Золотая мафия

Глава 7

В коридор проходной Черенков вошел первым. Как более опытный. Он уже бывал на этом элитном предприятии и знал все заведенные здесь порядки и предъявляемые к посетителям требования. Жесткие были требования, особенно к посетителям нежелательным, к коим принадлежал убоповец. Появление милиции ни одному трудовому коллективу не приносит радости, даже какому-нибудь захудалому цеху по выпуску дешевого ширпотреба, а уж тем более заводу по производству золота. Менты опять будут что-то искать, опять ничего не найдут, только завод взбаламутят и людям настроение испортят. Ехали бы лучше на мясокомбинат, там больше пользы, там выпускаемая продукция не подвергается такому строгому учету, как на «Цветмете». И пропускной режим намного лояльней, не чета их. На комбинатской проходной совсем недавно бабушки-пенсионерки сидели, под их строгим и недремлющим оком колбасу тащили все кому не лень, даже диетчики. А доблестные труженики возрастом постарше и положением повыше – те вывозили на машинах. Хорошие были времена, сытные. Настоящее раздолье. Левой продукции хватало не только сотрудникам комбината, а и жителям близлежащих домов. Жуй не хочу. И откуда столько мяса бралось?!

– Добрый день, служивые, – поприветствовал охранников Черенков и протянул прапорщику, важно восседавшему за зарешеченным окошком, удостоверение, – мы к директору завода. Он у себя?

– Здорово, если не шутите, – откликнулся прапорщик и неторопливо взял удостоверение. Вместе с ним на проходной находились двое солдат срочников. Служивые на приветствие не отозвались, а вскинули ладони к пилоткам. Угадали, наверное, военных. Прапорщик внимательно просмотрел удостоверение, словно впервые видел милицейский документ, потом так же внимательно посмотрел на владельца и перевел взгляд на Ковалева. Вадим протянул в окошко свои «корочки», во всем почти одинаковые с черенковскими. В глазах охранника появилось удивление. Похоже, он не ожидал появления милицейских чинов в звании подполковников, тем более начальника УБОПа в паре со старшим оперуполномоченным из областного УВД. Не к добру, видать, появились.

Удостоверения прапорщик не вернул, а положил на журнал учета посетителей. На вопрос о директоре тоже не ответил, а вместо этого спросил:

– По какому вопросу?

Значит, директор был на месте.

– По факту гибели сотрудника завода, – коротко пояснил Черенков.

Вдаваться в подробности убоповец не стал. Невеселые слухи распространяются очень быстро, и не исключено, что на заводе уже знают о смерти своего работника. Прапорщик, судя по удивленным глазам, о смерти плавильщика не знал. Никаких других чувств, кроме удивления, на продолговатом лице охранника не проявилось. Он нажал кнопку аппарата селекторной связи и доложил «наверх»:

– Товарищ капитан, тут двое из милиции к директору завода. Говорят, погиб кто-то из заводских. Подполковник Черенков из УБОПа и подполковник Ковалев из УВД. Ясно.

Что стало ясно строгому охраннику, милицейским чинам оставалось лишь догадываться. Прапорщик и сам, наверное, не знал, какой ответ получит его доклад. Поэтому и не спешил вносить имена посетителей в журнал. Может, сейчас директор занят и вообще не сможет принять сыщиков. Хотя вряд ли какое-нибудь дело способно сравниться с гибелью сотрудника завода. Скорее всего, директор все-таки примет нежданных визитеров. Или переадресует их на кого-то из своих замов, пусть отдуваются. На то они и замы, чтобы хотя бы изредка прикрывать шефа, щадить его нервы от разных потрясений.

– Кто погиб-то? – поинтересовался прапорщик, выглядывая из своего зарешеченного закутка.

Все-таки проявил любопытство. Солдаты интереса к происходящему не проявляли, кажется, они вообще не прислушивались к разговору.

– Плавильщик Дзюба, – поведал убоповец, – невысокий щупленький мужичок. Одет был в короткую коричневую куртку, черные джинсы. Не припоминаете такого?

Вопрос убоповца прапорщику не понравился. Он здесь несет службу не для того, чтобы знать всех сотрудников завода в лицо или помнить их рост и телосложение, и уж вовсе не для того, чтобы отвечать на милицейские вопросы.

