Как Манька Сорванец душу дьяволу продавала

– Царица небесная-я-я, – ошеломлённая девушка обессиленно завалилась на спину и на несколько мгновений отключилась, уставившись в ночное небо отрешённым взглядом, – Что же это? Неужели повезло? – не помня себя от потрясения, она поднесла к лицу маленькую книжечку с недвусмысленным и лаконичным названием, – Сберегательная книжка, – даже в лунном свете эти знакомые буквы образованная Манька Сорванец не спутала бы не с какими другими, – Царица небес… бес. А на чьё имя?

Следующий, но уже менее продолжительный обморок не заставил себя ждать – всё-таки зря она вчера вечером не поужинала.

Глава 6. Наваждение

Вышедший до ветру Петька застал мать во дворе охающей над сломанными пионами.

– Как же я сразу не заметила? Пока по хозяйству хлопотала, не увидела. Ах, негодники! Чтоб вам пусто было, – сетовала та, горестно всхлипывая, – Такую красоту изломали.

Что-то, вроде стыда, заставило виновного в порче цветов парня порозоветь и приняться торопливо оправдываться.

– Ежи, мама, – заявил он, пряча бесстыжий взгляд, – Я вчера большую ежиху видел. Чую, их лап дело: всю красоту, вами созданную, загубили. Надо протраву на ежей поставить.

– В кого ты бессердечный такой? – решительно возмутилась мать и бросила на сына полный укоризны взгляд. Видимо ночной вандализм расстроил добрую женщину ни на шутку, – Тут же след мужского ботинка! Какие ежи, Петя? Кто тебя безобидных зверюшек травить учил? Ежи – не крысы…

– Нам в магазин не надо? – вскинулся почуявший разоблачение Петька, понимая, что его грязный ботинок, которым он неосторожно вступил сегодня ночью в мокрую клумбу, сдаст его с потрохами, – Хлеба, мороженого?

Только две вещи моментально расстроенную мать успокаивали: первая – размышление о будущей невестке, вторая – сливочный пломбир. Петька был не столько любящим сыном, сколько тонким психологом. Во всяком случае, считал он себя именно таковым, и его тактика снова сработала!

Петькина мама, молодая ещё брюнетка сорока пяти лет, после смерти мужа носила платки, не выщипывала брови и не красила волосы, стараясь казаться старухой, но всё равно была весьма и весьма хороша собой. Особенно прекрасно становилось её не по-деревенски светлое и гладкое лицо, когда она думала о чём-то приятном.

– Мороженого? – прошептала притихшая женщина мечтательно, и её тонкие губы растянулись в удовлетворённой улыбке, – А почему бы и нет?

– Я мигом, только зубы почищу, – произнёс обрадованный Петька и живо умчался по своим санитарным делам.

Несколькими минутами позже радостный оттого, что его досадная ночная несдержанность нивелируется добрым поступком, он поспешил в избу переодеваться. Надел новую клетчатую рубашку, тёмные брюки, сшитые у портнихи на заказ, после секундного замешательства кое-как сбил с изгвазданных ботинок землю и обулся.

– Возле водокачки помою, – решил разбитной парень, стараясь отогнать от себя мысль о том, что мать обо всём догадается.

– Ах, паразит, – прошептала та сыну вслед, когда разглядела, наконец, его левый башмак, замызганный подсохшей за ночь и уже начинавшей осыпаться грязью, – Но как я могу на заботливого сына злиться?

Дом интеллигентных Рукавиц считался одним из образцово-показательных и находился в центре зерносовхоза «Колоски». Асфальтовое покрытие от самых ворот, позволяло сохранять обувь в чистоте даже в проливной дождь, но Петька почему-то предпочитал для своих вылазок неприметную калитку заднего двора. Может быть, того требовала его скрытная, склонная к приключениям натура, а, может, раздражал расположившийся под навесом у ворот старый отцовский «Запорожец», который мать настоятельно советовала починить.

Мысль о том, что ему, красавчику и любимцу всех девушек района, придётся возить мать в город на ржавом и страшном «горбатом», приводила Петьку в депрессию. Совсем недавно Петька Рукавица в том городе учился – ни шатко ни валко, но политехнический институт закончил. Если уж и доведётся случайно встретиться с завистливыми бывшими однокурсниками, то только за рулём новенькой «пятёрки». Ну, как минимум «пятёрки».

– Как-нибудь потом, – отмахивался он от надоедливой матери, неопределённо разводя руками, и переводил разговор на другую тему. Мать грустно вздыхала, но обычно отставала быстро.

