Близнецы из Пиолана

На данный момент наилучшей из всех зацепок в этом деле, которые имелись в распоряжении полиции, была Надя. Возможно, она держала в руках ключи ко всем загадкам, но, увы, по-прежнему хранила молчание. Сказать, что эта ситуация крайне раздражала Фабрегаса, было бы, пожалуй, слишком мягко. Капитан был вынужден постоянно напоминать себе о том, что имеет дело с ребенком одиннадцати лет, который совсем недавно пережил сильное душевное потрясение. Если бы Надя была взрослой, он бы охотно отправил ее под арест за намеренное создание помех следствию.

Детский психиатр, понимая, что теперь опасности подвергается другая девочка, приложила все усилия, чтобы разговорить Надю, позволяя себе даже слегка на нее давить. Капитан распорядился отвезти обеих домой, чтобы не допустить их встречи с родителями Зелии.

Директор школы, казалось, с трудом осознавал сообщенную ему новость. Фабрегас наблюдал за этим растерянным человеком, сидевшим напротив него с другой стороны стола. Два исчезновения детей меньше чем за неделю – это был рекорд, которым ни одна школа не захотела бы гордиться. Однако надо отдать ему должное – предвидя дальнейшие вопросы, он распорядился как можно скорее собрать все сведения, имевшиеся в распоряжении школы, – личное дело Зелии, план школы со всеми входами и выходами, а также список всех посторонних лиц, которые предположительно могли оказаться в здании «Ла Рока» во время обеденного перерыва.

Камер наблюдения в школе не было. После исчезновения Нади их собирались установить, но не успел еще административный совет распорядиться на этот счет, как девочка вернулась. Директор твердо пообещал себе, что, каков бы ни был исход этой новой истории и какое решение ни принял бы совет, камеры будут установлены, даже если ему придется оплатить их из собственного кармана.

Фабрегас быстро пролистал досье Зелии. Ее учительница, мадемуазель Готье, отзывалась о ней как о способной, но не слишком старательной ученице. Капитан невольно вспомнил свои собственные школьные характеристики, в которых неизбывно присутствовало то же самое – «способен на большее»; он настолько свыкся с этой формулировкой, что повторял ее сам себе в тех случаях, когда расследование продвигалось не так быстро, как хотелось бы. На фото, прикрепленном к первой странице, у Зелии Мурье были каштановые волосы, красивые голубые глаза и лукавая улыбка. При взгляде на нее у Фабрегаса на мгновение защемило сердце.

Сосредоточившись на сведениях об успеваемости, он констатировал, что оценки Зелии резко ухудшились во втором триместре[15], и спросил у директора, не знает ли тот, в чем причина.

– Мадемуазель Готье и в самом деле отметила это по итогам проверочных работ, которые проходили в конце прошлого года… Тем не менее она согласилась, что уровень успеваемости Зелии достаточно высок, чтобы перевести ее в следующий, шестой класс. Зелия – энергичная, жизнерадостная девочка, эти качества мы очень ценим в наших учениках… Хотя, конечно, я не назвал бы ее одной из самых дисциплинированных…

После каждой фразы директор улыбался одними уголками губ – словно речь шла о каких-то ностальгических воспоминаниях, полностью относящихся к прошлому.

– Но как объяснить такое резкое снижение успеваемости? – продолжал настаивать Фабрегас.

– Не знаю. Скорее всего, мадемуазель Готье сможет дать ответ на этот вопрос. Она проводит много времени с учениками и в курсе многих событий их жизни.

Затем капитан изучил график работы школьного персонала. Особенно его интересовали технические работники, отсутствующие в данный момент (что до учителей, все они с самого утра находились в стенах школы). У «Ла Рока» был заключен договор с одним из сетевых ресторанов о доставке в школу готовых обедов. Работники службы доставки пользовались входом, расположенным с обратной стороны здания, откуда вел коридор на кухню, – и директор специально уточнил, что их никто никогда не видит.

– Это, так сказать, наше закулисье, – добавил он. – Мы работаем с ресторанной сетью «Элита» вот уже много лет, и у нас с ними никогда не возникало проблем. Мы знаем почти всех их сотрудников и предоставляем им самим организовывать доставку.

– Почти? – повторил Фабрегас.

