Мертвая сцена

– Да-да, – промолвил психиатр, – я и об этом читал в ваших показаниях. Как и о том, что Носов, будучи студентом, любил розыгрыши.

– Если это можно так назвать… Он просто нередко болтал всякую ерунду, но никто не воспринимал его всерьез.

– Всеволод Савельевич, – с расстановкой произнес доктор, – уверен, что мы и сейчас имеем дело с неким розыгрышем Носова. Он ведь по-прежнему выдает себя за вашего… за товарища Уткина. Следователь говорил вам об этом?

– Я сама была этому свидетелем, – произнесла я, вновь прибегая к платку.

– И вы были уверены, что он вас разыгрывает?

– «Разыгрывает» – это очень мягко сказано, – поморщилась я. – Более точно было бы – «глумится», «издевается».

– То есть у вас не могло промелькнуть и мысли, что он говорит, будто он Уткин, от чистого сердца?

– Как вас понимать, доктор? – с легким возмущением ответила я, посмотрев на него моментально просохшими глазами.

– Видите ли, – немного смутился Филипп Филиппович, – у меня как раз сложилось убеждение, что Носов говорит, будто он Уткин, абсолютно искренне… Послушайте-послушайте, я сейчас все объясню! – умоляюще произнес он, заметив, что я готова горячо протестовать против услышанного. – Товарищ Лавандова, я опытный врач и кое-что понимаю в таких делах. Я вижу, что Носов искренен. Но я знаю также, что его слова не могут быть правдой. Какой же следует вывод? Как разрешить это противоречие? Очень просто: Носов верит в то, о чем говорит, несмотря на то что это не является правдой. Следовательно, у него сейчас тяжелый психический недуг…

– Да что вы, доктор, что вы?! – воскликнула я, вставая с места. – Он вас просто дурачит… Он… Уж я-то его знаю… Он, наверно, хочет отделаться более легкими последствиями. Он понимает, какое тяжкое преступление совершил, и теперь дурачит вас, чтобы оказаться не в тюрьме, а всего лишь в психушке! То есть, простите, в психиатрической…

– …лечебнице, – спокойно закончил Филипп Филиппович. – Вы сядьте, сядьте, товарищ Лавандова. Я прекрасно понимаю ваше теперешнее чувство к этому… человеку, но… мы здесь тем и занимаемся, чтобы определять истинную вину каждого. Если некто совершает преступление сознательно, он, разумеется, преступник – и должен отвечать за свое деяние по всей строгости закона. Но если человек совершает противозаконное действие (пусть самое тяжкое!) по причине болезни, тогда его, извините, надо не наказывать, а лечить. Таковы демократические принципы, на которых держится судебная система нашего государства… – И психиатр развел руками, как бы даже несколько сожалея о наличии таких принципов.

Я помолчала, а потом обратилась к Филиппу Филипповичу уже более спокойно:

– Я знаю Носова и согласна с мнением товарища следователя: он ничем не болен.

Психиатр покачал головой:

– А вот я придерживаюсь обратного мнения.

– И вы не допускаете, что он вас…

– Не допускаю, – довольно резко перебил Филипп Филиппович. – Не надо, пожалуйста, снова говорить о каком-то одурачивании. Поверьте, нас здесь не одурачишь.

– То же самое мне говорил Всеволод Савельевич, – растерянно произнесла я. – Кому же мне верить?

– Всеволода Савельевича мы еще переубедим, – с уверенностью заявил доктор.

Я задумалась. Этот психиатр может испортить весь наш с Нестором план. По милости этого Филиппа У. очень запросто может оказаться в психушке. И, конечно, он очень скоро оттуда выйдет, ведь в действительности он здоров. Как же этот самоуверенный врач может так заблуждаться? Видимо, он просто поверил в искренность У. Ведь У., несомненно, очень горячо отстаивает свою подлинную личность.

Но что же мне делать? Сама мысль о том, что У. скоро может оказаться на свободе, уже сейчас повергает меня в ужас. Он, конечно, доберется до меня, он уничтожит меня – не знаю, физически или как-то иначе. Может, он даже сумеет засадить в тюрьму меня вместо себя. Черт, ну, конечно, сумеет! Окажись он на свободе, ему не составит никакого труда тотчас доказать всему свету, что он – У. И тогда я погибну.