Но в это утро, точнее уже день, так как поспать ленивый Петька любил, приодевшийся первый парень важно и горделиво вышел на центральную улицу. Ещё не успевшая иссохнуть на безжалостном солнце зелень, буйно разросшаяся вдоль разноцветных резных заборов, приятно радовала глаз. Тут и там распускались цветы шиповника, распространяя по воздуху специфический, сладковатый аромат. За двором жившей неподалёку Марьи Парамоновой росли гиацинты и ирисы. Равнодушный к цветочным запахам Петька почувствовал приступ удушья и закашлялся.

И вдруг на несколько секунд обмер, забывая обо всём.

Вначале раздался треск работающего мотора, а потом в ноздри пахнуло насыщенным амбре из выхлопных газов, бензина и ещё чего-то техногенного. Дух свободы, рискованных приключений, смелых удовольствий и заветных желаний нёсся ему навстречу в виде хрупкого пацана верхом на вороном… мотоцикле.

Нет, не пацан!

Это же та самая смелая и чувственная амазонка из его сна: те же черты лица, та же первобытная грация, та же животная стать, только ноги в штанах.

– Манька? – прошептал Петька сухими губами и судорожно сглотнул.

Раскрасневшаяся от встречного ветра, с сияющими от счастья голубыми глазами и блуждающей улыбкой, сирота Манька Волкова была не просто хороша – она была возмутительно, вызывающе, чертовски прекрасна! Девушка на мотоцикле пронеслась мимо остолбеневшего Петьки Рукавицы, обдавая того дорожной пылью и романтическими чувствами. Сердце хладнокровного и капризного красавца дрогнуло, остановилось и затрепыхалось, как попрыгунья-бабочка, пойманная в сачок.

– Здравствуй, Петя, – поздоровалась с ним Марья Парамонова, выглянувшая из-за забора посмотреть, кто проехал, – Кто это? Не разглядела, – посетовала она кокетливо.

– Точно не к тебе, – буркнул Петька максимально неприветливо и размашисто зашагал в сторону магазина. Разговаривать с бывшей любовницей не хотелось.

Да, именно так: бывшей. Больше им с Марьей говорить не о чем.

Прямо перед магазином его окликнула библиотекарша.

– Петя, дело есть.

Не особо охочий к сельскому, да и к любому другому виду труда Петька тем не менее очень любил читать. Единственное, кроме хождения по бабам, дело, которым он жил и бросать не собирался – это чтение художественной литературы, особенно научной фантастики. Завсегдатай сельской библиотеки, любитель поразмышлять о вечности и космосе, эту свою тягу и слабость он старался не афишировать. Одно дело – заливать какой-нибудь Марье или Дарье про далёкие миры и планеты, оглаживая нежную кожу покатых женских плеч, другое – признаться, что прочитал об этих загадочных вещах в книжке для внеклассного чтения учеников восьмого класса.

Девушки считали Рукавицу большим выдумщиком и остроумным рассказчиком, каких поискать, но о происхождении его богатых знаний и неуёмной фантазии не догадывались. Во всяком случае, никто не признавался.

Выручала хитреца мать-книголюб, которая поглощала книжки всех возрастов и жанров, вместо завтрака, обеда и ужина. После смерти горячо любимого мужа, Петькиного отца, загрустившая женщина находила в чтении книг отдушину и не упускала шанса раздобыть себе что-нибудь новенькое.

Правда сам Петька частенько замечал, что мать читает поверхностно и сюжет почти не запоминает, но рубить сук, на котором сидел, не спешил. Он сам вызвался регулярно поставлять матери необходимую для жизни литературу и даже следил за обновлениями.

А обновлялась сельская библиотека из рук вон плохо.

Но сегодня всё было иначе.

– А? – не сразу понял задумавшийся парень, чего от него хотят.

– Дело есть, – заговорщицки подмигнула книжная фея, жестом показывая, что дело стоящее, – Пойдём со мной, покажу кое-что, – и потащила покладистого Петьку в своё литературное логово.

Если бы не хитрость глазастой местной библиотекарши, приметившей у покойной Ужицкой этажерку с журналами «Техника и жизнь» и множеством художественной литературы разной степени изношенности, в том числе парочкой раритетных изданий в твёрдом переплёте, пришлось бы Петьке читать про Дон Кихота Ламанчского, в сотый раз. Но нет. Тайно сохшая по справному и обаятельному парню библиотекарь, давно разменявшая четвёртый десяток, некрасивая и худая старая дева, рискнула и вынесла-таки под кофтой, воспользовавшись общей нервозностью, несколько особо заинтересовавших её книг.

