Пират из высшего общества

На самом деле чрезмерная набожность дочери беспокоила дона Алонсо: девушка, несмотря на свою красоту, проигрывала одного жениха за другим своим более шустрым товаркам, которые успевали и в церковь сходить, и личную жизнь устроить. А Петронилья всё своё свободное время проводила в церкви, в обществе почтеннейшего сеньора настоятеля, который всячески опекал свою духовную дочь.

– Молодой де Графф явно далеко пойдёт, и это не считая того, что он богатый наследник и очень воспитанный человек, – рассуждал вице-губернатор после очередных учений, которые прошли, как обычно, блестяще. – Поразительно, что ни один из моих опытных артиллеристов не может сравниться с этим юнцом по знаниям в области баллистики. Нужно оставить его на острове и крестить в католичество. Лет через пять станет командиром гарнизона, а там кто знает!..

Однажды Лоренс, по обыкновению, после занятий в крепости явился на чаепитие к вице-губернатору. Он собирался рассказать своей собеседнице забавный случай на стрельбах: одна из пушек долго стояла без дела, и за это время в ней появилось осиное гнездо. При попытке прочистить ствол из него вылетел большой осиный рой и со злобным жужжанием принялся гонять артиллеристов по площадке. Пришлось им всей командой с грохотом бежать вниз по винтовой лестнице, дожидаться, чтобы осы угомонились, а затем избавляться от зловредных насекомых при помощи пороха и факела. Молодой канонир готовился в красках рассказать девушке об этом событии и даже предъявить ей несколько укусов, но Петронильи за столом не оказалось. Не было её и в следующий раз. Тут голландец забеспокоился и впервые ощутил укол ревности.

– Почему донья Петронилья перестала составлять нам компанию? – задал он вопрос её отцу. – Надеюсь, с ней всё в порядке?

– На этой неделе моя дочь пребывает в церкви Иглесия де ля Консепсьон, – объяснил дон Алонсо. – После набега проклятых англичан мы до сих пор не можем восстановить главную колокольню. Петронилья участвует в организации крёстного хода, который поможет сеньору настоятелю в сборе средств на строительство. – А кроме того, она мечтает стать монахиней в этой старинной церкви, – вполголоса добавил вице-губернатор.

– Она мне этого не говорила, – произнёс неприятно поражённый Лоренс.

– Петронилья видит распущенность современной молодёжи и не хочет иметь с ней ничего общего, – напыщенно ответил дон Алонсо. – Но лично я горячо желаю, чтобы моя дочь вышла замуж за порядочного человека, который сумеет ей доказать, что и в светской жизни можно сохранять благородство дум и стремлений… – Сеньор де Гусман взял Лоренса под руку и вывел его на галерею. – Я много раз наблюдал за вами, сеньор де Графф, и, по моему мнению, вы являетесь как раз таким благородным человеком, которому я мог бы доверить судьбу моей Петронильи. Я, как отец, хотел бы знать, имеет ваша дружба более глубокие корни?..

В этот вечер Лоренс возвращался в крепость вне себя от волнения. Он осознал, что мечтает жениться на этой скромной и столь красивой девушке, и воспользовался удобным случаем, чтобы сказать об этом её отцу. Через два месяца, в самом начале 1674 года, Лоренс Корнелис де Графф, голландский аристократ и офицер испанского флота, стал супругом Франциски-Петронильи де Гусман, испанской дворянки древнего рода.

После скромных свадебных торжеств пара впервые осталась наедине в покоях, специально приготовленных в доме вице-губернатора. Всё, о чём смутно мечтал Лоренс, глядя на эту красотку, становилось явью. Но он совершенно не знал, как подступиться к девушке. Его учили иностранным языкам, бухгалтерии, фехтованию и аналитической геометрии, а не тому, как соблазнить девушку и разобраться с её одеяниями. Сексуальные инструкции Лоренс получал мимоходом от матросов на корабле, но утончённая Петронилья вряд ли оценила бы такие ухватки. В то же время молодой организм Лоренса уже давно был наготове, мешая мыслительному процессу.

