Завещание майора Пронина

Скаченко кивнул.

– Вот и хорошо. Мы поладим, – сказал Пронин презрительно.

Вот когда не хватает Никиты! Эти сволочи лишили меня оперативной связи с Эйтингоном. Всё-таки террор иногда приносит результат в разведке. Тактический, конечно. Стратегически они ошиблись. Именно убийство обострило наши эмоции и мысли.

– Где живёт этот Штефан? Не официально, а на самом деле?

– Он живёт на даче, – отвечал Скаченко дрожащим голосом. – В Малаховке. Там у него большой дом.

– И охрана?

– Можно сказать и так. Он приплачивает одному мужику, соседу, заядлому охотнику. Думаю, тот не знает, чем занимается хозяин, но выполняет его мелкие поручения и может, если нужно, кому угодно свернуть голову. Или просто пристрелить. А живет Штефан один. Баб к себе не водит. Сам к ним ездит.

– Адрес напишешь, только без маневров, гражданин штабник.

– Слушаюсь.

Пронин ринулся в свой отдел, к товарищу Коврову. Как объяснить, что он вёл тайное расследование? Говорить об Эйтингоне нельзя. Ковров, кстати, в любом случае обидится. Правда, он человек отходчивый.

Ковров округлил глаза:

– Иван? Ты в Москве?

– Так точно, товарищ Ковров. Я вышел на след германского резидента. Малаховка, улица Кирова, до 17. Срочно нужно окружить этот дом. И соседний дом – 18. У него вооруженный сообщник. Спугнуть их нельзя, действовать нужно ювелирно. Всё крайне серьезно.

– Чёрт побери, кто тебе поручил это?

– Никто. Это дело само меня нашло.

– Ну, товарищ Пронин…

– Я прошу, первый раз в жизни вас прошу. Все комментарии потом, после. А сейчас нужно действовать, немедленно действовать. Иначе нам этого не простят. Мы сами этого себе не простим. Кроме того, нужно немедленно выяснить, где сейчас находится Штефан Нойманн, сотрудник торгового представительства.

Ковров посерьезнел.

– Сделаем так. Группу захвата возглавит Железнов, твой любимец. Через полтора часа они будут в Малаховке. Руководство операцией возлагаю на тебя. А Нойманна этого мы знаем, конечно. Не вызывал подозрений.

– Спасибо, товарищ Ковров. Не подведу.

Игра началась. Пронин с Железновым при встрече крепко обнялись, не говоря друг другу ни слова. Трое сотрудников «пасли» Нойманна на службе. Пронину повезло, немец оказался в офисе, на Метростроевской.

Железнов, а с ним – отряд из двадцати человек, направились в Малаховку. Иван Николаевич не сомневался, что Виктор всё сделает быстро и профессионально.

Сам Пронин держал связь с обеими группами через двоих молодых «бегунков» и ждал, куда двинется Нойманн.

В столовой, на Лубянке, к нему подсел уже знакомый долговязый сотрудник.

– Товарищ Пронин, кажется, у вас новости? Я доставлю вас по адресу.

Ну, наконец-то. Чего-то подобного Иван Николаевич ждал уже битый час. Эйтингон не мог не почувствовать, что ситуация стала горячее.

Но тут в столовую даже не вошел, а влетел Ковров, даже стул опрокинул и рукавом смахнул со стола стакан с томатным соком.

– Слушай, Пронин, что это ты устраиваешь?

– Товарищ Ковров, всё согласовано.

– А ты не слишком потерял наглость? – Ковров бушевал. Пронин знал, что очень скоро он успокоится.

– А я не при чем? Хоть бы нарочного послал. Сидишь тут, компот пьешь.

– Идёт операция, товарищ Ковров.

– А Железнов – чей сотрудник? Твой личный или всё ещё в нашем отделе? – не унимался Ковров.

– Товарищ Ковров, дорогой ты мой, ну, пойми, что сейчас ты мне мешаешь. Вот всегда помогаешь, а сейчас мешаешь. Дай всё закончить – и я тебе подробный рапорт выдам.