Итак, что делать, что делать? Переубедить этого психиатра у меня тоже не получится. Разве что переспать с ним? Ну нет, это будет еще противнее, чем с Фигуркиным. Тем более что от него я так же легко не отделаюсь… Скорее всего, вообще не отделаюсь. Так что надо искать другие пути. Воздействовать на следователя? Да, непременно. И, кстати, с Всеволодом, если понадобится, я даже и пересплю. Отвращения он не вызывает.

А Филиппа даже не хочу больше видеть. Уже сейчас понятно, что его ничем не сломишь. Разве что узнать от него сейчас подробности его разговоров с У. Вооружиться, так сказать, знанием.

– Филипп Филиппович, – промолвила я с напускным уважением, – я, конечно, не смею возражать вам в том, что касается вашей профессиональной области. Но у меня не укладывается в голове: неужели существует такой душевный недуг, который заставляет думать кого-либо, что он – это не он?

– Конечно, существует, – кивнул доктор. – И называется этот недуг – шизофрения. Вы наверняка слышали анекдоты о психически больных людях, считающих себя Наполеонами? Так вот подобные люди, строго говоря, и есть шизофреники.

– В Наполеона я бы поверила. Но ведь Носов, как вы говорите, считает себя всего лишь У. – тем, кого он лично знал долгое время…

– Тем легче Носову было вообразить себя им, – не унимался Филипп. – Если очень упрощать, то можно сказать, что речь идет о помешательстве на почве зависти. Товарищ Уткин получил все, о чем долгие годы мечтал Носов: успех, славу… А также, извините, вас.

– Меня? – изобразила я изумление.

– Да, ведь Носов влюблен в вас еще со времен учебы. Вы сами говорили Всеволоду Савельевичу.

– Нет, я говорила, что Носов мне об этом твердил, когда возник в этом году… Но я ему не верю.

– Зачем же, по-вашему, он вас преследовал?

– Чтобы добраться до моего мужа, – вновь всплакнула я.

– Успокойтесь, успокойтесь, – не особенно участливо произнес Филипп Филиппович.

Я же взорвалась:

– Как вы можете говорить мне, что Носов считает себя моим мужем?! Он его убил – и теперь считает себя им! Как это понять? Неужели вы раньше сталкивались с чем-то подобным?

– С чем только я не сталкивался, – вздохнул психиатр. – Поверьте, случай Носова – не такой уж исключительный. Не скажу, что часто, но такое бывает.

– И в вашей практике было? – настаивала я.

Врач не ответил.

– Как вы себе это представляете? – продолжала я. – Я вот не могу представить… Не рассказал же вам Носов о том, как и когда он посчитал себя моим… Как же вы тогда можете утверждать?!

– Я провел не один час с подследственным, – сообщил Филипп Филиппович. – И, смею надеяться, мне удалось восстановить картину того, что произошло.

– И как же? Поделитесь, пожалуйста.

– Что ж, извольте, – вновь вздохнул доктор. – Носов, как вы сами знаете, преследовал вас – и не только вас. Он преследовал и товарища Уткина. Он выследил его – и когда ваш муж остался на даче в одиночестве, проник к нему в дом. О дальнейшем говорить наверняка не берусь. Сам Носов утверждает, что ваш муж (которого он называет собственной фамилией) покончил с собой. Нет сомнений, что это неправда.

– Конечно, неправда! – воскликнула я.

– Да, – кивнул Филипп. – Так вот, если б это было правдой, если бы товарищ Уткин действительно покончил с собой, к чему у него, разумеется, не было никаких оснований, то с Носовым не случилось бы то, что случилось. А случился с ним иллюзорный переход из одной личности в другую. Вероятно, Носов не хотел убивать вашего мужа. Возможно, он хотел попросту припугнуть его. Но выстрел раздался – и товарищ Уткин погиб. Гибель Уткина настолько потрясла Носова, что рассудок его не выдержал. В сущности, он незлой человек. Он предпочел бы умереть сам, вместо того чтобы стать причиной смерти другого. И поэтому после совершенного убийства он символически умер. Ему стало предпочтительнее думать, что он и есть Устин Уткин. И заметьте: он не считает, что он Уткин, который убил Носова. Он считает, что он Уткин, в доме которого застрелился Носов.

– Хотите сказать, в одну секунду все в нем так перевернулось? – неприязненно спросила я. – Извините, но это абсолютно неправдоподобно.

