Полная версия
Диверсанты (сборник)
– Перед судом вашего слова не будет?
– Нет, не будет. В этом учреждении дураков нема, не держим. Под сказку авансы не выдаются. Тебе итак срок небольшой светит. «Иконник» твой про тебя забудет. Ты ведь этого хотел?
– Эх, начальник! Ты это напрасно! Правду я говорил!
Рыбалко вызвал конвоира и отправил Лузгина в камеру. Дело с палаткой было закончено, требовалось лишь оформить материалы в суд. Но он остался недоволен собой, что-то ему было непонятно. Чутье подсказывало, что Лузгин не сочинил всю эту историю, которая выглядела не совсем правдоподобной. Капитан не относился к числу людей, которые, закончив расследование, успокаивались и могли заниматься другим делом. Он еще несколько дней возвращался к этому вопросу. Рыбалко допускал мысль, что Лузгин мог сочинить эту историю про Иконника, как он стал теперь называть неизвестного, но он был убежден, что Лузгин способен придумать более правдоподобную легенду, которая не вызывала бы особых сомнений. В то же время капитан проникся уверенностью, что Лузгин неспроста оставил в палатке отпечатки пальцев, словно приглашал: «Берите меня поскорее, я для этого сделал все, что мог».
Трудно было предположить капитану, что не пройдет и полгода после этого мелкого дела, как ему придется снова заниматься Лузгиным, прослушивать магнитофонную запись его рассказа. В тот день, когда он закончил дело по палатке, он высказал свои сомнения Ковалю, и подполковник посоветовал ему не ломать себе голову, а скорее написать отчет, который висит на нем уже месяц.
– Ты склонен верить в эти байки? – прямо спросил он капитана.
– Не совсем, но это не дает мне покоя. Что-то у Лузгина стряслось, и он избрал такой путь. Где-то я не доработал.
– Надо ждать, другого выхода нет. А пока занимайся справками, один ты не завершил отчет, – приказал он и на этом поставил точку.
* * *Золотистое поле пшеницы словно море колыхалось под порывами ветра. Комбайн шел по краю поля и ручьем сыпал из рукава пшеницу в кузов автомашины, прижавшейся к его боку. У скирды прошлогодней соломы машина отошла и комбайн остановился. Механизатор, кирпичнозагорелый, коренастый, здоровый мужчина, вылез из кабины, снял с головы фуражку, ударил ею несколько раз о колено, выбивая пыль, и пошел к скирде. Ему хотелось отдохнуть минут пятнадцать и, выбрав себе место в тени, он растянулся на соломе, глядя в безоблачное голубое небо. Что-то упиралось ему в бок, и он передвинулся. Из соломы показался ботинок. Комбайнер потянул его и, к своему удивлению, увидел ногу человека. Точнее, это была не нога, а грязно-серая кость с обрывком темной ткани, когда-то бывшей брюками. Он быстро раскидал солому и пришел в ужас. Перед ним лежал скелет. Череп, усыпанный соломой, выглядывал из остатков полуистлевшей одежды и будто смеялся оскалом раскрытых зубов…
С информацией о найденном на юге трупе капитан Рыбалко внимательно ознакомился, хотя она и не имела к нему прямого отношения, так как уголовный розыск никого не разыскивал, исчезнувших без вести на данный период по городу не значилось. Тем не менее капитан вдумчиво и обстоятельно вчитывался в данные бюллетеня оперативной информации. Здесь было заключение научно-технической лаборатории и судебно-медицинской экспертизы. Из этих данных Рыбалко выделил главное: труп пролежал под соломой более трех месяцев, на этот период пришлись обильные весенние дожди и жаркое летнее солнце. Если не сбрасывать со счетов полевых грызунов и насекомых, то, естественно, природа по существу превратила труп в голый скелет, а одежду – в истлевшие лохмотья. Документов никаких не оказалось. «Жаль, что нет где-нибудь за подкладкой старого автобусного или троллейбусного билета. В фильмах или книжках билеты находят, – подумал с иронией капитан. – А тут голый скелет в лохмотьях и без документов».
Далее капитан бегло прочитал причину, вызвавшую смерть: «выстрелом в затылок…». «…Выстрелом в затылок…, – повторил он. – Если бы ножом в сердце, то поди докажи, что это убийство: сердца-то уже нет и вообще ничего нет из внутренних органов», – продолжал комментировать капитан лаконичные строки информации. Но вдруг одна деталь насторожила его. Научно-техническая лаборатория давала заключение, что одежда, остатки которой сохранились на трупе, была выпущена одной из киевских швейных фабрик. Это могло быть простой случайностью, но туфли также были изготовлены в Киеве.
