Символическая жизнь. Том 2. Работы разных лет

1114 Галлюцинации такого рода обычно исходят от по-прежнему подсознательной, более зрелой личности, которая пока не способна обрести непосредственное сознание, о чем свидетельствуют наблюдения за сомнамбулами. У первобытных знахарей галлюцинации суть плоды подсознательного мышления или интуиции, которая еще не в состоянии стать осознанной.

Предисловие к книге Шлейха «Чудо души»

1115 Когда спустя много лет я вновь взялся за труды Карла Людвига Шлейха[28] и попытался воспроизвести посредством выразительного образа духовный мир этого замечательного мыслителя, то мне на ум настойчиво стало приходить другое неизгладимое впечатление, оставленное другим выдающимся человеком – он разительно отличался от Шлейха и одновременно был очень на него похож; я имею в виду Парацельса. Казалось бы, странно их объединять – что общего у современника гуманистов Парацельса и у Шлейха, устремленного в будущее? Их разделяют четыре столетия духовного развития, не говоря уже о том, что это были совершенно разные личности. Сама идея сходства была бы попросту нелепой, если бы не моя приверженность к выявлению сродства противоположностей. Прежде всего знаменательным выглядел тот факт, что Парацельс стоял у истоков нынешней медицины, а Шлейх воплощал собой ее расцвет. Оба могут считаться типичными представителями переходного периода – и революционерами. Парацельс расчистил дорогу научной медицине, порой пребывая, конечно, во власти вековых анимистических верований, однако остро и живо предчувствуя наступление эпохи, когда неуловимые ценности души будут заменены материализмом масс. Шлейх же был революционером иного толка. При всей своей несомненной увлеченности анатомическими и физиологическими исследованиями он смело и даже дерзко обратился к той самой области психического, от которой Парацельс, повинуясь велениям своего времени, не слишком охотно отвернулся. Оба энтузиаста воодушевлялись собственными видениями, оптимистически доверяли всему вокруг, радовались своим надеждам на лучшее; оба выступали пионерами нового духовного мировоззрения, шли к головокружительной цели уверенно и неустрашимо. Оба бесстрашно всматривались в сверхчеловеческие метафизические бездны и искренне верили в вечные образы, глубоко запечатленные в человеческой психике. Путь Парацельса привел к признанию божественной, по сути, дохристианской prima materia[29], или «гилиастра»[30]. Шлейх, начав с изучения сети кровеносных сосудов и лабиринта нервных окончаний, двигался по ганглиозной лестнице симпатической нервной системы к трансцендентальной душе, которая предстала перед ним во всей своей поистине платоновской славе «занебесного места»[31]. Оба они вдохновлялись бурными событиями эпохи упадка и перемен. Оба родились не в свое время и были эксцентричными личностями, на которых общество смотрело косо. Что ж, современники великих всегда мало что понимают, им невдомек, откуда берется тот неприличный, по их мнению, восторг, что обуревает великих людей, – восторг, обусловленный не столько темпераментом, сколько предвкушением новой эпохи. Вспомним, сколь осуждающе взирали современники на неистового Ницше! Зато ныне мы уверены, что о нем никогда не забудут. Вот и Парацельса, кстати, спустя четыреста лет норовят благодарно воскресить и рядят в современные одежды. Какая участь уготована Шлейху? Мы знаем, что ему виделось единое представление психических и физических процессов в организме; сегодня это представление во многом движет медицинскими и биологическими исследованиями. Отчасти ему мешала терминология, унаследованная от эпохи научного материализма, но все же он сумел вырваться за узкие рамки депсихизированной материальности и переступить через преграду тернистых предрассудков об отделенности души от тела. Разумеется, он ничего не знал о моих собственных усилиях, которые долгое время оставались неизвестными научной общественности в Германии, но в целом мы стояли с ним плечом к плечу, сражаясь за признание души как фактора sui generis[32], и тем самым прокладывали новый путь для психологии, ранее вынужденной пренебрегать психикой.

