Ларс

Умила подарила мне толстую восковую свечу с просьбой не спалить свою хижину. Сестра также купила отрез ткани и передала мне с наказом отдать матери. Сначала я не понял, о ком идет речь, но потом до меня, как говорится, дошло. У меня есть мать по имени Руяна, а еще сестра Радуна. Вторая сестра тоже замужем за соседским вождем. Ее в городе нет. А мать сегодня приплывет с дядей. Вот это новость. Если с Гостомыслом и сестрой проблем не было по части признания родственных связей, то с «мамой» могут быть вопросы. Если Гостомысл не особо много внимания уделял Ларсу, а Умила просто очень добрая девушка, следовательно, с ними не возникало косяков по признанию меня Ларсом, то что будет с «мамой» – большой вопрос.

После рынка мы пошли на пристань, где уже стоял Гостомысл возле огромной ладьи. Умила тепло попрощалась с отцом и обняла меня, украдкой уронив слезинку.

Я с Гостомыслом смотрел вслед уплывающему судну. За два неполных дня я успел привязаться к этой девушке. Чистосердечность и легкая наивность, которую так редко можно увидеть в моем времени, были свойственны Умиле и делали ее потрясающе обаятельной.

Запах реки приятно расслаблял. Гомон города за спиной убаюкивал. В руках у меня был отрез ткани для матери и подаренная мне свеча. Я снова вспомнил о предстоящем знакомстве с матерью Ларса. Встреча с новыми родственниками вызывала беспокойство.

– Она так и не смогла помириться с Руяной, – прошептал отец.

Так вот почему дочь не дождалась приезда матери. Теперь понятно, почему Умила умчалась раньше приезда Руяны. Между ними какая-то кошка пробежала.

– Что они не поделили? – не сдержав любопытство, поинтересовался я.

Отец удивленно посмотрел на меня, но потом, вспомнив, наверное, про мою амнезию, снова взглянул на удаляющееся суденышко, превратившееся в точку.

– Руяна была против брака с Годславом, а я ничего не мог поделать. Я всегда баловал Умилу, – с улыбкой начал рассказывать отец, – она всегда останется в моих глазах ребенком. Годслав раньше был очень жесток, хитер и коварен. Брак с его родом дал нам большие преимущества. Иногда мне кажется, что только благодаря этому браку словенское племя смогло набрать нужную силу для того, чтобы быть на равных с соседями. Руяна боялась, что жестокий Годслав будет обижать Умилу, поэтому делала все, чтобы этот брак не состоялся. Я не знаю, что именно произошло в тот день между ними, но однажды Умила сбежала с Годславом. Мне пришлось собираться в поход. – Гостомысл широко улыбнулся. – Шел на войну, а в итоге попал на свадьбу. С тех пор Умила не общается с матерью, а Руяна слишком горда, чтобы сделать шаг к примирению.

Вот уж страсти какие. Средневековые семейные разборки. Эта ситуация много говорит о матери Ларса. И это еще больше заставляет меня нервничать в преддверии встречи с Руяной.

– Ступай к себе, сын. – Гостомысл положил руку на мое плечо и успокаивающе похлопал.

Я пошел в свою избушку. Зайдя в нее, я первым делом закрыл дверь изнутри и зажег свечу, умудрившись раскопать уголек в полупотухшей печи. Подарок для матери положил на кровать. Отодвинув стол, заметил небольшое металлическое кольцо, прикрученное к бревенчатому полу. С помощью несложных манипуляций я смог открыть подземную часть своего жилища. Дверца оказалась небольшой, но достаточной для того, чтобы я смог протиснуться в проем. Внизу оказалась лесенка. Осторожно ступая по ступеням и стараясь не уронить освещающую мой путь свечу, я спустился вниз.

Вытянув руку, я осторожно водил своим древним фонарем из стороны в сторону. Полушоковое состояние ничто по сравнению с тем, как сильно отвисла моя челюсть. Откуда все это у семнадцатилетнего Ларса?