– Ну, хорошо, Пронин. Это я тебе запомню. Это уже выше моих сил.

Ковров театрально всплеснул руками, сунул в рот папиросу и выбежал из столовой. Гнев уже спал, это он уже по инерции изображал вселенский ужас.

Долговязый улыбнулся:

– Часто он так?

– Изредка. Но эффектно. Едем?

Они по мчались куда-то на Садовое кольцо – почему-то на грузовике. Впрочем, конечно, в такой день следовало принимать меры предосторожности. Завернули во двор где-то за Курским вокзалом. Старый особнячок с садом. «Медвытрезвитель», – прочитал Пронин вывеску. Остроумно!

Проходи, – послышался знакомый голос, – Не бойся, нет здесь алкоголиков. Вывеску скоро снимут, а особняк отдают наркомату иностранных дел – для встреч с зарубежными гостями. Ну, и мы эту стройку курируем, сам понимаешь.

Пронин увидел Эйтингона за потрескавшимся столом, в штатской заношенной тужурке.

– Говорят, ты уже вышел на резидента, во всем разобрался, всех поймал. Пономарев, оказывается, честный красный командир, несмотря ни на что?

– Так-то оно так…

– Большую работу проделал, – Эйтингон не давал Пронину вставить словцо. – Что сказать? Молодец. И я молодец, что тебе это дело поручил. Ордена нам с тобой полагаются, не так ли?

Пронин пожал плечами. Странный разговор.

– Нет! Не так! Не полагаются! – чуть не закричал Эйтингон. – Номанн этот чертов нужен, черт возьми. Или как его – Нейман, Нойманн? А мы его только и видели. Кто-то его спугнул. Нет, не ты. Но в одном ты ошибся. У него была подстраховка. И ему сообщили, что дело плохо.

– Так это же неплохо, – сказал Пронин совершенно неожиданно для Эйтингона. – Теперь мы знаем, что в Генштабе есть ещё одна крыса. А Нойманна мы найдем.

– С первым ты, наверное, прав, а вот со вторым, боюсь, будут проблемы и немалые. Думаю, с окнами у него всё в порядке. Такие агенты просто так не попадают в наши руки. Мы его обезвредили, это уже неплохо. Он долго вживался и еще многое мог сделать. Так что ордена мы с тобой и впрямь заслужили. Хотя лучше бы тебе жалованье повысили, правда?

– Мне хватает. – Пронин и так в месяц зарабатывал, как его отец – председатель колхоза – за год.

– Да знаю, знаю, что ты не за длинным рублем в ЧК пришел. Хотя в нашем деле – особенно за рубежом – без материальной базы никак нельзя. Будем проигрывать, если останемся нищими. Да и здесь нам техника нужна. Новейшая и разнообразная.

– Вплоть до полуторок, как с завода.

– Ты меня правильно понял. От танков до полуторок, включая лимузины и мотоциклы. Всё может пригодиться. Иной раз – и гримеры, и хирурги. Наивысшего класса! Мы – тайная служба. Халтура в нашем деле не принимается, как и поблажки.

Эйтингон любил поучать – и ровесников, и даже старших, не говоря уж о молодых сотрудников. А Пронин выслушивал его сентенции уважительно, это нравилось «королю нелегалов».

– А сейчас – расскажи мне всё, что произошло за последние часы. И не забудь о своих предположениях и планах. Только сядь, что ж ты, как неприкаянный.

Пронин улыбнулся, сел в продавленное кресло напротив Эйтингона и рассказал всё то, о чём мы уже знаем.

– Сейчас наше дело – охотничье, – так завершил он свой рассказ.

– Добро. – быстро проговорил Эйтингон. – Вместе поедем по его следам. Мои ребята тоже кое-что выяснили. Заодно и второго агента попытаемся вычислить. Сейчас разойдемся. Встречаемся через два часа. Юрка тебя встретит в сквере, возле театра комсомольского.