Новобрачная тоже нервничала. Поскольку она считала греховным беседовать с подружками на темы отношений с мужчинами, сейчас ей категорически не хватало знаний о супружеской стороне жизни. Она припомнила, что ей доводилось видеть случки копытных, и не на шутку перепугалась, что это устрашающее явление природы теперь ожидало и её. Исподтишка любоваться симпатичным блондином – это было одно, а увидеть его в роли жеребца-производителя и стать объектом его вожделений – совсем другое. Девушка отошла к окну в надежде, что Лоренс заберётся в огромную постель под балдахином, а она потихоньку ускользнёт. Но новоявленный муж подошёл сзади и начал целовать её шею, затылок, плечи… Затем положил ладонь ей на живот, начал гладить бедро… Петронилья ощутила кожей свежий ночной воздух и совершенно непривычные прикосновения. Легкомысленные уроки матросов не пропали даром.

Дон Алонсо надеялся, что брак отвлечёт Петронилью от погружения в религию, но получилось наоборот: молодая испанка начала приобретать черты воинствующей монахини. Особенно её заносило после возвращения из церкви и благочестивых бесед с сеньором настоятелем. Она клеймила мужа еретиком и требовала от него немедленно перейти в католичество. Отец пытался вразумлять дочь, чтобы та вела себя помягче, но, к своему изумлению, получал примерно такие же обвинения, что и молодой супруг. Лоренс старался переводить разговор на менее скользкие темы, а то и попросту отвлекать жену поцелуями, но это ему удавалось всё реже и реже, поскольку Петронилья тщательно соблюдала все посты и церковные праздники, которые случались едва ли не каждый день. После того, как любимая в пылу религиозной страсти запустила ему в голову массивной вазой, молодой муж пришёл к выводу, что пора бежать, сверкая пятками. Однако, из-за кольцевой системы атлантических течений, Канарские острова располагались на пути из Европы в Америку, а путь из Америки в Европу проходил намного севернее, и большинство капитанов предпочитали именно этот путь. Чтобы попасть на родину, Лоренс вынужден был сначала отправиться в Вест-Индию.

«Санта-Магдалена» давным-давно ушла в море без него. Но тут в порт Санта-Крус прибыл галеот «Сан-Себастьян-де-лос-Рейес», который направлялся на Кубу – ему было необходимо пополнить запасы пресной воды перед дальним переходом. Рано утром Петронилья снова сообщила мужу своё мнение о еретиках вообще и о нём в частности, после чего ушла в церковь. Лоренс со вздохом посмотрел ей вслед и принял окончательное решение. Он явился на борт галеота, переговорил с капитаном доном Сезарио де Кордобилья, показал свои навыки артиллерийской стрельбы и получил вакантное место канонира. Он вернулся, только чтобы оставить жене прощальную записку, забрать свои небольшие сбережения и свой кинжал, захваченный из Гааги. Так, прожив в браке всего три месяца, получив несколько синяков и нервное расстройство, молодой артиллерист отправился в Карибское море.

Капитан галеота и его помощник мало занимались своими обязанностями. Они часами сидели, запершись в капитанской каюте, и предоставляли младшим офицерам распоряжаться кораблём. Вскоре выяснилось, что дон Сезарио отличался крайне переменчивым настроением. Иногда он бывал мил и любезен, часто – абсолютно безразличен ко всему происходящему, а время от времени устраивал неоправданно жестокий разнос кому-нибудь из членов экипажа, после чего скрывался у себя в каюте, а потом снова выходил, как ни в чём не бывало.

Лоренс вместе с другими канонирами занимался чисткой орудий, когда услышал недовольный голос одного из моряков:

– О, карамба! Вон идёт дон Сезарио со своей мрачной физиономией. Сейчас будет показывать, какой он важный начальник.

– Ну, у нас же всё в порядке, значит, не о чем беспокоиться, – ответил Лоренс, подсыпая на ствол песку, чтобы отчистить особенно упорное пятно. Но он ещё плохо знал своего нового капитана.

Дон Сезарио встал над ним, пристально наблюдая за работой. Никаких поводов для нареканий не было, де Графф поднял голову и улыбнулся капитану, продолжая усердно надраивать пушку. Однако его улыбка была расценена как недопустимая фамильярность, которая требовала показательного внушения.

– Ты почему, мерзавец, так запустил орудие?? Как ты собираешься стрелять, если ствол прогнил почти насквозь! Эта пушка стоит в десять раз больше, чем ты сам, если продать тебя в рабство! А если ствол разорвёт при выстреле, и не только ты подохнешь, но и устроишь пожар на корабле??

Лоренс с досадой прекратил свою работу и встал, но этот манёвр оказался психологической ошибкой. Капитан вовсе не отличался богатырским телосложением, и молодой артиллерист сразу возвысился над ним почти на голову. Глядя сверху вниз, парень начал объяснять, что орудие поступило в его распоряжение совсем недавно, он не может отвечать наверняка за его состояние, но готов хоть сейчас выстрелить по учебной цели. К месту событий подтянулись другие канониры.