1116 Научный прорыв, к которому был причастен Парацельс, вывел человечество из пелены средневековой схоластики в неведомый науке той поры мир материи. Это несомненная заслуга, и наша медицина навеки в долгу перед Парацельсом. Что же касается Шлейха, вовсе не частные открытия, методы или выведенные им правила придают ему значимость в наших глазах; куда важнее шаг вперед, в новое поле будущего, где совокупность известных фактов предстает в ином свете. Посредством синтеза накопленных в предыдущие эпохи знаний и через поиск точки зрения, позволяющей обозреть целое, он преуспел в стремлении вырваться из колдовского круга чистой эмпирики и подступился к основаниям эмпирического метода как такового (о котором большинство людей попросту не подозревает). Я имею в виду определяющие для организма взаимоотношения химии тела и психической жизни. Парацельс в конечном счете склонился к «химизму», вопреки своей уверенности в том, что над мирозданием господствует дух. Шлейх четыреста лет спустя пришел к пониманию психической одушевленности и тем возвысил психику, ранее снисходительно считавшуюся чем-то вспомогательным, до положения auctor rerum[33]. Смело и решительно он выстроил новую иерархию телесного устройства человека. «Рудиментарная» симпатическая нервная система, этот будто бы случайный клубок ганглиозных узлов, поразительно целенаправленно регулирующих вегетативные функции организма, сделалась «матерью» спинномозговой системы, венцом и чудом которой выступает мозг, для нашего зачарованного взора – управитель всех телесных процессов. Более того, для Шлейха симпатическая система была таинственным «космическим нервом», подлинным «идеопластом»[34], исходным и непосредственным воплощением Мировой Души, которая создает и поддерживает тело, которая существовала до того, как появились привычные нам тело и разум. В результате «гилиастр» Парацельса лишается своей непостижимой творческой тайны, а осязаемость материи, в которую столь горячо верили, которая казалась столь убедительной для чувств, вновь растворилась в Майе[35], в простой эманации изначальной мысли и воли, из-за чего все иерархии и ценности потребовали пересмотра. Неосязаемое, или психика, стало основой, а «сугубо растительная» симпатическая система превратилась в хранилище немыслимых творческих тайн, в проводника животворящей Мировой Души, сделалась, если угодно, архитектором мозга, новейшего творения вечносущей творческой воли. За ошеломляющим величием спинномозговой системы, которая, как проводник сознания, по-видимому, тождественна психике как таковой, скромно пряталась симпатическая система, или «психика» в более глубоком и всеобъемлющем смысле, не просто взаимодействие кортикальных волокон. Несмотря на свою количественную и качественную незначительность, эта психика существенно превосходит собственно сознание как по глубине, так и по размаху мышления; вдобавок она куда менее беззащитна перед воздействием эндокринной системы с ее «зельями», она сама целеустремленно и упорно создает магические секреции.

1117 Парацельс трудился над выведением в алхимической реторте сильфид и суккубов из корней мандрагоры[36], над изготовлением амулетов палача и чернейших народных лекарств[37], заявляя, будто познает истину, а Шлейх велеречиво изъяснялся на языке «мозговой мифологии» довоенной эпохи, однако, тем не менее, сумел проникнуть в сокровенные глубины человеческой психики, ведомый интуицией, не осознавший своих поступков. Бурное воображение трансформировало фигуры его речи в формы, которые на самом деле, о чем он и не догадывался, были архетипами коллективного бессознательного; эти фигуры появляются везде, где интроспекция пытается погрузиться в глубины психики – к примеру, в индийской и китайской йоге[38].

