Эти бурные чувства

– Xiăojie, пришел посетитель. Он ждет внизу, – тихо сказала Али.

Так было не всегда. Когда-то, в первые пятнадцать лет жизни Джульетты, у них был постоянный штат слуг. Когда-то у Джульетты была няня, и перед сном она заботливо укрывала ее одеялом и рассказывала ей печальные сказки о пустынях и пышных зеленых лесах.

Джульетта взяла из вазы одну красную розу. Шипы на стебле тут же укололи ее, но она почти не почувствовала этих уколов, благодаря мозолям, защищающим ее кожу: все последние годы она последовательно избавлялась в себе от всего, что можно было бы назвать нежным.

Тогда, четыре года назад, она сначала не поняла. Она стояла на коленях в саду, обрезая розовые кусты в толстых перчатках, и ей было невдомек, почему земля вокруг содрогнулась, как будто ее сотряс взрыв.

Сначала раздался этот ужасный, оглушительный звук, а затем оттуда, где стоял домик для слуг, послышались крики, полные паники. Когда она поспешила туда, то увидела обломки. Оторванную ногу. Лужу крови. Кто-то стоял на пороге, когда обрушился потолок. Кто-то в платье, похожем на платье ее няни, за полы которого Джульетта дергала, будучи совсем маленькой, поскольку только до них и могла дотянуться, когда хотела привлечь ее внимание.

На дорожке, ведущей к домику для слуг, лежал один-единственный белый цветок. Когда Джульетта сняла перчатки и подобрала его, слыша звон в ушах и чувствуя, что ее разум оцепенел, ее пальцы нащупали записку. Она развернула ее и увидела надпись на русском.

Мой сын шлет поклон.

В тот день они отвезли в больницу столько мертвых тел. Цаи вели себя мирно, они решили ослабить накал старой вражды, причина которой была давно забыта, и вот к чему это привело – смерть явилась прямо к ним на порог. С тех пор члены Алой банды и Белые цветы начинали стрелять, едва завидев друг друга, они защищали свои владения так рьяно, будто от этого зависели их доброе имя и честь.

– Xiăojie?

Джульетта зажмурила глаза, уронила розу и провела похолодевшей ладонью по лицу, только с трудом ей удалось подавить воспоминания о том дне. Когда она открыла глаза, ее взгляд был пуст, безразличен и устремлен на ее ногти.

– И что с того? – сказала она. – Я не занимаюсь посетителями. Позови моих родителей.

Али прочистила горло и вцепилась в край своей блузки.

– Ваших родителей нет дома. Я могу позвать Цая Тайлея…

– Нет, – рявкнула Джульетта и сразу же пожалела о своем тоне, когда лицо служанки сделалось печальным. Из всех домашних слуг Али держалась с Джульеттой наименее настороженно. Она не заслуживает, чтобы с ней говорили так резко.

Джульетта попыталась изобразить на лице улыбку.

– Не беспокой Тайлера. Наверное, это просто Уолтер Декстер. Я спущусь.

Али почтительно наклонила голову и поспешила уйти, пока Джульетта не рассердилась снова. Джульетта подумала, что она, вероятно, создает у слуг неверное впечатление. Ради Алой банды она была готова на все. Она пеклась об их благополучии, политических интересах и союзах с торговыми фирмами и теми, кто вкладывал в их предприятия свой капитал.

Но ей не было дела до мелких дельцов вроде Уолтера Декстера, хотя сами они и мнили себя важными шишками. Она не хотела заниматься делами, от которых увиливал ее отец. Это совершенно не походило на ту беспощадную борьбу, к участию в которой ее, как она ожидала, будут привлекать, когда наконец призовут домой. Знай она, что господин Цай будет держать ее в стороне от кровной вражды и от идущих параллельно уличным сражениям политических битв, она, наверное, не бросилась бы паковать чемоданы и не вылила бы весь свой запас спиртного, когда покидала Нью-Йорк.

После взрыва, который унес жизнь ее няни, Джульетту отправили в Нью-Йорк ради ее собственной безопасности, и там ей пришлось прожить четыре долгих года с ощущением непроходящей злости. Она бы предпочла остаться и драться, а не отсиживаться где-то на другом краю земли. Джульетта Цай была не из тех, кто спасается бегством, но ее родители – как это часто бывает с родителями – заставили ее бежать от кровной вражды туда, где над ней не нависала угроза.

