Завещание майора Пронина

– А за мной?

– Я еще не получал отчетов. Сегодня что-нибудь случилось? – Эйтингон изучающе посмотрел на Пронина.

– Был один странный до полного идиотизма уличный разговор.

– К нашим делам не имеющий отношения?

– Имеющий. И самое прямое. Меня запугивали. Такое почему-то каждый раз случается, когда берусь за новое дело. Еще с Гражданской войны.

– Ладно, с угрозами мы разберемся. Да ты и сам разберешься. А вот одного помощника я тебе выделю. Он побудет недели три твоим водителем, вполне официально. Завтра познакомитесь. Молодой парень, но способный. Отличный стрелок, спортсмен, по боксу первый разряд и прочее. При этом – не дурак. Зайцев Никита. Завтра с утра он за тобой заедет. Думаю, вы подружитесь, и он тебе понадобится. Доверять ему можешь вполне. Как мне. Ты ведь доверяешь мне?

Пронин засмеялся.

– Эх, товарищ Эйтингон, любишь ты всех проверять… И психологией слегка злоупотребляешь. Извини, но мне так показалось.

После этого они разговаривали только на равных: Пронин показал ему, что вторым номером быть не собирается. И Эйтингон смирился. Слишком нужен был ему Иван Николаевич в этом деле.

– Завтра встречаться не будем. Осваивайся там. О послезавтра вечером – сбор. Я тебя найду. Где будешь, там и найду.

Перед сном Пронин долго ворочался на подушке. Ему казалось, что водителем Зайцевым окажется Иванов-Петров-Сидоров. Это было бы эффектно, во вкусе Эйтингона. И проверка, и намек на доверие… Спал Пронин беспокойно, всё ворочался.

А утром его действительно ожидала черная эмка (собственно говоря, они и бывают только чёрными). Пронин познакомился с водителем. Нет, это был не тот незнакомец из подворотни… Тоже спортсмен, но пониже ростом и другой масти: слегка цыганистый брюнет.

– Давай, Никита, в Генштаб. Там и подождешь меня, и пообедаешь. Часов в 19 будь наготове. Больше заданий на сегодня не будет.

– Хорошее дело! – Зайцев широко улыбнулся.

Они плавно двигались по полупустым утренним московским улицам. Изредка можно было увидеть гремящий трамвай или передвигавшийся рывками ранний троллейбус.

Этот день Пронин решил посвятить товарищу Скаченко. Он встретил товарища из НКВД пирогами с вареньем и крепким чаем. Всё правильно, так про него и говорили: хлебосольный, общительный. Но поседевший и располневший кавалерист поглядывал на Пронина с опаской, рассуждал осторожно, немного суетился.

Над письменным столом висела большая раскрашенная фотография, на которой Скаченко – молодой командир – гордо сидел в седле, подняв над головой шашку. С тех пор он порядочно изменился.

– Много у нас ещё неразберихи, товарищ Пронин. Освоение нового вооружения идёт медленно. Командиры не всё понимают. Нужны оперативные курсы – на месяц-полтора, не больше. Просто для изучения новых орудий. Технические моменты, тактические… Не удаётся! Текучка заедает. Вот и товарищ Пономарев предлагает полугодичные школы для артиллеристов. Но как на полгода оторвать людей от службы? Вы думаете это возможно?

– Трудно.

– Вот и я говорю, что трудно. Совершенно с вами согласен, товарищ Пронин.

Скаченко нервно улыбнулся.

– А что, у этого Пономарёва много новых идей?

– Да полно! Он не в нашем отделе работает, уж года два как в центральном аппарате. Говорят, друг самого Ворошилова.

– Любопытно.

– Влиятельный человек, образованный. Мы-то учились в спешке. Главный мой университет был на Кубани, под Харьковом – когда белых били. Ворошилова я тоже знаю, но его другом себя назвать, конечно, не могу. Я тогда мелкой сошкой был.

– Насколько я знаю товарища Ворошилова, он с чинами не считается.

– Это верно. Он внимательный командир, всегда узнает, руку пожимает.

– А Пономарёв, говорите, к нему близок?

– Говорят. Говорят, он сейчас его первый советник. Причем, неофициально. А это иногда важнее любых должностей.

Скаченко тяжело вздохнул.

– А вам случалось общаться с этим Пономарёвым в дружеской обстановке? Так сказать, за рюмкой чаю?

