Нашествие мигрантов

Тогда Черик пригласил его в тень большого дерева, где отдыхали его товарищи. Арнольд с каждым поздоровался за руку и первым делом брал их на карандаш. Паспорта были иные, поэтому не раз спрашивал у Басыз, правильно ли записал.

– Скажу вам правду, за теми кустами стоят мои товарищи. Достаточно одного моего знака, они будут здесь. Это случилось бы, если бы вы не понравились мне. Хорошо, что это не так. Нам известно, что приезжает много народу, и творят беззаконье.

– Но вы же не хотите, чтобы наши родственники вымерли с голода, – сказал Черик.

– Судя по твоему внешнему виду, не поверишь, что у вас там кто-то голодает.

Под взглядами восемнадцати мигрантов Арнольд отыскал в своем органайзере какой-то номер телефона. Обвёл каждую цифру по несколько раз, чтобы хорошо было видно, и протянул Черику.

– Звони туда.

Эта неожиданная встреча дала всем надежду. Наперебой обсуждали, что теперь делать. Каждый день ходили на ближайшую станцию, чтобы позвонить. На это стоило потратить время. Арнольд Метс в тот же день отправил письмо по электронной почте знакомому в руководстве Северо-западного округа с просьбой дать работу группе мигрантов из 18 человек, прибывших издалека. Подписал, что вопрос на контроле в канцелярии Президента Российской Федерации. Сделал это он на свой страх и риск – ему хотелось, чтобы люди остались тут и пустили корни, больно уж порядочными показались.

Окрылённые чештюбинцы продолжали двигаться вдоль линии железной дороги, по пути заходили на станцию – позвонить. Кто-то брал трубку. Как только Басыз говорила, что они ищут работу, трубку опускали. После недели звонков, разуверившись, перестали подходить к станциям. Они не знали, что в это время Арнольд переписывался с руководством, чтобы помочь обустроиться мигрантам.

– Вон докуда дошли! – раздался голос неожиданно появившегося Арнольда. На этот раз он был с напарником.

Мигранты умывались в проточной воде реки Черёха, протекающей вблизи Пскова. Все застыли в ожидании.

– Мне неизвестно, что вам ответили в округе, можете, не говорить, – продолжил Арнольд. – Я тоже делал запросы в местные органы. День за днем добывал каждое слово обещания от них. Хорошо, что не уехали, мне было бы обидно за свой труд. Областное начальство дает вам поручение: поднять деревню Савраски. Оплата из областного бюджета…

На другое утро – Черик со своими товарищами вошел в пределы Саврасок. Запомнилось: пять жилых дворов, остальные – заколоченные, одинокое могучее дерево в центре и старенькая церквушка.

СТАС

Стас родился слабовидящим на правый глаз. Мир он видел наполовину искаженным, сам этого не замечая. Встречные сначала удивлялись, а потом привыкали. Жениться не собирался, рядом мать: стирала, готовила. Да и было их всего двое, где отец – неизвестно, домой не появлялся. Стасу глаз мешал, кругом все нормальные – он лишь такой! Жизнь где-то рядом, а его туда не тянет. Успеется, будет удобный случай – втиснется, рассчитывал он в уме. Кое-как окончил школу, в армию не взяли. Дома ничего не делал – смотрел телевизор. Тужиться ни к чему: что он один сможет? Тем более рядом мать. Скажет он «Давай, ма!» – она приготовит всё и всегда! Не пришла еще его очередь. Наступит время, тогда Стас возьмется за дело! Евдокии вот шестой десяток, обслуживает единственного сына, а кого еще в деревне брать в расчёт: пять старушек, два старика да мелкий скот остался. Мать иногда сама предлагает: «Давай, мне надо тесто поставить. Не сиди без дела. Вот кушай». Стас, надев на здоровый глаз чёрную повязку, смотрел по ящику очередной сериал. Так он практиковался, чтобы слабый глаз сделать более зорким. Смотрел телек для того, чтобы забыть о себе, чтобы ощутить себя среди той жизни, что показывается на голубом экране. Стаса устраивало, что мать потакает ему во всем. Жил по принципу – всё сойдет. Не думал ни о себе, ни о матери, изо дня в день надеялся на смутное везение. Поэтому все новое, что показывали по ящику, не тянуло Стаса, а наоборот успокаивало: это, мол, меня не касается.