На Каретном ряду, в сквере, Пронин ожидал долговязого Юрку – агента Эйтингона. Впервые в этом году он почувствовал холод: вечерний ветер пробирал до костей, в одном костюме уже ходить не следовало, но с утра палило солнце, и Иван Николаевич не надел плащ. Юрий опаздывал на две минуты, непохоже на него. Пронин не без раздражения посмотрел на часы и в эту минуту потерял бдительность… Кто-то, подкравшись сзади, борцовским приемом «обнял» его за шею. Как из-под земли появились еще двое в темных коверкотовых пальто, и один из них быстрым, со стороны почти незаметным движением что-то прыснул Пронину в лицо. Голова закружилась, мышцы обмякли, Пронин повалился на руки этих подлецов, как пьяный. А они очень вежливо и аккуратно втащили его в черный «Опель». Пронина усадили сзади. Справа и слева – его новые «друзья». Возле водителя восседал видимо, главный в этой группе. Сквозь глубокий сон Пронин слышал их разговоры – нахальные, самоуверенные.

– А что с Прониным-то делать? – спросил самый высокий и плечистый из этих парней, сидевший справа от Ивана Николаевича.

Главный усмехнулся и с легким акцентом, похожим на прибалтийский, ответил недоуменным вопросом:

– С каким Прониным?

– С Иваном, который из Риги приехал, да вот с этим… – Он покосился на спящего пленника.

– А! – главный пренебрежительно махнул рукой. – Так он же умер.

– Как умер, когда?

– Насколько я знаю, завтра.

С минуту они молча переваривали это известие, а потом затряслись от смеха.

Пронин не открывал глаз, голова раскалывалась от боли.

«Ничего, сволочи, смейтесь, но не хороните раньше времени. Вам же хуже будет».

Они въехали в какую-то подмосковную деревушку.

Главный щелкнул пальцами, и водитель вышел из автомобиля. Уже совершенно стемнело. Длинную улицу освещали два чахлых фонаря, да в некоторых избах мерцал слабый свет. Видимо, водитель о чем-то договорился с хозяйкой избы – худощавой старухой. Пронина внесли в сени, положили на широкую деревянную лавку.

– Здесь у нас мертвецкая будет, – верзила подмигнул Главному.

Но Пронин на несколько минут потерял сознание и не слышал этих слов.

Очнулся он уже на почти удобной кушетке, накрытый верблюжьим одеялом. Тесная комнатка не отапливалась. «Чёрт возьми, кажется, мы многого не учли. Провал?» – сразу подумал Пронин. Он попытался поднять голову. С первого раза – никак. Макушка как свинцом налита. Помог себе локтями, уперся в стену, приподнялся, огляделся. В комнате – никого. Только кушетка, на полу – старая циновка и массивный шкаф возле стены. Шкаф не похож на деревенский, явно украден из богатой городской квартиры. Дверь закрыта, плотно и аккуратно. Заперта? Скорее всего.

Окошко в комнатке отсутствовало, как это бывает в мусульманских избах на женской половине. Пронин снова опустил голову на старую, выцветшую и жестковатую подушку, которую какая-то добрая душа все-таки подложила в эту кушетку… Тишина мертвая. Правильно этот парень сказал – «здесь мертвецкая».

Но тут дверь – видимо, хорошо смазанная – почти бесшумно открылась и в комнату быстро проник верзила – и тут же закрыл дверь и так же бесшумно запер.

– Товарищ Пронин, – еле различимым шепотом произнес он. – Я здесь по заданию.

Пронин недоверчиво оглядел верзилу, у которого возле поясе болталась деревянная кобура с массивным «маузером». Нужно было найти верный тон для общения с человеком, который мог оказаться кем угодно. Какое уж тут доверие…

– Мы все здесь по заданию.

– Вы не поняли. Я друг.

– Я заметил. – Пронин поежился. – Хорошо вы мне удружили.

Верзила ещё раз огляделся – как будто выискивал кого-то в этой пустой комнате.