Карие, немного выцветшие, глаза Скаченко сверкнули:

– Не тот человек. Он даже на банкетах одну рюмку цедит по два часа. Это что касается водки или коньячку. Винами тоже не интересуется. Баптист. Или больной. Или, скорее всего, просто большая скотина. Извините, товарищ Пронин, за прямота. В вас-то сразу масштаб виден. А Пономарёв из штанов вылезает, чтобы начальству понравиться.

В эту минуту Скаченко и сам вылезал из штанов, чтобы понравиться Пронину – и откровенничал напропалую.

– У нас из пяти первых маршалов трое оказались врагами народа. Так? Это правильно, партия и народ проявили бдительность. Но Пономареву такая ситуация очень даже выгодна и он надеется ею воспользоваться. Не для страну или партии, а для себя лично, понимаете? – Скаченко всё больше и больше обвинений навешивал на своего недруга. Это вызывало сомнения в его объективности. И все-таки Пронин отметил, что завтрашний день имеет смысл посвятить товарищу Пономареву – как говорил Скаченко, без пятнадцати минут красному маршалу.

На всякий случай, ближе к вечеру, Пронин осторожно порасспрашивал о Пономареве еще двоих штабистов. Один из них, судя по всему, почти ничего не знал об этом «великом интригане» – или слишком сильно шифровался. Второй назвал Пономарёва способным военачальником, высоко отозвался о его эрудиции:

– Он не сидит на месте, как многие из нас. Пономарёв всегда в работе. У него по каждому вопросу готово предложение. И ведь действительно Красную армию нужно реформировать. К большой наступательной войне мы ещё не готовы, об этом и товарищ Сталин говорил. А Пономарёв и в задачах промышленности разбирается. Грамотный товарищ, грамотный. Жаль, мало у нас таких.

Пронин нисколько не удивился столь противоположным оценкам. Скаченко – парень горячий, эмоциональный. Он и танцует от своих субъективных впечатлений. А молодого полковника больше интересует профессионализм Пономарёва. При этом оба могут ошибаться. Потому что, если Пономарёв работает на врага – он знает толк и в конспирации. То, что он – не дурак, уже ясно. Даже по завистливым монологам Скаченко.

Пономарёв принял Пронина не сразу. Иван Николаевич, по обыкновению, явился неожиданно – и адъютант продержал его в приёмной минут пятнадцать. Что ж, тут обижаться не приходилось. Зато Пономарев с открытой улыбкой вышел навстречу Пронину по ковровой дорожке своего внушительного кабинета.

– Вы – Иван Николаевич, а я – Николай Иванович. Интересное совпадение, не так ли? И запомнить легко.

– Хороший знак! – Пронин улыбнулся в ответ.

Принесли чай в высоких стаканах с серебряными подстаканниками. Баранки. Пронин постарался перевести разговор в нужное ему русло…

– Извините за рассуждения дилетанта, но мне интересно ваше мнение. Армия – такой организм, который нужно постоянно реформировать. Нужны новые идеи! Иначе мы просто не поспеем за противниками. Вы согласны?

Пономарев, с удовольствием попивая чаёк, ответил почти равнодушно:

– Изменения, конечно, всегда нужны. Иначе не будет движения вперед. Но армия – сложный механизм. Каждое преобразование нужно загодя готовить. На то мы и штаб. Мы отстроили Красную армию на новых принципах с 1918 года. Это колоссальные изменения, которые вооруженные силы ещё не успели до конца переварить. Нужна ли в такой ситуации новая череда перемен? Можно развивать то, что имеется. А главная задача сегодня, на мой взгляд, повышать образование командиров. Они должны куда лучше разбираться и в тактике, и в технике. И вообще – с низким культурным уровнем выиграть современную войну почти невозможно. Кстати, призывники стали грамотнее. Школы у нас работают неплохо, это нужно признать.

– Да, но это, увы, не наше ведомство, – Пронин иронически развёл руками. Образ Пономарева, созданный Скаченко, рушился. Или Николай Иванович хитрит? Нужно будет непременно проверить.

Майор Пронин

Вечером Зайцев повёз Пронина за город – на тихую дачу неподалёку от Бисерова озера. Ехал он кружным путем – по привычке вечного конспиратора. Места там почти нехоженые. Поблизости – небольшое рыбное хозяйство, на берегу – редкие энтузиасты с удочками. И – километры лесов, да пустых просек. Правда, они заметили несколько торфяных разработок, на которых теплилась жизнь. Дача Эйтингона затерялась в перелеске километрах в пяти от одного из таких торфяных хозяйств.

