Лицо наизнанку

III

Aravis Aravis grand blessé de la têtetu arrives dans le craquement de la nuit des paroisle sourire fixé sur l’avenir de la poitrineardoise de l’insecte lenttu te plais au vin clair du matin chauffantchaque feuille habillée de cascades en plein coeurse replie sous le crépi de l’ardeur d’existerà force de s’élever jusqu’à la conscience d’elle-mêmedurs escarpements vous ne vous êtes arrêtéscomme une fumée de mi-chemin à l’instant dévoluoù la tendresse et l’amour partageaient leurs voix lourdesentre la complicité de mourir et la tristesse de se survivreАрави, Арави, сплошная рана в голове1,под гравия скрип ты ступаешь у сонных стен,ухмылка грядущего на сланцевойгруди неспешного насекомого;ты доволен собой, чистым вином рассвета,нарядом травинки в брызгах росы ― всем сердцем:в оцепенении оно распрямляется от жажды бытия,чтобы возвыситься до осознания собственного биения.крутые откосы, скользящие круче и круче,словно дымок полпути, что обозначился вдруг,там, где нежности и любви слова разделяют горечьсогласия умереть и выживанья печаль;qu’importe tu es passé par là comme la fraise puis la neigeintangible pureté boue d’été pluie de printempstu t’es mis en tête à défaut de rempartsla fuite du temps sur les arrêtes des gorgesiei la mort accrochait son aile brèveaprès la bataille là le bouclier de schisteet au bâton du pèlerin obstinéle paquet de silence toujours toi l’éterneltu échappes aux étreintes du vent envahisseurta main s’est débattue avec le mouvement de la truitecontre le courant que le refus de l’aveuglereflète dans le miroir des crêtes absurdesainsi se ramasse la fougère sur elle-mêmeau déclin des poutres en travers du ravinâpre route il fait bon s’en souvenirta place est restée loin derrière ce qui t’appellepuis tu reposes tes genoux endolorisque la peine soit éternelle dans les granges et sous le ciel(—)неважно: ты прошел земляникой, затем снегадевственной чистоты, летняя грязь, вешние ливни;ты впереди, за тобой в отсутствие кручивремени бег, сжимающий горло;здесь смерть опускала свои спорые крылья;и после битвы здесь за шиферным щитомпод настойчивый посох паломникасгущается тишина – это снова ты, вечность;ты избегаешь объятий захватчика-ветра,твоя рука противилась форели извивамв струении ручья; его не замечает слепца упрямство;в зеркале воды абсурд скалистых гребней;так съеживается папоротник сам по себена спаде балок и на дне лощины;суровый путь ― о нем полезно помнить;ты далеко позади от всего, что тебя призывает;затем ты расслабляешь натруженные колени:пусть вечна кара, но на ригах и под небомaucune peinesi n’était toujours à l’affût de ton angoissel’angoisse de tous les autres qui te guettemais la mémoire brille encore de tous ses yeuxquel est l’attachement aux broussailles haïssablesque je porte en moi des mondes aux larges semelles de plombdes places vides et d’hommes et de platanesles herbes sèches où gît l’épave des heures parcouruesj’ai vu des mers plongées dans les larmes des montagnesj’ai vu les villes plier leur orgueil sous la solitude du painhumblele poids du silence où tous les arbres font revivre dans moncorpsleur fraîcheur attendrie de première lueurde toutes les vies à ma rencontre je n’en ai pris que le regretvide ta besace temps hétéroclitevide tes villages tes champs séjours de chapiteauxperdus parmi les grandeurs de la terre sans nom(—)кары нет,если бы только в засаде всегда твой страхне выслеживал страх всех прочих;но память еще искрится при каждом взоре;в чем же привязанность к мерзкому тернию,сколько во мне миров обширных свинцовых устоев,пустых площадей, людей, тенистых платанов,сухой травы, погребенных обломков прошедших часов;я видел моря сквозь потоки слез у скорбящих гор,видал города, чью спесь усмирял в одиночествескромный хлеб,груз тишины, где деревья вновь оживляют во мневосторженную свежесть крон в лучах зари;от всех живых при встрече я слышал одни сожаления;опустоши суму, чуднóе время,опустоши свои селения, поля, площадки шапито,затерянные средь безымянных земных громад,les hautes collines de la tendresse devant l’adversité des motspourrai-je à jamais écharpe des souffrances ô souvenirpour prix de ces bonheurs détruire ta mer étaleenlever aux fleuves aux champs et aux minuitsla cruelle présence fidèle à ton charmeautant de vies que d’herbes sous le passé brûlantbrillent encore de tous leurs yeuxje n’en ai pris que le regret les fruits qui nous regardent fuirautomne pourrissant vent grêle sur la villeautant de rudes routes courues à mon secoursque de départs