Подвальный этаж моей избушки был шире самой избы, размером пять на пять метров. Под неярким светом свечи видны богатства, которые вызывают ряд настораживающих мыслей о происхождении этих предметов. Здесь были и сундуки с материей – не шелк, но что-то похожее, и различные предметы утвари, причем не только серебряные. Были и книги на латыни, сложенные стопкой.

Но удивили меня больше всего не сундуки с тканями и стопки книг. В центре помещения возле ящиков с вином стояла картина. Именно она привлекла больше всего внимания. Ай да Ларс, ай да негодник. Подобное полотно даже в мое время относилось бы к «шедеврам» на грани эротики и откровенной порнографии. Голая женщина с таким же мужчиной переплелись телами в любовном экстазе. Для девятого века такая живопись более чем провокационная. Если обратить внимание на колонны и оливковые деревья, то изображение передает событие древнегреческой эпохи. Даже думать не хочу, зачем молодому Ларсу подобная картина, причем, судя по ее местоположению, она центральный экспонат всего этого богатства. Пубертатный период парня, наверное, был тяжелым. Может, картина его спасала.

К моему глубочайшему сожалению, гор золота не нашел, но парой поясных кошелей с серебром разжился. Очень хотелось хотя бы какого-нибудь подарка от судьбы-злодейки, бросившей меня в это время. Подвал вызвал больше вопросов, чем ответов. Надеюсь, что сестричка в следующий приезд расскажет мне, откуда она знает про эту «пещеру сокровищ». Интересно, а картину она видела? Срамота-то какая.

Ухмыляясь, я поднялся из погребка и поставил все на свои места. Затушив свечку, я направился в дом Гостомысла. Нужно поговорить с ним по поводу похода. Может быть, получится подвинуть его сроки или же выклянчить разведывательную вылазку в стан Гунульфа.

Вечерело. Солнце садилось за горизонт. Пахло тиной и дымом. Группа мальчишек пронеслась с гиканьем в сторону пристани. Навстречу мне шел отец. Сообщив о прибытии ладьи с матерью и дядей, я поменял первоначальный маршрут, и мы направились к берегу реки.

Пришвартованное судно было самым большим из виденных мной в этом времени. Полосатый красно-белый парус и ряд щитов по бортам делали его похожим на драккар. С кораблика тонкой ниткой выходили люди, разгружая его. Шум, производимый моряками, наверное, не меняется из века в век. Незамысловатая ругань и шутки, смех и грозные крики – это все, чем живут авантюристы, влюбленные в морские, а в данном случае речные путешествия.

Возле судна спиной к нам стоял грузный мужчина, руководящий процессом. Рядом на бочке сидела женщина, ворчавшая и на закончившуюся качку, и на долгожданный берег.

Гостомысл хлопнул по спине мужика, того аж подбросило. А силен папаша. Силушки достаточно. Мужик оказался Радомыслом, моим дядей. Если бы не шрамы отца, то этих двух старых качков можно было бы назвать близнецами, настолько они были похожи друг на друга. Рядом сидела моя мама. Руяна. Что-то общее между ней и Умилой явно прослеживается. Те же черты лица и даже фигуры. Припорошенные сединой волосы закручены в пучок. Дорожное платье пестрело яркими цветами, выдавая ее значимый вес в местном обществе. Оглянувшись, она посмотрела на Гостомысла и мигом зыркнула на меня.

И тут Штирлиц чуть опять не спалился. От этого взгляда хотелось сбежать. Казалось, он видит душу. Бывают такие люди, которые могут так посмотреть, что, даже не имея грехов за душой, хочется признаться в убийстве Кеннеди. Нет, это не колючий взгляд, это взгляд в твое нутро. Может быть, у меня такая реакция на нее из-за того, что ее глаза были разных цветов, синего и зеленого. Такой феномен редок, но он есть. Я смотрел на Руяну, словно пригвожденный, не смея дышать. Этот момент длился всего пару секунд, но мне показался вечностью.