– Нет, не в одну секунду, – уточнил психиатр. – Может, на это понадобилось несколько часов… Не исключено, что когда его пришли арестовывать, он еще был Носовым, то есть считал себя таковым… Обратите внимание, после убийства он успел сделать то, что обычно и делает убийца: скрыл следы своего преступления. Он закопал тело товарища Уткина вместе со своим ружьем. Кроме того, – доктор поднял вверх палец, – Носов вырвал фотографию из собственного паспорта… Всеволод Савельевич говорил вам об этом?

– Кажется, говорил, но я так и не поняла, зачем Носов это сделал, – сказала я, изображая наивность.

В действительности это, разумеется, сделал Нестор. Мы подумывали было вклеить в его паспорт фотографию У., но посчитали, что в милиции наверняка обнаружат подделку. Поэтому уговор был такой, что Нестор уничтожит свое фото. Неужели для Филиппа Филипповича это действо стало одним из признаков умалишенности У.? Этого мы никак не могли предвидеть.

Психиатр подтвердил мои ожидания:

– Носов вырвал собственную фотографию именно в момент воображаемого перехода из своей личности в чужую. Можно предположить, что он «стал Уткиным» именно после этой операции. И сейчас он искренне удивляется этому. Без конца приводит довод: «Фотографию убрал настоящий Носов! Он все рассчитал. Если бы фотоснимок остался в паспорте, вы сразу бы поняли, что я – это не он!» Видите, какой хитроумный ход… Что и говорить, психика человека – непростая вещь. Самая, пожалуй, сложная из всех вещей в мире…

Философские рассуждения Филиппа мне уже совсем не хотелось слушать. Я сдержанно попрощалась с ним и ушла.

Теперь на моей повестке – Всеволод.

22.5.62

Встретилась со следователем. Кажется, все получится…

Всеволод Савельевич радушно приветствовал меня в своем кабинете. Он вышел из-за стола мне навстречу – и долго тряс мне руку обеими своими лапищами. А на лице его было все то же выражение участия и соболезнования, смешанное с досадой от невозможности чем-либо помочь мне в моем горе.

– Товарищ Лавандова… – прочувствованно начал он.

– Можно просто Алла, – небрежно заметила я.

– Что ж, превосходно, – сказал следователь после паузы. – Я бы с радостью ответил вам тем же… то есть предложил бы вам называть меня просто Всеволод, но я на службе, – виновато развел он руками. – И все, кто здесь бывает, вынуждены называть меня официально: товарищ – или гражданин – следователь.

– Или Всеволод Савельевич, – вставила я.

– Да, так тоже можно, – согласился он. – А как ваше отчество?

Его поведение уже походило на неприкрытый флирт, с которого мне не хотелось начинать. Я без спроса уселась на стул и перешла к делу:

– Товарищ следователь, я пришла к вам из-за встречи с вашим психиатром.

– Да, понимаю. – Всеволод Савельевич тоже сел на свой стул. – Я помню – я обещал вам, что до суда вас больше не побеспокоят, но я никак не мог предвидеть, что…

– …что Носова внезапно признают сумасшедшим, – закончила я.

– Да… То есть пока его еще не признали… Однако наш Филипп Филиппыч…

– Это в его власти?

– Что именно?

– Избавить Носова от тюрьмы.

Всеволод растерялся. Он с трудом подыскивал слова для ответа:

– Видите ли, Алла… товарищ Лавандова… У нас тут… нельзя сказать, что в чьей-то власти – одно, а в чьей-то – другое… Мы тут все занимаемся общим делом – представляем эту самую власть… Просто у каждого своя компетенция…

– Простите, я неправильно выразилась, – нервно улыбнулась я. – Я хотела спросить: в компетенции ли Филиппа Филипповича признать Носова психически больным?

– Да, – твердо ответил следователь.

– Но у вас ведь другая точка зрения?

– Пока еще да.

– Но почему «пока»? – нахмурилась я. – Хотите сказать: как только Филипп Филиппович сделает заключение, мнение у вас сразу переменится?

– Не в этом дело, – замялся следователь. – Просто мои возражения тогда уже будут бессильны…

– Но сейчас вы еще можете на него повлиять, на психиатра?

– Я и влияю. По мере сил.

– Однако из своего вчерашнего разговора я уяснила, что он твердо намерен увезти Носова к себе в психушку… то есть в психиатрическую лечебницу.

– Ему виднее, – произнес Всеволод после паузы.

– Ах! – Я откинулась на спинку стула, не скрывая разочарования. – Значит, все-таки судьба убийцы моего мужа в его власти – во власти психиатра! Получается так, если называть вещи своими именами.