– Иногда они нанимают кого-то на время, это распространенная практика…

– Этих временных работников вы вносите в свои списки?

– Нет, конечно! Я даже не знаю, кто сегодня приезжал. Надо уточнить…

– Уточните, пожалуйста. Заодно узнайте, кто привозил обеды в тот день, когда исчезла Надя.

– Но Надя исчезла уже после того, как вышла из школы! – запротестовал директор.

Фабрегас лишь бросил на него тяжелый взгляд, пресекающий любые возражения.

8

Жюльен Фабрегас уединился в учительской. За тот час, что прошел с момента исчезновения Зелии, капитан не терял времени даром. Все его люди уже прочесывали окрестности в поисках малейших следов предполагаемого похищения, доктор Флоран прикладывала все усилия, чтобы получить дополнительную информацию от Нади, по всему региону велись проверки на дорогах. Но Фабрегас по-прежнему считал, что этого недостаточно. Всю последнюю неделю его не оставляло неприятное ощущение, будто он простой зритель какого-то спектакля. Еще до того, как его подчиненные организовали масштабные поиски Нади, она вернулась домой сама – без посторонней помощи, равно как без всякого желания объяснить, что, собственно, с ней произошло. Только он собрался изучить ее школьное досье, чтобы попытаться найти возможную причину ее исчезновения, как пропала еще одна девочка – буквально у него из-под носа. То ли похититель откровенно насмехался над ним, то ли просто не знал о его присутствии в школе в этот день?.. Необходимо было правильно ответить на этот вопрос, чтобы составить точный психологический портрет преступника.

Была и другая проблема – Виктор Лессаж; эту проблему тоже нужно было решать как можно скорее. Оставлять его под арестом означало дать повод для сплетен журналистам, которые, без сомнения, нагромоздят кучу невероятных гипотез – с самыми непредсказуемыми, в том числе и катастрофическими, последствиями. Так или иначе, Фабрегас не располагал никакими новыми сведениями по «Делу близнецов», и уж точно их отец не имел никакого отношения к исчезновению Зелии Мурье. Итак, придется подписать приказ о его освобождении и сосредоточиться на тех данных, которые имелись в распоряжении капитана на сегодняшний день.

После первого похищения комиссия психологов, специализирующихся на кризисных состояниях, попыталась создать как можно более точный портрет похитителя, но до сих пор он оставался довольно-таки размытым. Предполагалось, что это мужчина, житель данного региона, белый, в возрасте от двадцати пяти до пятидесяти лет, с большой долей вероятности имеющий семью, а также постоянную работу. Ознакомившись с этими данными, Фабрегас почувствовал, как по спине у него пробежал холодок. Если все они были верны, под такое описание подходило более двадцати процентов мужского населения департамента Воклюз – иными словами, около ста тысяч человек. Пользы от подобных сведений, мягко говоря, немного.

Зато совсем недавние события вызвали к жизни вопросы куда более интересные. Почему человек, похитивший одиннадцатилетнюю девочку, через два дня отпустил ее, чтобы почти сразу похитить другую? Возможно ли, что в первый раз он ошибся с выбором жертвы? Это казалось маловероятным. А как он сумел заставить Надю молчать о том, что случилось? Угрозами? Но она не выглядела ни слишком потрясенной, ни тем более запуганной. Напротив, она держалась уверенно и явно по собственной воле отказывалась отвечать на расспросы взрослых. Фабрегас еще раз перечитал свои записи и повторил вслух то, что услышал от нее чуть раньше: «И если вдруг еще что-то случится, ему не надо беспокоиться. В этот раз все пройдет хорошо».

Эта фраза стала для Фабрегаса доказательством того, что они с самого начала ступили на ложный путь. С Надей кто-то говорил, но не воображаемая подруга – по той простой причине, что такой фантом не смог бы предсказать будущее. Солен?.. Но Солен умерла тридцать с лишним лет назад, это бесспорный факт. Кто же тогда? Капитан только что осознал, что даже не пытался пойти по этому следу. Принимая во внимание слова детского психолога, а также сам факт благополучного возвращения девочки домой, Фабрегас расспрашивал ее не слишком настойчиво. Теперь вопросы так и роились у него в голове. Как выглядит эта «лже-Солен»? Она ровесница Нади или взрослая женщина? Видела ли Надя ее или только слышала? Фабрегас чувствовал, что ему становится трудно дышать. Ему нужны ответы на эти вопросы, и как можно быстрей, если он хочет сохранить контроль над этим делом. Фраза «В этот раз все пройдет хорошо» звучала в его ушах словно тиканье бомбы с часовым механизмом. Как будто на самом деле стоило ожидать чего-то прямо противоположного…