– Вот, – объявила она с гордостью, раскладывая на столе перед Петькой несколько особо ценных экземпляров, – Тебе как постоянному читателю первому предлагаю.

– «Голова профессора Доуэля»! – воскликнул тот со знанием дела, но тут же спохватился и сделал вид, что не удивлён, – Мама обрадуется. У нас читатель – не я, а мать моя. Давай эту, и эту. И технических журналов накинь. Это мне интересно будет. Я ж технарь, – Петька задумался. Мысль о Маньке и её железном коне не давала ему покоя. Раз у девчонки появился мотоцикл, ей нужны специализированные знания. Значит, будет у них с Маней повод поговорить. И почитать. Вместе.

Петя и сам не заметил, как размечтался, что будет по-мужски наставлять своего Сорванца и помогать хрупкой девушке ремонтировать новую игрушку. Манька обязательно оценит.

Своего Сорванца? Нет, свою Маню!

– Петя, ты не заболел? – робко потормошила улыбавшегося, как чумной, Петю озадаченная библиотекарша.

– Спасибо, говорю, – воскликнул тот радостно и громко чмокнул её в мигом ставшей розовой от смущения и удовольствия щёку.

До водокачки и до магазина в тот день Петя так и не дошёл.

Глава 7. Ухажёр

Благодаря новому помощнику, быстрому, но величественному Юпитеру, Манька Сорванец переделала все свои дела до обеда: сняла со сберкнижки семьсот рублей, купила парочку канистр и бензина, торцевой ключ, насос и набор новых отвёрток, а напоследок заехала к местной самогонщице за бутылкой.

– Вероника, вечером приходи! И наших созови. У меня праздник, – притормозила она возле открывшей рот от удивления Вероники Пановой, когда делала по посёлку круг почёта.

Больная Вероника, вяло бредущая в фельдшерско-акушерский пункт, даже забыла о том, для чего отпросилась с работы. Мучавшая её тошнота и боль в животе мигом отступили.

– Наследство? – приподняла Панова левую бровь и завистливо сверкнула красивыми глазами.

– Чё-то вроде того. Дальняя родственница, – Манька глубокомысленно подмигнула.

Несмотря на то, что одноклассница Маньки Вероника хорошо училась в школе, вела более-менее приличный образ жизни и никогда не воровала, в селе её никто и никогда не любил так, как нечистую на руку, но талантливую Волкову. Даже родители Вероники восхищались золотыми руками девушки-сироты и нахваливали ту к месту и не очень, ставя прилежной дочери в пример.

– Решено, выйду замуж за уголовника, научусь плохому и тоже буду воровать, – шмыгнула носом Панова и болезненно охнула – её живот снова скрутило мучительным спазмом, – Ой, мать моя.

Но счастливая Манька охов несчастной подружки не услышала. Она уже весело мчалась навстречу судьбе-злодейке, проносясь на всех парусах по центральной улице. Той самой улице, на которой обмер на несколько мгновений самый красивый парень совхоза «Колоски» и всего Советского союза Пётр Рукавица. Конечно же, Маня сразу приметила его, стоящего на обочине с открытым ртом, но лишь задрала свой и без того вздёрнутый нос, делая вид, что с Петькой не знакома.

Сорванец вернулась домой, поставила разогревать вчерашний борщ на газовую плиту, нарвала случайно выросшего в огороде залётного укропа, нарезала толстыми кусками ржаной хлеб и собралась обедать. Только расположилась за столом в тени раскидистой яблони, с любовью поглядывая на расположившегося неподалёку красавца Юпитера, как колокольчик, возвещавший о том, что кто-то открыл калитку, звонко зазвенел.

– Чё-то вы рано, девчат, – весело пожурила Манька, отправляя в рот солидный ломоть хлеба, и тут же поперхнулась – из-за угла на неё радостно и восхищённо поглядывал сияющий потусторонним светом, отчаянно красивый и модный Петька Рукавица, – Ой, – она отчаянно закашлялась.

– Постучать по спинке, Маня? – незваный гость заметно растерялся, но быстро взял себя в руки и поспешил на помощь, пытаясь реализовать озвученное.

– Чё надо? – перепуганная его возмутительным панибратством Манька только, что бежать не кинулась, – Уйди!

На её удивление вредный и несговорчивый Петька послушался и застыл с занесённым кулаком, как чурбан.

