Люди и звери

Я сделал движение рукой, чтобы вытащить из внутреннего кармана удостоверение, но прыщавый резко толкнул меня, и я отлетел к фургону, больно ударившись спиной о металлический борт кузова. Сообразив, что шутки кончились, я стал нащупывать через ткань плаща пистолет, но уже через несколько секунд соотношение сил изменилось. Со стороны гаражей, услышав наши препирательства, подошел еще один мужчина в форме «Спецтранса». Никакого трупа у него в руках, слава богу, не было. Было, правда, кое-что похуже, – вместо пневматического ружья, заряженного ампулами с дитилином, он держал настоящую винтовку. Только теперь я понял скрытую причину своего беспокойства. Звонкие и сухие звуки выстрелов, которые я слышал, ничем не напоминали глухие хлопки спортивного оружия.

Странно, но вели они себя уверенно и спокойно, и это мне очень не нравилось. Я понимал, что со стороны служащих хоть и коммунального, но, все-таки, в какой-то степени государственного учреждения, мне вряд ли что-нибудь может угрожать, но, тем не менее, всем известный случай, когда милиционеры забили до смерти сотрудника ФСБ, почему-то не шел у меня из головы. И все-таки я решил их дожать. Терпеть не могу, когда мне отказывают. Тем более, мужчины.

– Мужики! Я понимаю, что вам это не понравится, но если у вас нет разрешения, мне придется вас задержать.

Прыщавый молча ухмыльнулся и качнул ружьем. На какой-то миг мне показалось, что тяжелый приклад сейчас врежется в мою челюсть.

– Задержать?! Ты бы лучше думал о задержке у своей Маньки!

Далась ему эта Манька!

Прыщавый оглянулся на приятеля, который в ответ на невысказанный вопрос кивнул головой, и снова повернулся ко мне. За эти секунды ухмылка уже успела исчезнуть с его лица, а глаза стали пустыми и отрешенными. Может быть, другой на моем месте и смог бы прочитать в них приговор, но я, благодаря своему невеселому опыту, уже прекрасно научился разбираться, когда человек готов в тебя выстрелить, а когда нет.

Он схватил меня за плечо и, пока его напарник демонстративно поигрывал винтовкой, поволок к дверце фургона. У него даже мысли не возникло обыскать меня, иначе, я думаю, он бы здорово удивился, обнаружив в кармане моего плаща табельное оружие.

– Покатаешься с нами. Там разберемся, что ты за хер!

Я решил не сопротивляться. С одной стороны, место здесь было глухое, и я не хотел понапрасну провоцировать своих новых знакомых, кем бы они ни были на самом деле, а с другой стороны, меня распирало нездоровое любопытство, – уж очень мне не терпелось узнать, что скрывается за непонятной самоуверенностью этих «ночных стрелков».

Меня подсадили и, легонько придав ускорение прикладом, втолкнули в кузов. Я оступился и упал на колени. Сверху на меня свалилось что-то мягкое, скорее всего, брошенный вслед за мной кошачий труп. Лязгнула решетка, захлопнулась дверца, и я оказался в кромешной темноте.

Поджав колени, не поднимаясь с грязного, может быть даже покрытого свежими кровавыми разводами пола (мои ноги то и дело натыкались на нечто податливое), я пытался привести свои мысли в порядок. Естественно, что я хорошо помнил мимолетное замечание Смолина о начавшихся в городе расстрелах животных. Однако я знал и то, что для проведения такого мероприятия требуются, как минимум, разрешения Госветнадзора, Санэпиднадзора, лицензия охотничьего общества, если стрельба ведется из огнестрельного оружия, и, самое главное, разрешение районного управления внутренних дел. Судя по поведению «ночных стрелков», все необходимые бумаги должны были быть в порядке, иначе бы они не вели себя столь нагло. Смущало меня другое. Во-первых, решение губернатора об отстреле бродячих животных касалось только собак. При чем здесь тогда кошки? Во-вторых, если у этих живодерщиков было чем прикрыть задницу, зачем им тогда понадобился я? Случайного прохожего, начавшего задавать нелепые вопросы, достаточно было послать подальше, может быть даже пару раз стукнуть по физиономии, но похищать-то зачем? Даже если в мэрии не успели оформить все необходимые бумаги, это всего лишь внутренние дела коммунальных служб, издержки бюрократизма, но никак не преступление. Зачем?! Зачем тогда им так помешал свидетель?! Здесь явно было что-то не так, и приторный запах свежепролитой крови только подтверждал мои сомнения.