1118 Если коротко, Шлейх был первопроходцем не только в области соматической медицины, но и в области глубинной психологии, на границах с областью вегетативных процессов тела. Это, без сомнения, самая темная область из всех, которую научные исследования долгое время тщетно пытались прояснить. Именно указанная тьма очаровала Шлейха и обернулась целым потоком творческих идей. Пусть он не опирался на какие-либо новые факты, эти его идеи, безусловно, будут подталкивать ученых к новым толкованиям и новым способам наблюдения. Как показывает история науки, прогресс познания не всегда состоит в открытии фактов; столь же часто он заключается в открытии новых направлений исследований и в формулировании гипотетических точек зрения. В частности, Шлейх неустанно повторял, что психика распространена по всему человеческому телу, что она зависит больше от крови, чем от серого мозгового вещества. Это поистине блестящая идея, ее значение трудно переоценить. Она позволила сделать ряд выводов об обусловленности психических процессов, и я сумел независимо подтвердить эти выводы моей собственной исследовательской работой. Имеются в виду главным образом исторические факторы, определяющие психический фон, как учит моя теория коллективного бессознательного. То же самое можно сказать и о загадочной связи между психикой и географической местностью (Шлейх увязывал эту особенность с различиями в питании, причем его доводы не следует немедленно отбрасывать как наивные и устаревшие). Если принять во внимание замечательные психические и биологические изменения, свойственные европейским иммигрантам в Америке[39], то само собой напрашивается заключение, что в этом вопросе науке еще только предстоит по-настоящему разобраться.

1119 Хотя мысль и язык Шлейха всецело зависели от телесности, он, повторю, был буквально околдован бестелесной природой психики. В сновидениях его поражала внепространственность и вневременность ночных грез, а истерия была для него «метафизической проблемой», ведь «идеопластические» способности бессознательной психики нигде не проявлялись столь же ощутимо, как при неврозах. С удивлением он взирал на телесные изменения, внушаемые человеку бессознательным при истерии. По этому почти детскому изумлению видно, сколь неожиданными были для него подобные наблюдения, пусть для психопатолога они уже давно не в новинку. Еще можно оценить воззрения того поколения медиков, к которому принадлежал Шлейх; это поколение, ослепленное предрассудками, привыкшее пренебрегать воздействием психики на тело, делая первые робкие шаги в психологии, полагало, что без психики вполне можно обойтись. С учетом указанного недостатка в психологических знаниях тем более поразительно, что Шлейх – это и вправду немалое достижение – вообще смог признать существование психики и сумел пересмотреть понимание биологической причинности. Его выводы кажутся психологу избыточно радикальными или, во всяком случае, чрезмерно смелыми, поскольку они вторгаются в области, которые философская критика должна выводить за пределы человеческого понимания.

1120 Ограниченные познания Шлейха в психологии и тот восторг, с которым он предавался интуитивным спекуляциям, сказывались на некоторой ограниченности его размышлений и оборачивались мелкими погрешностями. Например, он не допускал продолжения психических процессов во сне, а последний воспринимал через призму материалистических предрассудков. Также он не задавался вопросами о философских и моральных проблемах, отождествляя совесть с гормональной функцией. Здесь Шлейх отдавал дань научному прошлому и духу вильгельминизма[40], когда авторитет науки возрос до слепой самонадеянности, а интеллект превратился в хищного зверя. При всем том он предельно ясно видел, что медицина, сосредоточенная исключительно на теле и не воспринимающая живого человека в его цельности, обречена на прозябание. По этой причине он перестал изучать простые факты и использовал свои познания в биологии для того, чтобы составить более широкое и дерзновенное представление, отвергающее досадные огрехи устаревшего материализма. Девятнадцатый век сделал все возможное для дискредитации психики, и величайшее достижение Шлейха состоит в том, что он четко и наглядно показал психическое наполнение жизненных процессов. Его работы могут послужить введением в революционный пересмотр нашего текущего мировоззрения, благодаря чему мы сбросили с плеч смирительную рубашку академической специализации.