Почему я так реагирую? Даже если она скажет, что я не ее сын, что изменится? На крайний случай я просто сбегу, куда глаза глядят. Не убьют же меня, в конце концов!

Руяна вскочила и опрометью кинулась в мою сторону. Не зная, как реагировать, я застыл, будто парализованный. Мать Ларса вцепилась в меня и прижала к себе, всхлипывая и бормоча что-то о своей вселенской любви ко мне. Со стороны, наверное, это казалось милым. Маленькая пожилая женщина прижимает дылду сына к груди, баюкая его голову. Я откровенно растерялся. Не привык к таким проявлениям эмоций. В наше время мы стараемся не показывать свои чувства.

Отодвинув Руяну, меня схватил в охапку Радомысл. Он сжал меня, словно тисками. Позабытая полузажившая рана дала о себе знать резкой болью. Полустон-полувсхлип из моего горла стал триггером к воинственной атаке Руяны, освободившей меня от этого косолапого медведя, по недоразумению названного моим дядей.

Посмеиваясь над Руяной, отец с дядей отдали мою судьбу на милость матери-наседки и дружно направились домой. Руяна, осмотрев мою тушку на скорую руку, повела меня за ними. В доме отца юные девушки вовсю накрывали праздничный стол. Гостомысл с Радомыслом уже сидели за ним на почетных местах. Мать заставила снять рубаху и обработала заживающую рану вонючей мазью из какого-то горшочка. За все время встречи с новыми родственниками я не проронил ни слова.

– Рассказывай, как ты выжил, – брякнул Радомысл, когда мы с Руяной присоединись к ним.

Отец поперхнулся чем-то. Мать начала стучать Гостомысла по спине. А я сидел с раскрытым ртом. Просто дядя поймал меня в тот момент, когда я подносил ко рту аппетитно пахнущую гусиную ножку. Отец, справившись с кашлем, отобрал мою еду и начал усердно работать челюстями.

– А нечего рассказывать. – С сожалением проводив взглядом уплывающее от меня мясо, я приготовился к давно назревающему допросу.

Если до сего момента я был под крылышком Умилы, не позволявшей, видимо, отцу и всем остальным расспрашивать меня, то сейчас я остался один под перекрестным взглядом трех моих новоиспеченных родственников.

– Брат сказал, что ты все забыл, – не унимался Радомысл.

– Да. Такое бывает, когда головушкой бо-бо, – попробовал я перевести в шутку серьезный тон дяди.

– Бо… Что? – не поняла Руяна.

Ох уж эти сленговые трудности. В мое время было проще изъясняться.

– Во время сражения я был тяжело ранен. Как погибли братья – я не видел. Видел только уже мертвого Сигурда. Была качка. Корабли были в абордажной сцепке. Меня выкинуло за борт волной. Наверное, в момент падения я ударился головой. Очнулся я уже здесь.

Гнетущая тишина позволила перевести дух и схватить вторую гусиную ножку. Усердно жуя, я украдкой наблюдал за моей новообретенной семьей. Отец ел, делая вид, что все в порядке, но вертикальная морщина между бровями становилась все отчетливее. Мать уставилась в центр стола, возможно, представляла сказанное мной. Дядя же продолжал сверлить меня взглядом, будто я его обманываю.

– И много ты успел забыть? – Дядя пристал, как банный лист.

– Не знаю. Иногда кажется, что ничего не знаю, а иногда бывают моменты, когда знаю больше, чем кто бы то ни было.

– Это как?

– К примеру, я знаю, что нужно напасть на Гунульфа раньше. Не через полгода.

– А это в тебе нетерпеливый воин говорит. Ты хочешь отомстить за братьев.