Когда под свист рессор машину качнуло на повороте, я вдруг уловил в глубине кузова какое-то движение. Кто-то пошевелился, послышалось несколько тяжелых вздохов, которые сменились тихим поскуливанием. Я уже давно перестал бояться неизвестности (самые страшные разочарования и непереносимую боль доставляют, как правило, вещи и, конечно же, люди, к которым давно привык), поэтому, когда щелкнул валявшейся на всякий случай в кармане зажигалкой, никакого страха не испытывал. Слабый огонек разорвал тьму и отразился в огромных, изумрудно-зеленых зрачках. Принадлежавшие неизвестному существу глаза смотрели на меня пристально, не мигая, словно запоминая навечно.

– Кто ты?

В ответ раздалось лишь глухое ворчание. Я вытянул руку, и раскачивающийся в такт движению автомобиля круг тусклого света выхватил из темноты узкую собачью морду. На какое-то мгновение мне действительно стало страшно. Более крупной собаки я не видел за всю свою жизнь. Нет, это была не московская сторожевая, не ньюфаундленд, и, вообще, это была, скорее всего, помесь какого-то волкодава с неизвестной мне породой. Больше всего этот пес напоминал то ли огромную немецкую овчарку, то ли волка. Совсем не к месту я вдруг вспомнил мифических волколаков, на которых, если верить Толкиену, ездили воины-орки.

Пес лежал на боку, положив голову на вытянутые лапы, и смотрел на меня. Угрозы в его взгляде не было, только задумчивость, если так вообще можно сказать о взгляде животного, и скрытое понимание собственной силы и превосходства. Он тяжело дышал и выглядел каким-то вялым, возможно сказывалось действие дитилина. По слипшейся густой черной шерсти змеились багровые струйки уже начавшей сворачиваться крови. Отодвинув ногой сваленные на металлический пол трупы нескольких кошек и собак, я осторожно подвинулся в сторону пса. Он никак не реагировал, только в глазах его появилось выражение интереса. Но когда я, периодически щелкая нагревающейся зажигалкой, стал осматривать ему рану, он предупреждающе зарычал.

– Спокойно, друг! Спокойно! – я медленно прощупывал его бок. – Сам виноват! Нечего шляться там, где не положено.

Входного отверстия ни от пули, ни от дроби я нигде не нашел. Кровь сочилась из небольшого разреза, полученного, по всей видимости, во время схватки со спецтрансовцами. Промыть рану я ничем не мог, поэтому ограничился лишь тем, что аккуратно обтер ее носовым платком. Хуже обстояло дело с дитилином. Если псу успели всадить ампулу, то последствия могли быть самыми непредсказуемыми. На одних животных этот парализующий препарат практически не действовал, другие же, наоборот, умирали в страшных конвульсиях даже от сравнительно небольшой дозы.

Когда я отбросил окровавленный платок в сторону, пес, догадавшись, что осмотр закончен, попытался подняться, но лапы его подогнулись, и он всей своей массой обрушился на меня, чуть не повалив на пол. Только с третьей или четвертой попытки, поддерживаемый мной, он стал потихоньку то ползти, то ковылять на полусогнутых лапах к решетке. Эти несчастные три метра забрали у него последние силы, но все-таки он добрался до двери, возле которой тяжело опустился на живот и замер, не отрывая взгляда от замка.

Еще минут десять нас трясло и кидало друг на друга, пока, наконец, фургон не остановился. Я сжал в кармане рукоятку пистолета, другую ладонь положил на загривок своего молчаливого спутника и почувствовал, как напряглось его тело. Хлопнула дверца кабины, послышался глухой разговор, кто-то засмеялся, после чего дверца нашей оцинкованной клетки начала открываться. Не знаю, что на меня нашло, скорее всего, я просто действовал по какому-то наитию, чем на самом деле отдавал себе отчет в своих действиях, но в этот момент я совершил один из самых нелепых поступков в своей жизни. Необъяснимым, словно звериным чутьем я вдруг понял, что главной жертвой в этой истории являюсь не я, а этот странный зеленоглазый кобель. Со мной могут попытаться сделать все, что угодно, но я был представителем власти, к тому же вооруженным, и, самое главное, я был человеком. А этой собаке была уготована только одна дорога – на мыловарню. Может быть поэтому, а может и просто из сострадания, я резко повалился на пол, прикрывая своим телом лежавшего пса. Поэтому, когда, прежде чем открыть решетку, они осветили кузов фонариком, то смогли увидеть лишь мою, искаженную гримасой напускного гнева физиономию. Чтобы отвлечь их внимание, я с удовольствием выматерил каждого из них в отдельности, не забыв упомянуть близких родственников по женской линии.