– Лучше признай свою вину, а то не отвяжется, – услышал де Графф шёпот у себя за спиной. Но было поздно.

– Ах так! – завопил капитан. – Ты готов выстрелить из своей гнилой пушки, чтобы уничтожить мой корабль! Ты сейчас пожалеешь за свою дерзость. А ну! Готовьте плётки!

В шоке от изумления, де Графф припомнил, как во дворце его дяди появился новый мажордом, который первое время вёл себя как вполне благовоспитанный человек, но потом взял манеру давать волю своему скверному настроению и искал только повода, чтобы наброситься на прислугу. Однажды он надавал пощёчин старательной молоденькой горничной и наговорил ей таких ужасных вещей, что она решила расстаться с жизнью. Лоренс в тот день вернулся поздно вечером, и, как он часто делал, перелез через забор в дальнем углу сада. Спрыгнув с ограды, он наткнулся на горько рыдающую девушку, которая пыталась закрепить петлю на ветке старой яблони. Молодой барин не пошёл ужинать, пока не успокоил горничную и не выяснил все подробности инцидента, а на следующий день поговорил с дядей и добился увольнения мажордома. Позже выяснилось, что мажордом у себя в комнате предавался курению опиума.

Сейчас, стоя перед бьющимся в истерике капитаном, Лоренс понимал, что оказался во власти такого же неадекватного любителя безнаказанности. Он быстро взвесил в уме варианты развития событий: если сейчас дать волю кулакам, его всё равно побьют, а потом закуют в кандалы и запрут в трюме, а по прибытии в Гавану посадят в тюрьму, а то и продадут в рабство. Но быть публично выпоротым и униженным совершенно без какой-либо вины – от такой перспективы де Графф был в ужасе. Тем временем несколько матросов, свирепо кривя лица, принесли линьки и ведро с водой. Один из них взял Лоренса за локоть.

– Не бойся, парень, у нас всё отработано, мы сильно не бьём, – услышал молодой артиллерист голос у себя над ухом.

Но чувство собственного достоинства не позволяло Лоренсу добровольно принять участие в этом фарсе, и он всё-таки выбрал драку, а там – будь что будет. Он уже примеривался, как одним ударом ноги выбить дону Сезарио челюсть, но в этот момент с палубы донёсся свист боцманской дудки и прервал громкое сопение капитана.

– Тревога! Все по боевым постам!

Экзекуторы оставили свою жертву в покое и кинулись на палубу. Капитан не сразу сумел переключиться с предстоящего ему удовольствия на реальность, но в итоге последовал их примеру. Лоренс снова подбежал к своей пушке, стараясь разглядеть через порт, что происходит. Галеот совершил поворот, и молодой артиллерист увидел большой фрегат, идущий под всеми парусами. Расстояние до него намного превышало пушечный выстрел. Через пару часов корабли разошлись, не вступая в бой. Капитан вышел на палубу только на следующий день и словно забыл о своём намерении избить Лоренса, но голландец уже понял, с каким персонажем его столкнула судьба.

До цели удалось добраться без дальнейших приключений. Де Графф твёрдо решил получить жалованье и списаться с корабля. В порту Гаваны на борт поднялись таможенники. Голландец отреагировал на их появление довольно безразлично: у него почти не было багажа, не говоря уже о контрабанде. И когда служащие порта вытащили из капитанской каюты несколько загадочных ящиков, поначалу не придал этому значения. Но следом за ящиками сотрудники таможни вывели под конвоем капитана и его помощника, арестованных за ввоз контрабанды. Проводив их недоумёнными взглядами, экипаж занялся своими обычными делами. Но проходил день за днём, капитан не возвращался, провизия на корабле заканчивалась, сбережения Лоренса – тоже, и вскоре ему стало ясно, что нужно искать новое место работы, так и не дождавшись заработанных денег.