– Любит он эти края, – сказал Зайцев. – И встречи здесь назначать любит. Даже зимой. Русскую печку растопит – и вперёд.

– И правильно. Здесь дышится иначе, чем в Москве. Да и разговор течет откровеннее.

Пронин выпрыгнул из машины, постаравшись не угодить в лужу. Никита остался в автомобиле, закурил. Уже стемнело, никаких фонарей поблизости, конечно, в помине не было, но два окошка в избушке горели, и в одном из них трепыхалась занавеска.

– Ты как раз к самовару. Почаевничаем, – услышал он голос Эйтингона, шагнув в сени.

Наум Эйтингон

Кабинет он здесь себе устроил вполне по-московски. Письменный стол, секретер, этажерка. В сторонке – два кресла и дубовый журнальный столик, на котором уже стоял самовар и всё, что необходимо для чаепития.

– Ты как будто всю жизнь здесь живешь.

– Так мы ж обязаны за два часа любой дом, любой гостиничный номер обживать так, как будто корнями в него приросли. А приехал я сюда только часа на два раньше вас с Никиткой. Слыхал новости?

– Что такое?

– Голдовский пропал. Мой человечек за ним следит. Сегодня утром он пришел на службу, но сказался больным, поехал домой. И – след простыл. Нет голубчика ни дома, ни в больницах, нигде… Упустили.

– Неужели я его спугнул?

– Не исключено. Если он в деле мог насторожиться, а потом и психануть, если понял, что ты потянул за ниточку.

– Да я и потянуть пока не успел, запутался только. Странно всё. Ситуация предельно противоречивая, нужно проверять и Скаченко, и Пономарева. Кто-то из них врет. Но то, что Голдовский сбежал – если он сбежал – это, как я понимаю, неплохо? По крайней мере, значит, один явный подозреваемый у нас есть.

Эйтингон отхлебнул горячего чаю.

– Сперва его нужно найти. Голдовского или его труп. Я тебе прямо скажу, полгода назад он выходил на связь с троцкистской организацией в Новосибирске. Робко так, в командировке, через одного совсем незначительного человечка.

– Идейный?

– Или купленный с потрохами. Им же Троцкий всем с три короба наобещал. И денег, и должностей в случае переворота. Надеюсь, тебе не нужно объяснять, что троцкисты – это и американская, и британская разведка… С материальной базой у них проблем нет. Другое дело, что мы их хорошо проредили. В Советском Союзе им действовать трудно. И таких, как Голдовский, они ценят. Берегут. Ты ведь изучил его деятельность в Генштабе?

– Абсолютно незаметная деятельность. Никаких инициатив. Почти никаких дружеских контактов. Серая мышка. Коллеги считают его мелким карьеристом, который держится за паек, за должность свою второстепенную.

– Да, это хорошее амплуа и он его придерживается строго. Но сейчас наша задача – найти его.

– Или его труп. Ты не исключаешь, что свои же могли его убрать? Резоны есть.

– Ну-ка, ну-ка, изложи свои идеи. – Эйтингон широко улыбнулся.

– Два варианта сразу приходят в голову. Первый – они видят, что мы можем достать Голдовского и рвут ниточку. Логично? Второй – Голдовский малозначительная фигура, а его исчезновение может повести нас по ложному пути. Мы будем считать, что главное связующее звено с резидентом – Голдовский, а это не так. Подходит?

– Гипотетически – да. Хотя всё, вполне возможно, и проще, и сложнее. И все-таки, ситуация оживилась. Это хорошо. Хотя отчасти вышла из-под нашего контроля. Но иначе и быть не могло, мы ж не с манекенами сражаемся. А теперь про Пономарева расскажи. Как он тебе?..

…Эйтингон остался ночевать на даче, а Зайцев около полуночи повёз Пронина на Кузнецкий.

– Ты хоть перекусил?

– Так точно. Сухой паек со мной. И термос с кофе. В нашем деле незаменимый, чтобы в сон не клонило.

– Помогает? А мне уже не помогает, – вздохнул Пронин. – Перепил, видно, кофе в свое время. Ты тоже не злоупотребляй.

– Да я понемножку.

Москва встретила их редкими огнями и моросящим дождем. Пронин принялся считать встречные машины. Насчитал по дороге до Садового кольца два грузовика и одну легковую. Еще увидел одну повозку с лошадкой. На Садовом – другое дело. Там даже один мотоциклист промчался в неизвестном направлении. А машин было не меньше пяти. Столица!