– Сейчас ты договоришься, хер собачий! – судя по голосу, это был прыщавый.

Лязгнул в замке ключ, решетка стала медленно открываться, и уже потянулась рука, чтобы схватить меня за шиворот, когда я повалился на спину и со всей силы резко толкнул решетку обеими ногами. В результате столкновения металлических прутьев с чьей-то головой раздался глухой удар, и я с чувством глубокого удовлетворения услышал, как кто-то вскрикнул от боли. И в этот момент с леденящим душу рычанием черный пес бросился вперед.

– Держи его!

Прыщавый, который свое ружье оставил в кабине, попытался загородить выход, но пес, щелкнув клыками, толкнул его в грудь передними лапами и выпрыгнул на мокрый асфальт. Пробежав несколько метров по проезжей части, пес вдруг остановился, повернул голову и посмотрел на нас. Я думаю, он увидел довольно-таки странную картину. Четверо неподвижных обозленных мужчин молча смотрели ему вслед, не обращая внимания на струившуюся по их лицам дождливую морось. Окна в домах были слепыми и темными, но улица все равно тускло отсвечивала отблесками фонарей и рекламного неона. Никто не издал ни звука. Ни рыка, ни голоса. Только шорох небесной хляби по камню.

Пес беззвучно оскалил пасть и спокойно, чуть прихрамывая, побрел прочь. Всем своим видом он давал понять, что попытаться остановить его сейчасбыло бы настоящим безумием. Впрочем, никто и не собирался этого делать. Только шофер, оправившись от испуга, схватил лежавшую на сиденье винтовку и, вскинув ее к плечу, стал судорожно целиться животному в спину. Руки его мелко тряслись, и дуло чертило в воздухе замысловатые узоры.

– Ты что, совсем охренел?! – хриплый окрик прыщавого нарушил сюрреалистическую тишину. – Ты бы еще на Невском начал стрелять!

Только сейчас я увидел, куда меня привезли, и, честно сказать, был слегка обескуражен. Прямо передо мной на фасаде четырехэтажного дома блестела под стеклом вывеска, извещавшая о том, что здесь находится районное отделение милиции. Такой поворот событий превращал разыгравшуюся этой ночью драму, основным персонажем которой я невольно стал, в дешевый фарс.

Не дожидаясь, пока меня отконвоируют, я, оттеснив плечом прыщавого, первым вошел в здание. Спецтрансовцы, за исключением шофера, бросились за мной и уже в коридоре подхватили меня под локти.

– Не так резво, парень!

К моему удивлению, дежурный только мрачно покосился на нас и, ни слова не говоря, снова уткнулся в бумаги. Создавалось впечатление, что сотрудники коммунальной службы, в обязанности которых входит исключительно отлов бродячих животных, уже не впервые приводят сюда людей. И это впечатление мне не понравилось.

Миновав узкий коридор, мы оказались в небольшом кабинете, в котором после нашего появления стало совсем тесно. Сидевший за столом светловолосый мужчина был не в форме, но по выражению его блеклых глаз, которыми он словно на пустое место уставился на меня, я сразу понял, что это мент. Я и сам так умею смотреть.

– Кто это? – блондин перевел взгляд, выражение которого при этом практически не изменилось, на прыщавого.

– Пытался залезть в кабину, пока мы работали. Требовал показать документы.

– Показали?

– Нет, конечно! – мужчина хмыкнул. – Буду я еще отчитываться перед всяким дерьмом!

– А на месте нельзя было разобраться? – задавая этот вопрос, блондин скользнул скептическим взглядом по моей фигуре, и я понял, что под словом «разобраться» он имел ввиду физическое воздействие.

Прыщавый молча пожал плечами, словно давая понять, что это не его дело. Потом мрачно произнес:

– Он помог этой суке сбежать. Той самой, которую мы уже месяц ловим.