Фабрегас оставил на дежурстве в «Ла Рока» двух жандармов, а сам отправился к родителям Нади. Усевшись за руль, он включил на полную громкость сирену, как бы предупреждая, что находится не в лучшем расположении духа. Время поджимало, и проявлять особую деликатность во время допроса больше не имело смысла. Если Надя и в самом деле скрывает ценные сведения, которые могли бы помочь в поисках Зелии, он добудет их во что бы то ни стало.

Мать Нади встретила его и проводила в гостиную, не сказав ни слова. Глаза ее были красны от слез, плечи опущены – из нее как будто ушли все силы. Фабрегас подумал, что такое состояние, скорее всего, вызвано двойным шоком – от внезапного исчезновения и столь же неожиданного возвращения дочери, – но, как вскоре выяснилось из объяснений доктора Флоран, ситуация продолжала развиваться, и весьма беспокоящим образом.

Детский психолог, как и обещала, поговорила с Надей уже в более жесткой манере и объяснила ей всю серьезность происходящего, а также ценность любой информации, которую Надя до сих пор не сообщила. Но девочка, ничего не ответив, сразу же ушла и заперлась у себя в комнате, где и остается последние полчаса, отказываясь от любых контактов.

– Избавлю вас от пересказа всех тех оскорблений, которыми она осыпала нас обеих – меня и свою мать, – выкрикивая их через дверь. Лишний раз убеждаюсь, что нынешние дети знают слишком много из того, что знать им еще рано.

Доктор Флоран произнесла эти слова без всякого осуждения, с легкой ироничной улыбкой, но Фабрегас почувствовал, что от ее былой доброжелательности по отношению к Наде не осталось и следа. Стыдно признаться, но и у него самого промелькнула мысль, что на этом одиннадцатилетнем ребенке лежит часть вины за похищение Зелии. Молчание Нади стало для ее соученицы роковым.

– У вас есть ключ или какой-то инструмент, чтобы открыть дверь? – спросил он у матери Нади.

– Она никогда раньше не запиралась… – всхлипнула та, не ответив на его вопрос. – Я не узнаю свою дочь, капитан!

В других обстоятельствах Фабрегас постарался бы найти нужные слова, чтобы утешить эту несчастную женщину. Но сейчас он вместо этого буквально прорычал:

– Мадам Вернуа, я взломаю дверь, если потребуется! В последний раз спрашиваю: у вас есть ключ?

Он подумал, что женщина сейчас упадет в обморок, но вместо этого она ушла и вскоре вернулась с плоской отверткой в руке.

– Недавно в ванной заклинило замок, – дрожащим голосом произнесла она, – и мой муж сумел открыть его вот этой штукой. Может быть, у вас тоже получится?..

На хрупкую, дрожащую мадам Вернуа было жалко смотреть. Капитан ободряюще улыбнулся и взял отвертку, хотя понимал, что причинил женщине боль своим резким тоном, и это уже поздно исправлять.

Равно как поздно было и ломать дверь в комнату Нади.

9

– Все указывает на самоубийство, – произнес Жан.

– Да вы там все рехнулись, что ли? Когда это одиннадцатилетние дети кончали жизнь самоубийством, скажи на милость?!

Виктор кипел от гнева. Придя к нему домой, Жан буквально с порога сообщил ужасную новость. Надя мертва. Фабрегас обнаружил ее бездыханное тело в ее комнате. Несмотря на то что пульс не прощупывался, капитан продолжал делать ей массаж сердца со всей энергией отчаяния вплоть до прибытия скорой. Но было уже поздно. Ребенок был мертв.

– Такое случается, Виктор. Печально, но факт. В прошлом году во Франции покончили с собой сорок детей. Самому младшему было всего пять лет.

– Господи… Жан, в каком мире мы живем?

– В мире, где их заставляют взрослеть слишком быстро.