Глава третья. Выживание

Теперь наследник нидерландской элиты целыми днями бродил по порту Гаваны, поднимался на борт стоящих у причалов кораблей и предлагал свои услуги в качестве артиллериста. Проблема состояла в том, что его здесь не знали, а учитывая возраст кандидата, ему попросту не верили. Чтобы спастись от голода, Лоренсу пришлось устроиться простым матросом на барку, перевозившую кожи, табак и вяленое мясо с острова Санто-Доминго8 на Кубу для последующей отправки в Европу. Это был мучительно тяжёлый рейс, потому что экипаж не был полностью укомплектован, приходилось работать за двоих и спать урывками по пять часов в сутки. Через три или четыре недели барка причалила по соседству с 18-пушечным шлюпом «Сан Мигель де Салинас», де Графф без особой надежды поднялся на борт и предложил свои услуги. Он был очень рад, когда его приняли артиллеристом, а не простым матросом. С ним беседовал молодой помощник капитана, которого звали дон Хуан. Он был лишь на два-три года старше Лоренса, очень гордился своим офицерским званием и не расставался с парадной формой, посвящая почти всё своё время чистке пуговиц и стряхиванию пылинок с галунов.

Шлюп курсировал между Гаваной и портами Южной Америки, доставляя в столицу серебро, индиго, табак, кампешевое дерево9 и другие колониальные ценности. Лоренс был удивлён, что, несмотря на военный статус корабля, дисциплина на борту хромала. В любое время суток команда по собственному почину угощалась выпивкой, бронзовые детали потемнели, палуба была давно не мыта. Скоро новичок усвоил, что экипаж состоит из нескольких группировок, которые не слишком-то ладят между собой, а капитан не имеет на них никакого влияния.

Трижды в день кок по имени Алехандро торжественно относил в каюты капитана и его помощника особо приготовленные блюда, накрытые серебряными колпаками. Для остального экипажа еда была скверной, постоянно использовались вчерашние остатки, которые за ночь успевали прокиснуть в условиях тропиков. Неудивительно, что кто-нибудь из команды то и дело валялся с желудочным расстройством, а его обязанности ложились на остальных. Лоренс ни разу не отравился лишь потому, что ел ровно столько, сколько требовалось, чтобы не умереть с голоду. Он с отвращением заставлял себя проглатывать недоваренный рис с плохо провяленной рыбой, с печалью вспоминая самые обычные обеды своей прежней, такой далёкой жизни: свежайшие устрицы с тонко нарезанным лимоном, нежные фрикасе из куропаток с трюфелями, голубиные паштеты, старые французские вина, крахмальные салфетки с серебряными приборами…

Он и тут был самым молодым, поэтому его опять звали «Лоренсильо», но теперь это уменьшительное прозвище имело несколько издевательский оттенок, особенно если учесть высокий рост де Граффа. Отношение к нему оставляло желать лучшего: он был другой нации, другой веры, а его невозмутимая манера общения служила раздражителем для многих членов экипажа. Его было очень трудно вывести из себя, и это спокойствие в сочетании с молодым возрастом многие принимали за трусость. На голландца норовили свалить всю самую грязную и тяжёлую работу. Он добросовестно трудился, старался не реагировать на провокации и поддерживал свой моральный дух тем, что у него появилась возможность заработать себе на жизнь.

Однажды вечером Лоренс нёс вахту у штурвала, рядом с ним стоял дежурный офицер – дон Хуан: как всегда, в белой парадной форме, картинно приставив к бедру руку с подзорной трубой. Всё его внимание было поглощено очередной пуговицей, которую он старательно полировал рукавом камзола. В нескольких метрах от штурвала, возле мачты, четверо матросов сидели прямо на палубе и распивали ром из бутылок.

Открылась дверь камбуза, оттуда вышел кок и понёс ужин в каюты капитана и его помощника. Лоренс завистливо повёл носом: под колпаками была явно не рыба. Дон Хуан оставил в покое свои пуговицы и двинулся следом за коком, облизываясь и предвкушая вкусную еду, но в этот момент Алехандро наступил на перекатывающуюся по палубе пустую бутылку. Кок, несмотря на свою тучную комплекцию, проявил чудеса эквилибристики, прокатился одной ногой на бутылке и с размаху сел на чугунный кнехт10. Поднос стремительно спланировал за борт, распугав чаек, а Лоренс едва увернулся от летящего ему в голову серебряного колпака. Тушёное мясо с помидорами разлетелось по палубе, и изрядный шлепок этого лакомого блюда попал на великолепный камзол дона Хуана. Вопил Алехандро, вопил дон Хуан, а Лоренс со своим невозмутимым видом, но с восторгом в душе любовался этой картиной, не забывая следить за ветром, чтобы паруса не обстенило. На крики и вопли вышел из своей каюты капитан дон Валериан де Навасепедилья-и-Корнеха, выслушал сбивчивый доклад кока и насупился.