Увидев у себя во дворе более десятка незнакомых людей, воскликнул:

– Кочевники?! К нам в Савраски? Вот это да!

– Да, в Савраски, – сказал Черик. – По распоряжению областного начальства. Мы не кочевники, мы – люди. Я – Черик.

– Что ты говоришь? Посмотри на этого гастарбайтера. Стало быть, чтобы целину вспахать? Ну, что же… неплохо…

От ощущения, что в деревню пришли мигранты, проснулось чувство страха. Перед чужаками у него руки опустились. Впервые Стас почувствовал свою беззащитность. Почему ему никто об этом не говорил, не спросил его мнения? По ящику каждый день видит, что вытворяют мигранты. По-настоящему его заботила только эта сторона дела. Получается, для власти он никто, так ведь? Ни вчера, ни неделю назад никто об этом ему не говорил. Стас был не тот, от кого зависело присутствие чужаков. Они могут ноги вытереть об него. С ними надо бороться.

– У нас все отлично, а что помогать? Живем нормально… – Стас, собрав слюну, сплюнул в их сторону так, что на земле образовалась лужа. – Как будто с помощью чужаков мы в космос поднимемся…

Стас с тревогой следил за каждым шагом мигрантов, ожидая, что они сейчас натворят. Сидя в сортире, через щели досок парень смотрел на них. Удивительно было то, что мигранты так резво снимают доски, будто у себя дома! Это порядком озадачило его.

Бригада Черика начала первым делом с расколачивания окон в домах, где когда-то жили люди. Это заняло несколько часов. Потом они взялись выгребать ямы и выпрямлять покосившиеся от бесхозности уборные, что стояли за каждым домом. За день справились с уличными уборными. Каждый дом наглухо оцеплен многолетними сорными травами. Это говорило о том, что люди бросили свои дома пять-семь лет назад. Скосили бурьян и сорную траву, которые росли тут так вольготно, что в огороде не было видно ничего. Улица сразу ожила – вид изменился.

Однажды утром, выйдя из домов, мигранты обнаружили на дверях рисунки свастики. Она была белая, так как нарисована на скорую руку мелом, линии неровные. Первым их заметил Черик, вышедший проверить ловушки в лесу. Не стал задерживаться, надо вернуться к завтраку. Понял, что это дело рук единственного парня в деревне – Стаса.

– «У настоящей свастики – фигура черная, а фон красный!» – подумал Черик. Очевидно, испугался их приезда.

Вспомнился разговор с ним у крыльца его дома.

– Ты зарделся, как красная девица, что мы увидели тебя таким… – начал Черик успокаивать его.

– Каким?! – встрепенулся Стас. – Что ты мелешь?

– …не обустроенным, бедным. Не стыдись! Я сам не лучше тебя обустроен. Приехали сюда, ищем заработок.

– Ты советуешь мне – не стыдиться?!

Стас тут выхватил из-за лестницы ружье, дёрнув затвор, направил в грудь Черика и дальше продолжил:

– Буду стыдиться?! Не твое это собачье дело! Мне честь свою беречь ты не запретишь! Скотина! Стоит мне махнуть – приедет куча людей! Они кишки твои развесят на задворках.

Черик поднял руки, скорее наигранно, нежели от страха. Мигранты, наблюдавшие издалека сцену, заржали хором. Тогда Стас пальнул в воздух. Евдокия тут же выбежала на крыльцо. Мигранты перестали смеяться.

– Так, ты балуешься? – крикнула Евдокия сыну. Но при виде мигрантов ровным голосом добавила. – Вы, чужестранцы, не дразните моего сына. Он до поры до времени добр, а потом может и характер проявить. Приехали деньги зарабатывать – на здоровье, но не шумите тут…

– Чирок! Я тебя не боюсь, не то, что стесняться! – выдал Стас. – За всё мне обидно! Бороться за достоинство Руси буду я – один! Заруби себе на носу.