Они простились у подъезда, Пронин крепко пожал руку Зайцеву.

– Завтра в восемь ноль-ноль. Обязательно поспать нужно. Считай это приказом.

– Слушаюсь.

Но утром Пронин напрасно прождал водителя добрых десять минут. Никогда такого за Никитой не водилось… Неужели переутомился, вырубился и проспал? Быть такого не может.

Пронин добрался до Генштаба на троллейбусе. Если бы Зайцев опоздал, он непременно бы постарался догнать Пронина, в крайнем случае, подъехал бы к Генштабу. Но его не было. Что это – второй человек пропал за сутки? Пронин хмуро здоровался с штабными офицерами, пробираясь в свой кабинет. Там он заперся. Не хотелось никого видеть. Посидеть наедине с собственными мыслями – этого ничто не заменит. Cтены здесь толстые, тишина такая, что голова гудит с непривычки. Где Зайцев? Он жил в коммуналке с сестрой, там недавно установили телефон. Пронин позвонил, позвал сестру Людмилу.

– А Никита со вчерашнего вечера не возвращался. Загулял, наверное. Это с ним бывает. Парень-то в соку, дело молодое.

– Вы знаете его девушку?

– Это вы у нас всё на свете знаете.

Тупик. Но ни одна девушка не отвлекла бы товарища Зайцева от военной дисциплины, с которой он сросся. Что делать? Пронин попробовал отвлечься на рассуждения о Пономареве, но не сумел. Тревога до дрожи – не от страха, от обиды. Нас начинают запугивать, а мы бессильны, как овцы? Пронин вертел в руках карандаш – новенький, хаммеровской фабрики имени Сакко и Ванцетти. Когда кто-то постучал в дверь – он не обратил внимания. Общаться не хотелось. Но стук повторялся – негромкий, но затейливый. Пронин прислушался. В соответствии с азбукой Морзе это означало: «Вас вызывает друг».

Нехотя Пронин поднялся со стула и впустил в кабинет молодого долговязого парня в давно вышедшей из обихода кожанке. Парень явно подражал героям Гражданской войны, первым чекистам. Что ж, он выбрал для себя неплохой образец.

– Товарищ Пронин, я представлюсь. Сергей Кожанов, помощник нашего товарища Акулы.

Акула – это был один из оперативных псевдонимов Эйтингона. Впрочем, Пронин и без этого представления сразу догадался, откуда этот нарочный и какой друг его вызывает.

– Будем знакомы. Мы куда-то поедем или у вас пакет?

– Товарищ Акула срочно ожидает вас. А у меня «Бьюик». Вы не возражаете против поездки в парк Горького?

– Ты еще не знаешь… Труп Никитки Зайцева вчера нашли возле его дома. Убит ударом кастета в висок. Неожиданно, сзади. Предательски.

– У тебя есть подозрения, кто это мог сделать?

– Только мысли общего характера. Ни Скаченко, ни Пономарев, если он действительно действует против нас, не отдали бы такого приказа. Для них это слишком опасная игра – понятно, что после такого убийства мы активизируемся.

– Да, это, конечно, не они.

– Значит, круг сужается. У тебя есть идеи?

Пронин сбросил нервное раздражение и заговорил спокойно, рассудительно, анализируя все свои впечатления последних дней:

– Ты знаешь, чем глубже я нырял в это дело, тем яснее видел, как осторожны наши возможные противники, которые окопались в Генштабе. Они понимают, что находятся под дамокловым мечом, а это не самые приятные ощущения.

– Ну, разумеется. – пожал плечами Эйтингон.

– Не перебивай, пожалуйста. Я вот о чём. Ну, предположим, что Скаченко или Пономарев, или они оба, работают против нас. Косвенные доказательства этого у нас есть. Они связаны с троцкистскими группами, которые подпольно работают где-то в провинции? Да. Это практически доказано. Имеют прямую связь с этими группами? Маловероятно. Во-первых, рискованно, во-вторых – в Москве троцкисты подпольную жизнь свернули. Работать в одиночку никто из них не способен. В паре – тоже. Пороху маловато, особенно, учитывая убийства последних дней. Им кто-то отдает приказы. Он же опекает их, пытается защищать. Пытается запугивать нас. Пытается направлять нас по ложному пути. У нас активно работает резидент, связанный с троцкистами, но вполне самостоятельный. Вот он бы точно не побоялся Они ощущают себя неуязвимыми – дипломатические паспорта дают им такую иллюзию.

