Как я влюбилась в королевского гвардейца

– Пожалуйста, ты делаешь мне больно.

Свободной рукой я пытаюсь разжать его пальцы.

Но он не отпускает меня, а, наоборот, прижимает к себе и собирается продолжить свои ревнивые обвинения, как вдруг его резко прерывают.

Гвардеец откашливается, и я понимаю, что он сейчас выдаст какое-нибудь неловкое извинение, чтобы побыстрее отсюда свалить.

– Я скажу всего один раз: убери от нее руки и уматывай отсюда.

В полном шоке я таращусь на него. Он даже не смотрит на Брэна, но зато не сводит глаз с меня. Его мальчишеская нервозность, кажется, прошла, и я ежусь под его пристальным взглядом.

Брэн усмехается.

– Я слыхал, что вы, ребята, звезд с неба не хватаете, так что позволь мне популярно тебе объяснить: это моя девушка, и она счастлива меня видеть, правда же, Марго? У нас есть планы. И не хватало еще, чтобы мне тут приказывал какой-то пижон в дурацком костюме. Возвращайся к тому, что хорошо умеешь, – заткнуться и стоять смирно.

– Ты не мой парень, – робко бормочу я. Появление союзника действует на меня как адреналин, помогая снова обрести голос.

– Да ладно тебе, Марго, ты сама не знаешь, что говоришь, потому что этот парень действует тебе на нервы. Пойдем поговорим. – Он пытается утянуть меня в сторону, больно дергая за руку, но я сопротивляюсь как могу.

– Забавно, ведь мы с Мэгги как раз собирались пообедать. Ты, может, даты перепутал? – Гвардеец делает шаг вперед и кладет руку Брэну на плечо, его широкая ладонь крепко сжимает тщедушное тело моего бывшего. – Я, кажется, велел тебе убрать от нее руки… – Он еле шепчет, я даже не могу разобрать что. Но что бы это ни было, эффект налицо. Моя рука снова свободна, и я потираю больное место.

– Ладно. Я тебе позвоню, Марго. Только ответь в этот раз на звонок, хорошо, детка? – И с этими словами Брэн, шаркая, уматывает туда, откуда пришел, – дождавшись, однако, чтобы гвардеец саркастическим взмахом руки отправил его восвояси.

Гвардеец разворачивается ко мне и спрашивает, как я себя чувствую, его взгляд уже совершенно не устрашающий. Я не сразу могу сформулировать мысли. Перед глазами проплывают события двух последних дней, кружась в слезах, которые все труднее сдерживать. Я пробую извиниться, но неловкость сдавливает мне грудь, и я начинаю задыхаться. Он подходит и осторожно берет меня за руку.

– Ты не против? – спрашивает он неуверенно и, когда я киваю, аккуратно ведет меня к скамейке позади кассы. Мы сидим в комфортном молчании, пока я собираюсь с мыслями.

– Никогда не проси прощения за такие вещи… ни у кого, – нарушает он молчание, и я слабо улыбаюсь ему.

– Спасибо. И еще спасибо за то, что вы сделали там, сэр…

– Фредди. Пожалуйста, зови меня Фредди. – Через некоторое время он встает и выжидательно на меня смотрит. – Ну что, пойдем тогда?

Заметив мое замешательство, он продолжает:

– Я знаю, что вообще-то мы никуда не собирались, но, судя по твоему виду, тебе необходимо выпить. Хотя, к сожалению, самое крепкое, что я могу предложить, пока мы оба на службе, – это кофе.

Он подает мне руку, и я принимаю ее с улыбкой.