– За его голову назначена награда. Одного лазутчика поймали, но Ларс его отпустил, добрая душа. – Гостомысл вмешался в беседу.

– На тебя покушались? – Руяна вскочила.

– Да сядь ты. Жив он. Видишь же, перед тобой он, – осадил отец Руяну, которой пришлось осознать сказанное и смущенно сесть на лавку.

– Все нормально, – успокоил я мать, – я отпустил мальчишку, который ничего мне не успел сделать. Зато отправил через него послание Гунульфу со смыслом, что моя голова чего-то стоит, а за его головушку и ломаного гроша никто не даст. Чтобы разозлить его. Человек в гневе совершает глупые ошибки. Пусть делает их.

Братья переглянулись.

– А он хорош. Может, еще раз стукнуть по головушке, дабы было у него это… Как ты сказал? – кивнул в мою сторону дядя. – Бо-бо? Так? Давай-ка я тебе сделаю это бо-бо, прибавлю умишка.

Дядя потянулся в шутливом намерении дать мне затрещину.

– Я сейчас сама кое-кому устрою эту бу-бу, может, не будешь свои культяпки в сторону моего сына тянуть, пресноплюй#1 неугомонный, – с угрозой в голосе сказала мать.

Посмеявшись, Гостомысл и Радомысл пришли к мнению, что все должно быть в меру, поэтому членовредительством сегодня заниматься не нужно. Попытки повернуть разговор на мое предложение о разведывательной вылазке в стан врага попросту игнорировались. Нужно придумать что-то другое.

Можно было бы просто сбежать, но тогда у отца не будет повода позвать Рюрика. Ведь наследник есть. И меня будут искать. А я не хочу жить остаток жизни, оглядываясь назад.

Отужинав, я собрался к себе. Руяна поцеловала меня в лоб, банально схватив рукой за кончики волос, потянув их вниз и таким образом нагнув мою голову. Хитрая женщина. Проводив меня строгим, но любящим взглядом, он отпустила меня на волю. Ее разноцветные глаза были полны материнской любви. Выскочив из родительского дома, я с внутренним ликованием о закончившемся испытании «родственниками», потопал к своей избушке. Дома я в который раз обратил внимание, что кто-то периодически убирается здесь, разжигает печь на ночь и оставляет корзинку с едой возле теплой стены печи. Либо это домовой, либо у меня есть помощник по хозяйству. Надо будет завтра узнать у отца.

Умывшись и раздевшись, я лег в постель. Мысли мешали спать. День был насыщенный. Отъезд сестры, обнаружение «погребного богатства», знакомство с матерью и дядей – очень обильный на эмоции день. Немного повертевшись, я начал засыпать, как в дверь постучались.

Стук был тихим, мне даже показалось, что я ошибся, и мне послышалось что-то не то, но он повторился. Вооружившись мечом, я подошел к двери и слегка приоткрыл ее, отступая назад.

– Ларс, баляба, признавайся, ты все забыл или что-то все же помнишь? – ворвался дядя Радомысл. – Погребок наш цел? Ничего не пропало?

Вот же упрямый мужик. Забыл – не забыл. Пристал же с этой амнезией. Немного переварив фразу дяди, до меня дошла смысловая нагрузка предложения о моем погребе. Умила же сказала, что это мои ценности, этот ушлый тип назвал их «нашим». Что здесь происходит?

– Рассказывай все, дядя. – Нужно разузнать у Радомысла «белые пятна» биографии Ларса. На фоне той нескромной картины они должны быть выяснены. Кошмар. Отвратительное жонглирование понятиями.