Фабрегас обнаружил Надю неподвижно лежащей на кровати. Сначала он подумал, что она спит, но что-то неуловимо неправильное в ее позе встревожило его. Руки были сложены на груди, ноги вытянуты и плотно сведены вместе. Она казалась собственным надгробным изваянием. Рядом с ней было разбросано множество пустых упаковок из-под снотворного. Мать Нади с ужасом признала в них свои собственные, которые она обычно хранила в настенном шкафчике ванной комнаты – месте, доступном для всех членов семьи.

Надя оставила предсмертную записку – на самом видном месте, в центре письменного стола. Аккуратным округлым почерком она вывела короткое сообщение о том, что ей очень жаль и она приносит извинения родителям, но у нее нет выбора. Так будет лучше для всех.

Виктор слушал своего друга со слезами на глазах. Он снова, будто воочию, видел девочку, сидящую у него в гостиной на диване, на том самом месте, где сейчас расположился Жан с блокнотом в руках – порой он перелистывал страницы, освежая в памяти недавние записи. Кто мог подумать еще неделю назад, что этот ребенок, такой улыбчивый и жизнерадостный, совсем скоро по своей воле уйдет из жизни?

– И вы там у себя уверены, что ее не заставили написать это письмо?

– На данный момент жандармы ни в чем не уверены, – ровным тоном ответил Жан. – Прямо сейчас эксперты прочесывают ее комнату мелким гребнем и изучают ее домашний компьютер чуть ли не под лупой. Ее мать сказала, что у Нади был аккаунт в «Фейсбуке». Может быть, она делилась с друзьями чем-то важным. Нужно только выяснить пароль…

– Так я его знаю, пароль!

Жан уставился на Виктора в полном изумлении.

– Откуда?! Даже ее родители его не знают!

– Перестань уже подозревать всех и каждого! Я его знаю по той простой причине, что она сама мне его сказала! «Соленирафаэль» – с маленькой буквы, в одно слово. Я думаю, она хотела таким образом мне показать, что эта история действительно для нее важна. Она назвала мне его с самого начала, когда в первый раз пришла меня расспрашивать.

Жану стало не по себе. Это была критически важная информация, и ее следовало немедленно сообщить Фабрегасу – но Жан боялся его реакции. Это новое открытие наверняка показалось бы капитану – как, впрочем, и ему самому – весьма неоднозначным. К тому же, хотя Виктора и освободили, он по-прежнему оставался среди фигурантов дела, в статусе подозреваемого в исчезновении своих детей. Заставить Фабрегаса поверить в то, что Надя добровольно сообщила этому человеку пароль от своего аккаунта в соцсети, будет непросто.

– А эта, как ее… псевдопсихолог, про которую ты говорил, – она что же, ничего не замечала? Разве это не ее работа – предотвращать такие случаи?

– Педопсихолог, – поправил Жан, имея в виду официальное название специальности доктора Флоран. – Она сейчас там же, вместе с Фабрегасом. Пытается найти объяснения поступку Нади…

– Очень мило, но искать их надо было раньше – чтобы его не допустить! Она должна была заметить, что девочку что-то гложет! Никто не кончает с собой по сиюминутной прихоти!

– Ты знаешь не хуже меня, что Надя по возвращении домой отказывалась говорить о случившемся. Нельзя заставить человека говорить, если он сам этого не хочет.

– Зря стараешься. Все равно я никогда не поверю, что ее нельзя было спасти!

Жан понимал, как тяжело его другу принять эту новость. Любой испытывает отчаяние, отягощенное чувством собственного бессилия, столкнувшись со смертью ребенка, особенно если речь идет о самоубийстве, – но для Виктора это событие имело и другие последствия. Помимо того, что Надя была единственной, кто проявлял интерес к его истории, и между ними завязалось что-то вроде дружбы, она, возможно, обладала важной информацией, касающейся его детей. И то, что бывший жандарм собирался сказать нынешнему подозреваемому, точно не улучшит ситуацию…

Жан долго говорил с Фабрегасом, прежде чем решиться на такой рискованный ход – устроить Виктору проверку. Сейчас он вновь сомневался, стоит ли это делать. Виктор был человеком упорным, если не сказать – упертым. Когда он понял, что дело о похищении его детей зашло в тупик, то решил взяться за него сам. Он вел собственное расследование, порой подходя к самым границам законности. Собранное им досье было толще того, что удалось собрать жандармам. Оно объединяло показания всех тех, кто присутствовал, пусть хотя бы не дольше часа, на том самом злополучном Фестивале чеснока 26 августа 1989 года. Преодолев все препоны, он буквально перепахал всю землю на кладбище, где обнаружили тело Солен, в поисках малейших улик. Местный священник позволил ему это сделать без единого возражения.