– Они?

– Это я фигурально выражаюсь. Тут явно есть единый центр принятия решений. Один человек. Его могут, конечно, заменить, отозвать, но двоевластие в таком деле нелогично. Есть резидент и группа агентов, которых он завербовал. Возможно, нашенские уголовники. Как тебе такая гипотеза?

– Интересно. Я тоже рассматривал такой вариант. Мы и сами поступили бы по необходимости аналогичным образом.

– Мысли великих часто сходятся, – улыбнулся Пронин.

– И это, между прочим, только подтверждает их правоту. Хотя без гарантий. Гарантий в нашем деле не бывает. Ты пока еще не убедил меня, зачем им было убивать Никиту.

– Это могло быть и неумышленное убийство. Допустим, Никита заметил слежку и дернулся. Он был парень боевой. Ну, а агент, спасая собственную шкуру, пошел на убийство. Возможный вариант?

Эйтингон с уважением посмотрел на Пронина.

– Возможный. Молодец. Умеешь ты просчитывать варианты. В нашем деле важное умение.

– Скорее – опыт, навык.

– Не скромничать, товарищ Пронин. Итак, две версии. Террор, запугивание нас или тебя лично. И – самодеятельность товарища Зайцева, приведшая к трагическому результату. При обоих версиях не исключается участие иностранного резидента.

– Я бы даже сказал – оно очевидно.

Эйтингон кивнул, предложил Пронину папиросу и сам закурил. Пронин воздержался.

– Его нужно пугануть. Иначе он долго себя не обнаружит. Нужно, чтобы он зашевелился.

– А у меня другое предложение, – глаза Пронина блеснули. – Я оперативно выясняю, кто в Генштабе работает на резидента. Мы берем его и через него стараемся выйти на хозяина. А пугануть мы его и без того пуганули. Второе убийство. Ты считаешь, что он еще не зашевелился? Только что нам от этого толку.

– Ну, можно было бы поискать убийц.

– Можно. И даже необходимо в любом случае. Но это долгий путь, на недели и месяцы. А круг подозреваемых в Генштабе у нас уже сложился. Там мы можем поставить мат в двадцать ходов, здесь – в четыре.

– Но можем и не поставить.

– В обоих случаях, между прочим. Так что выбрать? Неужто окольный путь?

Эйтингон махнул рукой:

– Ладно, убедил. Все-таки не зря я тебя привлек к этой работе. Люблю умных и энергичных сотрудников.

В первую очередь Пронин решил нанести визит Скаченко. Но сначала заглянул в архив. Он еще раз изучил ворох предложений и доносов, который исходил от штабных работников. Обычно они писали на имя Ворошилова, нередко – напрямую в НКВД. Анонимщиков среди них не было: серьезные люди, как никак. Удивительно, но процентов 70 бумаг подписал один человек – Скаченко. Множество предложений по реформированию артиллерии, кавалерии, по реорганизации школ младших командиров. Получалось крайне противоречиво. Ко многим – но не ко всем – предложениям прилагались положительные резолюции начальства. Пронин представил себе, чего стоили армии эти постоянные преобразования, в которых не было логики. Штабные мозги Скаченко легко переключались с одних принципов на другие и его новые предложения часто отменяли прежние… Нужно быть военным экспертом, чтобы четко определить тот урон, который нанесли армии эти кульбиты. Наконец, донос на Рокоссовского. Вот он, аккуратная машинопись, дата и подпись – от руки. Скаченко приписывал ему тесную связь с экс-начальником Управления боевой подготовки РККА К.А. Чайковским, который на момент написания доноса был уже 2 недели как арестован. Намекал на скрытую право-троцкистскую организацию в армии. Писал, что необходимо разобраться в социальном происхождении Рокоссовского, что он лжет в анкетах по поводу своего отца… Еще натянутое обвиненьице: «Его всегда тянуло к связям с иностранцами». Несколько примеров общения с немцами и турками, которые тогда стажировались в Красной армии. В то время Рокоссовским командовал 5‑м кавалерийским корпусом в Забайкальском военном округе. Вскоре после доноса его сняли с должности, а через две недели посадили. У Скаченко не было прямого повода завидовать Рокоссовскому персонально. Они не сталкивались по службе, наверное, даже не были знакомы. Значит, он выполнял чей-то заказ. За год Скаченко написал семь схожих доносов на командиров разного ранга. Шестерых арестовали, пятеро из них до сих пор сидят, одного оправдали по ходатайству Ворошилова. Любопытная статистика!