– Филипп Филиппович – большой специалист в своем деле, и он наверняка примет верное решение.

– Этот «большой специалист», – не выдержала я, – даже не принял к сведению, что я ему – а до этого вам – рассказала о Носове. Я вообще не поняла, зачем он пригласил меня вчера на беседу. Ему, кажется, нужно было лишнее подтверждение своей теории – что Носов болен. А когда мои слова стали противоречить такой точке зрения, он быстро со мной попрощался.

– Не знаю, что и сказать, – натужно выдавил следователь.

– Но вы ведь можете что-то сделать! – взмолилась я.

– Возможно…

– Знаете что, – пошла я ва-банк, – в этом кабинете невозможно разговаривать… Извините, конечно, но эти стены на меня прямо-таки давят. Не лучше ли нам встретиться где-нибудь… не знаю, на свежем воздухе! У вас есть сегодня свободное время?

– Сегодня, к сожалению, нет, – вздохнул следователь и полез в какой-то блокнот. – Так, а вот завтра… завтра вечером…

– Чудно, – отозвалась я. – Давайте встретимся завтра вечером!

Итак, завтра мы встречаемся в неформальной обстановке. Несмотря на его сегодняшние вялость и нерешительность, я на него очень надеюсь. Он ведь следователь, ведущий это дело: как он может не повлиять на его завершение?! Не сомневаюсь, что вне стен своего кабинета он будет куда активнее, разговорчивее – и, главное, сговорчивее.

23.5.62

Полное разочарование! Всеволод мне не поможет. Только зря забралась к нему постель… Хотя это еще как посмотреть – зря или нет.

Сегодня вечером мы встретились в «Артистическом». Его идея. Видно, хотел мне угодить. Я не стала спорить. «Артистическое» так «Артистическое». Конечно, мне бы не понравилось, если б там оказался кто-то из моих знакомых. Сразу начались бы пересуды: с кем это она – и так далее. Хотя, честно говоря, мне плевать. Но раз моих знакомых там не оказалось, так тем лучше.

Всеволод поначалу вел себя сдержанно. Даже не предложил мне алкоголя. Для него я до сих пор – в глубоком трауре. В конце концов его скованность до того мне надоела, что я сама напрямик сказала:

– А не заказать ли нам выпить?

Вино его разгорячило, и хоть что-то хоть немного двинулось с мертвой точки.

– Так вы, значит, хотите ему отомстить? – спросил порозовевший от выпивки Всеволод.

Я чуть было не вздрогнула:

– Кому это – ему?

– Ну как же, Носову.

– Я просто хочу, чтобы он понес то наказание, которого заслуживает, – строго сказала я. – Чтобы не ушел от уголовной ответственности путем своих манипуляций… или как выразиться – махинаций?

Всеволод задумался на секунду – и махнул рукой:

– И так, и так нормально.

– Стало быть, вы согласны со мной, что Носов всего лишь манипулирует Филиппом Филипповичем?

– Я и до вас придерживался такого мнения, – неуклюже ответил он.

– Однако сейчас дело идет к тому, что Носов отделается едва ли не легким испугом, не так ли?

– Это вы очень точно выразились. – Всеволод почему-то погрозил мне пальцем. – Вот именно: по сравнению с тем, что его ожидало изначально, лечение от мнимой душевной болезни окажется для него не более чем легким испугом. Без этой болезни ему бы, конечно, грозил расстрел.

– Вот видите! – воскликнула я. – Все ясно как дважды два – он спасает свою шкуру! Неужели у этого вашего Филиппа даже не возникло таких подозрений? Кажется, он один сомневается в том, что Носов хочет обвести всех вокруг пальца.

– Алла, – проникновенно сказал Всеволод, – Филипп Филиппович, как я уже говорил, большой специалист в своей области. Он, как вы заметили, куда старше меня – и куда дольше работает с преступниками. Мое слово против его, к сожалению, ничего не будет стоить.

– Вы, по-моему, скромничаете, – усомнилась я. – Все-таки именно вы в данном деле – следователь.

– Но раз психиатр посчитал, что подследственный – не преступник, а больной, то Носов уже перешел под его… как бы сказать?..

– Крылышко, – подсказала я.

– Я не совсем то имел в виду, – поморщился Всеволод, – но пусть будет так.

Я призадумалась. Мне не верилось, что он настолько беспомощен, как об этом говорит. Просто не хочет возиться. Даже ради меня. Впрочем, кто я ему?