И дядюшка поведал интереснейшую историю. Оказывается, Ларс и Радомысл утроили схрон теперь уже в моем подвале. Они, скажем так, замутили бизнес. С набегов моих братьев и разбойничьих походов Радомысла откладывались не только средства, но и богатства для дальнейшей продажи. Как сказал дядя, Ларс грезил походом на Царьград, он же Константинополь, он же Стамбул в моем времени. Они надеялись на вырученные средства нанять и организовать войско, способное взять столицу Византии. Что интересно, Гостомысл догадывался о схроне, по крайней мере, так считает дядя. Когда я поинтересовался о происхождении картины с эротическим содержанием, он с легкой ухмылкой назвал ее добычей, взятой у римской когорты. Радомысл, естественно, понял, что я был в подвале.

Дядя все это рассказывал, попутно открывая подвал. Я с ним спускаться не стал. Убедившись в сохранности сокровищ, он поднялся и сообщил о скором собрании племен. Через несколько дней союз племен, возглавляемый Гостомыслом, проведет собрание, которое официально решит вопрос о походе на Гунульфа и дальнейших действиях по расширению торговли. Там, по предположению Радомысла, будет решаться и вопрос о возможном походе на юг для будущей торговли с Византией.

Мое предположение о том, что в походе против Гунульфа на самом деле руководством будет заниматься дядя, было верным. Он не раз водил воинов на северные племена с набегами и откровенным разбоем. Посетовав на то, то память моя дырявая, дядя удалился. И я лег спать. Вернее, попытался. Я долго старался уснуть, считал барашков, но не помогало. В какой-то момент на меня нахлынули воспоминания о моей прошлой жизни. К счастью или нет, меня насторожил шорох возле двери. Кто-то упорно хотел пробраться ко мне с минимальным шумом. Дверь открывалась настолько медленно, что я упорно пытался согнать с себя гипнотическое наваждение. Сегодняшний вечер полон гостей. Даже не знаю, кто ко мне пришел такой тихий.

Я аккуратно, стараясь производить как можно меньше шума, босиком и на цыпочках проскользнул к входу, становясь так, чтобы открывающаяся внутрь дверь закрывала меня от ночного посетителя. Руки подрагивали, держа меч. Несмотря на то, что я им не умею пользоваться, он меня успокаивал, дарил ощущение силы. Да и в качестве дубины его можно использовать. Адреналин скакал бешеным ритмом, отдаваясь частой пульсацией в висках. В какой-то момент захотелось помочь посетителю, уж очень медленно он открывал дверь.

А может, это тот мальчишка, которого я отпустил? Тот ассасин недоделанный. Митрюшка или Михрютка, не помню уже.

Когда проем увеличился до размеров, позволяющих пройти взрослому человеку, в дом перетекла тень. На улице было темно, ночь была безлунной, поэтому особого света не было, чтобы можно было рассмотреть гостя.

Я с силой толкнул дверь, пугая ночного посетителя. Используя рукоять меча, стукнул гостя по загривку. На удивление маленькое тельце визитера отлетело к стене, брякнув своими костями.

Незваный гость потерял сознание или притворился мертвым. Тишина в углу настораживала. Как-то легко все вышло. Хотя я еще не выздоровел, но тело у Ларса крепкое, силушкой не обделен.

Подбежав к поверженному незнакомцу, я схватил его за ноги и поволок внутрь дома. Отсутствие какого-либо сопротивления воодушевило меня. Как можно быстрее я отыскал подаренную свечу, зажег от уголька в печи и водрузил на стол, освещая лежащее в центре комнаты тельце. На человеке была накидка, которую я сдернул. Лучше бы я этого не делал.

Это была девушка. Причем очень даже симпатичная. Лет двадцати на вид. В мужской обтягивающей одежде. Вот она действительно похожа на ассасина. Куча ремешков на одежде, кинжал, метательные ножи, какие-то непонятные мешочки. Жгучая брюнетка с курносым носом и огромными пушистыми ресницами. Маленькое личико, тонкая шейка и милая стройная фигурка. То ли у Ларса давно не было женщины, то ли у меня она была через десяток веков, но организм юноши недвусмысленно реагировал на выпуклый третий размер груди и точеные ножки.