Нужно было надавить на этого хлопца.

Бравый командир встретил чекиста отрепетированной широкой улыбкой.

– Проходите, товарищ Пронин, очень рад!

– Иван Николаевич, зовите меня так. Отбросим официоз.

– Замечательно! Замечательно, Иван Николаевич.

Адъютант накрыл стол – чай, кофе, разнообразные закуски.

Пронин налил себе кофе, отхлебнул из чашки.

– Товарищ Скаченко, расскажите, пожалуйста, подробно о своих внеслужебных знакомых. Вот прямо по алфавиту давайте начнем.

Скаченко резко покраснел. Это напоминало допрос.

– Мои знакомые?

– Да, вы ведь общительный человек, не так ли? И никто не запрещает нам вращаться в разных кругах, дружить. Главное – военную тайну держать в неприкосновенности.

– Товарищ Пронин, Иван Николаевич, скажите честно, за мной следят?

Пронин кивнул.

Скаченко залпом выпил чашку кофе, обтер пот со лба клетчатым платком.

– Ошибка. Какая страшная ошибка.

– Вы совершили ошибку? – спокойно спросил Пронин.

– Наверное, и я тоже.

Он не мог сдержать волнения, тревоги.

– Тогда уж давайте не по алфавиту. Просто назовите человека, который полтора года назад посоветовал вам выступать с определенными предложениями на имя наркома. И с доносами на командиров Красной армии.

– Такое время, такое время, Иван Николаевич. Враги, они везде притаились. Нужна бдительность. И не я один сигналы писал. И в армии не я один.

– Да, вы написали не так уж много доносов. Но среди них есть откровенно беспочвенные. И они касались людей, которых вы даже не знали лично. Вы выполняли чей-то заказ. Мы знаем, чей. Но я даю вам возможность смягчить свою участь и назвать этого человека.

Скаченко затравленно посмотрел на Пронина, потом принялся изучать корешки хорошо знакомых ему книг на стеллажах.

– Вы его знаете? – тихо спросил он.

– Знаем и основательно за ним следим. В том числе и за вашими контактами. – рискнул Пронин.

– Беда. Беда. Я собирался написать на него. Всю правду написать. Я специально его затягивал, чтобы этот подлец себя разоблачил.

– Да, да. Я готов даже вам поверить. Где вы с ним познакомились?

– Впервые – десять лет назад. Помните, тогда немецкие офицеры приезжали к нам на учения? Я служил в штабе западного округа. Он пригласил меня в ресторан, мы хорошо выпили. Обычный веселый разговор. А потом…

– Слушаю вас.

– Прошло шесть лет. Он назначил мне встречу. Стал шантажировать. Мол, тогда я наговорил лишнего под хмельком. Негодяй.

– И он стал давать вам поручения?

Скаченко кивнул.

– Я заманивал его, чтобы разоблачить. Клянусь, я заманивал.

– Но получали деньги?

– Никогда. Вы можете проверить это. Ни копейки. Штефан говорил, что поможет мне сделать карьеру. И действительно.

– Да, я в курсе. Вы недавно получили повышение. Год назад вам дали ордер на новую квартиру, дважды награждали грамотами и премиями. Неплохая карьера под руководством господина Штефана. Расскажите о нем подробнее.

– Он подполковник в отставке. В свое время поддержал Гитлера. Стал работать в торговом агентстве переводчиком. У нас, в Москве. И в Ленинграде.

Теперь вычислить этого человека было нетрудно. Но Скаченко сам назвал его фамилию.

– Он работает у нас под своей настоящей фамилией, как и 10 лет назад. Штефан Нойманн. Ему сейчас 51 год.

– Замечательно.

– Вы верите, что я собирался его разоблачить?

– Какая разница, верю или нет. Ведь вы его не разоблачили. По вашей вине только за последние несколько дней убили двоих честных советских граждан. Но я обещал, что признание смягчит вашу вину – и был честен с вами. Работайте. Встречайтесь со Штефаном. Вы же лично встречаетесь?

– Да. Иногда лично, иногда через его людей. Это простые советские люди.

– Вот про них напишите подробно. Вы же знаете, где они работают и прочее?