– Прости, Маня, что испугал, – тихо повинился он и с досадой опустил руку, – Не хотел.

– Чё пришёл-то? – девушка немного приободрилась. По всем признакам, Петька пришёл с миром, и, скорее всего, виной тому её ночное желание. Мотоцикл есть, сберкнижка тоже, осталось лишь обзавестись мужем и дело готово. Вот, Дьявол! Всё в его власти, даже сердце самовлюблённого эгоиста.

От мысли, что Петька Рукавица рассмотрел в ней девушку, Маньке стало жарко. Конечно, это не совсем то, чем можно гордиться, потому что против воли. По спине пробежал неприятный холодок. Но зато наверняка. Девушка снова воспряла духом.

– Я тебе журналы по технике принёс, – виновато пожал плечами Петька, и Маня увидела болтающуюся у него в руках авоську с книжками, – «Техника и жизнь» называется. Если что непонятно будет, спрашивай. Я ж технарь, – он выложил на стол несколько потрёпанных журналов и умолк, дожидаясь ответа.

– Спасибо, – так неловко Маня не чувствовала себя никогда. Может, пригласить Петьку за стол? Как обычно поступают порядочные девушки? – Есть будешь? – буркнула она себе под нос.

– Нет, не хочу тебя объедать, спасибо. Ты же на меня не готовила, – отказался Рукавица вежливо, – Лучше пойду, – улыбнулся он обаятельно, развернулся и ушёл, ни разу не оглянувшись.

После его ухода аппетит у Маньки пропал, а душу обуяли волнение и сомнение.

Что делать? Одно дело – мотоцикл, он железный и своей воли не имеет, а деньгам тем более всё равно, в чьём кармане лежать, но человек? Как же человек и его желания? Украсть чьё-то сердце – это не мешок картошки из погреба вынести, это чёрная магия, из-за которой ведьмы потом в аду горят.

Но разве Маня колдовала? Нет.

Нашла, кого жалеть. Петьку? Он всё равно гуляет с кем попало, не всё ли ему равно? Так хоть при деле будет. И мама у Петьки хорошая: на прошлой неделе назвала Маньку Машенькой и сто рублей дала. И это при том, что воровка Манька к ней в курятник забралась и курицу спёрла. Чем Петька лучше курицы? Да ничем.

Но вроде бы как-то не по-человечески.

Манька предавалась бы своим сомнениям и дальше, но понемногу стали подтягиваться девчата. Ещё не закатилось за светлый горизонт красное солнышко, как высокие девичьи голоса затянули с Манькиного подворья залихватские, бойкие песни.

– А я вам, девки, так скажу, – поднялась из-за стола самая старшая, незамужняя девица Василина Спиридонова, – Женить на себе мужика – не грех, грех – в девках до тридцати засидеться. Это против природы, против своего предназначения. Да, никогда я в привороты не верила, но решилась. Решилась и не жалею. Через две недели с моим в ЗАГС поедем, – она неспешно перекрестилась, – Вот, крест на себя накладываю и не горю.

– Ой, удивила, – подхватила разговор раскрасневшаяся от принятого на грудь Вероника Панова, – Приворот. У меня и мать так замуж выходила, и бабушка. Ничего, живут. Мужик – он же сам не знает, чего хочет. Если их не привораживать, они сами ни в жизнь не поймут, кого хотят, – она болезненно охнула. Днём фельдшер дала ей таблетку, но желудок всё ещё болел.

– А, если, к примеру, я приворожу, и Васька, и ты, Вероника, и ещё кто-нибудь. Все мы – одного мужика. Что будет? – подала голос Манька, и все девчонки разом умолкли.

– Ты? – Вероника удивлённо округлила светло-карие глаза, – А тебе зачем?

– Думаю, в этом случае, победит приворот самой сильной бабки, – перебила её Василина, поднимая указательный палец к небу, – Поэтому я к самой сильной и ездила.

– Да кому твой Толик нужен? Он же лысый и тощий.

Девчата ещё долго обсуждали худощавого тракториста Толика и почётных бабок области, но Манька их не слушала. Она думала о том, что в любовных делах превзойти самого Дьявола невозможно, и глупо улыбалась.

– Нет, девчонки, приворот – не выход, – тонкий и жалобный голосок Зиночки, помощницы почтальона, вернул Маньку на землю, – Вы же знаете, как я Петьку Рукавицу люблю, как страдаю. Думаете, не ездила я к «вашим» бабкам и никогда ничегошеньки не делала? Делала всё и не один раз. Только толку?! Ваши мужики вас любят, потому замуж и предлагают. А мой Петька не любит меня и не полюбит никогда. Нет никаких приворотов. Ерунда это всё.