hâtifs cassés en mille morceauxamonceliez-vous neigessur la dévastation des bruits anciensil chante encore des phrases de cristaldes infinis serments des noeuds de larmeset que d’amour d’eaux calmesde tendres mains posées sur les tempes des vacancesвысоких нежности холмов пред бедствием речей;мог бы я извести навсегда страданья, о память! ―ценою счастья нарушить твой, море, штиль,содрать с вод, с полей, с полуночной тьмыжестокую явь, что верна твоим чарам;жизней мильон былинок в пожарище прошлом —они искрятся при каждом взоре;храню одни сожаленья, за нашим бегством следятплоды,догнивает осень, ветер и град побивают дома;сколько крутых дорог спешат мне на помощь;сколько спешных отъездов, разбитых на тьму черепков:навалитесь, снега,в запустенье былых отголосков ―они еще затухают фразами хрусталя,чередою молитв, сдавленных слез;и сколько милых сердцу тихих рек,ласковых рук покой во время каникул;légères échappées sur des soupirs à peine de sentiersdans l’arbre frémissant de magnétismessous la coupole où brûle sans savoir le poids de l’hommeet son chant poignardé au fil de l’eau mauvaisej’ai eu une part de mon amour entre la Vltava et le HrâdchinGuillaume ta voix résonne encore mêlée au pas des grosbourdonsentre le pont où les passants se sont figés sous l’auréoleet le printemps de fer aux passerelles de passereauxj’ai eu une part de mon amour entre la Vltava et le Hrâdchinil y eut une joie aux doigts rapidesj’ai mis mon coeur sur ta balance ville où veillent les roismagesles yeux rieurs porteurs de poésie aux blonds cheveuxdes pierreries sous la poussière où les routes se sontperduesde tant envenimer la marche des grands enfants del’impossibleque nous fûmesj’ai eu une part de mon amour entre la Vltava et le HrâdchinVitezslav je vois ton rire qui s’efface sur la vitre de l’écoleles pleurs ont envahi le long tunnel où l’homme passevoûté mille ans de vides mains s’arrachent de chaque poitrined’homme qui passe(—)беспечные беглецы по легким вздохам троп,в чарующую дрожь листвы,под купол крон, где смутно тлеет человечье телои песнь, пронзенную кинжалом, уносит мертвая вода;любви моей часть осталась меж Влтавою и Градчанами2;Гийом, твой голос снова3 сгущается звоном огромныхшмелейна мосту, где озаренные застывают прохожиеперед весной ― подвесной цепью стай птичьих4;любви моей часть осталась меж Влтавою и Градчанами;была там радость в беглых пальцах:сердце свое положил я, град королей-магов, в чашувесов твоих,смех в очах ― посланцы поэзии, светлые кудри,драгоценные камни затерялись на пыльных дорогах,столь отравляющих путь взрослых детейневозможности,какими мы были;любви моей часть осталась меж Влтавою и Градчанами;Витезслав, вижу улыбку твою, размытую школьнымокном5;залили слезы туннель, которым подолгу идет человек,чьи руки, как плети; слезы вырываются из грудипрохожих,se cachant sous sa figureaujourd’hui – faut-il que le jour soit long —le deuil au flanc du jour jour qui me tend la rude maince jour de deuil honte prends-moi à la gorgeplutôt que de permettre au frère d’entendre le gémissementd u frèresi frère il y asi frère il y a tristesse mère soeur du mondetristesse de chaque heure s’il y a une voie plus pureporte-moi vers elle ici la force du traîtrea mis sa lourde main sur chaque poignée de portesi frère il y ale deuil couvre le tronc cassé du jourjamais la mer ne fut plus éclatantele frère jette son épouvante à la face du frèreun chant dépose visage après visage sur les vagues que l’oublidéchireкрадутся за каждой фигурой.сегодня ― как долго быть дню? ―охвачен трауром день, он тянет шершавую руку:день траура и стыда меня хватает за горло 6,не позволяя брату прислушиваться к стенаниямбрата;если здесь брат;если здесь брат, печаль ― мира мать и сестра,печаль каждой минуты, если есть путь честнее,веди меня им: здесь предательской силы рукатяжелой хваткой сжимает каждую ручку дверную;если здесь брат;траур облек надтреснутый комель дня:никогда ослепительней не было моря;брат швыряет брату в лицо свой страх,облик за обликом песнь отдается волне, подмятойзабвеньем;ville aux mille raisons qui parlent qui me parlenttoi découverte au plus profond de moi-mêmeje pense à une antique intimité où tour à tourse partagent et se confondent les eaux aimées de la lumièreet des soleils versant les longs midis de cheveluresqu’aurons-nous su l’indignité des proiesla mort a pris pour ailes la force de la haineet mis l’injure aux vitres des temps passés à voirmais la mémoire brille encore de tous ses yeuxautant de vies que d’herbes qui