– Что за вонючий сын шлюхи оставил на палубе бутылку? – Только тут капитан увидел четверых матросов, которые, не меняя позы, сидели возле мачты.

– Это не мы, сеньор капитан! – довольно лениво ответил смуглый матрос по прозвищу Мауро, не слишком старательно пряча бутылку за спиной у соседа. – Это вон кто – сопляк Лоренсильо, акулий потрох, кто же ещё!

Матросы захохотали.

– Конечно он, голландец! Сын грязной портовой шлюхи, раскидал тут бутылки, алкоголик, артиллерист паршивый! А Алехандро, жирное брюхо, должен был под ноги смотреть!

У Лоренса замерцали глаза, его кровь вскипела от оскорблений, но ситуация выглядела настолько глупо, что ему казалось нелепым доказывать свою невиновность. К тому же он находился на вахте, отвечал за безопасность судна и не хотел допускать нарушения дисциплины перед капитаном: в конце концов, именно капитан должен был наказать пьянчуг, но он попросту струсил. Кок получил нагоняй за неловкость и, потирая ушибленный копчик, поплёлся готовить новый ужин. Дон Валериан нерешительно потоптался на одном месте, покосился на Лоренса, ничего не сказал, повернулся и пошёл обратно в свою каюту. Дон Хуан сосредоточил все силы на попытках спасти свой камзол от жирного соуса и не обращал никакого внимания на дальнейшее развитие событий.

Четверо матросов снова бормотали какие-то гнусности в адрес голландца. «Если к тебе привязался пьяный, ты не можешь его зарезать, ибо ответишь за это перед законом, но и не обязан терпеть его оскорбления» – припомнил Лоренс уроки фон Теттенборна. Тут пробили склянки, и де Граффа сменили у штурвала. Парень сдал вахту, размашистым шагом подошёл к выпивохам, отнял у них недопитые бутылки и вышвырнул за борт. Те проводили летящие ёмкости изумлёнными взглядами, а молодой артиллерист возвышался над ними, уперев руки в бока.

– У кого есть лишние зубы, подходи, – сказал он негромко.

В нём бушевала ярость, и ему было уже всё равно, чем закончится эта ссора.

– Ах ты, сын… Мауро вскочил и размахнулся, чтобы ударить Лоренса кулаком по лицу, но тот ловко увернулся, так что матрос разбил кулак о мачту и взревел не хуже, чем несколько минут назад кок и помощник капитана. Второй, сидящий ближе других, не вставая с места, схватил голландца за лодыжки и дёрнул со всей силы. Тот не устоял, но ловко перекатился на бок и с такой силой ударил обидчика пяткой в ухо, что тот свалился без чувств. Де Графф сразу вскочил, и вовремя: на него с двух сторон кинулись оставшиеся двое противников. Это были самые крупные и сильные матросы на корабле, местные заправилы, но они не знали, что Лоренс владеет приёмами кулачного боя. Сбежавшиеся офицеры пресекли драку, только когда увидели, что нападающие отплёвывают кровь и собирают по палубе выбитые зубы.

– Я же предупреждал насчёт лишних зубов, – Лоренс уже успокоился и снова вернулся к своей безмятежной манере разговора.

К изумлению новичка, его даже не наказали. На самом деле капитан был только рад, что самая неуправляемая группировка в команде хоть от кого-то получила отпор. После этого случая никто не осмеливался открыто нападать на голландца, но ему продолжали вредить исподтишка. Однажды ночью Лоренсу подрезали гамак, и он во время сна свалился на пол, что сильно повеселило остальных моряков. Парень, стиснув зубы, слушал их злорадный визгливый хохот и молча связывал верёвки гамака, чтобы поспать хоть немного. А на следующее утро он сидел в одиночестве на носовой надстройке со свайкой в руках, сплеснивая два каната. Поглядывая вниз, на палубу, он увидел Мауро – смуглого матроса с забинтованной рукой, и узнал в нём одного из своих недавних обидчиков. Не замечая голландца, матрос, крадучись, прошёл по палубе и остановился прямо под ним, зачем-то выглядывая из-за угла надстройки. Вскоре к нему подошли остальные трое участников драки.

– Этой ночью сопляк Лоренсильо будет на вахте вперёдсмотрящим, и что там с ним произойдёт, ни одна собака не увидит. Всё понятно?