Черик посмотрел назад – раскинулась на несколько гектаров очищенная земля. У каждого дома темнели штыковкой перевернутые рисунки – прямоугольные огороды. Запах земли приходил оттуда и, казалось, что она благодарит их. Напротив каждого дома образовались горы мусора: сорная трава, тряпки, склянки, всякое старьё. Солнце согревало обнажившуюся почву. Вдруг Черик поспешно полез в задний карман джинсов. Вибрация мобильника оторвала его от мыслей. Чтобы не привлекать земляков неурочными звонками, мобильник он держал в вибрационном режиме. Сразу представил контору в области. Это оттуда звонили, из учреждения, непосредственно нагрузившего мигрантов работой.

– Чирк, как вы там? – исказил имя бригадира говорящий. – Комары покусывают? Говори, чо успели, а чо – нет?

Бригадир рассказал всё, как есть. Тогда мужчина поставил условие:

– Ежели к концу недели до окраины дойдете, то вблизи опушки леса, то – норма! Нет – прибыльность ваша ноль! Тода я вас за хвос и под мос – замочить! Ясныть?

Глаза Черика блуждали над бескрайними просторами открывавшегося отсюда лесного массива. Это было так далеко, что глаза не видели его середины. Черику тон речи начальнический не понравился, поэтому, убирая телефон в карман, про себя заметил: «Второй раз за неделю! Не забывает».

Войдя во двор очередного дома, бригадир невольно воскликнул:

– Как-кой красавец!

– Скри-и-пп! – пело дерево.

Этот звук Черик еще вчера слышал, но не знал, откуда он идет? Дерево, раскинувшееся ветвями во все стороны, мигранты заметили в первый же день. А так как дом, где оно росло, был в середине деревни, дойти до него потребовалось время. И тут Черик увидел исполина во всей красе. В стволе имелось дупло в человеческий рост. И когда ветер крону раскачивал, оно издавало жалостливый скрип.

– Будто песню поет!

– Его не объять! – сказала Басыз, приложив руки к стволу.

Подошли еще четыре мигранта: обняли с разных сторон, образовался обруч из рук. А Тейит влез в дупло.

– Пахнет гнилью, – крикнул он из дупла. – Здесь растет трава. Прутики какие-то! Гнездо! Неопрятности удода вижу! Безобразие…

– Ты, там осторожно, – предупредил Черик. – Скоро прилетит ханская птица к своей хатке!

– Дупло изнутри обгорелое, видно кто-то бросил головню, – заключил Тейит.

– Шутка ли? По этой земле проходило нашествие, как с запада, так и с востока, – задумчиво произнёс Черик. – Об этих баталиях рассказывал нам генерал. Шли за наживой. Истребляли да не убивали. Деревня не раз снималась со своего очага и опять заселялась. Победителей не судят, а когда они бывали тут, вытворяли, что им в голову взбредало. Под шатром такого исполина могли «закалять лезвие меча на живом теле!»

Перед глазами сына Саяка неожиданно встал привал бесчисленного войска. Огонь кузни ярко освещал крону исполина. Далеко слышен лязг ковки булатного меча. Тут же стоит длинная очередь пленных. У них руки-ноги – в деревянных колодках. Их подгоняют ударом кнута к месту, где куются мечи. Каждый скованный меч опускают в огонь, а потом покрасневшее лезвие вонзают в бедро пленника. И когда меч в живом теле загасит свою красноту, вынимают и отрубают голову, чтобы пропустить по лезвию еще и вражескую кровь! «Это называлось закалять лезвие меча на живом теле», – вспомнил Черик и, тряхнув головой, взглянул снова на великое дерево. Странно было видеть листья исполина, которые шевелились сами, без ветра.

– Стольких оно пережило людей, – сказал бригадир, ударяя ладонью по щербатой коре ствола. – Оно и нас тоже закопает в землю.