Вот теперь выражение глаз блондина изменилось. Поморщившись, как от зубной боли, он посмотрел на меня с нескрываемой досадой, которая, по мере того, как он изучал мое растянувшееся в наглой ухмылке лицо, постепенно уступила место злобному недоумению. Я видел, что у него прямо чешутся руки начистить мне физиономию, и с интересом ждал, когда же он приступит к активным действиям. Вместо этого, он только вздохнул и поинтересовался:

– Чего скалишься, козел? Тебя разве не учили, что нездоровое любопытство чревато плохими последствиями?

– Ты мне угрожаешь? – я сделал шаг к столу. – А обосраться не боишься?

Это его проняло. Я был уверен, что в этом кабинете никто и никогда не позволял себе разговаривать с ним в таком тоне. Он сделал движение, чтобы вскочить, но я толкнул его в плечо, и он, потеряв равновесие, снова упал на стул. Не дожидаясь, пока он нажмет на утопленную в столешнице кнопку, чтобы включить тревогу, я достал удостоверение, которое раскрыл на уровне его прищуренных глаз. Какое-то время он ошарашено смотрел на мои вымазанные собачьей кровью пальцы, после чего резко протянул руку, чтобы схватить «корочку», но я успел среагировать и отвести ладонь.

– Тебя разве не учили, что удостоверение личности офицера никому отдавать нельзя?

Он судорожно сглотнул застрявший в горле комок и стал читать. Судя по тому, как бегали его глаза, смысл прочитанного дошел до него только с третьего или четвертого раза. Покосившись на ничего не понимавших спецтрансовцев, блондин наконец-то произнес вслух:

– «Мальцев Александр Викторович. Подполковник милиции. Старший следователь первого отдела Главного управления внутренних дел Санкт-Петербурга и Ленинградской области».

Подняв глаза, он почти виновато посмотрел на меня. Из всех присутствующих только мы вдвоем знали, какими делами на самом деле занимается первый отдел. И только мы понимали, что если бы блондин не сдержался и приступил к столь привычному для наших органов «разговору с пристрастием», на его карьере можно было бы поставить крест.

В кабинете повисла тишина. И только через минуту блондин под воздействием моего ледяного взгляда вспомнил о субординации, поднялся и начал бормотать извинения, в искренность которых я не верил. Спецтрансовцы стояли молча, возможно также удивленные таким поворотом событий. Но, оглянувшись, я понял, что, по крайней мере, в отношении прыщавого я ошибся. Он сверлил меня взглядом, в котором не было и капли почтительности или даже попытки изобразить сожаление по поводу случившегося. Только желваки ходили по его покрытым колючей щетиной скулам. Затем он подошел к столу, не спрашивая разрешения, снял трубку телефона и набрал номер. Долго не отвечали, а когда, наконец, на том конце провода подняли трубку, прыщавый, неискренне извинившись за поздний звонок, коротко рассказал о случившемся. Меня удивило, что он, ни разу не сбившись, слово в слово повторил то, что у меня было написано в служебном удостоверении. Затем он, время от времени бросая на меня косые взгляды, снова стал жаловаться на мое непосредственное участие в освобождении собаки. Судя по тону, каким он разговаривал, мое будущее теперь зависело ни от хозяина этого кабинета, ни, тем более, от меня, а от таинственного незнакомца, который сейчас, наверно, и решал, что же со мной делать дальше.

В конце концов мне это надоело, и я потребовал, чтобы через минуту мне предоставили машину и отвезли домой. Блондин виновато кивнул на прыщавого, и тогда я, окончательно разозлившись, ударил по телефонной клавише, выдернул у прыщавого трубку и протянул ее блондину.

– Вызывай машину! Немедленно! А завтра ко мне в управление со всеми бумагами и документами этих придурков!

– Зачем в управление?

– Будем писать сочинение на тему «Как я участвовал в похищении»! Не придешь сам, я обо всем сообщу Колосову, – я был хорошо знаком с начальником этого отделения. – Все понятно?

Блондин хмуро кивнул. Возможно, просто прикидывал, какой толщины конверт ему готовить на завтра. Естественно, откуда ему было знать, что взяток я, как правило, не беру, особенно от подчиненных. Впрочем, разубеждать его я не собирался. Пусть пока мучается.

Свободной машины не было, поэтому блондин предложил подвезти меня на своей «Ауди». Когда я садился на заднее сиденье, на глаза мне попалась группа спецтрансовцев, по-прежнему стоявших у фургона и мрачно смотревших мне вслед. По выражению лица прыщавого я понял, что процесс созерцания того, как за последние полчаса от него уходит уже вторая жертва, приводит его в состояние еле сдерживаемого бешенства. Увы, я ничем не мог ему помочь. Только лишь ободряюще улыбнуться на прощанье.