Прямо за Тауэром, между офисными зданиями, стоит разрушенная церковь Святого Дунстана-на-Востоке. Она была разбомблена во время Второй мировой войны, однако ее средневековые колонны еще стоят, увитые плющом и цветущим взрывом фиолетовых глициний. Без крыши церковь должна казаться обнаженной, но весна достроила ее природными заплатами. Густо переплетенные ветки деревьев закрывают от городской суеты и переносят в спокойное безвременье. Лишенные витражей окна пропускают солнечный свет через готические арки, сияющие под теплым взглядом солнца. Несмотря на запустение, в церкви есть что-то божественное. Как может ужасная трагедия превратить что-то и без того совершенное в нечто магическое? Это лондонский Эдем.

Неловко держа в руках горячие бумажные стаканчики, мы с Фредди сидим рядом на одной из разрушенных стен. Очевидно, что ни один из нас не знает, что сказать. Что ты можешь сказать незнакомцу, перед которым несколько раз опозорилась и который только что спас тебя от психованного экс-бойфренда?

Я рассматриваю его, отчаянно ищу, за что бы зацепиться и начать разговор. У него идеальная осанка, даже когда он сидит. Я начинаю думать, что в его форму, должно быть, вшит какой-то стержень, а может, и корсет, не позволяющий сутулиться. Он старается не дотрагиваться пятками своих идеально отполированных и начищенных ботинок до стены. Даже в свободное время он ведет себя словно на службе. Интересно, он и спит, как Дракула, неподвижно и скованно, словно в жестком деревянном гробу?

– Вот никогда бы не подумала, глядя на тебя, что ты любишь горячий шоколад, – начинаю я его поддразнивать, в то время как он пытается через маленькую дырочку в пластиковой крышке втянуть в себя взбитые сливки.

Он опускает стаканчик и откашливается.

– Ты считаешь, что гвардеец не может наслаждаться горячим шоколадом, потому что это недостаточно мужественно? – Он так прекрасно выражается, что мог бы декламировать Желтые страницы [11] и все равно наводить страх.

Черт. Молодец, Мэгги. Единственное, что я умею, так это вляпываться в это самое буквально на каждом шагу!

– Шучу! Не смотри на меня так испуганно. – Он прыскает, а я с облегчением выдыхаю и с интересом поглядываю на него. – Если это тебя удивляет, видела бы ты, что я заказываю в баре.

– Ты любитель розового джина?

– Хуже – коктейлей.

После непродолжительного смеха разговор снова затихает. Я думаю, неудивительно, что парень, выбравший службу, где наказывают за общение с кем-либо, не сильно разговорчив. Но сейчас это необременительное молчание. Я потягиваю кофе, и мое волнение от сегодняшних событий рассеивается.

– Он всегда был… таким? – вдруг спрашивает Фредди, словно думал об этом некоторое время и давно собирался прояснить этот вопрос. И тут же идет на попятную: – Подожди… ты не должна отвечать. Это не мое дело. Я не должен был вмешиваться. Опять.

– Ты просто поставил его на место, чего я за семь лет так и не смогла сделать! Я не против, можешь спрашивать.

Он смотрит на меня с облегчением и снова переводит взгляд на свой стаканчик, а я продолжаю:

– Честно говоря, я не уверена. Для тебя это, должно быть, глупо звучит, потому что у него теперь прямо на лбу написано «козел», но… Наверное, с ним я чувствовала себя особенной. Это было прекрасно первые несколько лет. Мы вместе учились в универе и никогда не расставались. Я была на все для него готова, и он был на все готов ради меня. И он мне очень помог пережить… многое. Но когда мы выпустились, все стало меняться. Он нашел работу на самой низкой должности в какой-то финансовой компании. Я только один раз видела его коллег, и мне на всю жизнь хватило. Если нужно объяснить, что такое токсичная маскулинность, можно просто этих придурков показать. С тех пор он становился все хуже и хуже. Он не имел никакого влияния на работе, у него не было репутации, поэтому он начал командовать дома и в итоге превратился в «одного из тех парней», разрушив свою личность, а заодно и меня.