А если я стану для него «кем-то»? Может, тогда он больше постарается мне угодить?

Как ни крути, придется стать его любовницей. Даже если это ничем мне не поможет. Но я должна хотя бы попробовать. Ведь и моя собственная шкура теперь в большой опасности.

Так я решила – и так я сделала.

Однако единственное, чего я пока добилась, – это того, что Всеволод обещает держать меня в курсе дела. В самом крайнем случае я ему в своем проступке признаюсь. Но это когда (и если) мне уже совсем нечего будет терять. Вот и посмотрим заодно, так ли Всеволод меня любит, как он уверял сегодня вечером (пусть и с пьяных глаз).

24.5.62

Меня осенила, кажется, неплохая идея. Я решила взять ситуацию в свои руки. А именно – прийти на свидание к У. и попытаться сделать так, чтобы пресловутый Филипп Филиппович пересмотрел тот диагноз, который он ему вот-вот официально поставит.

Как сообщил Всеволод (все-таки он мне пригодился и, надеюсь, еще пригодится), У. сейчас охотно поддакивает Филиппу и подстраивается под его диагноз. Он все-таки умен, этот проклятый У. Он понял, что для него выгодно согласиться с тем, что он – Носов. Но только не простой Носов, а спятивший.

– Всеволод, – спросила я вчера у «моего» следователя, – неужели вашего Филиппа так легко провести? Вот мы же с вами видим дешевую и фальшивую игру Носова, а он как будто ничего не замечает!

– Значит, Носову просто удалось подобрать к Филиппу правильный ключ, – только и развел руками следователь.

А я теперь понимаю, что очень даже могу подобрать столь же правильный ключ к самому У. Иными словами, раз я не могу повлиять на Филиппа (на Всеволода могу, но сейчас мне это мало что дает), надо повлиять на самого У. А поскольку я знаю его лучше, чем кто-либо, думаю, у меня задуманное получится.

Отвлеклась на пять минут – и продолжаю запись. Только что звонил Всеволод. Звал меня в кино.

– На какой, – спрашиваю, – фильм?

– «Иваново детство», – отвечает.

– Я уже видела…

– Как? – осекся Всеволод. – Он ведь только вышел.

Бедняга все еще считает, что я в трауре, а значит, мне не пристало развлекаться в одиночку (вдвоем с ним, видимо, уже можно). Пришлось напомнить ему, где я работаю.

– Ах да! – воскликнул следователь. Могу поклясться, я услышала, как он хлопнул себя по лбу. Однако он тотчас нашелся: – Алла, ну давайте еще раз посмотрим? Хорошая же картина.

– А вы, значит, тоже смотрели?

– Нет, но все говорят…

«Какой осведомленный!» – иронически подумала я про себя, а вслух сказала:

– Не в моем теперешнем состоянии пересматривать такие тяжелые картины.

После чего я издала глубокий вздох. Напустила-таки на себя облако печали, присущее вдове.

– Ну давайте тогда на «Девчат» сходим? – не унимался Всеволод.

– А этот слишком веселый, – парировала я. – На такой мне тоже пока не хочется ходить.

Хотела напомнить ему, что сама работаю в кино и в свободное время предпочитаю от него отдыхать, но тут же подумала, что тогда потащит меня в театр, а то и в филармонию… Пришлось сойтись на том, что сегодня мы снова проведем вечер у него дома. Да и к чему что-то усложнять? Ведь ясно как день, что никакое не «Иваново детство» ему нужно, а только и исключительно Аллино тело…

25.5.62

Странно: хотя мы теперь спим с Всеволодом, но по-прежнему остаемся на «вы». Отчего-то ни он, ни я не решаемся перейти эту элементарную, казалось бы, грань между «вы» и «ты». Впрочем, может быть, оно и к лучшему.

– Всеволод, – сказала я ему сегодня, когда мы переводили дух после очередного раза, – вы не могли бы устроить мне свидание с Носовым?

– Зачем вам оно? – протянул он.

– Хочу поговорить с ним наедине. Это ведь возможно?

– Алла, но для чего вам все-таки нужно свидание? – не унимался Всеволод.

– Я хочу понять… – вздохнула я.

– Вы все еще не можете забыть?.. – В голосе следователя слышалась ревность.

– Конечно, не могу, – еще глубже вздохнула я. – Если бы не вы, вообще не знаю, что бы сейчас делала… – решилась я на маленький комплимент.