– В восемь утра Дзюба сменился со смены, а в половине девятого концы откинул, – продолжал Черенков, приняв молчание прапорщика за раздумья, – вы во сколько на смену заступили?

Прапорщик понял, что убоповец не отстанет, пока не услышит ответ. В милиции все такие прилипчивые, надо будет, к столбу телеграфному пристанут и не отстанут, пока столб не упадет.

– В восемь утра, – буркнул охранник и с облегчением потянулся к задребезжавшему телефону. – Слушаю, товарищ капитан. Понял. Записываю. Ждем.

Он положил трубку на аппарат и взялся за удостоверения. Директор завода все-таки выкроил несколько минут из своего плотного графика и ждет милицейских чинов. Сейчас придет сержант из группы сопровождения, проводит гостей в директорский кабинет. А прапорщик пока впишет их громкие имена в журнал учета посетителей. И заодно избавит себя от ментовских вопросов, чтобы не приставали. Пусть поищут другие источники информации. К тому же он действительно ничего не видел, ничего не знает и вряд ли сможет оказать следствию хоть слабенькое содействие. После рабочей смены через проходную проходят десятки людей, но под окнами не маячат, не задерживаются, а сразу устремляются по домам. Одни втискиваются в автобусы, другие в личный транспорт, третьи, которые поближе живут, уходят на своих двоих. И откуда прапорщику знать, каким маршрутом пользуется щупленький мужичок по фамилии Дзюба? Хоть на велосипеде, хоть на КамАЗе, лишь бы с завода ничего не тащил. Если сумеет, конечно. И на завод тоже. Прапорщик наконец-то вписал имена визитеров и вернул удостоверения вместе с пропусками-номерками. И строго спросил:

– Оружие, золото, драгоценности? Если такое имеется, нужно сдать во избежание недоразумений. Порядок такой.

Сыщики переглянулись. Оружия у них не было. Золота и бриллиантов тоже. Всем содержимым была потертая кожаная папка в руках Ковалева, но она настороженности у прапорщика не вызывала. Вояка все-таки доверял, наверное, милицейским работникам. Или надеялся на беспристрастный «магнит», через который посетителям надлежало пройти и который пока еще никому обмануть не удалось. Любой металл зафиксирует, даже в самом незначительном количестве. И таких железных «сторожей» на пути от проходной до территории аж четыре стоят, по одному на каждой пропускной зоне. Мимо таких охранников не то что металл, а металлическую пыль не пронесешь.

Об особенностях и надежности охраны прапорщик говорить не стал, пусть визитеры сами во всем убедятся. Потом больше веры будет. Не сказал и про кабинет «голевого» досмотра, ожидающий ментов на обратном пути. Это станет для господ офицеров приятным сюрпризом, пусть удивятся, когда спецохрана заставит раздеться догола и осмотрит с головы до пяток. Подобной процедуре подвергается каждый выходящий с завода, невзирая на чины, ранги и половые признаки. Женщин тоже осматривают, и даже еще строже и внимательней, чем мужиков. А менты чем лучше? Будут знать, как по заводу шастать, и в другой раз подумают, прежде чем сюда ехать. Вот умора будет, жаль, не удастся посмотреть.

Радужные размышления прапорщика прервал появившийся сержант. Судя по возрасту, тоже срочник, как и двое солдат. Сопровождающий лихо приложился рукой к фуражке и вопросительно уставился на прапорщика. Похоже, без его ведома в сторону заводской территории не разрешалось делать ни единого шага.

– Можете идти, – разрешил тот.

Правая рука сержанта снова взметнулась к фуражке в красивом, отработанном до автоматизма, жесте. Он явно щеголял своей выучкой и ладно пригнанной формой.

– Прошу, – сержант гостеприимным жестом показал на внутреннюю дверь проходной, – директор ждет вас.

Вадим находился к выходу ближе Черенкова, но право ступить первым на запретную территорию предоставил убоповцу. Задержался, пропустил Алексея. Сержант, соблюдая инструкцию, вышел последним. Гостей следовало постоянно держать в поле зрения, не спускать с них глаз, пресекать любые контакты с работниками завода. Это в их же собственных интересах, чтобы на обратном пути не подвергать досмотру по полной программе.

– Невеселый случай привел нас к вам, Аким Павлович, – признался Черенков, расположившись в мягком кожаном кресле директорского кабинета. Убоповцу понравилось, что кресло было высоким, достаточно плотным и соответствовало деловому общению.