– У тебя что, подгорает в одном месте? Кто будет вместо него стоять вахты и убирать паруса, ты что ли, или дон Хуан? А если придётся драться с каким-нибудь французским кораблём? Давайте дождёмся прихода в порт и наймём там кого-нибудь, а сами будем чистенькие, – предложил один из собеседников, который говорил невнятно из-за отсутствия двух передних зубов.

– Придержи язык, шепелявый! Я бы и сам это сделал, да только наш хирург говорит, что моя рука будет заживать ещё три недели, и всё из-за проклятого голландца: если бы он не уклонился от удара, я бы ему всю рожу разбил!.. К тому же это ведь ты, Длинный Мигель, или кто у нас лучший боец? Вот тебе и велено выйти на палубу после вторых склянок, взять ганшпуг и спрятаться за грот-мачтой. Голландец всю вахту пялится в море, в отличие от тебя, болвана – ты можешь только привалиться к фальшборту и храпеть, как ламантин… Так вот, чтобы и от тебя была хоть какая-то польза – подкрадываешься к нему со спины и охаживаешь его по башке, что тут непонятно? А потом мы с Альваресом уж как-нибудь вышвырнем за борт этот голландский кусок собачьего дерьма, который я видеть уже не могу! Когда дело будет сделано, спускаемся в кубрик и ложимся спать, вроде как мы здесь ни при чём!..

Матросы разошлись, а Лоренс подумал, что надо будет взять на ночную вахту свой верный кинжал и не терять бдительности. Но ещё до наступления вечера, когда шлюп вошёл в пролив между островами Куба и Сен-Доменг, из-за мыса Сен-Николя наперерез испанцам выскочил юркий флибот, на его мачте взметнулся «Весёлый Роджер». Дон Валериан де Навасепедилья-и-Корнеха с паническими воплями погнал артиллеристов к орудиям. Лоренс занял своё место возле пушки, мысленно делая расчёты. Было довольно сильное волнение, порывистый ветер дёргал паруса – не самая лучшая обстановка для стрельбы… Кусая губы, де Графф навёл свою пушку, команда «огонь» на секунду запоздала – выпущенное ядро не нанесло критических повреждений, но разбило форштевень пиратского корабля под бушпритом. Ядра других пушек вхолостую прошили воздух или зарылись в море. Лоренс кинулся снова заряжать орудие и уже без команды успел выстрелить почти в упор, продырявив борт флибота на метр выше ватерлинии. Этот успех ничего не решил: спустя несколько секунд в планшир впились абордажные крюки, по всему борту десятки пиратов прыгали на палубу с оружием в руках. Их количество намного превышало численность команды шлюпа, и испанцы быстро прекратили сопротивление. Капитан пиратской посудины велел экипажу захваченного корабля построиться на палубе.

– Кто стрелял из второй пушки по правому борту? – спросил он на скверном испанском.

Матросы из испанской команды, скаля зубы, злорадно показывали на молодого канонира. Тогда Лоренс сам шагнул вперёд, небрежно заложив руки в карманы и прикидывая расстояние до борта: в случае опасности для жизни можно было броситься в воду и попробовать доплыть до берега. Но главарь морских разбойников оглядел молодого моряка с явным удивлением и положил руку ему на плечо:

– Этот малец остаётся. Остальных – за борт!

Глава четвёртая. Единственный путь

Лоренс и охнуть не успел, как пираты выкинули в воду всю его команду. Капитан повернулся к пленнику:

– Кто ты, парень, и откуда родом?

– Меня зовут Лоренс, и я из Дордрехта, – громко ответил он, стараясь выглядеть смело и уверенно.

– Оно и видно, голландцы прирождённые моряки. У нас тут есть несколько голландцев, но большинство – французы, тоже бравые парни. Ставлю бочку рома против гнилой подмётки, что ты не от хорошей жизни полоскался в море вместе с этими увальнями!

Капитан захохотал, команда вторила ему. На флиботе находилось около двухсот человек, половина из которых перешла на «Сан Мигель де Салинас». Они живо обыскали весь корабль, найденные ценности сложили в трюме и заперли на замок в ожидании дележа. Как выяснилось, здесь тоже перевозили контрабанду – дорогие английские и французские ткани, и этот факт пираты отметили радостными восклицаниями вроде «Чтоб мне лопнуть, если этот бархат не потянет на бочонок рома» или «Толстуха Гарбуаз из Ля Ринго теперь будет моя две недели». Лоренс остался жить в своём кубрике с той лишь разницей, что вместо испанцев теперь его компаньонами должны были стать пираты.