Но теперь она вернулась.

– Ну, вот, опять этот вид, – сказала Розалинда, когда Джульетта надела пиджак поверх своего отделанного бисером платья.

– Какой вид?

– Такой, будто ты замышляешь убийство, – пояснила Кэтлин, не поднимая глаз от журнала.

Джульетта закатила глаза.

– По-моему, такое выражение бывает у меня, когда я просто отдыхаю.

– Когда ты отдыхаешь, то выглядишь вот так. – Розалинда изобразила на лице самое идиотское выражение, какое только можно было себе представить, широко раскрыв глаза и разинув рот. В ответ Джульетта бросила в нее туфлю, от чего Кэтлин захихикала.

– Все, хватит. – Розалинда отбросила туфлю и оборвала смех. – Иди, займись своими делами.

Джульетта уже выходила. Идя по коридору второго этажа, она остановилась перед кабинетом отца, чтобы поправить одну из своих туфель на высоком каблуке, и застыла, услышав доносящиеся из-за двери голоса.

– Извините, – крикнула она, распахнув дверь ударом ноги. – Служанка сказала, что вас нет дома.

Ее родители одновременно подняли головы и заморгали. Ее мать стояла рядом с отцом, положив одну руку на лежащий перед ними документ.

– Слуги говорят то, что мы им велим, qīn’ài de, – ответила госпожа Цай и небрежно махнула рукой. – Разве тебе не надо принять посетителя?

Джульетта бросила на своих родителей испепеляющий взгляд, но они не смотрели на нее, а просто продолжили свой разговор, полагая, что она выйдет и отправится принимать посетителя. Она закрыла дверь.

– Мы уже потеряли из-за этого двух человек, и, если слухи правдивы, будут еще погибшие до того, как мы сможем определить, что вызывает эти смерти, – тихо сказала ее мать. Когда госпожа Цай говорила на шанхайском диалекте, ее голос звучал не так, как когда она пользовалась другим диалектом или другим языком. Сказать, в чем состоит отличие, было трудно, разве что в размеренности и спокойствии тона, даже если тема разговора могла вызвать шквал эмоций. Джульетта объясняла себе это тем, что шанхайский – родной язык ее матери.

Сама она уже точно не знала, какой язык для нее родной.

– Коммунисты вне себя от радости. Чжану Гутао даже больше не понадобится мегафон для того, чтобы вербовать новых сторонников. – Голос ее отца звучал иначе, быстро и резко. Несмотря на то что Шанхайский диалект не включал мощных гортанных звуков, он ухитрялся делать свою речь грохочущей и глубокой. – Когда люди гибнут как мухи, предприятия перестают расти, и на фабриках начинает зреть революция. Деловая активность Шанхая замирает.

Джульетта скорчила гримасу и отошла от двери кабинета. Как бы ее отец ни распинался на эту тему в письмах, ее никогда особо не интересовало, кто сидит в правительстве, если это прямо не влияло на дела Алых. Ей была интересна только Алая банда и связанные с ней дела. А потому, когда она размышляла об этих делах, ее мысли неизменно обращались к Белым цветам, а отнюдь не к коммунистам. Но, если в этом помешательстве виновны коммунисты, как, похоже, подозревает ее отец, это значит, что у нее есть счеты и с ними. Ведь сейчас ее отец говорил не только о политике, но и об этих странных смертях. Возможно, одно вытекает из другого.

Вполне может статься, что за помешательством стоят коммунисты, подумала Джульетта, спускаясь по лестнице на первый этаж.

Но как им это удалось? Да, гражданской войной никого не удивишь. В Китае политические неурядицы были куда более частым явлением, чем мир и покой. Но вырвать собственное горло? Это было не похоже на те войны, о которых знала Джульетта.

Оказавшись на первом этаже, она крикнула:

– Привет! Я уже здесь, и вы можете отвесить поклон!

Однако войдя в гостиную, она, к своему удивлению, увидела сидящего на одном из диванов незнакомца. Это был не тот надоедливый торговец-англичанин, но этот малый здорово походил на него, хотя был намного моложе, примерно того же возраста, что и она сама.

– Если вы не против, я воздержусь от поклона, – с улыбкой сказал он. И, встав на ноги, протянул ей руку. – Я Пол. Пол Декстер. Мой отец не смог явиться к вам сегодня сам и послал меня.