К. Г. Юнг

Предисловие к книге Якоби «Психология К. Г. Юнга»[41]

1121 Полагаю, что книга, которую вы держите в руках, отвечает общей потребности, которую сам я до сих пор не был в состоянии удовлетворить, – потребности в кратком изложении содержания моих психологических теорий. Мои усилия в области психологии были, по существу, новаторскими и не оставляли мне ни времени, ни возможности систематически их излагать. Доктор Якоби взяла на себя эту трудную задачу и добилась удачного результата, сумела предложить читателю обзор, избавленный от гнета технических подробностей. Этот краткий обзор затрагивает, по крайней мере, все существенные моменты моих теорий, так что читатель без труда, используя сноски и библиографию моих сочинений, сможет отыскать необходимое для себя. Дополнительным достоинством текста является наличие схем, помогающих понять отдельные функциональные связи.

1122 Меня особенно радует то, что автору удалось избежать каких-либо указаний на то, что мои исследования якобы складываются в доктринальную систему. Вообще изложениям подобного рода свойственно приобретать догматическую стилистику, но она совершенно не соответствует моим взглядам. Поскольку я твердо убежден, что время всеобъемлющей теории, охватывающей и описывающей все содержания, процессы и явления психики с какой-то общей точки зрения, еще не наступило, то сам рассматриваю свои выводы как пробные попытки сформулировать научную психологию, которая опирается прежде всего на непосредственный опыт общения с людьми. Это вовсе не разновидность психопатологии, а общая психология, учитывающая эмпирический материал патологии.

1123 Надеюсь, что этой книге суждено не только дать широкому читателю представление о моих исследованиях, но и избавить его от трудоемких поисков нужного места.

К. Г. Юнг,

август 1939 г.

Предисловие к испанскому изданию[42]

1124 С особым удовольствием я узнал, что эта книга выходит в испанском переводе. Она познакомит испанскую публику с новейшими достижениями психологии, науки, что выросла из опыта врачебного искусства. Нынешняя психология изучает множество сложных психических явлений, с которыми люди постоянно сталкиваются в своей повседневной жизни. Психология – не абстрактная академическая наука, а изучение практического опыта при неизменной верности научному методу. Как следствие, она обнимает широкие области, смежные с другими науками, и охватывает жизнь как таковую. Я напутствую эту книгу наилучшими пожеланиями, и пусть она уверенно и плодотворно путешествует по миру.

Предисловие к книге Эстер Хардинг «Психическая энергия»[43]

1125 Эта книга представляет собой исчерпывающий обзор достижений аналитической практики – обзор, необходимость которого вполне очевидна для любого, кто много лет добросовестно исполнял свои профессиональные врачебные обязанности. По прошествии времени первые озарения и успехи, первые разочарования и удовлетворения, воспоминания и выводы постепенно сливаются воедино, и эта масса достигает такого размера, что хочется наконец-то сбросить ее с плеч в надежде не только избавиться от бесполезного балласта, но и подвести некий итог, который может быть полезным миру сегодня и миру будущего.

1126 Первопроходцу в новой области науки редко выпадает удача сделать правильные выводы из полученного опыта. Прилагаемые усилия и непрестанная борьба, сомнения и неуверенность, которые сопровождают открытия, слишком сильно его занимают, а потому он не в состоянии обрести широту и ясность видения, необходимые для составления исчерпывающего обзора. Представители второго поколения исследователей, опираясь на робкие эксперименты, удачные находки, смутные догадки и ошибки первопроходца, вынужденного идти окольными путями, уже менее скованы этими узами и могут выбирать более прямой путь, а также стремиться к более отдаленным целям. Они могут отвергать многие прежние сомнения и колебания, они сосредоточиваются на главном и тем самым постепенно рисуют более простую и ясную карту вновь открытой территории. Упрощение и разъяснение идут на пользу представителям третьего поколения, которые с самого начала располагают общей схемой исследований. С помощью этой схемы они могут формулировать новые задачи и обозначать границы познания более четко, чем когда-либо прежде.