– Я от Котова, – сказал он спокойно. Надёжно.

Да, он знает псевдоним Эйтингона. Но разве это тайна за семью печатями для иностранной резидентуры? Нет.

– Очень хорошо. Хотя не понимаю, кого вы имеете в виду. – ответил Пронин, – Но поверить вам я смогу только, когда мы поедем в автомобиле в Москву, на Кузнецкий мост.

– Домой захотелось? Да, мне хорошо известен ваш адрес. Белая птица взлетает над старыми хатами. Будет дождь.

Пронин внутренне встрепенулся. Вот этого они узнать уж точно не могли.

– Самое время шить зимнее пальто. У меня есть знакомый закройщик, он живёт на Палихе. – тут же ответил Пронин.

Потом встал, протянул верзиле руку. Теперь они были товарищами. Тот заговорил деловито:

– Автомобиль будет. Из наших здесь я один, но и их немного. Хотя бы одного нужно взять живым.

– Если нас двое – я спокоен. Дай только отдохнуть минут десять. Меня, как-никак, и траванули, и отделали.

– Такая у нас работа. Десять минут, конечно, имеется. Они меня послали тебя сторожить.

– Тебя точно не подозревают?

– Точно. Дело проверенное.

Пронин скептически махнул рукой.

– Знаешь, сколько раз я так думал, а оказывалось всё наоборот… Я еще только поступил на службу в ЧК, когда меня заперла в подвале одна симпатичная старушка. Я подозревал её в причастности к белогвардейскому заговору и не сомневался, что эта дамочка – божий одуванчик ничего не понимает… В итоге чудом остался жив.

– Дело «Синих мечей»? – верзила блеснул эрудицией.

– Так точно, – удивился Пронин, – Именно так называлась подпольная группа, которую мы раскрыли. Ты, кстати, не представился.

– Можете называть меня просто Стрепет. А, если по дружбе – Петром.

– Стрепет. Да, это в стиле нашего друга. А сейчас слушай. Примерно через полчаса сюда придёт человек в коричневом костюме – это австриец, я раскопал его настоящую биографию. Эрих фон Граубе, барон. Штефан Нойманн, о котором вы знали – это очередная легенда. Хорошо проработанная. Этот господин Нойманн действительно существовал, симпатизировал левым, приезжал в Советский Союз. Граубе на него чертовски похож. Но тот действительно был мелким дельцом, а этот австриец – кадровый разведчик со времен Первой Мировой. И отлично знает Россию.

– Не забывай, что Австрии уже не существует… Гитлеровец, вот и весь сказ.

– Да, такой же австриец, как и сам фюрер. Здесь он – мелкий работник торгпредства.

– Это мне известно. И он придет сюда собственной персоной?

Стрепет кивнул:

– Да, он выразил желание лично тебя допросить. С ним будет тот парень, вместе с которым мы тебя… Ну, понимаешь. Это его телохранитель. Латыш, между прочим. Но по убеждениям – чистый нацист.

– Знаю я этих латышей, давно с ними работаю. Непростая публика.

– Вот именно. Так что время на отдых у нас есть, но его немного.

Петр подмигнул Пронину – весело и беззаботно. Он был еще совсем молод, но, судя по всему, работал профессионально. Эйтингон всё-таки умеет подбирать кадры. Итак, сейчас я увижу господина, который надоумил наших штабистов воевать не дивизиями, а бригадами и протолкнул серию реформ в артиллерии, которые мешают солдатам осваивать новую технику… Нет сомнений, что и сведений он у них выудил немало.

– Шаги! – тихо сказал Петр, когда Пронин еще ничего не слышал. Видимо, наш Стрепет настолько привык к здешней атмосфере, что, как опытный охотник, улавливает каждый легкий скрип. Потом и Пронин услыхал шаги – и даже определил, что визитер обут в сапоги. Причем, это был именно один единственный визитер. Они с Петром обменялись взглядами: «А где же второй? Не появится же он из стены? Или герр фон Граубе решил ради такого случая явиться в одиночестве.