Джульетта проигнорировала его протянутую руку. У него дурные манеры, сразу же отметила она про себя. По правилам английского светского этикета протянуть руку для пожатия первой могла только леди. Правда, ее не волновал принятый в Англии этикет, как не волновал и вопрос о том, что тамошнее высшее общество вкладывало в понятие «леди», но эти мелочи говорили о недостатке воспитания, что Джульетта и отметила про себя.

И ему все-таки следовало поклониться.

– Полагаю, вы пришли с тем же предложением, что и ваш отец? – спросила Джульетта, пригладив рукава.

– Да. – Пол Декстер убрал руку. На лице его играла улыбка, представляющая собой нечто среднее между улыбкой голливудской звезды и улыбкой усердного клоуна. – Мой отец просил заверить вас, что в нашем распоряжении имеется больше лерникрома, чем у любого другого торговца в этом городе. И вы нигде не найдете более низких цен.

Джульетта вздохнула, дожидаясь, пока через гостиную мимо них пройдут родственники. Господин Ли, поравнявшись с ней, добродушно хлопнул ее по плечу.

– Удачи, малышка.

Джульетта высунула язык. Господин Ли ухмыльнулся, сморщив при этом все лицо, затем протянул Джульетте маленький леденец в фантике. Она больше не была четырехлетней сладкоежкой, но все равно взяла леденец и положила его в рот.

– Присаживайтесь, мистер Декстер…

– Зовите меня Пол, – перебил ее он, снова сев на длинный диван. – Мы с вами принадлежим к новому поколению, мы люди современные, и мистер Декстер – это мой отец.

Джульетту чуть не стошнило. Вместо этого она прикусила леденец и плюхнулась в кресло, стоящее перпендикулярно дивану.

– Мы уже давно наблюдаем за Алыми с восхищением, – сказал Пол. – Мой отец очень надеется, что мы с вами станем партнерами.

Джульетту покоробил панибратский тон, которым он заговорил об Алых. По-китайски название «Алая банда» звучало куда приятнее, чем по-английски. Они именовали себя ho2ng bāng, произнося эти два слога слитно, так что получившийся звук походил на хлесткий удар бича, и те, кто не умел правильно обращаться с этим бичом, могли пострадать.

Как сейчас Пол Декстер.

– Я отвечу вам так же, как мы ответили вашему отцу, – сказала Джульетта и закинула ноги на подлокотник кресла, так что складки ее платья поползли вниз. Она наблюдала за тем, как брови Пола чуть заметно дернулись, когда материя соскользнула, обнажая ее длинное незагорелое бедро. – Мы не беремся за новые коммерческие дела. Нам хватает нынешних клиентов.

Пол сделал вид, что он разочарован. И подался вперед, словно считая, что, если он придвинется ближе, это поможет ему уговорить ее. Однако вместо этого он просто продемонстрировал ей комок помады, застрявший в его русых волосах.

– Да полно вам. Я слыхал, что предприятие, конкурирующее с вами, возможно, могло бы встретить наше предложение с большим энтузиазмом…

– Тогда вам, вероятно, лучше попробовать обратиться к ним, – предложила Джульетта и резко опустила ноги. Он пытался убедить ее выслушать его, намекнув, что может вместо них обратиться к Белым цветам, но это было неважно. Уолтер Декстер был клиентом, с которым они не желали иметь дел. – Я рада, что мы смогли так быстро решить этот вопрос.

– Подождите, нельзя же…

– До свидания… – Джульетта сделала вид, будто не может вспомнить его имя. – Питер? Парис?

– Пол, – нахмурившись, подсказал он.

Джульетта приклеила к лицу улыбку наподобие той идиотской, которую недавно изобразила Розалинда. – Точно. Пока!

Вскочив на ноги, она проворно подошла к парадной двери и, взявшись за массивную ручку, открыла ее, желая как можно скорее отделаться от своего английского гостя. Надо отдать ему должное, Пол быстро пришел в себя. И, подойдя к двери, поклонился. Наконец-то хоть какое-то проявление учтивости.

Выйдя на крыльцо, он опять повернулся лицом к Джульетте.

– Вы позволите мне одну просьбу, мисс Кай?

– Я вам уже сказала…

Пол улыбнулся.

– Могу ли я увидеть вас еще раз?

– Нет. – Джульетта захлопнула дверь.

Глава шесть

Этот день у Ромы не задался.