На пару секунд девушки вежливо смолкли. Только слышно было, как мычит где-то вдалеке чья-то заплутавшая на закате дня корова. Солнце начинало плавно растекаться по кромке зеленеющего поля, озаряя лица подруг всеми оттенками грусти.

– А я давно говорю, что у Петьки сердца нет, – посетовала Василина, – Там и привораживать нечего. Он же только себя любит.

– Да, Зин, Васька права. Такие, как Петька, никого, кроме себя не любят, – подтвердила Вероника, – Нет у него сердца.

– А я тут мимо шёл, о тебе думал, – приятный мужской голос заставил девушек разом повернуться, – Это тебе, Маня, – произнёс лёгкий на помине, эффектный и обольстительный Петя Рукавица, протягивая вспыхнувшей, как пламя, хозяйке букет белых гиацинтов, – Или ты не любишь белые? – лицо парня опечалилось.

– Люблю, Петя, белые, спасибо, – Маньке отчего-то стало неудобно – ещё никто и никогда не дарил ей цветов, поэтому она не знала, какие любит. Сказать по правде, никому из присутствующих цветов не дарили, разве что саженцы, – Проходи, пожалуйста, присаживайся.

– Ничего не хочешь мне сказать? – прошептала Зиночка Маньке злобным шёпотом.

– Ну, ничего себе, – хмыкнула всё понявшая Василина, которая втайне Маньку и за девушку-то никогда не держала.

И только Вероника Панова глубокомысленно промолчала.

Глава 8. Первый поцелуй

Встревоженная мать Петьку не узнавала: тот сутки напролёт пропадал на машинном дворе, занимаясь ремонтом сельскохозяйственной техники, буквально не покладая рук. Сын проводил на работе дни и ночи, но, когда добрая женщина принесла ему горячий обед, клятвенно заверил, что хорошо питается в столовой.

– Вы меня компрометируете, мама, – обиженно произнёс он, вежливо разворачивая мать обратно, – Мужики не поймут. Я же не какой-нибудь маменькин сынок. Я – мужчина. Да, сегодня ночью я тоже дежурю.

Скорее всего, мать поняла его слова по-своему, но Петьке было не до неё – он знал, что вечером, когда все другие работники разойдутся по домам, к нему придёт она, его муза, его божество, его славная сорвиголова Маня Волкова. Он не переставал восхищаться её умелыми, чуткими пальцами, свежими, революционными идеями и тонким подходом к сложным механизмам. Удивительно, но девчонка, которая и школу-то еле-еле закончила, была невероятно одарённой в плане понимания точных дисциплин. У неё был особенный склад мышления, благодаря которому она иной раз ставила в тупик и самого учителя.

Да, Петя считал себя учителем. Впервые он был для кого-то важным, нужным и большим. В присутствие Мани его распирало от ощущения своего всемогущества и уникальности. Здесь, среди подшипников, коленвалов и сальников, он, наконец, почувствовал себя счастливым. Его муза задавала вопросы, вначале робко, но потом смелее и смелее, и Петька искренне искал на них ответы. Можно сказать, что они с Маней подружились, но сам Пётр Рукавица хотел совсем не дружбы и чувствовал, что его влечение взаимно.

С того дня, как подарил он Маньке Сорванцу те белые гиацинты, сорванные у забора бывшей любовницы Марьи Парамоновой, ни одна женщина не смела подойти к нему ближе полутора метров. Днями и ночами он мечтал только о Мане, отгоняя от себя всё и всех. Ни одной физической близости он не ждал с такой покорностью и смирением, соблюдая воздержание, не стоившее ему ничего. Он догадывался, что Маня – неопытная девушка и стеснялся, что замарал себя с другими. Вдруг то, что он считал мастерством, покажется юной возлюбленной оскорблением и насмешкой?

Кажется, по селу поползли не лишённые смысла слухи, что Петька Рукавица потерял голову, но не всё ли ему равно, если его чувства так искренни и чисты?

– Ты здесь? – когда Маня спрыгнула с верхней ступеньки весовой и грациозно застыла у ворот небольшого ангара, её движенья были похожи на движения опасной дикой кошки, – Я на склад.

