? Ты в порядке? – нервно шептал Рите Вася.

В кофейне он сел рядом с ней, обнял её, укрыл её пледом, который принесли заботливые официанты, заказал ей горячего чаю.

– Всё… хорошо… – слабым голосом отвечала Рита.

– Как же так?! Как же ты могла не поехать к врачу?! Ты видел, как она упала, Костя?

– Конечно же видел, я же был рядом.

– Что, если бы нас рядом не было? Что, если бы рядом не было меня? Бедная, бедная Риточка!

Он нежно гладил её и трогательно целовал в макушку.

– Бедная, хорошая моя Риточка…

Синеволосая девушка грелась на его груди, как уставший, вернувшийся в свою норку лесной зверёк. Это был до боли знакомый Аркадию сюжет, но теперь он персонажем в нём не был. И не хотел быть. Он устал.

Аркадий даже не присел к ним за столик. Он только стоял в стороне, наблюдая за ними, и думал о том, действительно ли стало плохо Рите, или это тоже была – ролевая игра. Что бы это ни было, Аркадий должен был сбросить карты. Сегодня вечером ему не стать победителем.

Никто не заметил, как Аркадий вышел из кафе, открыл зонт и пошёл в сторону метро. Одному в дождливую ночь в городе делать нечего.

II

Если это был удачный период в жизни Аркадия Скромникова, то каков же был неудачный? О, это, конечно же, детство и юность! Но из той поры, о которой Лев Толстой написал не один, а три романа, Аркадию было вспомнить практически нечего – ранние, самые чистые, невинные и впечатлительные годы своей жизни он прожил как настоящий отличник – от лингвистического детского сада для одарённых детей, художественной и музыкальной школы для дошкольников до лингвистическо-экономического лицея, в котором он отбыл, как наказание, 11 лет, не видя белого света между беспощадным школьным расписанием, занимавшим всю солнечную половину дня, и полуночными попытками угнаться за неиссякающим потоком домашних заданий. Тогда Аркадию казалось, что так жизнь и выглядит, и другой жизни нет, – уроки, контрольные, обед на скорую руку, а после – бесконечные исписанные тетрадки под светом настольной лампы, и всё на разную тематику: одни были разрисованы треугольниками всех форм и пропорций, другие – числами, иксами и игреками, в третьих были помещённые в таблицу эпохи развития культуры, эпохи Возрождения и Средневековья, в четвёртых мерещились каллиграфически переписанные рассказы Пришвина и Паустовского, в пятых были заметки о распределении натуральных ресурсов по территории России и так далее. Установить связь между разными предметами не представлялось возможным, да и времени совершенно не было – лишь бы успеть доделать хоть часть, пока не влепили роковую тройку, которая могла бы испортить четвертные (не дай бог, годовые!) оценки. Ведь после одной тройки уже не получить пятёрку в четверти! Так, по крайней мере, Аркадию рассказывала его мама. Сам он за все школьные годы ни одной тройки не получал. Была у Аркадия и другая тетрадка, которую он втайне от всех завёл лет в 14. Тетрадка со стихами.

О чём же писал Аркадий, откуда находил он в себе поэзию? Ответ прост – в себе он, конечно же, найти её не мог (что видел он в своём затворничестве?), но её было предостаточно в классиках, которых Аркадий, как молитву, заучивал с самых ранних лет своей жизни. И вот у него рождались стихи о Прекрасной Даме (о какой – он сам не знал), о Дороге (ох уж эти русские стансы!) и даже о притеснённых крестьянах. Каждое стихотворение тогда Аркадию казалось непременно гениальным, и так он с 14 до 18 лет написал целых три полновесных книги стихов, ценность которых, пожалуй, была лишь в том, что, возможно, только они не давали ему сойти с ума от монотонности школьной рутины.

Но 11 лет трудов и учений прошли. Отзвенел последний звонок, промелькнул выпускной с пьяными лицами одноклассников и одиноким стоянием на школьном дворе летней ночью (кто мог подумать, что школьный двор способен существовать в таком антураже!) – бессонные ночи Аркадия не прошли даром: он окончил школу круглым отличником, золотым медалистом и стобалльником по русскому и литературе. Аркадия называли не иначе как гордостью школы, тем большей, что он в том году был единственным золотым медалистом. За день до выпускного состоялось торжественное вручение медали – ему, Аркадию, впервые оказавшемуся в центре внимания всей школы. Ну, как всей? Почему-то на эту церемонию из его одноклассников пришло заметно меньше, чем на выпускной на следующий день. Может быть, все действительно приболели, а за ночь чудесно выздоровели, а может, на вручение медали просто нельзя было пронести с собой пакетированное вино и несколько мешочков дешёвой травки. Зато присутствовало много родителей, причём учащихся из других классов. Попали на церемонию и трое ребят, замешанных в громкий тогда скандал с подтасовкой результатов ЕГЭ – все уроженцы Кавказа, они прогремели на всю страну как взяточники и обманщики, их даже в «Пусть говорят» приглашали. Возможно, если бы этот скандал не развязался, Аркадий вовсе бы не был единственным медалистом в том году, но к этой троице было настолько приковано внимание публики, а они настолько явно этих медалей не заслуживали, что директор не рискнула дразнить общественность ещё более, что, однако, ей совсем не помогло – чудом избежав тюремного срока, она всё равно была уволена, стоило выпускным закончиться.