t’appellentc’est l’eau figée dans le silence de l’iriset des Noëls tardifs en tête de nos viesmarchent désormais soleils de somnambulesau givre des fenêtres assourdissant les plaintesoù sont les figuiers des jeunes crépusculesla joue de l’eau sauvage aux premiers froids moqueurset ses senteurs de pins de pêches et de thymvolant par les sentiers à la lueur des âmesгород тысячи смыслов вещает, вещает он мнео твоих откровеньях на дне сокровений моих;я мечтаю о древнем уюте: одна за другой тамдробятся и снова сливаются струи, любимые светоми солнцем, что долгим полуднем нам хлещет кудри;как могли угадать мы мерзость добычи ―смерть посчитала за крылья злобы силу,за окнами времен былых проклятья зримы;но память еще искрится при каждом взоре:столько живых былинок кличут тебя;недвижны струи в тишине ирисови Святки, запоздало жизнь возглавив,шагают ныне; солнце, как лунатик,сквозь наледь окон: жалобы тем глуше;где силуэты в сумерках грядущих,ручья румянец от насмешек стылых крони сосен дух, и свежей рыбы, тмина,парят над тропами лесными, душ сиянье;ce sont de ces lumières qui ont beaucoup souffertnous les sentons parfois monter des bois profondsoù court un sang vif à la solitudej’entends encore sonner le cristal de cette jeunessetrop d’années défaites par des doigts de fièvretombées en poussière parmi les durs caillouxque le marcheur rencontre dans le désert des yeuxles rires les plus simples y ont perdu leur sourceautant de vies que d’herbes sous le passébrillent encore de tous leurs yeux qui nous voient fuiret la colèretu écoutes toujours verrouillé derrière le mugissement desténèbresun son fidèle étrangement où sourd la joie clarté de cerfc’est d’un mur que je parle il écrase des heures lourdesc’est d’un mur qui dresse son poids entre la vie et lesvivantstu es aussi de ceux qui fuient le mur pleurent les vivantsseul un avenir une vie prise au piège de la joieто робкий свет страданий долголетних,порою дымкой зрим он в гуще леса,где одиночества струится кровь живая:еще мне юности знаком хрустальный звон;сколько лет, лихорадочно пальцами смятых,пали в пыли меж булыжников жестких:их путник встречает во взглядах потухших;там радость простая свой утратила смысл;и столько же душ, сколько трав у дорог,еще догорают во взглядах, глядящих нам вслед,и гнева гром;ты всё еще слышишь засовы за завываньями ночи ―звук верный: чудно он таит тихую радость слуги;я говорю о стене ― времени бремя гнетет ―я говорю о стене, подминающей жизнь и живых;ты тоже из тех, кто бежит от стены7, поминая живых;только грядущее, жизнь в западне этой радости;qui a renversé les chaises dans le parcles enfants dispersés l’obscurité les happeplaqués contre le mortier des noires dansesleur souvenir agite toujours la peur des feuilleset toi tu vas du pas du vent cueillir le fruit vaincuchaque fois plus humilié devant la porte avaredes troupes d’enfants gisent avec des armes mortesà l’ombre de ta tête ils mendient l’espoirla lourdeur des mots a maudit ta solitudetu es ce que je fuis au lieu de ce qui cherchela place est vide de senstoute chair a suspendu la fougue de ses abeillesmais toi grand Panda étonnement des neigesvenu parmi nous pour la honte de nos pas presséset de la boue basse au plomb de nos valléestoi qui échappes au misérable rire des castagnettesla lumière blêmit au seuil de ton vertigeje t’ai reconnu grand Panda des calmes jeux des cimes(—)кто обрушил скамейки в саду:детвора мрак пугает, о них спотыкаясьу темных цементных площадок для танцев;их память еще оживляет страхи листвы;и ты, ветру вслед подбирая поверженный плод,снова унижен у замкнутой скупо калитки;толпы детей покоятся с мертвым оружием:умоляют они о надежде в памяти смутной;прокляла тяжесть слов твое одиночество,ты вместо меня, когда я взыскующим был ―место утратило смысл;всякая плоть оборвала порыв свой пчелиный;но ты, великий Панда8, снегов сотрясение,нисшедшее к нам, опозоренным спешкой своей,и низменной грязью наших свинцовых долин,ты избежал кастаньет насмешки убогой,блекнет свет у порога восторгов твоих;вновь узнаю я тебя, великий Панда, в покое вершин ―seul solitude pour solitude j’ai étalé le feu des souvenirsdevant moi et j’ai compté les ans pesantsles orages de larmes attelés aux nains printempsque le présent balaye d’une main dédaigneuseje t’ai reconnu grand Panda en ton austère enfanceet devinant les craintes au coeur des yeux conquisj’ai saisi départs fouillant les heures uséesla feinte des forêts massées autour de ton silence

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.