– Странно, – шепнул Петр.

Но всё разрешилось через минуту, когда в комнату ввалился вовсе не Граубе, а его телохранитель Гуннарс.

Пронин успел повернуться лицом к стене. Латыш (кстати, он вполне чисто говорил по-русски, что встречается нечасто) сразу повелительно крикнул Петру:

– Он не сдох?

– Да нет, я проверял пульс. Живехонек.

– Это хорошо. Приказано его допросить.

– А хозяин?

– Не твое дело. Отлучился хозяин. Ты давай, дверь запри. А потом этого разбуди. Вода есть?

– Имеется, – Петр указал на графин, стоявший в уголке, прямо на деревянном полу.

– Подними, дай сюда.

Гуннарс сперва отхлебнул воды, а потом щедро окропил Пронину макушку прямо из графина. Иван Николаевич повернулся – как будто спросонья.

– Где я? – спросил, глядя на Гуннарса и Петра мутными глазами.

– Ты приехал по адресу. Хочешь жить – просто отвечай на мои вопросы. Полчаса – и можешь валить на все четыре стороны.

– Какие вопросы? Куда вы меня привезли, сволочи? – Пронин тянул время, соображал и давал возможность Петру тоже поразмыслить. Резидент, скорее всего, просто сбежал, понял, что Эйтингон так просто не оставит Пронина. Предпочел сберечь свою драгоценную жизнь. Логично. Скорее всего, у него есть приказ от центра – в подобных случаях действовать именно так. Используем последний шанс его догнать? Этот головорез вряд ли знает, куда направился австриец. Если уж он не взял телохранителя с собой – значит, никому не доверяет и, между прочим, правильно делает.

Пронин говорил нарочито вяло, тяжело двигался.

Гуннарс не должен был ничего заподозрить. Хотя… Но Пронина подстраховывал Пётр – и нужно было действовать быстро. Латыш как раз приблизился к Пронину, и тот молниеносно ударил Гуннарса по колену и вырвал у него из рук графин. Латыш упал, потом быстро вскочил, но получил графином по голове и, качнувшись, завалился на пол. Он даже не успел позвать на помощь Петра или выругаться.

– Куда он мог уйти? У тебя есть мысли?

– Здесь еще один – водила.

Они допросили шофёра Нефёдова, но тот рассказал только, что довёз господина Кирстена (так назывался наш друг в этой среде) до деревни Авдеевки. А там пересел на грузовик.

Значит, его кто-то ждал. Значит, у него имелся вариант на пожарный случай, что для профессионала такого уровня – в порядке вещей.

Вместе с Нефёдовым они добрались до Авдеевки. Небольшая деревушка, на задворках совхоза. Шел редкий холодный дождь. Пронин надвинул кепку пониже.

– Что будем делать, товарищ майор? – спросил Петр. – Следов-то сейчас не разглядим.

– Остается только людей будить. В деревнях рано встают, самое время. Нас интересует транспорт. Любой. И – кто что знает о грузовике. Где он стоял по сведениям Нефёдова?

Пришлось вторгаться в дом конюха: его окна выходили как раз на место прибытия грузовика. Борис Григорьевич Савин уже не спал, собирался на работу. Но на незваных гостей поглядывал сурово. Пронину с трудом удалось наладить с ним более-менее дружелюбным контакт – и он рассказал немало.

– Был грузовик, пылил здесь. И окна такие пыльные, как у кочегара. Кузовок зеленый, свежевыкрашенный. Это я приметил. Уехали они… Я не видал, как они уезжали, но слышал, как мотор-то визжал. Это часов в восемь было.

Значит, преследовать – дело бесполезное. За это время он мог уехать куда угодно, скорее всего – до вокзала и дальше поездом. Грузовик – это след, и долго оставаться на нем господин фон Граубе не стал бы.