На душе у него стало тяжело, как перед отправкой в неизвестную жизнь из дома. Проехал весь остаток азиатской земли и тут половину Европы, всю жизнь думал, что Россия, значит, всюду густонаселенные города и сёла, а увидел и до Саврасок много брошенных деревень. Над головой опрокинуто голубое небо, края которого погружаются в далекий лес. Под ногами земля, а на ней нищенствующие люди. Вот что постоянно видел на своем пути Черик. Теперь он не переживал за свою бедность, от которой убежал. Оказалось, что она везде, где находился бывший Советский Союз.

У Стаса в сарайчике похрюкивали поросята, каждое утро всех будил голосистый петух. Бездомных собак было много. Почти из каждого двора они выскакивали, набрасываясь на мигрантов! Черика удивило то, что дома были по нескольку раз ограблены. В некоторых из них на земляном полу устраивали костёр из дверец шкафов, а в одном – справляли нужду. Несколько ведер потребовалось притащить, чтобы все отмыть. Под коньком в некоторых домах обнаружили гнезда ласточек. Колодцы везде были засорены: на зеркальцах их росла трава, воду пить было нельзя.

– Такая земля без людей долго не останется. Мы деревню эту скоро поднимем, и тогда люди возвратятся к своим домам, – сказала Мундуз.

– Я не хочу за них отвечать, – отрезал бригадир. – Приедут или нет – не моя забота.

– Не может быть, чтобы Савраски оставались безлюдными, как сейчас, – спорила она.

ОДИНОКИЙ МИГРАНТ

Бугу испытывал радость от путешествия в одиночку. Встал на крыло – поехал искать себе работу и оказался в Саврасках! В Москве знакомый мигрант объяснил ему, что придется пройти от станции до Саврасок пешком. Это займет времени около часа с лишним, потому что автобус туда не ходит. Вышел из поезда – а на перроне Черик, обещавший накануне встретить, если найдет время! От радости Бугу прослезился. С той минуты радость его не отпускала, потому что он понимал, одолеть пешком неизвестную даль было бы небезопасно. Пошли вдвоем пешочком, а тут догнала попутная бричка, которая довезла до Саврасок за небольшие деньги. У деревеньки они слезли с брички и направились к дому, где жили земляки. Бугу интересовался всем, живо реагируя на каждую увиденную, непонятную для себя мелочь чужой жизни. Проходя мимо двора Стаса, они услышали:

– Опять гость? Житья от вас нет. Сколько можно?

Черик загадочно молчал. Бугу был полон счастья и, казалось, не знал, как выразить его. Стас, направляясь к своему дому, бросил:

– Мне покой нужен! Не шуметь!

– Такое раздолье, такая благодать, – продолжил Бугу. – Хочется петь и танцевать. Грех в такой глуши молчать.

– Грохот ружейного залпа – сильнее любого шума, – парировал Стас. – Правда, я стреляю редко, но метко! Ты новенький, я вижу, ершистый. Ну-ка, еще, что скажешь?

Бугу знал, что местный болван в каждой деревне имеется. Они больше языком чешут, нежели дело делают:

– Мы не собираемся ни с кем ссориться! – пошутил он. – Не скандалисты мы! Наша миссия – нести людям добро!

Стас остановился, а потом, резко подняв голову, заговорил на одном дыхании:

– Эй, Чирок! Ты у меня стреляный воробей! Скажи этому гастарбайтеру, что со мной шутки плохи! Он не ты, конечно, но зато я – тот! Никакой пощады от меня не ждите. Умолять, выползать на четвереньках – не в счёт! Гавёные вы, сейчас оба будете валяться у меня в ногах! Не успели приехать, тут же наглеть начинаете… Специально, что ли? До беды не так далеко, учтите.

Бугу будто обдало ледяной водой, сковывал ответ неизвестного молодого человека. Тут заметил, как Черик дергает его за рукав. Бугу перестал отвечать, возмущаясь и смиряясь одновременно. Непонятно было, что скрывается за этими действиями земляка. Пошел за Чериком в недоумении, до конца не понимая, что таится за этими выпадами парня.