Жан догадывался, что Виктор собирается возобновить свою охоту сразу после освобождения, и понимал, что больше не сможет защищать своего друга, как все последние тридцать лет. Даже если Фабрегас доверял инстинкту своего бывшего начальника, все же он как капитан жандармерии не позволит Виктору вмешиваться в расследование, и конфликт между ними рано или поздно будет неизбежен.

Здравый смысл советовал Жану молчать, но с годами голос этого советчика становился все тише. Так или иначе Виктор все равно об этом узнает, и Жан предпочел бы сообщить ему эту информацию сам. Скрепя сердце, он произнес:

– Есть еще кое-что, о чем тебе стоит знать.

Виктор, кажется, сразу догадался, что услышанное станет шоком для него. Но он не сказал ни слова и обреченно ждал, словно на него должен был обрушиться нож гильотины.

– В предсмертной записке Надя упоминала о тебе.

Не в силах ни прочитать вслух запись из своего блокнота, ни выдержать взгляд Виктора, Жан просто молча протянул ему блокнот.

Виктор надел очки и принялся изучать страницу. Его руки дрожали так же сильно, как и его голос, когда он прочитал вслух:

– «Обязательно передайте месье Лессажу, что теперь все будет хорошо. Солен и Рафаэль наконец смогут жить в мире».

10

Пароль Нади в самом деле оказался «соленирафаэль». Информация, содержащаяся в ее аккаунте, помогла следствию понять или, по крайней мере, объяснить поведение девочки после возвращения домой, так же как ее самоубийство.

Выяснилось, что долгое время Надя общалась с некой «Солен Лессаж» (никнейм, разумеется, мог принадлежать и мужчине). Аккаунт этого человека был подзамочным, но жандармы смогли восстановить всю переписку между ним (ней?) и Надей с самого первого дня. Поначалу в репликах Нади ощущалось недоверие, но мало-помалу собеседник сумел расположить ее к себе. Надо сказать, лже-Солен оказалась весьма убедительна. В частности, она сообщила Наде сведения по «Делу близнецов», изначально известные лишь немногим. Однако девочка не могла знать о том, что за последние тридцать лет число этих «избранных» значительно увеличилось. Следователи, журналисты, частные детективы, обычные любопытствующие – все они в меру своих возможностей поспособствовали тому, что многие детали расследования перестали быть тайной. Когда-то это дело всколыхнуло всю Францию. У каждого сложилась своя версия, и как минимум раз в год очередной журналист уголовной хроники излагал новую.

Переписку Нади дали прочитать детскому психологу. Та категорично заявила, что собеседник девочки – взрослый человек, в совершенстве овладевший искусством манипуляции. Никаких синтаксических или орфографических ошибок, однако используемый словарный запас достаточно прост, чтобы одиннадцатилетняя девочка могла поверить, что говорит со сверстницей. Тон был одновременно заговорщическим и приказным. Солен – до выяснения настоящего имени эту особу решили называть так – последовательно и умело впрыскивала яд в душу Нади.

Прежде всего она попросила девочку о помощи, чтобы восстановить справедливость. Чтобы виновный в похищении ее самой, Солен, и ее брата был наказан. Затем она предложила Наде встретиться. Именно тогда они вдвоем разработали план фальшивого похищения. Точнее, Наде казалось, что она тоже участвует в составлении плана, тогда как анализ текстовых посланий четко указывал на то, что в действительности единственным инициатором этой идеи была ее собеседница. Первой значимой информацией, полученной по итогам чтения переписки, стало то, что Надя так никогда и не увидела фальшивую Солен в реальности. Переписка продолжалась и в те два дня, когда Надя исчезла, – хотя ради правдоподобия на это время должна была бы прекратиться. Солен написала, что не сможет прийти в условленное место встречи, но Надя должна обязательно провести там сорок восемь часов, прежде чем вернуться домой. Если это условие не будет выполнено, весь «их» замысел рухнет. Самозванец все предусмотрел. В условленном месте он оставил ей еды на два дня, а также белое платье и венок, которые Надя должна была надеть перед возвращением. Итак, они с фальшивой Солен не встретились – ни тогда, ни после. Два дня Надя просто где-то пряталась.