Лицо Акима Павловича приобрело горестную задумчивость. Он уже знал о случившемся несчастье, поэтому уточнять, какой именно случай послужил поводом для появления сыщиков, было излишним.

– Жалко человека, – произнес он, – ума не приложу, кому мог помешать пожилой, безобидный мужик? Может, все-таки несчастный случай? Вы уверены, что Дзюбу убили?

И посмотрел на детектива. Словно предположил, что Ковалев располагает более достоверной информацией и даст более аргументированный ответ. А может, просто пытался запомнить нежданного гостя. Вдруг через годы доведется еще когда-нибудь свидеться. Алексей тоже перевел взгляд на Вадима, приглашая к разговору. Пора, мол, что-нибудь сказать. Желательно что-нибудь умное. А что сказать, если у них ничего нет, одни лишь предположения и догадки? Весомые, конечно, догадки, но без обоснований, не подкрепленные ни одним заключением экспертов. Получается, что это сугубо личное мнение, которому директор с полным правом может не поверить и считать смерть бывшего работника «Цветмета» несчастным случаем. Тем более такой вариант его, как руководителя, устраивает в гораздо большей степени. Никакой мороки. От несчастного случая никто не застрахован.

– Вполне возможно, что вы правы, – неожиданно согласился Ковалев, немало удивив убоповца, – мы, правда, склоняемся к варианту с убийством, но никаких подтверждений пока не имеем. Поэтому и приехали к вам.

Директору такой ответ показался приемлемым, хотя не совсем понятным. Если сыщики приехали навести биографические справки о погибшем, выявить круг знакомства, установить образ жизни и прочее, то им целесообразней обратиться в отдел кадров. И еще в электролизный цех, пообщаться с людьми, рядом с которыми работал Дзюба. Рабочие лучше друг друга знают, не то что директор. Директор хотя и знает многих своих работников, в лицо помнит, а кое-кого, в том числе плавильщика Дзюбу, даже по имени-отчеству величает, но в душу к ним не лезет, образом жизни не интересуется, их друзьями-товарищами тоже. У директора без того забот полон рот, чтобы держать в голове чужие повседневные проблемы. И радости тоже.

– Вам нужно в отдел кадров, – решил Аким Павлович, не спрашивая мнения сыщиков, – там все покажут, обо всем расскажут. Весь трудовой путь покойного по часам разложат, от первого и до последнего дня. Я предупрежу кадровиков о вашем приходе, а сержант проводит.

Сыщики переглянулись. У директора все-таки не имелось времени для беседы. Или желания. Жаль, если так. Черенков, улучив момент, когда директор наклонился к аппарату селекторной связи, скорчил выразительную гримасу и беспомощно развел руками. Видишь, мол, какой получился разговор? Убоповец вспомнил, наверное, свои безрезультатные прошлые визиты на это предприятие. Интересно, помнит ли об этом уважаемый Аким Павлович? Наверняка помнит, судя по нежеланию общаться. Хорошо помнит.

– Галина Сергеевна, – директор наконец-то соединился с отделом кадров, – сейчас к тебе подойдут двое товарищей из милиции, будь добра, приготовь личное дело плавильщика Дзюбы. Слышала уже? Такого несчастья никто не ожидал, не ты одна. Ничего не поделаешь, судьба. Все мы с виду резвые да шустрые, а потом, глядишь, уже несут вперед ногами. Насчет похорон указание дам, все организуем как надо. Уже идут, жди. И вот что, Сергеевна, если товарищам понадобится пообщаться, поговорить с кем-нибудь из рабочих, похлопочи, организуй встречу. Сама тоже не молчи, что-нибудь расскажи. Если спросят, конечно.

Директор усмехнулся и виновато посмотрел на товарищей милиционеров. Хотелось бы пообщаться, и рад бы помочь, посодействовать, но, увы. Дела. По рукам-ногам вяжут, ни минуты свободной нет. В его настольном листке-календаре все расписано на неделю вперед, и все мероприятия важные, не отложить, не отменить. Через полтора часа, например, ожидается телефонный разговор с министром финансов, а к такому событию надо подготовиться, во всеоружии подойти. В разговоре с министром общими фразами не отделаешься.