Я слышу, как колотится мое сердце. Я знаю, что мне нужно остановиться, но что-то в спокойной позе Фредди заставляет меня говорить дальше. Он все так же молчит, и лицо его непроницаемо, но я вижу, что он внимательно слушает. И я так давно не разговаривала ни с кем, кроме воронов, обо всем этом.

– Но я все равно никуда не ушла. Признать, что парень, которого я считала любовью всей своей жизни, ведет себя… скажем, не очень красиво, оказалось намного труднее, чем я думала. Я каждый день верила, что человек, с которым я смеялась, на которого могла положиться, которого любила… все еще где-то есть. Что, может, если я буду напоминать ему, как он меня любил, если буду идеальной девушкой и посвящу себя ему, он увидит свою ошибку и вернется ко мне. Но сейчас я понимаю, что на самом деле он никогда меня не любил, раз мог спокойно смотреть, как я разваливаюсь на части у него на глазах, снова и снова. Казалось, что он подсел на мои слезы так же, как я подсела на возвращения к нему. Не знаю, чего я ожидала. Знаю только, что тогда я бы снова и снова выбирала такую жизнь, лишь бы не быть одной. Я уже потеряла кое-кого очень близкого, и… я просто не могла потерять и его тоже. Но было поздно – я давно его потеряла.

Я слишком много вывалила на Фредди. Он по-прежнему на меня не смотрит. Он сидит, уставившись на остатки шоколада, которые гоняет по дну стаканчика.

– Мне стоило просто остаться с моим котом. – Я делано смеюсь, надеясь развеять напряжение, вдруг охватившее нас. Как и ожидалось, он не смеется со мной вместе.

– Так это ты от него ушла?

– Технически да, хотя у меня не было особого выбора. После третьего романа на стороне я рассказала отцу, и уже через полчаса папа, Ричи и Годдерс – два других бифитера – подкатили к нашей квартире на маленьком зеленом «Мини Купере» Годдерса и забрали меня со всеми моими пожитками сюда. Счастье, что Брэна не было дома, а то пришлось бы ему маршировать через Ворота предателей прямиком в Кровавую башню.

– Хм-м-м, – тянет Фредди тихонько. Я не понимаю, скучно ему или нет, но чувствую, что надо продолжать.

– Он, правда, плохо все это перенес и с тех пор таскается в Тауэр, пытаясь заполучить меня обратно. И в тот день он тоже пришел – когда я в тебя врезалась в первый раз. Весь такой милый, говорил, как скучает по мне и все такое. И все это было как раз перед тем, как мне пришлось идти в подвал с привидениями, ну и остальное ты знаешь. Как я и говорила, не мой был день. О чем я только не думала в тот вечер… Знаешь, раз уж на то пошло, не можем ли мы начать все сначала?

Наконец-то он смотрит на меня, я протягиваю ему руку для рукопожатия, он крепко ее пожимает.

– Добрый день, мэм. Меня зовут гвардеец Фредди. Рад с вами познакомиться.

Я смеюсь над его формальностью, удивляясь, что он решил мне подыграть.

– Привет, Фредди. Меня зовут Мэгги Мур, и, если ты еще раз назовешь меня «мэм», мне придется вылить остатки кофе на твой прекрасный шерстяной китель.

Он хмыкает.

– Окей, значит, Мэгги, – хотя, на всякий случай… – Он забирает остывший стаканчик у меня из рук и отправляет его в урну следом за своим. – А теперь, Мэгги, не могла бы ты объяснить, какого черта ты делала в подземелье с призраками?

Наслаждаясь тем, что наш разговор принял более легкий тон, я подробно излагаю ему всю историю, с самого начала.

– И что, там правда водятся привидения?

– Думаю, да. Конечно, я не видела там никаких полупрозрачных призраков, парящих в воздухе, но я их чувствовала. Но даже если там нет привидений, это все равно самое жуткое место, в котором только можно оказаться, и так считаю не только я! Никто никогда не ходит туда по своей воле – потому его и используют как наказание. Но в любом случае хватит обо мне. Я совершенно ничего о тебе не знаю.