1127 Можно поздравить автора с успешной попыткой дать общее представление о сути медицинской психотерапии в ее самых современных достижениях. Многолетний практический опыт, без сомнения, сослужил автору хорошую службу, иначе эта книга, смею думать, вообще могла бы не состояться как событие. Речь в книге идет не о «философии», как полагают многие, а о фактах и гипотезах, которые, в свою очередь, должны быть проверены на практике. Такие понятия, как «тень» и «анима», ни в коем случае не являются интеллектуальными изобретениями. Это обозначения психических фактов сложной природы, поддающихся эмпирической проверке. Данные факты может наблюдать каждый, кто потрудится этим озаботиться и кто способен отбросить свои предвзятые идеи. Опыт показывает, впрочем, что справиться с предрассудками непросто. Очень многие до сих пор, например, пребывают в заблуждении и думают, что термин «архетип» обозначает некую унаследованную идею! Подобные совершенно необоснованные предположения, естественно, ведут к полнейшему непониманию.

1128 Хочется надеяться, что книга доктора Хардинг, которой присуще простое и ясное изложение, будет особенно полезной для рассеивания таких абсурдных недоразумений. В этом отношении она может пригодиться не только врачам, но и пациентам. Данное обстоятельство я считаю нужным подчеркнуть особо. Очевидно, что врачу необходимо верно понимать материал, с которым он работает; но если он единственный будет понимать, то не сумеет по-настоящему помочь больному, ибо последний ведь страдает от недостатка осознания и должен по итогу лечения стать более сознательным. Иными словами, он нуждается в знаниях; чем больше знаний он приобретет, тем выше его шансы преодолеть свои мучительные затруднения. Тем из моих пациентов, кто уже достиг порога широкой духовной самостоятельности, я без малейших сомнений рекомендую книгу доктора Хардинг.

К. Г. Юнг

Кюснахт, Цюрих, 8 июля 1947 г.

Речь в день основания Института К. Г. Юнга (Цюрих, 24 апреля 1948 г.)

1129 Мне доставляет особое удовольствие выступать перед вами в этот знаменательный день основания Института комплексной психологии. Для меня большая честь видеть всех, кто собрался здесь для основания этого исследовательского института, призванного продолжить ту работу, которую начинал когда-то я сам. Потому с вашего разрешения скажу несколько слов о том, чего удалось достигнуть к настоящему времени и к чему следует стремиться в будущем.

1130 Как вы знаете, прошло почти пятьдесят лет с тех пор, как я приступил к работе в качестве психиатра. В то время обширные области психопатологии и психотерапии фактически пустовали. Фрейд и Жане едва начали закладывать основы методологии и клинического наблюдения, а Флурнуа в Женеве развивал искусство психологической биографии, по сей день не оцененное по достоинству. С помощью ассоциативных экспериментов Вундта[44] я пытался как можно точнее оценить особенности невротических состояний сознания. Несмотря на предубеждение обывателя, уверенного в том, что психика представляет собой нечто безмерно субъективное и безгранично капризное, я ставил себе целью исследовать именно наиболее субъективное, как будто, и наиболее сложное среди психических процессов, конкретно, ассоциативную реакцию, и описать ее природу в численном выражении. Эта работа непосредственно привела к открытию чувственно окрашенного комплекса (gefühlsbetonten Komplexe), а косвенно побудила задаться новым вопросом – о психологической установке, которая, собственно, и определяет выбор той или иной ассоциативной реакции. Ответ на этот вопрос удалось найти путем клинического наблюдения за больными и анализа их поведения. В результате этих исследований сложилась психологическая типология, благодаря которой было выделено два типа установки: экстравертный и интровертный, а также четыре типа функциональной установки, которые соответствуют четырем ориентировочным функциям сознания.