– Мне кажется, чем скорее вы забудете… – завел было он свою шарманку, но я решительно прервала его:

– Но я не хочу забывать! Всеволод, поймите, речь идет о человеке, вместе с которым я была десять лет. Как вы думаете: можно ли так просто их забыть?

– Этого человека уже нет, – тихо проговорил следователь. – Даже если Носов выложит вам все свои мотивы совершенного преступления, это же не облегчит ваше горе!

– Как сказать, – не согласилась я. – Думаю, хоть немного легче мне все-таки станет. А значит, свидание с Носовым уже стоит того.

– Вы так решительно настроены, – пробормотал Всеволод.

– Решительнее не бывает, – сказала я. – Так вы устроите?

– Филипп не одобрит, – покачал головой мой любовник. – Он предупредил меня, чтобы я никого к Носову не допускал.

– Черт возьми! – не выдержала я. – Какой в этом смысл? Зачем такие предосторожности?

– Не знаю, – пожал Всеволод плечами.

Его равнодушие меня покоробило.

– Зато я знаю, – заявила я. – Просто ваш Филипп прекрасно понимает, что вся его теория насчет помешательства Носова не стоит выеденного яйца. И что ни от кого, кто знал Носова раньше, не укроется, что он – абсолютно здоровый человек. Подонок, подлец, мерзавец, но при этом здоровый… Всеволод, что же вы молчите? Вы ведь согласны со мной?

– Согласен, – неохотно прогудел он. – Только не понимаю, зачем Филиппу выдумывать, что Носов психически больной.

– Ну не знаю зачем, – хмыкнула я. – Может, он какую-нибудь научную работу пишет. И Носов ему нужен как пример душевнобольного убийцы.

Как оказалось, я невольно попала в яблочко.

– Слушайте, а ведь действительно, – удивленно посмотрел на меня Всеволод. – Он и впрямь недавно обмолвился, что пишет какую-то работу…

– Что и требовалось доказать, – удовлетворенно сказала я.

– Нет, Алла, это не доказательство, – следователь вдруг снова скис. – А только наши с вами догадки. Меня и слушать не станут, если я кому-то сделаю подобные намеки на Филиппа…

– Всеволод, милый, – проворковала я, обвивая его шею, – я же вас не прошу выводить психиатра на чистую воду – и вообще ссориться с коллегами. Я только хочу, чтобы вы устроили мне маленькое свидание с Носовым. Втайне от Филиппа. Ведь ему не обязательно об этом знать.

– Хорошо, Алла, – растаял мой следователь. – Я вам обещаю. Завтра вы сможете увидеться с этим кровопийцей… Я бы, конечно, предпочел отговорить вас от встречи с ним… Нет-нет, молчу-молчу! Все будет исполнено в лучшем виде. А сейчас идите сюда, моя радость…

И изголодавшийся по женской ласке юридический сухарь-отличник вновь меня облапил и принялся покрывать жадными поцелуями все еще великолепное «Аллино тело».

26.5.62

Свидание с У. состоялось – и прошло лучше некуда. Даже лучше, чем я могла ожидать! Меня даже оставили с ним наедине. До этого у меня был в голове план, как вести себя с У. в присутствии охранника. Но поскольку охранник любезно ждал за дверью, моя задача была значительно упрощена.

– У., – спокойно обратилась я к нему, глядя прямо в его глаза, – сейчас ты наконец узнаешь всю правду. Ты ведь до сих пор ни о чем не догадался, я правильно понимаю?

– О чем я должен был догадаться? – сквозь зубы проговорил он.

– О моей связи с Нестором, – ответила я.

Поразительно, но, судя по его лицу, У., кажется, и впрямь ничего подобного не ожидал.

– Какой еще связи? – растерянно спросил он. Однако заранее нахмурился.

Я покачала головой:

– Признаться, я была более высокого мнения о твоих умственных способностях. Как же ты до сих пор не сообразил этого?

– Чего – этого?

Тут я уже не была уверена, что он не валяет дурака. Но столь же спокойно пояснила ему:

– Того, что Нестор был моим любовником.

У. изменился в лице.

– Как долго? – глухо спросил он. – Как давно?

– Недолго и не так уж давно, если тебе это важно, – пожала я плечами. – Но, честно говоря, будем ли мы любовниками или нет, зависело только от Нестора. Если бы он захотел, я бы сошлась с ним и год назад, и два, и пять…