                              * * *

На следующее утро я с чистой совестью собирался проспать, поэтому, когда наконец-то вернулся к двум часам ночи домой и рухнул на диван, не стал даже заводить будильник. К сожалению, я не учел бдительности Мурча. За годы совместного проживания он успел хорошо изучить мой распорядок, поэтому мог определять время, когда я обычно встаю и когда ему, следовательно, полагается жрать, с точностью до минуты. В результате, не услышав в полседьмого утра долгожданный звонок, извещающий о скором приеме пищи, Мурч запрыгнул на диван и молча стал теребить меня лапой до тех пор, пока я не проснулся. Чертыхнувшись, я повернулся на другой бок, резко дернув на себя одеяло, чтобы сбросить кота на пол. Но он был не настолько прост, чтобы позволить обращаться с собой подобным образом. Обиженно муркнув, он прошелся по моему телу, мстительно запуская в меня когти, остановился над самым ухом и стал протяжно орать.

Моего терпения хватило секунд на двадцать. Вскочив с дивана, я поплелся на кухню, отчаянно зевая и безуспешно пытаясь заехать ногой под высоко задранный хвост семенившего передо мной кота. Несколько минут мне понадобилось на то, чтобы изучить небогатое содержимое холодильника, вскрыть консервную банку со скумбрией, которую я приберегал для себя, и удовлетворить ненасытную алчность животного, по злой иронии называемого домашним. И только на обратном пути к еще не остывшему ложу мне пришла в голову мысль о том, что неплохо было бы предупредить начальство. Я позвонил шефу домой и сообщил, что на пару часов задержусь. Похоже, это его не сильно удивило. Он спросил, как я себя чувствую, выслушал дежурный ответ и положил трубку. А я отправился досыпать.

Было уже около одиннадцати, когда я подошел к управлению. К этому времени распогодилось, и город был бархатно освещен поблекшим осенним солнцем. Площадь перед центральным входом была, как обычно, забита автомобилями, и мне пришлось значительно искривить свой маршрут, чтобы пробраться к подъезду. Я уже шагнул на вымощенный плиткой тротуар, когда меня окликнули.

– Александр Викторович!

Я обернулся. Метрах в десяти от меня возле белого «Лексуса» стоял шеф, а рядом с ним незнакомый, внимательно смотревший на меня мужчина. Это был молодой человек лет тридцати с импозантной, привлекательной внешностью из той породы, которая безумно нравится женщинам. Обычно такие самцы с устремленным вдаль взглядом на страницах рекламных каталогов демонстрируют модную одежду. Но в глазах этого парня, черные с проседью волосы которого растрепались на ветру, в отличие от глянцевых красавцев была не фальшивая сосредоточенность, а явные признаки сильного интеллекта. Мне он понравился. Как понравилось и его сдержанно-крепкое рукопожатие.

– Знакомьтесь, – шеф представил меня. – А это – Герман Генрихович Жданович, помощник вице-губернатора.

Мысленно я присвистнул. Не каждый день меня удостаивали своим вниманием столь высокие персоны. Впрочем, я, наверно, себе льстил. Это был не мой знакомый, а шефа, который был на короткой ноге со многими из тех, кто мелькал на экранах телевизоров. Я же оказался в их компании совершенно случайно. Тогда я даже представить себе не мог, как сильно ошибся.

– Мне приятно познакомиться с вами, – Жданович улыбнулся. – Ведь это именно вы на прошлой неделе спасли жизнь девочке на Торжковском рынке?

– Возможно, – я пожал плечами. – Мало ли в Питере девочек.

Шеф засмеялся и хлопнул меня по плечу.

– Перестань, Саша! Твой сарказм сейчас не к месту. Лучше расскажи, что с тобой ночью случилось.

Я удивленно уставился на него, поскольку в мои планы не входило афишировать случайное знакомство с «ночными стрелками».

– Мне звонил Колосов, – объяснил шеф. – Говорит, что его орлы чуть тебя не арестовали за хулиганство.

– Интересно было бы посмотреть, как бы это у них получилось.

– Да, этот номер у них вряд ли бы вышел, – шеф помрачнел. – И все же. Я не потерплю, чтобы какие-то педерасты безнаказанно нападали на моих сотрудников. Я специально пригласил Германа Генриховича, чтобы он помог нам разобраться в случившемся.