Сообразив, что она – враг, а не ночная бабочка, я срочно, почти в обморочном состоянии нашел веревку, туго перевязал руки за спиной гостьи, освободив ее от ненужных металлических орудий смертоубийства. Пока я размышлял и убеждал себя в необходимости освобождения ее от одежды, так как она могла в ней много чего опасного спрятать, моя посетительница дернулась в попытке встать и ударилась головой о ножку стола. Да уж, не везет ей сегодня.

– Если будешь дергаться, то свяжу и ноги. И кляпом рот заткну, – успокоил я пленницу, – а может, варягов отца кликну. Пусть поэкспериментируют над тобой.

– Эспе… что? – скорчив умильную рожицу, поинтересовалась она.

Опять я со своими словечками упорно на одни и те же грабли наступаю. Зачем в наше время столько заимствованных слов? Ведь можно же было употребить не «поэкспериментировать», а «провести опыты». Закатив глаза похлеще Роберта Дауни-младшего, я нахмурил брови, игнорируя ее вопрос. Игру в гляделки я наглым образом проигрывал. Мой взгляд то и дело пытался скользнуть ниже ее лица.

– Кто ты такая? – собравшись с мыслями, начал я допрос.

– А ты кто такой? – недостатком наглости гостья не страдает.

– А не подохренела ли ты? – Я растерялся от нахальства девчонки.

– Мы так и будем вопросом на вопрос вести диалог?

– А не ты ли первая начала?

– А как тебя зовут? – съехала с темы гостья.

Мне кажется, что она заговаривает мне зубы. Или она действительно такая дерзкая, словно бойцовый пес. И это при том, что ее поймали с поличным на месте преступления. Она тайком вошла в мой дом во всеоружии и спрашивает – как меня зовут!

#1 Болтун (старорусск.).

Глава 3

Хольмгард, весна 826 г. от Рождества Христова

Миловидная связанная девушка в моем доме меня радует. Она в меру красивая и бесконечно наглая. При этом она довольно умна и, судя по количеству и качеству оружия, умеет за себя постоять. То, что я легко ее обезоружил, не должно меня обнадеживать. Все случилось слишком внезапно. Даже профи могут ошибаться. Ее ошибкой было то, что посреди ночи я не спал.

– Ладно, давай начнем наше общение сначала. Меня зовут Эстрид. Я случайно забралась в твой дом. Ошиблась дверью. Прими мои глубочайшие извинения. Ты теперь меня развяжешь, я останусь в неоплатном долгу, и мы мирно разбежимся. Тебя устраивает мое предложение? – заявило это чудо, хлопая глазками.

– Ты случайно забралась в мой дом? Ты минут десять открывала дверь. Случайно?

– Я же сказала, что ошиблась дверью. Я просто не в ту дверь вошла.

– Кто ты?

– Я же сказала…

– Я не спрашиваю имя. Кто ты? Вор, убийца, разведчик? – Она меня порядком достала. Так я и до утра не разберусь с ней.

– А что бы ты хотел услышать из названного?

– У тебя слишком грамотно поставлена речь. Простой воришка не всегда блещет интеллектом…

– Инте… Чем?

– Забудь, – я махнул рукой, поморщившись, – ты либо говоришь мне правду, и мы вместе решим, как поступать дальше, либо я зову стражу и передаю тебя отцу, снимая с себя такую головную боль – тебя.

Мхатовская пауза после моих слов могла бы быть драматичнее, если бы я чуть ли не физически слышал работу ее мыслей. Будто процессор разгоняется до свехштатного режима. Глаза едва прищурились, губку чуть прикусила, грудь начала чаще вздыматься. Кстати, грудь! Я снова отвлекся от допроса.

Заметив мою заинтересованность, Эстрид эротично изогнула свою фигурку.

– Не прокатит. Можешь даже в позу «зю» встать, все равно не соблазнишь. Надо звать стражу! – Я направился к двери.