– Честно говоря, мне и рассказывать-то особенно нечего. Я королевский гвардеец и целыми днями молча стою на посту – хотя про себя я почти все время смеюсь или ругаюсь на туристов, которые чего только не делают, чтобы заставить меня пошевелиться. Мои хобби – смотреть на людей, стараться не упасть, когда марширую, – а это, между прочим, сложнее, чем кажется, – но бывают и по-настоящему интересные дни, когда я кричу: «Дорогу королевскому гвардейцу!» – ничего не подозревающим прохожим.

Я смеюсь, но в голове у меня множество вопросов. Каким-то образом он ухитрился рассказать мне про себя, так ничего и не сказав. И я кажусь себе дурой за то, что так многим поделилась с ним. Он, видимо, относится к тем людям, у кого включается какой-то фильтр при разговоре с посторонними, и он не станет рассказывать первому встречному о своей трагической любви. Неудивительно, что он выглядел так, словно я зажала его в угол на улице, как эти, из благотворительных организаций, которые, если ты по ошибке встретишься с ними взглядом, двадцать минут будут тебе рассказывать о слепых осликах или чем-то таком, пока тебе не станет так тошно, что ты просто из вежливости подаришь им маленькое состояние.

Я не только слишком откровенна, но и слишком любопытна. Этот Фредди превращается в настоящую загадку, и, надо признаться, я заинтригована. Начитавшись романов, теперь, если я встречаю кого-то, кто не готов поведать мне историю своей жизни на пятой минуте знакомства, я начинаю думать, что он скрывает огромную тайну. Может быть, он секретный агент, и, если бы он признался мне в этом, ему пришлось бы меня убить… Или он из тех ужасных людей, которые с реальным удовольствием слушают джаз.

Наиболее ответственная часть моего мозга берет верх, и я решаю не лезть c вопросами. Плюс, если он действительно шпион, я не готова расстаться с жизнью, а если ему нравится джаз, мне придется уйти.

– Я сломала что-то важное? – нервно спрашиваю я, меняя тему. – Шкатулку, я имею в виду.

– Да нет. Даже не беспокойся. Приказ… поручение моего отца. – Он нежно мне улыбается и смотрит вниз на свои руки, которые лежат у него на коленях. – Мне эта шкатулка никогда не нравилась.

Я расправляю плечи, чтобы снять напряжение, и расслабляюсь. И улыбаюсь, по-настоящему улыбаюсь.

– Как твои пальцы? – Фредди осматривает мои руки, и я показываю ему то, что он ищет, – палец со слегка фиолетовым ногтем.

– Все на месте, ничего не отвалилось. – Я трясу рукой в подтверждение своих слов. Он молча кивает.

– Ручка? – вдруг спрашивает он. Я начинаю хлопать себя по карманам, непонимающе хмурясь. Обнаружив изжеванную с одного конца ручку, я с неохотой протягиваю ему.

– Да нет, на руках, я имею в виду.

Я слежу за его взглядом и замечаю маленькие кляксы на пальцах – напоминание о выходном, потраченном на комментирование моих книг.

– А, это… – говорю я. Мой голос звучит глухо, потому что я пытаюсь облизать палец, чтобы стереть кляксу. – Мне нравится, э-э-э, делать пометки в книжках во время чтения. И иногда я слишком увлекаюсь.

– Похоже, что ты целую страницу накатала, – замечает он с озорной улыбкой.

– Если ты думаешь, что это ужас, ты еще не видел другую руку. – Улыбаюсь я и смотрю на свои руки в веснушках, перемешанных со следами чернил на костяшках пальцев.

– А что ты любишь читать? Или даже так – какие книги ты предпочитаешь уродовать? – Теперь он не спускает с меня глаз, и я вспыхиваю от интенсивности его взгляда.