– Эй! Чирок! – обратился Стас снова. – Объясни своему гостю. Понял?

– Он сам слышит, а что мне? – ответил Черик холодно.

Неожиданно на крыльце появилась Евдокия. Она обратилась к сыну:

– Стас, не связывайся с ними! Ну их к богу!

Мигранты были заняты ремонтом двух больших домов в конце улицы. Они, приостановив работу, следили за происходящим оттуда. Появление одинокого мигранта было для них неожиданным и послужило поводом устроить перекур. Это была приятная новость, бригадир ведь ничего не сказал. Они также настороженно глазели на Стаса, который закатывал скандал.

– На сколько дней твой гость собирается оставаться тут? – спросила Евдокия.

Бугу и Черик об этом еще не говорили.

– Я не останусь надолго, – ответил Бугу громко. – Я не мигрант! Свободный человек. Когда хочу, тогда уеду!

– Да-а-а?! Сначала так все говорят, а потом вдруг выясняется, мыгрант! Знаем вас, чертей!

– Вы не правы! – не дал досказать ей Бугу. – Сказал, уеду – значит уеду!

– Стас, слушай. Он хитрый зараза! – вдруг разозлилась Евдокия. – Хочет из себя городского показать. За ним глаз да глаз!

– Пусть катится! – крикнул Стас.

– Писать-читать умеешь? – спросила Евдокия.

– Среднее специальное образование имею: каменщик я, – ответил Бугу.

– Пусть уезжает! За ним еще кто-нибудь припрется! Опять головная боль! А ты, вот, мне нужен? – спросил Стас.

– Я приехал к землякам, а не к тебе! – твердо ответил Бугу. – Допрос устраиваешь, что ли?

– Можно сказать, да, – ехидно отметила Евдокия. – Посмотрим, какая у тебя будет работа. Обманешь – выпрем! Договорились?

– Не понимаю…

– У этого негодяя гонор выше крыши! – злился Стас. – Мать, ну, подумай! Зачем из него слова вытягивать клешней? Раз не хочет рассказывать, зачем связываться с ним?

– Да, вы тут давно живете, я знаю, – ответил Бугу спокойно. – Мне еще до отъезда в Москве говорили о вас. Уважаете меня или нет – ваше право. Я вас почитаю, как жителей Саврасок, но огульно охаивать себя – не позволю!

Бугу лишь сейчас вспомнил о разговоре с Баарыном в конторе диаспоры в Москве о матери и сыне, ревниво охраняющих свой очаг.

– Мои корни уходят в столбовое дворянство! – продолжила Евдокия. – Здесь похоронены мои предки: дедушкин дед, отец и мать – царство им небесное. Жили богато, а теперь вам, будто сказку рассказываю. Хвастаюсь будто.… Да ну!

– Мы тут временно, я еще раз повторяю! – спешил успокоить Черик. – Нас свой дом зовет – не хотим отнимать у вас ничего.

– Я тебе, человек хороший, уже говорила, что мы не жильцы тут, а хозяева! – бросила Евдокия резко. – Я из древнего дворянского рода! Мои предки были известны всем псковитянам.

– Чирок! Не понимаешь русского языка? – вмешался Стас. – Кончай базар, не бузи тут! Не серди мать! Твое дело работать, а не пререкаться. Понял, скотина?

Евдокия на время исчезла. Оказалось, зашла в дом. Вышла оттуда с ружьем в руках. Стас пошел навстречу ей и, беря ружье из рук матери, погрозил пальцем! Угроза была не на шутку. Это Бугу, как и Черик, поняли сразу. Бугу не хотелось, чтобы из-за него тут у земляков были неприятности.

– Сейчас угощу тебя! – сказал Стас, направляя дуло в их сторону. – Чуточку твои края долбану, сука, та-ак?

Черик и Бугу подняли руки машинально и стали махать, чтобы тот не устраивал стрельбу. Евдокия кричала, оглашая все Савраски:

– Не хочу видеть этих мыгрантов! Они мне надоели! Без их помощи жили и будем жить!.. Стреляй, сын! Давай!..