За первый час после того, как он встал с постели, он успел споткнуться на лестнице, разбив свою любимую кружку с любимым травяным чаем, и ударился бедром о край обеденного стола, заработав синяк. Затем ему пришлось осматривать место, где погибли пятеро Белых цветов, после узнать, что их гибель, возможно, вызвана чем-то потусторонним.

Тащась обратно в центральную часть города под лучами послеполуденного солнца, он чувствовал, что терпению его скоро настанет конец. Каждый звук парового свистка напоминал ему сердитый рык его отца, каждый стук мясницкого топора походил на выстрел.

Обычно Рома с удовольствием вливался в толпу около дома. Нередко он намеренно делал крюк и петлял между торговыми палатками, разглядывая груды овощей, более высокие, чем сами продавцы, или смотрел на рыб в их тесных грязных лоханях. Если ему некуда было спешить, он покупал сладости у каждого из продавцов, тут же съедал их и уходил с рынка, полностью опустошив карманы.

Он любил этот рынок, но сегодня он только раздражал его.

Он шел, подныривая под веревки с бельем, натянутые поперек узкого переулка, ведущего к дому. На мостовую лилась вода, образуя лужи – прозрачные, если она стекала с мокрого платья, темная и грязная, если она вытекала из-под трубы, установленной кое-как.

Чем ближе к центру Шанхая, тем это становилось заметнее. Складывалось впечатление, что дома здесь построил какой-то способный, но ленивый архитектор, сотворивший невероятную красоту, которая, однако, обрывается резко, вдруг. В беднейших частях Шанхая всегда не хватало места, средства на строительство то и дело заканчивались до завершения всех работ. Трубы всегда оказывались немного коротки, водостоки всегда бывали закрыты только наполовину, тротуары внезапно заканчивались. Дом, стоящий напротив резиденции Монтековых, находился так близко, что при желании Рома мог бы из своего окна на четвертом этаже дотянуться до его открытых ставней. Он мог бы даже перескочить туда, напугав старика, который жил в тамошней квартире.

Вообще-то там, где он жил раньше, было просторнее. За городом было много земли, не имеющей отношения ни к Французскому кварталу, ни к Международному кварталу. Но штаб-квартира Белых цветов находилась рядом с Французской концессией, и они были полны решимости и дальше оставаться именно здесь. Монтековы жили здесь с тех пор, как из России эмигрировал дед Ромы. Иностранцы начали занимать соседние участки только недавно, когда почувствовали свою власть. Время от времени французы досаждали Белым цветам, пытаясь встревать в их дела и контролировать их, но ситуация всегда поворачивалась в пользу русских. Французы нуждались в них, а они во французах – нет. Их банда будет и дальше позволять иностранцам устанавливать свои законы на территориях, которые не принадлежат ни ей, ни им, а надутые торговцы в своих одеяниях с цветочными узорами и начищенных туфлях будут и дальше отходить в сторону, когда на улицах наводят порядок бандиты из банды Белых цветов.

Это был компромисс, но со временем напряжение будет нарастать. В таких местах, как это, и теперь уже было нечем дышать, так что не следует помогать тем, кто душит тебя подушкой.

Рома поправил на плече ремень Вениной сумки. Веня был не очень-то доволен тем, что Рома забрал у него рисовальные принадлежности, но, когда Рома притворился, будто готов отдать ему сумку обратно, его кузен взглянул на дохлых букашек, которых Лауренс не захотел оставлять у себя, и на башмак мертвеца – и тотчас подтолкнул ее к Роме, попросив его вернуть все после основательной чистки.

Рома отпер парадную дверь дома и проскользнул внутрь. Когда он дотащился до гостиной, справа хлопнула дверь и появился Дмитрий Воронин. Час от часу не легче – день, не задавшийся с самого начала, испортился еще больше.

– Рома! – закричал Дмитрий. – Где ты пропадал все утро?

Хотя он был всего на несколько лет старше, Дмитрий всегда вел себя так, будто он намного лучше Ромы и может смотреть на него сверху вниз. Когда Рома проходил мимо, он протянул руку и попытался взъерошить его волосы.

Рома отшатнулся. Ему было девятнадцать лет, он был наследником одной из двух самых могущественных империй в Шанхае, но когда в комнату входил Дмитрий, он снова ощущал себя ребенком.

– Да так, ходил кое-куда, – неопределенно ответил Рома.