Но всё это было не важно, ведь Аркадий был отличник совершенно честный. Возможно, единственный в своём роде честный отличник. Гордость школы была неподдельна. Некоторые чужие родители тоже почему-то гордились. Чья-то незнакомая мама даже пустила слезу. Несчастная кавказская троица также выказала уважение Аркадию – по-горски они пожали ему руку, обнялись и потрепали по плечу, хотя за все 11 лет вряд ли обменялись и приветствием.

Что же чувствовал Аркадий в этот вечер? Ничего! Разве что усталость и какое-то опустошение. 11 лет, и – закончилось, словно раба выпустили на свободу. Да, надо было спешить записаться к новому «хозяину», сдать вступительные, поступить и снова начать учиться, но что это будет за жизнь, Аркадию было совершенно неизвестно и даже страшно было представить.

В каком-то оцепенении Аркадий принял медаль и поздравления. Всё в том же оцепенении он пребывал весь выпускной вечер и всю выпускную ночь. Но совершенно иначе наутро он принял от родителей известие о том, что его приглашают на всероссийский Бал медалистов в Гостином дворе. О, как это звучало! Гостиный двор, Бал – всё это в мыслях Аркадия представлялось невероятно поэтически, как у его любимых классиков. Даже странная, немного зловещая улыбка появилась на его лице, когда фантазии зашли ну уж слишком далеко – там, где Бал, там и Прекрасные Дамы, а где Дамы, там, очень может быть, и дуэль! Да, Бал медалистов должен был быть чем-то совершенно иным, нежели школьный выпускной, на то он и Бал. Скопление такого количества медалистов в одном месте непременно должно было быть высшей концентрацией молодых умов: вот они – друзья, единомышленники, достойные дружбы; вот они – юные, прекрасные девушки, достойные любви. 11 лет безнадёжных трудов вдруг отошли в тень и обрели новый, вселяющий веру смысл.

К Балу был приготовлен прекрасный костюм – дорогой итальянский пиджак, а под ним розовая рубашка. В карман пиджака Аркадий даже хотел вложить розу, но мама сказала ему, что это перебор. Скромников, вопреки своей фамилии, решил одеться совсем не скромно и пусть и официально, но отчасти неформально, как бы по-журналистски, поэтому вместо костюмных брюк были предпочтены бежевые матовые джинсы на подтяжках. Это было смело и элегантно, достойно поэта и медалиста. Неизвестно зачем, Аркадий выпросил у родителей приличное для тех лет количество денег – пять тысяч. Какое развитие этому вечеру он предрекал, известно лишь ему самому.

Перед выездом Аркадий долго разглядывал себя в зеркало и рассуждал несколько лихорадочно, словно влюблённый: «Интересно, по тому, как я выгляжу, видно, что я поэт? Каков я по сравнению с другими медалистами? Много ли среди них поэтов? Когда они меня увидят, они поймут, что я поэт?» Откуда взялись эти мысли и почему они вдруг стали так для Аркадия важны? Что за новые чувства будоражили его кровь? Какое-то ожидание, предвкушение, причём как будто чего-то определённого, ожидание кого-то конкретного, словно встреча уже назначена и отсчитываются последние минуты до неё. Кто должен прийти? Она? А кто она? И как всё пройдёт? Такое событие больше не повторится! Или сейчас, или никогда – там непременно должна быть она!

Ох уж эта она! Сколько боли она доставляет, ещё даже не явившись, а сколько боли доставит, если не явится вовсе!..

В этих мечтах Аркадий провёл всю поездку в такси, пока не высадился неподалёку от Кремля. Как прекрасен июньский вечер в центре Москвы! Оранжевое закатное солнце падало на крыши малоэтажных домов, которые не способны были отбросить слишком длинные тени на улицы. В новом костюме Аркадию было немного жарко, но ради такой элегантности можно было и потерпеть дискомфорт. Воздух был удивительный – немного пыльный, но пыль была совершенно иная, нежели возле шоссейных дорог, перерезающих спальные районы, – пыль была старинная, пыль веков! Всё было так хорошо, так возвышенно, что переступать порог Гостиного двора было страшно и, наверное, и вовсе не стоило его переступать. Но Аркадий сделал неуверенный шаг, окинул старинную улицу будто бы прощальным взглядом и вошёл внутрь.

Внутри Гостиный двор совершенно не соответствовал представлениям Аркадия. Несмотря на старинные балюстрады и изящно оформленные под классические колонны стены, Аркадия неприятно поразил стеклянный купол, который больше подходил какому-нибудь мебельному магазину или автомобильной выставке, нежели старинному Гостиному двору. Сам зал лишь усиливал похабное ощущение выставки – повсюду были расставлены самые дешёвые стенды и шатры с чай- и кофемашинами, возле которых красовались ряды пластмассовых стаканчиков. Где-то в отдалении была сцена, на которой исполнялось что-то несуразное, даже непопулярное, а тем более не соответствующее духу Гостиного двора. Медалисты же составляли серую, прыщавую, одинаково одетую массу: все мальчики – в не подогнанных под размер костюмах, все девочки – в белых платьицах. Аркадий довольно-таки быстро пришёл к выводу, что медалисты по большей части – довольно-таки уродливый люд. «Неужели и я так выгляжу?» – задумался Аркадий, но тут же поймал свой образ в случайном зеркальном отражении – нет, он выглядел совсем не так, но лучше от этого почему-то не становилось.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.