– Что угодно с широкими полями, на которых можно писать, если слова на странице пробуждают во мне реальные эмоции. Разве не удивительно, что то, как мы складываем все те же двадцать шесть [12] букв нашего алфавита, черным по белому, на странице, может тебя реально изменить, заставить что-то почувствовать. – Я позволяю себе посмотреть на него, но смущаюсь и отвожу взгляд. – Вообще, я фанат истории, так что читаю все, что с ней связано: и художественную литературу, и нет, и даже немного фэнтези, и кучу всего романтического. Хотя я обязательно отмечаю все исторические недостоверности.

Он усмехается.

– У меня то же самое с фильмами и телепрограммами про военных. Ты видела когда-нибудь серию «Шерлока» про королевского гвардейца? По сюжету он гренадер, но они нарядили его в валлийский мундир и шотландскую медвежью шапку. Я до сих пор не могу успокоиться. – Он говорит оживленно, а я наблюдаю за ним. Он держит руки на коленях, но они неспокойны, как будто он сдерживает себя от того, чтобы начать активно жестикулировать. – Тебе, наверно, нравится гвардейская библиотека. Хотя, уверен, писать на полях ее книг запрещено под страхом смерти.

Я моргаю в замешательстве.

– Ты там не была? – догадывается он.

– Я даже не знала, что у нас есть библиотека, – признаю я, чувствуя себя немного преданной отцом, который никогда мне про нее не рассказывал. Возможно, он знал, что если я ее увижу, то так и останусь там навечно.

– Ну да, конечно, откуда тебе знать про нашу офицерскую.

– Офицерскую? – Я капитально заинтригована.

– Там есть огромная библиотека, в ней полно столетних книг в кожаных переплетах, под караульным помещением в казармах Ватерлоо… в Королевской сокровищнице, я имею в виду. Практически никто из ребят книгами особо не интересуется, так что в основном они там просто пылятся.

– Мне всегда было интересно, что у вас там происходит в караулке. Это единственное место в Тауэре, куда мне нельзя, и я ни разу не слышала историй про то, чем вы там занимаетесь.

– Мы стараемся. – Он озорно смеется. – Знаешь что, а давай я тебя проведу туда, чтобы ты по достоинству оценила библиотеку? В качестве настоящего извинения. – Он снова указывает на мою руку.

– Правда? Ты можешь? Как? – Я выпрямляюсь, сидя на стене, и поворачиваюсь к нему.

Он кивает, но смотрит мимо.

– А как, ты думаешь, нам столько времени удается поддерживать репутацию одной из тайн Тауэра? – Он встает одним быстрым движением, пытаясь скрыть застенчивую улыбку. – Кстати, о гвардейцах – боюсь, мне пора возвращаться на службу.

– Да-да, конечно, мне тоже. Билеты сами себя не продадут. И не уверена, что наш добрый старый король Чарли будет доволен, если его драгоценности украдут из-за того, что один из гвардейцев распивал горячий шоколад в парке. Спасибо тебе еще раз, Фредди.

Он убирает кудри под фуражку, встает по стойке смирно и коротко кивает.

– Когда настанет время, я приду и найду тебя.

И снова подмигивает. Я слегка усмехаюсь и качаю головой, а он уходит, чеканя шаг и не оглядываясь.

Возвращаться на работу мне почти физически больно. Я заранее боюсь всего, что скажут Энди с Самантой, да и Кевин тоже, без сомнения. По крайней мере, моя глупенькая жизнь их развлекает.