Если сказать, что он ходил по делам Белых цветов, Дмитрий начнет выспрашивать, по каким делам, и не слезет с него, пока не вызнает все. Дмитрий был не так глуп, чтобы открыто оскорблять Рому, но Рома слышал оскорбления в свой адрес всякий раз, когда он толковал о его молодости, всякий раз, когда он хмыкал, пока Рома говорил. Именно из-за Дмитрия Рома не мог быть мягким. Именно из-за Дмитрия Рома, глядя на себя в зеркало, всякий раз делал холодное и жесткое лицо, которое он терпеть не мог.

– Чего ты хочешь? – спросил Рома, налив себе стакан воды.

– Не бери в голову. – Дмитрий вслед за Ромой зашел на кухню, взял ближайший нож и, насадив на него кусок мяса с тарелки, стоящей на столе, начал обкусывать его, ничуть не заботясь о том, кто оставил там эту тарелку или сколько времени она простояла на столе. – Я тоже собирался выйти.

Рома нахмурился, но Дмитрий уже выходил, унося с собой тяжелый запах мускуса и дыма. Оставшись один, Рома сделал долгий выдох и повернулся, чтобы поставить свой стакан в раковину. И только теперь он увидел наблюдающие за ним большие карие глаза на маленьком личике, похожем на лицо эльфа. Он едва не вскрикнул.

– Алиса, – прошипел Рома, открыв дверцы буфета. Как ей удавалось наблюдать за ним все это время так, что он ее не замечал? Как она вообще втиснулась в буфет между специями и сахаром? Но он слишком хорошо знал свою сестру, чтобы расспрашивать ее.

– Осторожнее, – захныкала она, пока Рома вытаскивал ее из буфета. Когда он поставил ее на пол, она показала на свой рукав, который он зажал в кулаке. – Это новая вещь.

Однако ее наряд отнюдь не был новым. Похожий на те рубашки с запахом, которые носили китайские крестьяне при императорах, он был порван из-за того, что Алиса вечно пряталась по всяким тесным углам. А еще она то и дело говорила странные вещи просто затем, чтобы вызвать у людей замешательство, из-за чего окружающие начинали думать, что она то ли слишком юна, то ли не в своем уме.

– Замолчи, – сказал Рома. Он поправил ее воротник, затем застыл, когда его рука коснулась цепочки у нее на шее. Это было украшение их матери, которое она привезла из Москвы. Последний раз он видел его на ее мертвом теле после того, как ее убила Алая банда. Блестящая серебряная цепочка резко выделялась на фоне запекшейся крови, вытекшей из ее перерезанного горла.

Госпожа Монтекова заболела вскоре после рождения Алисы. Рома навещал ее раз в месяц, когда отец возил его в тайное безопасное убежище, где ее скрывали, неприметный дом в укромном уголке Шанхая. Она была худой и землисто-бледной, но разум ее оставался ясным, и она всегда улыбалась, когда Рома подходил к ее кровати.

Поскольку это убежище считалось безопасным, у госпожи Монтековой не было охраны. Но четыре года назад Алая банда все-таки отыскала ее и перерезала ей горло в отместку за нападение, произошедшее несколькими днями раньше, оставив в ее руках увядшую красную розу. Когда они хоронили ее, из ее ладоней все еще торчали застрявшие в них шипы.

Роме следовало бы возненавидеть Алую банду еще задолго до того, как они убили его мать, а после этого возненавидеть их еще больше. Но он не питал к ним ненависти. Ведь суть кровной вражды – это око за око, зуб за зуб. Если бы он не устроил нападение первым, они бы не отплатили Монтековым, убив его мать. В такой вражде вина лежит на обеих сторонах. Если ему и следует кого-то винить в гибели своей матери, то себя самого.

Алиса помахала рукой перед его лицом.

– Я вижу перед собой глаза, но не вижу мозгов.

Рома тотчас вернулся в реальность. И одним пальцем приподнял подбородок сестры.

– Откуда это у тебя? – мягко спросил он.

– Я нашла его на чердаке, – ответила Алиса. Ее глаза загорелись. – Красивый кулон, правда?

Когда погибла их мать, ей было всего восемь лет. Ей не рассказали об убийстве, и она думала, что ее мать сгубила болезнь, от которой та страдала давно.

– Да, очень красивый, – ответил Рома, и голос его звучал хрипло. Он поднял глаза, услышав шаги на втором этаже. Их отец был в своем кабинете. – Ну, беги, Я тебя позову, когда придет время ужина.