Милицейские товарищи намека хозяина кабинета о чрезмерной занятости не поняли и продолжали оставаться на исходных позициях, в мягких креслах. Надо намекнуть еще раз, в более доходчивой форме. Аким Павлович вышел из-за стола, вознамерившись пожать гостям руки, поблагодарить за визит, за хлопоты. Другими словами, вежливо попрощаться. И с удивлением обнаружил, что менты прощаться не желали. По крайней мере, так скоро. Не затем через четыре зоны пробирались, чтобы уйти восвояси. А рязанский детектив вообще заговорил в жестком тоне, забыв, наверное, где находится.

– Спасибо за содействие, – обронил он, делая вид, что не догадывается о намерении директора выставить их за дверь, – мы обязательно заглянем в отдел кадров, и с рабочими тоже побеседуем. Хотя очень сомнительно, что их сведения помогут следствию. Вряд ли они решатся на откровенность.

Директор застыл в изумлении посреди кабинета. Он на время забыл и про жесткий тон детектива, звучавший явно не к месту, и про свое намерение прекратить встречу. И недовольно спросил:

– Почему вы так считаете? Уж не хотите ли вы сказать, молодой человек, что на заводе имеют место факты, о которых опасно говорить? Как изволите понимать ваши слова? Вы отдаете себе отчет, что в ваших словах кроется откровенный намек на неблагополучное положение дел на «Цветмете»?

Директор начинал сердиться. Глаза директора наполнились блеском и готовы были метать громы и молнии. Акима Павловича можно было понять, ведь за его спиной без устали трудились сотни добросовестных людей, невзирая на ночные смены, на огромную ответственность, на сложности. Десятки честных замечательных людей стояли за широкой директорской спиной, и Аким Павлович не допустит, не позволит, чтобы незапятнанные имена заводчан без всяких оснований фигурировали в милицейских протоколах. Даже имена бывших работников, как плавильщик Дзюба. Дай бог памяти вспомнить имя… Кажется, Семен. Да, точно.

Черенков сидел молча и внимательно осматривал кабинет. Мебель, стены, интерьер. Иногда детали интерьера говорят о своем хозяине куда больше, чем самая подробная характеристика. Черенков явно демонстрировал свою непричастность к колкому разговору. Вся его вина перед влиятельным директором заключалась лишь в том, что набрался наглости заявиться на «Цветмет», и вдобавок притащил с собой рязанского сыщика. Неловко, мол, получилось. А вот Ковалева настроение директора беспокоило мало, а переживания коллеги вообще не трогали. Детектив продолжал гнуть свою линию.

– Именно это я и хотел сказать, уважаемый Аким Павлович, – мягко сказал он, – или вы не допускаете мысли, что на вашем предприятии не все обстоит так благополучно, как кажется? Как хотелось бы. К сожалению, обстановка на заводе вызывает некоторые вопросы. Неделю назад жестоко избили мастера Друмова, человек до сих пор в реанимации лежит, сегодня убит плавильщик Дзюба. Не думаю, что это случайно.

Директор застыл посреди кабинета, уставившись на бесцеремонного детектива. Потом сердито глянул на Черенкова, словно вопрошая, кого он приволок. Черенков, занятый осмотром, выразительного взгляда хозяина кабинета не понял, даже не заметил и продолжал изучать обстановку. Проводил рекогносцировку местности. И усмехался про себя. Можно представить, как сильно удивится самоуверенный директор, когда услышит, что расстрел во Владимирской области группы Хвороста тоже может иметь отношение к «Цветмету». Самое прямое причем. Директор воспримет это не иначе как попыткой повесить на него все земные грехи, и не просто удивится, а возмутится.

Аким Павлович возмущаться не стал. Он вернулся в привычное директорское кресло, сел, опершись о надежную спинку, вздохнул и спросил:

– Вы уверены, что Дзюбу убили?

Алексей встрепенулся, на секунду отвлекшись от лицезрения художественной лепнины на потолке и глянул на директора. Вопрос адресовался детективу. Алексей снова уставился в потолок. Кажется, их прощание откладывалось на некоторое время.

– Абсолютно уверен, – сказал Вадим, – именно убили, Аким Павлович.

Аким Павлович недоуменно вздернул плечи:

– Но зачем? Кому мог помешать пожилой человек? Если не ошибаюсь, мужик он одинокий, жил тихо, мирно, дорогу никому не переходил, к чужому добру рук не тянул, по чужим женам не ходил. Ума не приложу… А почему, кстати, вы усматриваете этот трагичный случай в контексте с заводом? При чем тут завод?