– Я думаю, что не стоит так волноваться. Обычное недоразумение. Я бы и сам выкинул нечто подобное, если бы какой-нибудь идиот стал препятствовать мне в исполнении служебных обязанностей.

– Честно говоря, я был бы не против спустить все на тормозах, – не стал врать Жданович. – Тем более, не хотел бы, чтобы эта история просочилась в прессу. Нас и так уже терзают в каждой заштатной газетенке, особенно после того, как вы нашли кучу звериных трупов. Но, можете быть уверены, такое хамство наших коммунальщиков я безнаказанным не оставлю. Вы номер машины запомнили?

– Конечно, но я бы не хотел…

– Дайте его мне, – он протянул руку, ни секунды не сомневаясь, что я подчинюсь. В его тихом голосе чувствовалась привычка повелевать.

Я достал из бумажника сложенный вчетверо блокнотный листок, на котором был записан регистрационный номер фургона. Жданович мельком взглянул на мою кисть.

– Надеюсь, вы не пострадали?

– Да нет. Было даже забавно.

– Мне сказали, что вас укусила собака.

Зеленоглазый монстр? Неужели он имел ввиду именно его? Но ведь он меня не кусал!

– Вас ввели в заблуждение. Звери, обычно, предпочитают со мной не связываться.

– Конечно! – шеф снова засмеялся. – Чуть что не так, ты им сразу пулю в лоб! Как той суке!

Я поморщился. Жданович усмехнулся.

– Я разберусь с этим, – пообещал он. Я ему не поверил, хотя голос его звучал уверенно и спокойно. – Я не допущу, чтобы пострадал человек, оказавший нам неоценимую помощь.

– И каким же образом я вам помог?

– Вы указали нам путь, – совершенно серьезно ответил Жданович.

Я пожал плечами и посмотрел на шефа, но он тоже был абсолютно серьезен.

– Иди работать, Саша, – он не сводил с меня пристального взгляда. – Мы еще поговорим об этом недоразумении, а пока работай. Я хочу, чтобы к трем часам на моем столе лежал проект постановления о прекращении дела об убитых животных.

Я кивнул, попрощался со Ждановичем и пошел к центральному входу, спиной чувствуя, что они смотрят мне вслед. Взявшись за ручку массивной дубовой двери, я посмотрел на собственные пальцы и мысленно задал себе вопрос о том, какая связь может быть между собачьей кровью на них, которую блондин из отделения Колосова, судя по всему, принял за мою собственную, и вопросом помощника вице-губернатора о собачьем укусе. Но уже через секунду все Ждановичи, собаки и собачьи трупы вылетели из моей головы. Потому что я вдруг вспомнил, где и когда мог слышать о протарголе. И мне стало страшно. В какой-то степени, страх был вызван и тем, что я понимал, насколько тяжело мне будет закрыть это дело, если мои пока еще смутные предположения подтвердятся.

Оказавшись в своем кабинете, я первым делом перелистал пару старых потрепанных ежедневников, после чего спустился в архив и попросил подготовить материалы по делу Кондрашова и Заики. А уже через двадцать минут, когда на мой стол взгромоздили полтора десятка пыльных толстых томов, я погрузился в атмосферу кошмара десятилетней давности.

Ранним утром 29 июня 1999 года на одном из пляжей у Суздальских озер нашли тело двадцатилетнего парня. Издали казалось, что он просто спит, но ошибка обнаружилась, когда подняли прикрывавшую лицо газету. Горло было разрезано от уха до уха, и вытекшая из него кровь образовала вокруг запрокинутой назад головы целую лужу. Других признаков насильственной смерти в виде ушибов, ссадин, отметин от ударов, резаных или колотых ран на теле не было. Позднее результаты экспертизы показали наличие в организме убитого следов алкоголя и клофелина. По всей видимости, валявшийся в беспамятстве молодой человек даже не успел проснуться, когда неизвестные перерезали ему горло.

Дальнейшее следствие установило, что убитый вместе с двумя приятелями накануне преступления познакомился возле станции метро «Удельная» с неизвестными девчонками и поехал отдохнуть в Озерки. Под подозрение сначала попали друзья убитого, которые могли разделаться с ним по пьянке, но все оказалось намного хуже. В лесопарке поселка Каменка неподалеку от Удельной было обнаружено еще одно обезглавленное тело. Голову так и не нашли, хотя впоследствии труп идентифицировали и установили личность убитого.