Бугу вдруг встрепенулся от страха: это, похоже, его последние минуты жизни, его последние вздохи. Нечаянно у него проснулся интерес к жизни. Захотелось быть еще! Сердце упало, думать трезво оно не давало. Бугу крепко, насколько хватало сил, сжал руку Черика: сейчас им придет конец.

– Отвечать буду я, сынок! Не тяни, бей! Я их не просила, сами пришли!

Бежать до угла стены далеко, лечь – счищенная земля, ровная, всюду как на ладони видно. Черик слегка начал дрожать, хотя по виду не паниковал. Первая пуля пролетела над ними, оба пригнулись. Бугу понял, что ничего не случилось. Однако Евдокия дала приказ стрелять еще.

– Мы у себя дома, они – чужие! Бей! Никто за них не в ответе. Богом забытый мыгрант! Зачем нам они? Не жалей пули.

– Эй-эй! Иван-на-а-а! – закричал Черик. – Эй, Ста-а-с! Не надо! Мы сами уйдем.

Но Стас защелкнул затвором. Видели, как он прицеливается. Евдокия стояла, смежив руки на груди. Глаза внимательно следили за стоящими на коленях людьми.

– Нищие дворяне, проклятые, не дурите! – Бугу тут встал с места во весь рост. – Вы же не убийцы?!

Черик услышал грохот выстрела и тут почувствовал, как Бугу наваливается на него всем телом. У Черика перехватило дыхание. В нос попала пыль, заставляя чихнуть не вовремя. Перевалив гостя на спину, он увидел просочившуюся у него на рубашку кровь. Бугу старался открыть глаза: они опять и опять сами закрывались. Черик, с трудом отстранив тело Бугу, встал на ноги. Он весь дрожал.

У мигрантов был шок. Не говорили, мысли тоже замедлились, ум подсказывал, что скорее нужно укрыться от смерти. Он же сковывал движения. Любящие трудиться чештюбинцы застыли на своих местах, не веря глазам, что так запросто пристрелили их соотечественника. Женская половина – штукатуры во главе с Мундуз, первыми опустились с козлов на землю и побежали в их сторону. Мужчины – за ними. Пыльная улица будто вытягивалась, став длиннее. Всем было видно, что гость умирает: его тело дрожит в объятиях бригадира. Мигранты изо всех сил бежали, чтобы успеть увидеть живые глаза земляка.

Начался летний теплый дождь. Подоспевшие чештюбинцы глядели на неподвижное тело парня, которого, оказалось, раньше не встречали. Но сочувствие к нему рождало в них всеобщую песню, которую поют, когда умирает человек. У всех было настроение, подобное тому, что бывает у плакальщиц.

Бугу лежал на спине вытянувшись. Дождь омывал его лицо, одежду и все вокруг.

– Одной пулей, зараза! – показывал им бригадир. – Вот сюда ему угодила, точно в сердце. Нелюди! Он думает, что убьет человека, и ему от этого будет лучше. Одиночество – путь к самоуничтожению. У людей самое ценное – взаимопомощь. Они преодолевают трудности, опираясь друг на друга. Этого-то не понимает убийца!

Бригадир мокнул под дождем. Земляки, по очереди положив руку на плечо ему, призывали к выдержке.

– Мы сюда приехали сами… не для того, чтобы нюни распускать! – сказала Мундуз. – У нас руки связаны: ударили по одной щеке, нужно подставить другую. Иного не дано.

Стоящие вокруг Бугу земляки хотели выплеснуть свое накопившееся изнутри настроение в песне qoṣoq4. Но в этой затерянной в бескрайних просторах России деревеньке Савраски сделать то, что велит им душа, казалось постыдным и неуместным. Теплый дождь смывал с груди Бугу кровь. Под рваным отверстием в джинсовой рубашке четко вырисовывалось место, куда угодила пуля. В волосах его собралось столько воды, что она начала ниточками непрерывно литься на землю. Дождь усиливался. Послышались всхлипывающие голоса: подошла вся женская половина. Брючины их спецовок были испачканы глиной, перемешанной с водой.