«Выходит, наш человек, – подумал Рыбалко. – А где же заявление об исчезновении? Я что-то не видел?»
В конце сообщения шло описание скелета: зубов, где не хватало нижнего левого коренника, а верхний пломбирован; суставов рук, которые не имели дефектов, и только сустав большого пальца правой ноги был деформирован, о чем свидетельствовала неправильно сросшаяся кость.
Рыбалко еще раз вернулся к началу справки, где давался предполагаемый возраст неизвестного.
– Двадцать пять – двадцать шесть лет, – прочитал он вслух. – Молодой парень, роста небольшого, совсем шкет – сто шестьдесят два сантиметра.
Капитан закрыл папку, передал ее дежурному и пошел в свой кабинет, все еще размышляя о молодом человеке, который был убит выстрелом в затылок. Когда он уже сидел за столом и разбирал бумаги, то вдруг почувствовал, что какая-то важная мысль не дает ему работать, сосредоточиться на текущих делах. Рыбалко оставил бумаги и подошел к окну. Там, за ним, жизнь текла своим заведенным порядком. Сотни людей двигались по тротуарам, поток машин мчался мимо и вдруг вздыбливался как норовистый конь и замирал перед красным сигналом светофора. Едва вспыхивал зеленый свет, и добрых полтора десятка машин, газанув почти одновременно, поднимали сизое облако дыма. Оно медленно плыло вверх, расползалось, растворялось и полностью исчезало, а в это время красный свет светофора останавливал новую партию машин. «Этот паренек, вероятно, тоже прохаживался по этим улицам», – подумал капитан и неожиданно понял, что его беспокоило. Подсознательное подозрение требовало проверки. Он снял телефонную трубку и набрал номер.
– Старший инспектор Рыбалко. Вам что-нибудь известно о Дмитрии Гаврилине в настоящее время? Меня интересует, где он сейчас. Хорошо, я подожду. Давайте его.
Через несколько секунд Рыбалко услышал хрипловатый немолодой голос:
– Участковый, старший лейтенант Горностай. Слушаю вас!
– Когда последний раз вы видели Дмитрия Гаврилина? Он на вашем участке проживает? По кличке Шкет.
– На моем. Шоб нэ сбрэхать, месяцив пьять нэ бачив Митьку. Сестра говорить, куда-сь уехал. Вин и раньше уезжал. Иконы привозил и куда-то их сплавлял. Я могу поинтересоваться, – полувопросительно сказал участковый, имея в виду то ли иконы, то ли то, надо ли узнать, где Митька.
– Просьба у меня к вам. Повидайтесь с его сестрой. Узнайте, не было ли у него травмы большого пальца правой ноги. Эта информация мне очень нужна.
Закончив разговор с участковым, капитан тут же позвонил в регистратуру районной поликлиники и попросил посмотреть стоматологическую карточку Гаврилина. Пока Рыбалко ждал ответа, прижимая плечом к уху телефонную трубку, он набросал текст телефонограммы в колонию, где отбывал наказание Гаврилин. Его интересовали только стоматологические данные Шкета.
Из поликлиники он получил подтверждение, что шесть лет назад у Гаврилина был удален нижний левый коренной зуб, в остальном – состояние зубов удовлетворительное. К вечеру, когда капитан, занятый своими горячими делами, несколько забыл о Гаврилине, позвонил инспектор Горностай.
– Товарищ капитан, Митька… Простите, Дмитрий Гаврилин в детстве поранил палец ноги лопатой. Яму рыл и рубанул штыком по правой ноге, кость перебил. Есть запись в журнале в архиве травматологии, я сам читал и на всякий случай выписал для вас.
– Спасибо, товарищ Горностай, выписку мне пришлите. Вы мне очень помогли! – взволнованно ответил Рыбалко.
– Он что-нибудь сделал? – с тревогой спросил Горностай, – Митька Гаврилин?
– Нет, пока за ним ничего не видно. Еще раз спасибо!
Теперь капитан с нетерпением ждал сообщение из колонии. Между делом он получил справку относительно роста и возраста Гаврилина, и они полностью совпадали с данными неизвестного. Теперь Рыбалко был почти уверен, что на юге найден труп Шкета.
«Они с Лузгиным расстались около четырех месяцев назад, труп пролежал более трех месяцев в поле, вероятно, это он и есть, – все же оставил немного сомнений капитан, решив дождаться сообщений из колонии.