Я достаю из кармана телефон и поверяю сообщения. Помимо Брэна, единственная цепочка сообщений – с мамой. Ну, не уверена, конечно, что это можно назвать полноценным диалогом. Голубые облачка, в которых мои собственные слова все расположены слева, одно под другим, никогда не прерываются ответами, хотя я отматываю месяцы и месяцы назад. Мама не может мне ответить; я отлично это знаю. Но когда она только умерла, самым тяжелым в ту пору было продолжать жить и делать все то, что мы часами обсуждали, и больше не иметь возможности рассказать ей об этом. Поэтому я так и не остановилась. Каждый раз, когда я ловлю себя на мысли «надо сказать об этом маме», я так и делаю. Иногда это просто фотография Кромвеля – какая-нибудь особенно милая, или когда он хулиганит, иногда – строчки и строчки бессвязных мыслей.

Именно в такие моменты я понимаю, как сильно по ней скучаю. Колесить по стране, следуя за отцом по военным базам, значило, что мы всегда были вдвоем – только я и она; мы были лучшими подругами, и это было почти идеально. У нас не было запретных тем, и она узнавала практически обо всех моих секретах еще до меня самой. Она была моей темноволосой версией во всем, и я на самом деле не понимаю, кто я без нее. Без нее я чувствую себя так, словно кричу в лицо миру, который не может или не хочет меня услышать.

В последние недели, вплоть до сегодняшнего дня, с ее безответным телефоном я и общалась больше всего. Люси и Кромвель не в счет, разумеется. С тех пор как мы потеряли маму, наши отношения с отцом изменились, и мы в основном придерживаемся «безопасных» тем типа телепрограммы. С остальными же я поддерживаю светскую беседу, самым приятным – отвечаю на несколько вопросов о работе, но на том разговор и кончается, так толком и не начавшись. Меня буквально каждый день окружают тысячи людей, и все же я совершенно одна.

Я проматываю мамин контакт, и на этом цепочки сообщений резко заканчиваются: большинство эсэмэсок было получено в прошлое Рождество от дальних родственников, решивших не посылать открыток. Я бросила всех своих друзей, чтобы быть девушкой Брэна, даже не понимая, что отталкиваю всех ради него.

И теперь мне не к кому обратиться, у меня нет лучшей подруги, чтобы позвонить после драматического дня или выплакаться, когда все, что тебе нужно, – чтобы тебя выслушали и вытерли слезы.

Кроме маминого телефона. Я посылаю ей очередное сообщение, в котором рассказываю о Фредди, кратко пересказываю серию наших странных и неловких взаимодействий и заканчиваю подробным описанием его внешности – она бы оценила. Я просто надеюсь, что ее номер никому не передали и последние пару лет никто тайно не читает про все мои горести и секреты, потому что новый виток событий явно показался бы случайному читателю немного жутковатым.

Когда я возвращаюсь на работу, до меня долетает резкий голос Кевина из другой половины офиса. Я отключаюсь от того, что он говорит, но его слова сопровождает дружный девичий смех. Его я тоже игнорирую и, недовольно пыхтя, проскальзываю к себе в кабинку.

Поднимая жалюзи, я вновь предстаю перед публикой, и шок от увиденного вдавливает меня обратно в кресло, а сердце на минуту замирает. Призрак Анны Болейн стоит у моего окошка, голова при нем – и жемчужное ожерелье тоже. Кресло на колесиках выскальзывает из-под меня, и я падаю на пол, с глухим стуком приземляясь на копчик.

– С вами все хорошо? – участливо спрашивает тюдоровская королева, шлепая свой айфон на выступ под окном.

В этот момент к ней присоединяется еще один, практически такой же призрак, а где-то в районе ног появляется и детская версия, причем у малышки головной убор все время сползает на глаза. Фанаты Анны Болейн…

– Можно нам купить билеты, чтобы увидеть Анну, мамочка? – Девчушка машет в мою сторону единственной розой, пока я забираюсь обратно в кресло.

– Конечно, дорогая, и ты сможешь положить эту прекрасную розу на ее могилу, – говорит самая старшая Анна самой маленькой. – Можно нам три билета, пожалуйста?

Кивая, я выполняю приказ королев и отправляю их к могиле их кумира. Я наблюдаю, как толпа расступается перед ними, а они изысканно, по-королевски машут руками, играя свои роли с абсолютной серьезностью.