Директор никак не хотел признать, что причиной смерти плавильщика была именно работа. И правильно делал, что не признавал. Может, Дзюбу убили случайные хулиганы или какие-то пьяницы, прокутившие всю ночь напролет и занятые утренними поисками недостающих на бутылку денег. Вот Дзюба и подвернулся. Но почему он оказался под Касимовом? Зачем вообще туда поперся? И не на автобусе, не вместе со всеми, а один. Неужели сыщики правы в своих подозрениях? Но этого не может быть, потому что все подозрения увязываются с кражей золота с завода, а кражи как раз и нет. И не было. И выходит, что менты выстраивают свои версии на песке, на пустом месте, на голом воображении. Совсем обнаглели.

Взгляд директора потяжелел. Однако в голосе, когда он потребовал объяснений, гнева не было. Но строгости хватало.

– Вы предполагаете, что причина убийства каким-то образом может увязываться с золотом? – спросил директор, обращаясь по-прежнему к Вадиму, и ехидно добавил: – Да, через руки плавильщика проходят тонны драгметалла, но сомнительно, чтобы это стало причиной убийства. Дзюба от этих тонн не имел ни единого грамма. Как не имею ни одного грамма я, кроме, естественно, зарплаты, как не имеет никто из сотрудников. Это богатство принадлежит государству, а не коллективу завода, и уж тем более не одному человеку. Извините, но в ваших размышлениях не прослеживается никакой логики.

По-своему директор был прав, убийство плавильщика действительно никому никаких дивидендов не приносило, не принимая во внимание его возможное финансовое благополучие, или вообще чуть ли не сказочное состояние. Но это уж из области самых смелых и фантастических предположений. Если целью убийства было ограбление, то тело бывшего аппаратчика обнаружилось бы в квартире, а не за десяток километров от нее. В квартире покойного они еще побывают, сразу после завода. Вместе с экспертами.

– Если следовать вашим умозаключениям, – продолжал Аким Павлович, воспользовавшись молчанием визитеров, – то бандитам было бы правильней выйти на меня. Согласитесь, у директора возможностей для краж намного больше, чем у рядового рабочего. И намного масштабней. Не выходят, однако, не ищут подступов к директору. Знаете почему?

Ответ напрашивался сам собой и подразумевал не что иное, как кристальную честность директора «Цветмета». К неподкупным людям по щекотливым вопросам подходить бесполезно. И даже опасно.

– Потому что это бесполезно, – пояснил Аким Павлович, – и не потому, что я такой честный и неподкупный, а потому что система охраны завода не позволяет. Обратили внимание, когда шли сюда, на охрану? «Цветмет» – режимный объект, для его охраны специальная часть расквартирована, целый батальон. Четыре контрольно-пропускные зоны, специальные рамки, реагирующие на металлическую пыль, не говоря уж о кусочке золота. Наконец, перед самым выходом к проходной – «голевой» досмотр. Для всех и для каждого, невзирая на чины и ранги. Есть, правда, несколько человек, освобожденных от такого удовольствия. Но этот список я составлял лично и за каждого готов поручиться. Алексей Иваныч тоже в свое время был в их числе, когда завод шерстил. Помнишь, Алексей Иваныч?

Черенков улыбнулся. Подтвердил:

– Помню, Аким Павлович. Спасибо за доверие. Надеюсь, сегодня нам тоже не придется заниматься стриптизом?

Директор рассмеялся:

– Посмотрим на ваше поведение, – и на этой шутливой нотке посоветовал, – может, попробуете вынести с завода пару граммов золота, чтобы убедиться в моей правдивости?

Черенков раздумывал недолго. Подмигнул Вадиму:

– Пожалуй, можно, если подтвердите свои слова, когда нас повяжут. И не граммов, а пару килограммов. Как думаешь, Вадим?

Ковалев отказался. Директор почему-то не вызывал у детектива большого доверия. Такой запросто может подставить. Но шутку поддержал. Улыбнулся:

– В другой раз. Присмотримся, оглядимся немного, потайные карманы пришьем, а потом уже затаримся.