Телефонограмму капитан получил лишь на второй день. Она подтвердила, что Гаврилин лечил зубы в колонии и у него был запломбирован верхний левый коренной зуб. Теперь Рыбалко считал, что имеет достаточно оснований высказать свое убежденное мнение относительно личности убитого. Втайне он надеялся, что проделанная им работа даст ему возможность участвовать в этом деле. Перед концом рабочего дня Рыбалко набросал короткую справку и пошел к Ковалю. Начальник не любил длинных разговоров и требовал от своих подчиненных лаконичности. «Вы можете думать два часа, а докладывать должны в две минуты», – любил повторять он.
– Что-нибудь по неопознанному трупу? – неожиданно ошарашил Коваль вопросом капитана.
– Почему?
– Я видел, ты долго изучал бюллетень, а потом прочитал твой запрос в колонию. Видишь, как все просто, – улыбнулся Коваль, довольный произведенным эффектом.
– Думаю, это Шкет, Дмитрий Гаврилин. Вот справка, почитайте. Здесь только факты.
Коваль взял лист бумаги, быстро, одними глазами пробежал текст и внимательно поглядел на капитана.
– Убедительно, хотя могут быть совпадения. – Коваль снял телефонную трубку и набрал номер прокуратуры. Переговорив, он положил трубку и сказал:
– Волнянский будет вести это дело. По правилам, тебе следует быть свидетелем, как опознавшему труп. Хотя я не совсем уверен, но я хочу нарушить это правило и подключить тебя к следователю прокуратуры. Думаю, возражений нет? – Коваль наклонил голову, чтобы капитан не увидел едва заметной улыбки на лице начальника, который сразу догадался по заблестевшим глазам Рыбалко, что он очень бы хотел поработать по этому делу. – Ты особенно не радуйся, – строго взглянул Коваль на капитана. – Дело может оказаться дохлым, нераскрываемым, и повесите вы себе с Волнянским на шею этот труп.
В кабинет вошел стройный, подтянутый молодой человек, широкие плечи и складная фигура выдавали в нем спортсмена. Удлиненная прическа и костюм говорили о том, что этот человек не чурается моды и не желает быть незаметным, раствориться в массе.
– Привет! Что откопали? Какую еще свинью желаете подложить прокуратуре? – начал он в шутливом тоне, но Коваль не принял шутки и молча указал на стул.
– Бюллетень читали?
– Читали. Скелет и никаких установочных данных.
– Вот у него есть основания считать, что это наш человек, – хмуро кивнул головой Коваль в сторону Рыбалко. Он молча протянул Волнян- скому справку. Когда тот прочитал, спросил:
– Убедительно?
– Могут быть совпадения. Но по форме убедительно. Возбуждаем дело. Кого дадите на первое время?
– Его и бери. Лучше Рыбалко никто не поможет.
Волнянский внимательно посмотрел на капитана и спросил:
– Как бы вы, Григорий Романович, взялись за это дело?
– Бюллетень не сообщает ничего о гильзе и пуле, их не нашли. Вероятно, труп привезли и бросили в поле. Я думаю, надо ехать туда. Там надо снова начинать. А так, я просто не вижу… – Рыбалко пожал плечами.
– Хорошо, вот вы и поедете туда, а я займусь окружением этого Шкета, его связями, иконами. Опять же, повторяю, если это Шкет. Остатки одежды – на опознание сестре, полное заключение по стоматологической части, описание ранения большого пальца ноги и заключение судебно-медицинской экспертизы, – Волнянский говорил вслух, но чувствовалось, что он просто рассуждал, оценивая характер первых шагов розыска. – В общем, будем начинать.
– Григорий Романович, – Коваль остановил Рыбалко, когда они с Волнянским собрались уходить, – я с тебя других дел не снимаю, мне их некому передать, поэтому особенно не возись.
Вечером после ужина Рыбалко сидел рядом с женой около телевизора и смотрел международные соревнования по фигурному катанию. Голова его была занята не пируэтами на льду, он размышлял над тем, как ему сказать Гале, что завтра он уезжает в командировку. Галя собиралась поехать к матери в Полтаву и для этого взяла несколько отгулов на работе, а ему предстояло возложить все заботы о сыне на себя. Вовка ходил в пятый класс и не блистал успехами по математике и русскому языку. Парень не проникся сознанием, как считал Рыбалко, что «учение – свет, а неученье – тьма». Каждый день, приходя из школы, он заявлял, что им ничего не задали. Шла уже вторая неделя учебного года, а ему все еще ничего не задавали. Только вчера Галя разоблачила этого мелкого лодыря, который ничего не делал с первого сентября, а должен был заниматься повторением пройденного в четвертом классе. Если сейчас сказать Гале, что он едет в командировку, то будет взрыв, будут слезы, упреки, может быть, угрозы отъезда в Полтаву навсегда.