Мне отчаянно необходима другая работа.

Глава 6

За пять дней, прошедших с нашей последней встречи, Брэн позвонил мне семнадцать раз. Сообщения, сопровождающие неотвеченные звонки, варьируются от «пожалуйста, детка, я тебя люблю» до «пошла на хер, шлюха». Он всегда был очаровашкой. К счастью, угроза в лице моего огромного гвардейского «бойфренда», кажется, отбила у него желание контактировать со мной физически.

После нашего душевного разговора с Фредди, в тот же день, его взвод сменили колдстримские гвардейцы, и пять последующих одиноких вечеров я корила себя за то, что так и не попросила у него номер телефона. Он сказал «когда настанет время» и мог бы, в принципе, составить конкуренцию смотрительнице воронов по части произвольных философских высказываний. Предоставленная самой себе почти на целую, ничем не примечательную, неделю, после того как меня подразнили хорошим разговором, я понимаю, насколько мне не хватает кого-нибудь, с кем можно поговорить. Так что я делаю то, до чего свято поклялась себе не опускаться. Я скачиваю «Тиндер».

Я смотрю на маленький стыдный квадратик, который висит, еще ни разу не открытый, у меня на экране на фоне прикольной фотографии Кромвеля в бабочке. Он сейчас сидит около меня на полу и тычется головой мне в ноги, как будто пытается удержать от стремных попыток навигации по минному полю онлайн-свиданий. Я чешу его за ухом и кликаю на приложение. Пока оно медленно открывается и маленькая иконка в виде пламени в центре экрана дразнит меня, я подумываю, не вышвырнуть ли мне телефон сразу в окно, пока приложение не загрузилось до конца, однако следует признать, что маленькая часть меня в глубине души жаждет его предложений. Тот факт, что единственное романтическое влечение ко мне в последнее время выражается в том, что бывший парень обзывает меня «шлюхой» в «Ватсапе», подстегивает меня заполнить все нудные анкеты для регистрации. Как всегда говорила мама: «Давай, Мэгс, дерзай, ну что может случиться в худшем случае?» Хотя обычно она подразумевала следовать своим мечтам, а не свайпить вправо все, что может предложить мужское население Лондона.

Главным образом из-за того, что я сама себя изолировала в Тауэре, у меня почти нет собственных фотографий. Память моего телефона забита тринадцатью тысячами фоток Кромвеля и красивых закатов, и среди них – парочка жутких селфи, где я пыталась (и не смогла) скопировать несколько поз, которые школьные приятельницы постят у себя в соцсетях. Время от времени я пролистываю те провальные фото и, замирая на секунду, содрогаюсь. Получилось очень похоже на фотографию, которую могла бы запостить чья-то немолодая тетушка, слегка перебрав джина.

Вздыхая, я создаю себе профиль, который состоит из нашей с отцом совместной фотографии нескольколетней давности и описания, которое гласит: «Лондон, 26». С этим я готова встречать подходящих холостяков.

Джошуа, 29 – первое лицо, заполняющее мой экран. Все фотографии – вариации на тему «он на байдарке в разных экзотических местах». Убив одним махом двух зайцев, он сразу демонстрирует и мышцы, и деньги. Все, о чем я думаю, – как же сильно он должен ненавидеть девушку вроде меня, которая проводит выходные за едой и чтением в доме своего отца. Но не фотки, а описание отправляет его в левый свайп: «Просто симпатичный парень ищет симпатичную девушку. Похоже, в наши дни даже это – большое требование». Может, я и мало знаю про свидания, но не нужно быть гением, чтобы догадаться, что предположение о том, что большинство женщин – несимпатичные, возможно, не лучший способ забить себе свидание. Может, он надеется, что девушки ослепнут от его торса и проигнорируют его цинизм. Свайп влево.