Алиса, тряхнув головой с растрепанными светлыми волосами, выбежала из кухни и побежала к лестнице. Услышав, как на четвертом этаже закрылась дверь ее спальни, Рома тоже начал подниматься, направляясь в кабинет их отца. И, помотав головой, чтобы привести мысли в порядок, постучал в дверь.

– Входи.

Рома сделал глубокий вдох и открыл дверь.

– Ну? – вместо приветствия сказал господин Монтеков, не поднимая глаз. Его внимание было приковано к письму, которое он держал в руке и быстро читал, затем он отложил листок в сторону и взял следующее из груды корреспонденции на столе. – Надеюсь, ты что-то нашел.

Рома осторожно зашел и поставил сумку на пол. Потом наклонился, секунду помешкал и, достав башмак, положил его на стол. Затем затаил дыхание, сжав руки за спиной. Господин Монтеков уставился на башмак с таким видом, будто Рома взгромоздил на его стол бешеного пса. У него часто бывало такое выражение лица, когда он смотрел на своего сына.

– Что это?

– Я нашел этот башмак на месте гибели первых семерых человек, – объяснил Рома, – но он принадлежал тому, который умер в кабаре Алых. Думаю, он присутствовал на месте первого преступления, а если так, то речь идет о заразе…

Господин Монтеков с силой хлопнул ладонями по столу. Рома вздрогнул всем телом, но заставил себя не закрывать глаз и продолжил смотреть перед собой.

– Зараза! Помешательство! Чудовища! Что случилось с этим городом? – взревел господин Монтеков. – Я прошу тебя найти ответы, а ты приносишь мне вот это?

– Я нашел именно то, что ты просил, – чуть слышно ответил Рома. В последние четыре года он всегда исполнял то, чего от него требовали, будь то какое-то мелкое поручение или нечто неприятное. Откажись он, ему пришлось бы расхлебывать последствия, и, хотя ему не хотелось быть Белым цветком, мысль о том, что он перестанет быть им, была еще более невыносима. Его звание наследника банды Белых цветов обеспечивало ему безопасность, держало тех, кто ему угрожал, на расстоянии, позволяло ему оберегать Алису и его друзей.

– Убери это, – приказал господин Монтеков, взмахом руки показав на башмак.

Рома плотно сжал губы, но убрал башмак и, сунув его обратно в сумку, встряхнул ее, чтобы материя скрыла его целиком.

– Факты неоспоримы, папа. Восемь человек сходятся в шанхайском порту, и семеро из них разрывают себе горло, а одному удается спастись. И, если на следующий день этот последний также разрывает себе горло, то не кажется ли тебе, что речь идет о какой-то заразной болезни?

Господин Монтеков не отвечал. Вместо этого он повернулся и уставился в маленькое окошко, выходящее в людный переулок. Его руки сжали подлокотники большого кресла, на бритом черепе выступил едва заметный пот. Казалось, он позабыл о груде писем на своем столе. Роме были знакомы имена, которыми по-китайски были подписаны многие из них: Чэнь Дусю, Ли Дачжао, Чжан Гутао. Коммунисты.

После большевистской революции в России та же приливная волна дошла и сюда, в Шанхай. Новые политические течения, возникшие в Китае несколько лет назад, настойчиво пытались привлечь на свою сторону и Белые цветы, полностью игнорируя тот факт, что они совсем не желали перераспределять богатства. Разумеется: ведь Монтековы так долго копили эти самые богатства, карабкаясь наверх. А большинство рядовых членов их банды оказались в Шанхае, потому что бежали от большевиков.

Даже если коммунисты видели в Белых цветах потенциальных союзников, Белые цветы смотрели на них как на своих врагов.

Наконец, гадливо крякнув, господин Монтеков отвернулся от окна.

– Я не хочу вовлекаться в эту историю с помешательством, – решил он. – Теперь твоя задача состоит в том, чтобы выяснить, что происходит.

Рома кивнул. Почему голос его отца звучит так сдавленно? Может, он считает, что заниматься этой историей о массовом помешательстве ниже его достоинства? Или дело в том, что он боится, как бы такое не приключилось и с ним? Сам Рома не боялся. Он опасался только влияния и власти других людей. Чудовища были сильны, но у них не было влияния и власти. А это серьезное отличие.