«Вовка, поганец, от рук отбивается, – с сожалением, но с теплом подумал о сыне Рыбалко, одними глазами следя за тем, что происходит на экране. – Переходный возраст. Говорят, все они такие в этом возрасте: грубят, категорично рассуждают, все могут, много самостоятельности. Трудно матери с ним».
Вдруг Галя оторвалась от телевизора и положила руку ему на плечо.
– Гриша, я, наверное, сейчас не поеду к маме. Вовочку нельзя оставить, надо ему помочь, а то он совсем запустит школу. Как ты думаешь?
– Галю, кохана, – назвал он ее по-украински, – ты правильно решила. Ты всегда принимаешь верные решения. Надо с ним подзаняться. Тем более что меня в командировку дня на три посылают. – Рыбалко замолчал, ожидая реакции жены.
– Это опасно? – с тревогой спросила она. – Только не ври!
– Какая там опасность. Просто некого послать. Труп в поле нашли. Надо место осмотреть. Были бы практиканты – их бы послали. Приходится мне, – решился он частично посвятить жену в свои дела. – Мне не поручают серьезных дел, лишь всяких воришек, мелких хулиганов. Я не гожусь для опасной работы, – продолжал он усыплять ее бдительность.
– Когда поедешь?
– Лучше завтра, чтобы скорее отделаться, а то будет висеть на шее у меня этот труп, – пошутил он словами Коваля, пытаясь создать у Гали впечатление, что ему всегда подсовывают неинтересные, скучные дела. Галя так и поняла, вздохнула:
– Не ценит тебя Коваль. Гоняет по пустякам, словно ты студент, а не старший инспектор. Может, ты ему сказал бы, пусть тебе дадут стоящее дело? Ты же высшую школу окончил.
– Зачем? Так нам с тобой спокойнее. Я не рискую, служба у меня необременительная, если бы еще не вызовы по ночам иногда. Но тут уж никуда не денешься, начальство любит устраивать нам всякие учебные проверки, – на ходу невинным тоном сочинял капитан.
– Ладно! Грець з ным. Поедешь утром? – окончательно успокоилась жена.
– Хочу утром, самолетом быстрее, – ответил капитан, довольный, что так легко обернулся разговор и ему не пришлось выслушивать обиды жены.
– А куда едешь – сказать можешь? – поинтересовалась она. – Или и тут секрет?
– Какой уж от тебя секрет, – улыбнулся Григорий Романович. – Ты же у меня домашняя Агата Кристи. Туда, на юг, под Симферополь. Хочу побыстрее с этим делом покончить, и займемся Вовкой. Ты бы пока сходила в школу, узнала, что там нам светит.
– Ладно, езжай уж. Не волнуйся, я сама всем займусь…
* * *…К месту, где был найден труп, Рыбалко в сопровождении двух молодых инспекторов райотдела милиции приехал на милицейском газике. Солнце нещадно палило, на голубом небе – ни облачка. Хлеба здесь уже скосили, и разогретая земля сама дышала теплом. Капитан в легкой спортивной рубашке, его спутники, молодые крепкие ребята, одетые тоже по-летнему, были похожи не на сотрудников милиции, а скорее на студентов из трудового отряда. Все вместе, со стороны, они не производили впечатления людей, приехавших по важному делу. Едва газик, прыгая по ухабам, съехал с асфальтированной трассы дороги и, обогнув придорожную лесополосу, остановился, они выбрались из машины и, разминаясь, разошлись в разные стороны. Потом они втроем сошлись к скирду старой соломы, сложенному на меже между лесопосадками и скошенным пшеничным полем.
– Товарищ капитан, – окликнул Рыбалко один из инспекторов уголовного розыска Василий Рапанов. Небольшого роста, широкоплечий, он, как кряжистый дуб, твердо стоял на ногах и глядел на старшего инспектора бледно-голубыми наивными глазами. – Мы тут все просеяли, пропахали, металлоискателями прощупали, живого квадрата не осталось на площади в сто метров. Вы напрасно сюда приехали. Уж если следователь Краснов ничего не обнаружил, то вряд ли кто после него найдет.