Хотя Фабрегас прекрасно понимал, что взрослый человек может с помощью искусных манипуляций заставить ребенка сделать что угодно, один вопрос все же не давал ему покоя. Солен объяснила Наде, что это не ее тело нашли на кладбище много лет назад, а другой девочки. Что жандармы ошиблись. Разумеется, такое объяснение было полностью притянуто за уши, но, как ни странно, могло и сработать. С другой стороны, если принять эту гипотезу на веру, это значило бы, что Солен сейчас взрослая женщина сорока с лишним лет и, значит, не может быть той маленькой девочкой, за которую себя выдает.

– Все говорят о Наде как о серьезной, умной девочке, – сообщил Фабрегас детскому психологу во время очередной беседы. – Как же она могла позволить так грубо себя обмануть?

– Да, Надя была умной девочкой, я согласна, но в ней жила очень сильная жажда признания. Воображая, что помогает своей ровеснице, попавшей в беду, она обрела цель жизни. Даже если логика буквально кричала об обратном, миссия, которую Надя взяла на себя, сделала ее глухой к доводам разума. Во время наших разговоров меня поразила эта деталь – сильнейшая потребность стать для кого-то полезной, даже незаменимой. Она страдала от того, что родители ее не любят. И, поговорив с ее матерью, я, кажется, поняла, из чего возникло это чувство. У четы Вернуа был ребенок еще до рождения Нади. Сын. К несчастью, он умер от менингита в двухлетнем возрасте. Мать, надеясь, что рождение другого ребенка поможет им с мужем забыть об утрате, забеременела всего через несколько месяцев, хотя и знала, что мужу не слишком нравится эта идея. Эта беременность еще углубила пропасть между супругами, и даже появление дочери не смогло ничего исправить. Надя стала для них как бы воплощением всех их несчастий.

– Но объяснить этим такую странную недогадливость… – с сомнением произнес Фабрегас.

– Потребность быть любимым может проявляться как величайшее самоотречение, вопреки всякой логике. На это и рассчитывал самозванец. Он сумел обнаружить уязвимое место своей жертвы, и с этого момента мог манипулировать ею, как хотел. Именно поэтому он смог убедить ее совершить самоубийство – объяснив, что это тоже принесет пользу. Что благодаря этому ничто не пропадет напрасно и Солен с Рафаэлем будут отомщены.

Фабрегас по-прежнему не готов был принять эту теорию и даже сомневался, стоит ли ему дальше слушать детского психолога. Смириться с тем, что достаточно нескольких реплик незнакомца в интернет-переписке, чтобы одиннадцатилетний ребенок совершил немыслимое, было выше его сил.

– Понимаю, что мои слова покажутся вам слишком жестокими, – вновь заговорила доктор Флоран, – но что сделано, то сделано. На вашем месте я бы сосредоточилась не на этом факте, а на другом.

– Я вас слушаю.

– Солен очень много говорила о Рафаэле в своих посланиях.

– И что с того? Наверняка она это делала, чтобы придать своим словам больше правдоподобия.

– К сожалению, не могу разделить вашу уверенность.

– Что вы хотите сказать?

– Самозванец говорит о Рафаэле, как о ребенке. Словно тот навсегда остался в возрасте, когда его похитили. Но слова, приписываемые ему, выглядят… как бы вам сказать… подлинными.

– Не понимаю.

– Все указывает на то, что лже-Солен поддерживает связь с каким-то другим ребенком. С мальчиком, которому она отвела роль Рафаэля.

– То есть вы считаете, что в эту историю может быть вовлечен и другой ребенок?

– Весьма возможно.

– И вы думаете, что ему угрожает опасность?

Доктор Флоран кивнула. Фабрегас уже собрался отмести эту версию, но что-то его остановило. Он ощутил слабое покалывание в основании шеи, а потом словно чей-то тихий голосок прошептал ему на ухо, что кошмар еще не кончился. Возможно, только начался.