Шутка директору понравилась своей масштабностью. Аким Павлович уважал людей хватких, с размахом, с перспективой, для которых слово воровать ассоциируется не с копейками-рублями, а с миллионами. Воровать – так миллионы, а любить – так королеву. Настроение директора немного улучшилось, тем более сыщики, кажется, все-таки согласились с его доводами. Похоже, версия о краже золота исчезнет, еще не появившись и не окрепнув. Так спокойней. Такая версия не имеет права на существование. Она просто-напросто не нужна.

– А как бы взглянуть на ваш список? – неожиданно поинтересовался детектив и поспешно добавил: – На всякий случай.

Настроение Акима Павловича снова испортилось. Это что же, сыщик не доверяет руководителю завода? Директору предприятия, утвержденного на должность чуть ли не президентом страны. Аким Павлович решает задачи государственного масштаба, а какой-то детектив будет путаться под ногами со своими несуразными выводами и ставить палки в колеса? Мешать работать, честных людей порочить. Аким Павлович тяжело поднял глаза, и Черенков сразу понял, что рязанский друг немного зарвался и «голевого» досмотра им вряд ли избежать.

– Я понимаю, что вы занимаетесь делом, – холодно заметил директор, переводя взгляд с одного визитера на другого, – понимаю также, что должен оказать содействие, и мы, безусловно, это содействие окажем, но убедительно прошу избавить от необходимости давать какие-либо объяснения по тем или иным моим поступкам и действиям. В своей работе я подотчетен совершенно другим структурам, а не органам внутренних дел, и мне, смею вас уверить, хватает забот и без вас. Говоря прямо, убедительно прошу вас заниматься расследованием не только вне стен этого кабинета, а и вне территории завода. Я не хочу, чтобы расследование взбудоражило коллектив и породило нездоровые слухи.

Аким Павлович все-таки не желал соглашаться с тем обстоятельством, что причиной убийства плавильщика стала его профессиональная деятельность, и тем самым избавлял себя от повторных встреч с сыщиками. Сильно рассердился товарищ директор, как бы не передумал насчет кадровиков, не позвонил Галине Сергеевне и не отменил встречу. Пора закругляться, пока окончательно не настроили директора против себя. Вадим встал. Черенков не заставил себя ждать и тоже выбрался из мягкого кресла. На дружеское рукопожатие они не рассчитывали.

– Мы постараемся, Аким Павлович, – неопределенно пообещал Ковалев, намекая то ли на добросовестное расследование, то ли обещая впредь не показываться в этих стенах, глаза хозяину не мозолить и настроение не портить, – но если уж придется наведаться, не обессудьте.

Детектив не исключал возможности новой встречи. Верил, что для этого будут основания. Проще говоря, золото. Золото, покидавшее завод не в бронированных спецмашинах, а под полой преступников.

– Всего доброго, – холодно буркнул Аким Павлович и напомнил: – Охранник проводит вас.

Это походило на предостережение не вздумать слоняться по территории завода без сопровождающего. И зашелестел бумагами. Непредвиденные визитеры изъяли из насыщенного графика немало времени, а ведь каждая рабочая минута директора «Цветмета» ценится на вес золота. В самом прямом смысле. На чем сидим, как говорится, то и имеем.

Насчет новой встречи с сыщиками Аким Павлович очень сильно сомневался.

Начальник отдела кадров Галина Сергеевна посетителей, в отличие от строгого руководителя предприятия, встретила приветливо. Хотя и безо всякой радости. Какая может быть радость в такой горестный день. На вид Галине Сергеевне было лет сорок, может, немного больше. Круглое лицо, большие глаза, обрамленные густыми ресницами, полные губы, готовые в любой момент одарить улыбкой, добротная фигура. Не сказать, чтобы кадровичка была полная, скорее, ее полнота подходила под критерий изящная. В меру упитанная. Если верить людям знающим и бывалым, такие женщины отличаются безобидным и сговорчивым нравом. После холодного директорского приема сговорчивость кадровички была бы кстати.

К приходу сыщиков личное дело плавильщика уже лежало на столе. Обыкновенная картонная папка с номером, с фамилией и инициалами на обложке, и с десятком машинописных листков внутри. Заявление о приеме на работу, небольшие фотографии для документов, копии приказов, отобразившие и зафиксировавшие трудовую биографию плавильщика, записи о поощрениях, о присвоении звания «Передовик производства», о награждении почетными грамотами и премиями. Почти герой труда.