– Вася, я не улики приехал сюда искать. Какие улики после четырех месяцев – ни крови, ни следов. Мне хотелось поглядеть на это место, сориентироваться, поразмыслить на свежем воздухе, – улыбнулся капитан и огляделся по сторонам.
Второй сотрудник, Алексей Жиров, худой и длинный, полная противоположность Рапанову и по комплекции, не соответствующий своей фамилии, присел под тенью кустов, покуривая сигарету, безучастный ко всему, что здесь происходило. Рыбалко даже показалось, что он равнодушен к его делу, выйдет у него что-нибудь или нет. И только по едва заметной скептической улыбке, промелькнувшей на лице, догадался, что не верит его словам Алексей. Я, мол, раскусил тебя, товарищ капитан, нет у тебя доверия областным кадрам, не веришь в чьи-либо способности, кроме своих. Рыбалко даже стало несколько неловко перед этими ребятами, ведь он действительно ехал сюда с тайной надеждой найти какую-нибудь отправную улику. При знакомстве с Рапановым и Жировым эта надежда еще больше укрепилась: они скупо и односложно отвечали на его вопросы, будто и не работали здесь со следователем при осмотре места происшествия.
Рыбалко обошел скирд старой соломы и вернулся к лесополосе. Конечно, место для отдыха не было удобным: рядом автомагистраль, скрытая лесной стеной, откуда время от времени доносился шум проезжавших автомобилей. Но короткую остановку сделать можно: перекусить, размяться и снова в путь. Капитан скользнул взглядом по местности и не отметил ничего примечательного. Большое скошенное поле раскинулось вдали и кое-где горбилось скирдами свежей соломы. «Простая случайность, что комбайнер обнаружил труп, – подумал Рыбалко. – Он мог бы здесь пролежать и год, и два, сюда люди не заходят. Значит, место выбрано с расчетом». Рыбалко вытащил из папки фотографии и безошибочно определил по ним место, где был найден труп. «Почему же не обнаружили пулю и гильзу? Хотя гильзу… понятно, убийца мог ее подобрать, чтобы не оставлять улики, но вот пуля?.. Не могла же она исчезнуть бесследно. Досадно, если я приехал сюда лишь посмотреть на скирд старой соломы». Капитан прошелся вдоль скирда, ковырнул ногой жухлую траву, прикинул расстояние до лесополосы, так и не найдя отправной точки для логических размышлений.
Вася Рапанов лег на траву возле Жирова и закрыл глаза, показывая всем своим видом отношение к пустой затее приезжего капитана. Жиров бросил окурок и последовал его примеру. Уж столько, сколько они сделали со следователем, ему и не снилось. А Рыбалко тем временем пошел обратно по едва заметной на пожелтевшей траве колее, оставленной их газиком. Там, где полоса лесопосадок прерывалась, образуя проход, он остановился и поглядел на скирд соломы. На глаз ему показалось не менее четырехсот метров. Он не мог понять, как убийца и жертва попали к скирду соломы. Проход через лесополосу был только в этом месте, значит сюда, вероятно, заезжала автомашина. Но вдруг капитан отверг эту мысль: он вспомнил, с каким трудом съехал с магистрали их газик – такое легковой автомашине не под силу, тем более въехать обратно на асфальт. Что же из всего этого вытекает? Убийца и жертва прошли этот путь пешком. Не могли же они продираться сквозь густую стену посадок. Ради чего? И пешком они не пройдут такой путь. Что за необходимость? Капитан вернулся обратно. Когда он поравнялся с помощниками, Вася открыл глаза и спросил:
– Он его убил днем?
– И притом в ясную погоду, – ответил ему Рыбалко. – В дождь и ночью никто не ходит по кустам и полям.
Капитан пошел дальше в другую сторону. Пройдя не более двухсот метров, он обнаружил едва заметный проход в лесополосе, протоптанный скотиной. Рыбалко без особых затруднений прошел сквозь ряды деревьев, переплетенных кустарниками, и оказался у автомагистрали. Он перебрался через кювет к широкой обочине, усыпанной гравием. Машина могла остановиться здесь, значит, она шла с юга. Люди не пойдут через проезжую часть, чтобы отдохнуть и размяться.