– Стой, я сдаюсь. – Эстрид сразу поникла.

Она устало посмотрела на меня, собираясь с мыслями.

– Если и дальше будешь молчать, то я все-таки кликну стражников.

– Я – дочь Улофа, конунга Сигтуны. Прошу снисхождения.

Эстрид опустила голову в отчаянии.

И что мне делать? Наверное, мне что-то должна была сказать ее принадлежность к некоему Улофу, конунгу Сигтуны. Конунг – это титул у викингов, сравнимый с княжеским. Кто такой этот Улоф – ума не приложу. Пленница, не дождавшись никакой реакции, посмотрела на меня и недоуменно приподняла бровь.

– Чего смотришь? Мне ничего не говорит твоя родственная связь с каким-то Улофом.

– Ты не понял? – Ее глаза расширились от удивления. – Я дочь Улофа, сестра Гунульфа.

Вот это поворот. Дочь моего врага и сестра убийцы моих братьев у меня в доме. И как это понимать? С какой целью она пришла сюда? И что мне делать с ней?

– Что ты хотела в моем доме?

– Не знаю. Либо убить тебя, либо предупредить.

– Предупредить о чем?

– О том, что за твою голову назначена награда.

– Я это и так знаю, ты опоздала.

– Откуда ты это мог узнать? – Эстрид нахмурилась.

– Не имеет значения. По поводу моего убийства – понятно, но предупредить о награде за мою голову – зачем тебе это?

Эстрид перевела взгляд, что-то обдумывая. Наконец, решившись, она рассказала прелюбопытную историю. Оказывается, она была жрицей в храме, ее учили не только служить богам, но и воевать за них. Своеобразная каста священных воинов, которые за кажущейся хрупкостью хранят в себе убийственную силу.

Когда ее брат пришел после той злосчастной битвы, когда погибли братья Ларса, он гордился свершенной местью, которая длится годами между Улофом и Гостомыслом. Когда выяснилось, что Ларс выжил, Гунульф поклялся Одином, что уничтожит семя Гостомысла, то есть меня. Эстрид предложила отцу убить Ларса, а тот сказал, что честь убийства наследника Гостомысла принадлежит Гунульфу. Эстрид поругалась с отцом, он всегда выделял старшего сына среди своих детей. Я так понимаю, в этом он похож на отца Ларса. Эстрид ушла из храма и убежала из дома. Теперь она здесь для того, чтобы убить меня либо спасти от гибели. Если с первым – понятно, то со вторым – большие вопросы. Какой мотив у Эстрид идти против отца и брата, помогая мне? И пока я не пойму – доверять ей не следует. Она согласилась в разумности моих умозаключений, предложила взять с нее клятву верности, своеобразную присягу вассала перед сюзереном. Не знаю, на что повлияет эта клятва, но в этом времени к словам, данным богам, относятся трепетно. Есть подозрение, что ссоры с отцом и братом были часто, а основной мотив помощи мне предстоит еще узнать. Также она сообщила о наличии драккара с наемниками недалеко от пристани Хольмгарда. Двенадцать человек наняты на три месяца. Эти люди теперь тоже в моем подчинении на этот срок.

Уже на рассвете Эстрид поклялась богами, что будет служить мне верно и преданно, а я взамен обязан охранять ее жизнь от посягательств со стороны ее врагов. Хитроватая клятва, но я ее принял. Что с ней делать дальше, я не знаю. На первое время отправил обратно на судно, подробно расспросив, где оно находится. Сказал, что через пару дней прибуду. Эстрид предложила называть ее Эса. После чего вышла за дверь и буквально испарилась. Я же говорю – профи. Видимо, то, с какой легкостью я ее поймал, впечатлило ее. Это время уважает силу. Не объяснять же ей, что мне просто повезло. Но и доверять ей я не собираюсь.