Женщины приготовили в большой комнате место для покойника. Тогда мужчины, подняв тело Бугу на руки, осторожно внесли в дом. Сняли одежду, оставив покойника в нижнем белье. Мундуз с Басыз сели лицом к стене, как полагается по адату, и начали qoṣoq. Мужская половина вышла на улицу и, стоя в полусогнутой позе напротив того места, где лежало тело Бугу в доме, начала заученные с детства многократные повторы – слова прощания:

Esil qajran boorum-o-o-j!

Emi qajdan kөrөmyn-o-o-j!

Esil qajran boorum-o-o-j!

Emi qaidan tabamyn-o-oj!5

Не успели пропеть первые строки, как Стас с ружьем в руках направился к ним.

– Э-эй! Бандерлоги! – заорал он издалека. – Молчать! Прекратить балаган!

По пояс голый, под дождем мерно шагающий Стас с ружьем в руках выглядел угрожающе. Лицо суровое, казалось, готов на все. Мигранты замолкли. Но Мундуз, подумав, что Стаса обижает непонятность языка qoṣoq, продолжила на русском языке:

– Бугу, из вашего рода кто вышел похожий на тебя?

Бугу, теперь в горе весь народ.

Бугу, пришло время кричать горькую песню по тебе,

Бугу, ослабла спина твоего рода без тебя

Срублена наша чинара, наше счастье,

Это время, чтобы нам служить тебе сейчас!

Дети мы – будущие киргизы!

Много ветвей поломалось.

Потухла сегодня наша свеча,

Бугу, ты ушел из мира.

Бугу, ты был опорой нашей!

Не хватать тебя будет впредь киргизам!

Обвалилась ты, наша скала,

Покинул один, оставив нас одних!

Тут Стас, подняв ружье выше головы – бабахнул на всю деревню. Черик тут повернулся спиной к хозяину-самодуру! Мужчины тоже. Это, похоже, озадачило распоясавшегося убийцу, он неожиданно отправился домой. Мигранты потом разглядели в глиняном месиве следы его босых ног.

ГРУЗ 200

Как только в консульский отдел поступила информация о гибели Бугу, организовалась группа для выезда на место происшествия. Это был юрист посольства и тот, кто будет заниматься отправкой груза 200. Клиническую характеристику на умершего написали под копирку, первый экземпляр пришили к одежде усопшего, прежде чем поместили его в гроб. Потом на деньги государства заказали место в самолете, чтобы доставить на родину.

– Приехал мулла Ават? – спросил отец усопшего.

– На месте, где случилась трагедия, он читал молитву, а потом всю дорогу сопровождал гроб, – ответил Жедигер, сосед Бугу. – Он считает, что мигранты погибают оттого, что в бога не верят. Хочет впредь трудовых мигрантов организовывать из рядов верующих.

Односельчане узнали имя убийцы от муллы, потом многократно его упоминали, ругали, на чем свет стоит.

– Я бы его вот этими собственными руками задушил! – кричал мулла в злобе. – И был бы таков! Тварь. У юбки матери околачивается, молоко на губах не обсохло, а это он знает! Да одним выстрелом, говорят, убил Бугу. Как рука поднимается на человека? Теперь он должен быть под домашним арестом. Когда мы вывозили тело Бугу на грузовике, он сидел у себя на крылечке и спокойно следил вороватым взглядом. Он считает, что все сделал правильно, в глазах матери – он герой, ведь. Позже узнали, что, оказывается, мать и сын, таким вот образом, борются с мигрантами. Нас в Саврасках, вместе с работающими там нашими людьми, оказалось двадцать три человека, а их в пяти семьях всего одиннадцать. Не стали марать руки, а то бы в два счёта стёрли бы их в порошок! Черик стал меня отговаривать, нельзя, мол, это делать, наши люди приехали тут деньги зарабатывать, а не воевать. Вижу, что там мигранты портиться начинают. Вернутся домой уже отлучившимися от Аллаха людьми…