Капитан принялся внимательно оглядывать прилегающую к кустам местность. Место тоже не было идеальным для отдыха, но остановиться здесь можно. Если предположить, что убийца и жертва прошли именно этой тропкой, то и остановились они где-то здесь, поблизости. Им нет нужды тащиться к скирду соломы, да и с какой стати. Тогда что же выходит? Шкета застрелили в этом небольшом радиусе и оттащили в солому? Но ведь днем это рискованно, может появиться случайный свидетель. Тогда гильзу и пулю надо искать здесь. Судя по входному и выходному отверстию в черепе, пуля пошла под острым углом к земле. Надо примерно прикинуть этот угол, чтобы знать радиус полета пули. Теперь вопросы потекли один за другим, они наползали и требовали немедленного ответа. Капитан вдруг представил себя охотником, ожидающим взлета дичи. Он чувствовал, птица где-то рядом, но не мог ее сразу поднять. Нервы его напряглись, требовалась разрядка.
– Други мои! – обратился он к своим помощникам, – есть одна идея. Давайте порассуждаем.
– Нас хлебом не корми, дай порассуждать, – заметил Рапанов, то ли имея в виду себя, то ли отпуская саркастическую шутку в адрес Рыбалко. – Надо бы трактат настрочить, что-нибудь такое: «О пользе рассуждений в ясный день» или «Как изловить коварного убийцу».
– Скажи, Василий ибн Иванович, как они, исполнители этой кровавой сцены, попали сюда?
– На автомашине. Это элементарно. Мы уже пришли к такому заключению.
– Откуда они ехали?
– С юга! – не открывая глаз, подал голос Жиров.
– Мнения совпадают, – согласился Рыбалко. – А сюда, к скирде соломы, как они попали?
– Элементарно, как и мы, свернули тут, – будто заученный урок ответил Рапанов, не считая серьезными поставленные капитаном вопросы.
– Если они приехали на газике или грузовой, – опять подал голос Жиров, и Рыбалко удивился совпадению его мыслей с собственными рассуждениями.
– Почему? – вдруг всполошился Василий, почувствовав какое-то нарушение в стройности собственных убеждений.
– Легковой там не съехать, – ответил ему Жиров и сел. – А идти пешком оттуда к скирду – мало радости.
– Хорошо, Алексей, хорошо! – поощрил капитан. – Продолжай.
– Когда мы здесь работали, то всем командовал Краснов. А при нем все должны выполнять его указания, а не рассуждать. Так и укрепилась версия о съезде сюда машины.
– А ты как считаешь? – Рапанов несколько скептически посмотрел на Жирова.
– А я считаю так! – в какой-то запальчивости, видно, задетый скепсисом Рапанова, воскликнул, поднимаясь, Жиров. – Машина стояла у дороги, они пришли сюда. Судя по всему, товарищ капитан нашел дорожку, по которой они прошли лесополосу. Там где-то он его и шлепнул, а не здесь, у скирда соломы. Так что делали мы тогда зряшную работу. Элементарно! – Жиров передразнил Рапанова и снова растянулся на траве.
– Какой же вывод? – спросил капитан.
– Если Леша Пинкертон так считает, то я пойду в машину и возьму металлоискатель, – пытался сгладить сгустившуюся атмосферу Рапанов.
– Я рад, что наши рассуждения совпадают. Я ведь тоже так думаю, как Леша, – капитан двинулся вдоль лесополосы. Жиров легко вскочил на ноги и пошел следом. Рапанов подошел к газику, толкнул дремавшего шофера и сел в кабину.
Они остановились у едва заметной тропинки, и капитан примерно прикинул площадь обследования.
– Я только не пойму, как он решился тащить труп, если он действительно застрелил его где-то здесь. День, не исключаются случайные свидетели, – заговорил Жиров, когда к ним подошел Рапанов.
– Позвольте реплику, – продолжая выдерживать шутливый тон, сказал Вася. – Если бы я его шлепнул и решил стащить к соломе, то я бы поволок труп здесь, между рядами лесополос. Видимости с дороги никакой, и со стороны поля не попадешь на глаза случайному свидетелю.
– А что, в этом есть резон, – заметил удовлетворенно Рыбалко. – Тебе, Василий Иванович, и даем эту полосу до самой скирды. Отмечай все, что обнаружишь. Задание ясно? Начинай! А мы еще немного с Алешей помыслим.
Рапанов нырнул в кустарник и, тихо посвистывая, двинулся вдоль лесополосы. Рыбалко снова примерился к местности, походил кругами возле тропки и сказал:
– Алеша, предположим, вышли мы с тобой сюда. Мне трудно сказать с какой целью, но вышли сюда. Наши действия дальше? Что мы должны делать?