1131 Наличие комплексов и типичных установок невозможно полноценно разъяснить без гипотезы бессознательного. Поэтому с самого начала вышеупомянутые эксперименты и исследования шли рука об руку с изучением бессознательных процессов. В 1912 году состоялось фактическое открытие коллективного бессознательного (сам термин появился позднее). Уже теория комплексов и психология типов делали попытки выйти за пределы психиатрии как таковой, а при посредстве гипотезы коллективного бессознательного область наших исследований и вовсе утратила всякие границы. В число предметов комплексной психологии вошли, помимо нормальной психологии, также психология народов, а еще – фольклор и мифология в самом широком смысле. Это расширение области приложения сил побудило меня к сотрудничеству с китаистом Рихардом Вильгельмом и индологом Генрихом Циммером[45]. Обоих, увы, уже нет с нами, однако наука не забудет их неоценимый вклад. Так, Вильгельм познакомил меня со средневековой китайской алхимией и тем самым подготовил почву для понимания зачатков современной психологии, которые встречаются в средневековых текстах. Болезненную брешь из-за кончины этих двух коллег несколько лет назад неожиданно заполнил Карл Кереньи, один из самых блестящих филологов нашего времени. Осуществилось желание, которое я давно лелеял, а наша психологическая наука получила нового сотрудника.

1132 Интуитивные прозрения, к которым я впервые пришел в области психопатологии и нормальной психологии, оказались ключом к пониманию удивительно темных даосских текстов и непростых индийских мифов, а Кереньи вдобавок снабдил меня обилием сведений по греческой мифологии, и стало ясно, что взаимное обогащение двух отраслей науки не может долее подвергаться сомнению. Рихард Вильгельм некогда пробудил во мне интерес к алхимии и сделал возможным правильное истолкование этой маловнятной философии, а работа Кереньи подтолкнула меня к новым психологичес-ким исследованиям, в частности к изучению и описанию одной из важнейших проблем психотерапии – явления переноса[46].

1133 Недавно была установлена неожиданная и многообещающая связь между комплексной психологией и физикой, или, точнее, микрофизикой. С психологической точки зрения на общую концепцию дополнительности указал прежде всех К. А. Мейер. Паскуаль Йордан[47]обратился к психологии со стороны физики, изучая явление пространственной относительности, вполне характерное и для содержаний бессознательного. Вольфганг Паули[48]взялся за новую «психофизическую» проблему более широко и стал рассматривать ее в перспективе формирования научных теорий и их архетипических оснований[49]. В своих двух недавних ярких лекциях он убедительно показал, с одной стороны, как архетипическая триада (троица) стала отправной точкой в астрономии Кеплера, а с другой стороны, раскрыл, как полемика Фладда[50] с Кеплером использовала алхимическое понятие кватерниона (четвертичности). Объект, о котором идет речь, proportio sesquitertia[51], или соотношение 3:1, также является фундаментальной проблемой психологии бессознательного. Тридцать лет назад о ней впервые заговорили в психологии как о типологическом явлении, о взаимоотношениях трех более или менее дифференцированных функций с одной низшей функцией, «загрязненной» бессознательным. С тех пор область исследований значительно расширилась благодаря изучению гностических и алхимических текстов. Отчасти четвертичность предстает в форме социального или фольклорного Heiratsquaternio[52], восходящего к первобытному кузенному браку, а отчасти – в форме дифференцированной последовательности элементов, в которой тот или иной элемент, обычно огонь или земля, отличается от трех других. Та же проблема возникает в споре между «тринитаристами» и «четвертичниками»[53] в алхимии. Комплексная психология показала, что символ четвертичности выражает психическую целостность, и можно установить, что proportio sesquitertia обыкновенно встречается в символизме бессознательного. Если, как предполагается, четвертичность или вышеупомянутая пропорция не только является основополагающей для всех представлений о целостности, но и присуща природе наблюдаемых микрофизических процессов, то поневоле мы приходим к выводу, что пространственно-временной континуум, в том числе масса, психически относителен, – иными словами, что он образует единство с бессознательной психикой. Соответственно, должны существовать явления, которые возможно объяснить лишь в терминах психической относительности пространства, времени и массы. Помимо многочисленных индивидуальных наблюдений, эксперименты, проведенные в Университете Дьюка Райном[54] и другими исследователями, предоставили достаточно тому доказательств. Прошу прощения за то, что я слишком подробно остановился на новейших связях нашей психологии с физикой. Мне показалось, что это не будет лишним ввиду очевидной значимости таких связей.