Сегодня она припозднилась, и уже совсем стемнело. В свете фонаря её маленькая, стройная фигурка выглядела особенно хрупкой и беззащитной, будто из фарфора. Как он мог думать, что Маня похожа на пацана? Статная, женственная, изящная. Очарованный и окрылённый он устремился вслед за ней, представляя себя её тенью.

В присутствие Мани Петю всегда охватывала необъяснимая робость. Не склонный в любовных делах к долгим раздумьям с ней он становился неловким, смущённым, отчаянно краснеющим юнцом. Он очень боялся её напугать.

Наверное, ничего особенного не произошло бы и сегодня, если бы не рядовая случайность: у Петьки развязался шнурок. Парень медленно опустился на одно колено возле дверей, за которыми только что скрылась любимая девушка, принялся завязывать шнурки, орудуя непослушными пальцами и тихо чертыхаясь, а потом просто поднялся. И вдруг… случилась та самая магия.

– Ну, где ты? Помоги выбрать втулку, – воскликнула Маня, выбегая из освещённого склада в темноту и осеклась на полуслове, потому что не рассчитала дистанцию и упала прямо в Петькины объятья.

От окатившей волны обжигающего волнения у Петьки задрожали колени, пылающие ладони сами собой обхватили хрупкий девичий стан, а грудь машинально сделала глубокий вдох, вдыхая головокружительный запах Манькиной макушки, и Петька поплыл, чувствуя, как где-то в глубине души распускаются пьяняще сладкие розы.

– От тебя не соляркой пахнет, а розами, – удивлённо заметил он, не торопясь выпускать притихшую девчонку из невольных объятий, и та подняла к нему своё побледневшее лицо. И всё на этом лице было расписано крупными буквами, словно в азбуке для первоклашек, а в глазах голубых – удивление, томление и ожидание… Где-то на дне расширившихся, как о кошки, зрачков мелькнул запоздалый испуг, но Петька обижать Маньку не собирался. Он припал к её тёплым и вкусным губам своими, жаркими и крепкими, ощущая, как неумело девушка пытается то ли отстраниться, то ли ответить, – Извини, – Петька неохотно пришёл в себя и оторопел от своей наглости, – Я тебя испугал.

– Я ничего не боюсь, – запальчиво вскинулась разрумянившаяся Сорванец и обвила его плечи горячими руками, – Ничего, понял? – она потянулась к нему сама, сминая воротник рубашки и сжигая последние мосты.

Сложно сказать, что произошло бы между ними в эту ночь, но тишину нарушил чей-то мужской голос.

– А я тебе говорю, она. Зря ты Петру доверяешь, он же помешался на ней. Она скоро весь склад разворует, вот увидишь. Отстранять его надо.

– Думаешь? – вторил ему другой, более низкий и глухой.

– Надо же, такой парень был. Что она с ним сделала?

– Известно, что… У баб свои методы.

Голоса неуклонно приближались. Кто-то шёл с проверкой.

– Мань, спрячься за кустами. Я их отвлеку пока, а ты беги, слышишь? Нечего тебе здесь быть, – приказал Рукавица, отодвигая Маню от себя и нежно подталкивая в сторону кустистых зарослей.

– Ага, – согласилась та без раздумий и растворилась в темноте ночи.

Буквально через пару секунд на Петьку чуть не налетел заведующий машинного двора вместе с одним из механизаторов.

– О, Петро, а ты чего тут стоишь? Почему склад не запер? Всё нараспашку – тащи не хочу, – пожурил его начальник, с любопытством заглядывая Петьке через плечо, – Или у тебя гости там?

– Какие гости? Я как раз проверять иду. Проверю и запру, – Петька сердито насупился, – Пойдёмте вместе проверим, если не верите.

– Проверим. Обязательно проверим, – подал голос механизатор-стукач, – Подымем накладные. Всё предметно посчитаем. Знаешь, что за хищение государственного имущества бывает, сынок?

– Это на что вы намекаете, а? – взвился Петька, строя оскорблённую добродетель, – Я из порядочной семьи. Я не какой-то там босяк.

– Тише, Петя, не кипятись, – оборвал его праведную тираду заведующий, доставая из кармана пачку папирос, – Я твоего отца уважал, а мать твою по-человечески жалею, но ты, говорят, сильно на девок падкий. Водишь сюда девок, признавайся?

– Да какая нормальная девка сюда пойдёт? Здесь везде мазут и машинное масло, – искренне изумился Петька, но тут же осёкся.

– Известно, какая, – недобро усмехнулся доносчик, – Та самая, которая на ворованном Иже передвигается. А права-то у неё есть?