Пронин махнул рукой. Тут же навалилась усталость всех последних дней, заныли раны. Ему на мгновение показалось, что он проиграл эту схватку, что напрасно ходил в Генштаб, выискивал предателей… Главный противник скрылся – и ещё бог весть, сколько будет вредить нашей стране. А война не за горами.

– Вас отвезти на Кузнецкий? – спросил Петр участливо.

Пронин кивнул – уныло, как на похоронах.

Всю дорогу до Москвы они молчали. Петр время от времени хотел завести разговор, как-то отвлечь загрустившего Пронина, но чувствовал, что лучше не нарушать молчания. Наконец, он достал из кармана пакет.

– Иван Николаевич, хотите баранок? Вчера в Елисеевском покупал.

Пронин взял баранку, очень быстро ее разжевал и съел, даже не почувствовав вкуса. Впрочем, он не чувствовал и голода.

Но вот и Кузнецкий. Пронин предчувствовал, что его сегодня еще ожидает важная встреча. Так и есть. На площадке, возле дверей, стоял Эйтингон. В клетчатом костюме, через руку переброшен плащ. Он широко улыбался.

– Не ждал?

– Совсем наоборот.

– Значит, были предчувствия? Правильно. Встречу с прекрасным всегда надо предчувствовать.

Они расположились в креслах, возле текинского ковра. Тихо и уютно. Атмосфера располагала к неофициальному, спокойному разговору.

– Ну что, Пронин, сработали мы с тобой на четверку с плюсом. Задание выполнили, врагов в Генштабе разоблачили, боевую группу иностранного шпиона обезвредили. Это важно. Но фон Граббе ушёл… Это тоже приходится учитывать. Задержать его на границе не удалось, видимо, у него имелось надежное окно. Улизнул наш друг.

– Надеюсь, ненадолго?

Эйтингон покачал головой.

– Что упало, то пропало. Мои ребята, конечно, постараются его отследить. У нас на примете три предполагаемых места, где он может всплыть. Одно, представь, аж в Японии. Кстати, у нас там надежная группа работает. И не одна. Второе – Каир. Третье и четвертое – попроще – Вена и Гамбург. Туда он может залечь, чтобы отдохнуть, зализать раны перед новой командировкой.

– Значит, провалили мы дело, товарищ Эйтингон?

– Почему? – Наум Исаакович внимательно поглядел на Пронина своими темными глазами. – У нас какое задание было? Почистить Генштаб. Перед войной – самое первое дело. Ты доказал, что мы беспокоились не зря. Опухоль вырезали. К тому же, поняли логику врага – проталкивать нелепые реформы, сбивать с толку офицеров. Теперь мы знаем, какие решения на уровне штаба в последние годы были совершены ошибочно. Это немало, совсем немало. Ну, боевая группа, штатные головорезы – это уже дело десятое. Меня это не так интересует, хотя ордена за это дают.

– Перед войной… – повторил Пронин за Эйтингоном. – Ты, конечно, имеешь в виду Германию. А сколько потерь у нас будет из-за его художеств? Потерь, которые можно было бы избежать.

– Есть война, о которых в учебниках пишут и есть тайная война. Она не менее жестока. И в ней не обойтись без поражений. Не считай себя непогрешимым. Знаешь правило золотого сечения? Быть победителем на 100 процентов невозможно. Золотое сечение – это, кажется, 73 процента из 100. Эту норму мы, я считаю, выполнили. Может быть, даже с перевыполнением плана. И, кстати, ты сумел всё провернуть на удивление быстро. Другой бы копался еще месяца два – и фон Граббе ещё натворил бы делов. А сейчас бежит из Союза, как ошпаренная кошка. На несколько месяцев он точно вышел из игры. А если по умному – то и на пару лет. Таких мастеров берегут.

Пронин вздохнул. Но уже чувствовал себя немного бодрее. А Эйтингон деловито объяснял ему, что к чему:

– Ты больше не служишь в Генштабе. Скоро тебе возвращаться в Ригу. Я считаю, отпуск прошёл не впустую. И я благодарен тебе. Я много про тебя слыхал, анализировал и не ошибся. Мы провернули большое дело. А австрийца этого мы еще обязательно поймаем. Он ведь порядочно рисковал, появившись на этой даче. Такой риск в нашей работе иногда вознаграждается, но гораздо чаще за него приходится получать по голове.

Эйтингон пробежался взглядом по книжной полке:

– Платон, Энгельс, Карлейль… Сразу видно образованного человека. Я слышал, у тебя армянский коньячок водится? По несколько капель нам бы сейчас не помешало. Особенно тебе. Нужно отвлечься и согреться.

Иван Николаевич кивнул. Встал, открыл сервант. Там как раз хранилась бутылочка коньячку и рюмки. Эйтингон с удовольствием продегустировал:

– Красота. Именно то, что сейчас необходимо. Поднимем бокалы за успешно раскрученное дело, которого подошло к эпилогу!

Они выпили, но Пронин не унимался.

– Ну хорошо, мы вычистили Генштаб. Но он или другой резидент такого масштаба мог завербовать людей и в другой нашей стратегически важной организации. Разве нет?

– Конечно, мог. И так будет всегда. А иначе нас можно было бы на пенсию отправлять, мемуары писать. Не волнуйся. На наш век шпионов хватит. А ты что-то странные вопросы стал задавать. Я понимаю, устал, жизнью рисковал.

Пронин нахмурился. Он крепко задумался о том, сколько вреда стране может принести один предатель, клюнувший на посылы резидентуры. Вот так и разваливаются государства…

Они выпили по глотку.

– Желаю тебе хорошей дороги в Ригу. Это тоже важное направление. И в мирное время, и на случай войны. Я знаю, у тебя там много забот. Перед Ковровым можешь не отчитываться, я все беру на себя. Спасибо тебе, Иван Николаевич, еще раз спасибо. Может, еще когда-нибудь поработаем вместе?

– Мне хорошо с вами работалось. Буду рад.

– Ну, спасибо на добром слове. – Эйтингон улыбнулся. Не зря друзья считали его самоуверенным товарищем, он не сомневался, что каждый чекист только и мечтает с ним поработать. – Готовься к войне, Иван. Мы в последние недели уже поработали на будущую победу. Но это только начало.

В этот приезд Пронин даже не успел повидаться с Витькой Железновым. Всё пошло как-то кубарем. Без продыху. В Риге хотя бы отоспаться можно будет…

Поезд завтра, в 12.30. Пронин представил себе, как пьет чай в уютном купе – и на душе потеплело. Но в голове снова и снова вертелись слова Эйтингона: «А война с Германией будет обязательно».

К поезду он успел тик-в-тик.

3

Эту историю Пронин и рассказал Овалову – в подробностях. Старики расстались, на прощание обнявшись у лифта.

Потом Пронину казалось, что он проснулся ранним зимним утром – и, продирая глаза, сразу увидел снежные груды на крыше дома напротив. Окно Иван Николаевич не зашторил – и перед ним открывалась широкая январская панорама. К восьми часам его вызывал Ковров – что ж, почтим старика точностью. Совсем недавно Пронин вернулся из Германии. Это была опасная и дерзкая командировка в тыл врага, которая прошла на удивление легко и удачно. Не так, как бывало в сорок первом и сорок втором. Сейчас Красная Армия освобождала Европу, совсем недавно вошла в Варшаву и ничто не могло остановить её движения на Берлин. Гитлеровцы не сдавались. На что они могли надеяться? Срабатывал фанатизм, который каждый год искусно подогревал по радио впадавший в шаманскую истерию Гиммлер. Он внушал немцам, что «русские», «орды большевиков», будут яростно мстить немцам, беспощадно уничтожая женщин и детей. Его демагогию в прессе подтверждали фотофальшивки, изображавшие «зверства» красноармейцев. Кроме того, Гитлер и некоторые его стратеги всерьез надеялись на противоречия среди союзников. Слишком многое разделяло Москву, Вашингтон и Лондон… В этом направлении и действовала германская разведка.