Самая страшная книга 2025

Кира выпрямилась так резко, что заломило в висках. Даже на крик не осталось сил – все были сожраны невообразимым отвращением. Она убьет белобрысого, свернет его цыплячью шею, она…

Она не сделала ничего. Просто стояла навытяжку перед стражем таксофона, забыв как дышать. И что-то настырно тыкалось ей в кулак. Кира опустила глаза.

Пацан пропихивал в ее ладонь заслуженную «двушку».

Кира сцапала монетку.

– Иди, – велел пацан.

И Кира подчинилась. Пошла на негнущихся ногах, как сомнамбула. Окружающее казалось смазанным, будто рисунок на школьной доске, по которому небрежно провели тряпкой. Реальным оставался лишь таксофон, надвигающийся на нее, как кровоточащий айсберг.

Она обернулась всего однажды. Пацан запихивал монетки себе за щеку, одну за другой. И глотал. По его подбородку текли слюни. Кира запоздало вытерла рот рукавом, но вкус скверны на губах только усилился.

«Если сработает, не будет ни поцелуя, ни… Ничего!»

Она шагнула под козырек. Пластмассовые изгибы сомкнулись вокруг нее, как стенки чудовищной матки. Кира сняла трубку и поднесла к уху, словно револьвер.

Монетоприемник проглотил «двушку».

– Опять в беде, Кира? – сочувственно поинтересовался голос. – Как тебе помочь?

– Пусть этого не случится! Поломка движка, тот ублюдок на дороге, отмени это дерьмо, ясно?! – заорала Кира, раздирая связки. – Откатай назад! Пусть приедет Артем и заберет меня! Чтобы этого не было! Ты понял?!

– Я понял, Кира, – кротко ответил голос. – Этого не было.

Руль – не телефонная трубка – вырвался из рук. Въездной знак наскочил из хмари за лобовым стеклом, и Кира инстинктивно вжала педаль тормоза в пол. Едва не треснулась лбом о руль. «Камри» встала. Из колонок долбила музыка: «ВИА Гра» пели про продюсера. Часы на панели показывали 21:25. За надписью «ИЛЬИНСК ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ» дремотно раскинулся город.

Кира расхохоталась. Зажала ладонью рот. Отняла руку – на пальцах ни царапины. Опустила взор – плащ как из химчистки. Она заглушила мотор, вырубила музло и издала победный клич. Снова засмеялась, уже со слезами.

Отдышавшись, Кира выбралась наружу и заглянула под капот. По пластиковым и металлическим внутренностям «Камри» растекался антифриз. Расширительный бачок был пуст. Конечно – Кира загадала вернуть ее в момент до поломки движка. О починке бачка речи не шло.

– Ничего я не загадывала! – отчеканила она. – Я заснула за рулем, и все!

Словно в насмешку, из машины раздался перезвон айфона. Кира втиснулась в салон и, поколебавшись, потянулась за мобильником.

«Корголгон…» – прошелестел вкрадчивый голос в ее голове.

«АРТЕМ» – светилось на экране. Кира выдохнула и ответила на вызов:

– Тёмка, привет! Так тебе рада! Ты прям вовремя.

– Твои слова – бальзам на сердце. – Сигнал был чистейшим. Казалось, Артем сидит с ней рядом. – Как ты?

– Ехала домой, и в дороге антифриз весь вытек, прикинь. Вроде трещинка в бачке.

– Ты так двигатель запорешь.

– Можешь не рассказывать! – хохотнула Кира нервно. – Стою вот, думаю, что делать.

– А охлаждающая, чтоб долить, есть?

– Какие-то остатки в канистре. На них не дотяну. Пойду искать заправку.

При мысли о том, что придется снова посетить Ильинск, сдавило грудь.

– У меня есть. Ты где, скажи. Приеду.

– Ой, не ерунди… – протянула Кира, которой сразу задышалось легче. Надежный друг рядом был ей сейчас нужнее антифриза. – Зачем тебе мотаться на ночь глядя?

– Я тебе в любое время рад, – ответил Артем бесхитростно. – Говори, куда.

– Тебе ехать часа полтора.

– И расстояния не помеха.

– Вот ведь Тёма: решил – и точка… – делано вздохнула она, сдерживая улыбку. – Я на въезде в Ильинск, это у нас в области. Знаешь? Пришлю тебе геолокацию.

– Шли. Я пока раскочегарю ракету.

– Сильно не гони. Асфальт влажный.

– Полечу, не касаясь земли, – сказал Артем и отключился, но Кира не спешила отнимать трубку от уха. Конец разговора означал наступление одиночества.

Наконец она сдалась. Опустила руку, отправила Артему геолокацию и стала наблюдать, как по лобовому стеклу скатывается водяное просо. Старалась не думать, что где-то в ночи идет своим путем Паха Чичерин.

* * *

Стук в окно был деликатным, но Кира подскочила в кресле, абсолютно не понимая, где находится, с криком, застрявшим в горле. Казалось, она прикрыла веки на мгновение, поддавшись дреме, – и вот, пожалуйста, в салон уже заглядывает со сдержанной улыбкой Артем.

– Тёмка!

Кира выскочила из машины и повисла на спасителе. Артем ответил на обнимашки одной рукой. Во второй он держал канистру с антифризом.

– Привет, Кир. Показывай, что стряслось.

Дождик кончился, и теперь над дорогой играл сам с собой в догонялки пронизывающий ветер. Щека Артема казалась ледяной, как и шея, – даже под воротником толстовки.

– Ты сосулька совсем! – воскликнула Кира, расплетая объятия. Артем выпрямился. Он был выше Киры на голову, метр девяносто – настоящий здоровяк. Иногда она в шутку звала его Йети. – У меня кофе остался в термосе.

Артем отмахнулся:

– Некогда. Показывай.

Пока он колдовал над капотом, Кира огляделась. Увидела осточертевший въездной знак, убегающую в сторону города асфальтовую ленту, обочину в проплешинах. И ничего больше.

– А ты на чем доехал?

– «Лексус» сломался по пути, – донеслось из-за крышки капота.

– На такси?

– Твоя бы тоже сломалась. – Артем игнорировал вопрос. – Тут все в антифризе. Хорошо, спохватилась вовремя. Но трещинки не вижу. Зальем в бачок и поедем аккуратно. Дотянем. Воронка есть? Воронки нет. Тогда на, свети.

Он протянул ей смартфон. Кира скользнула взглядом по экрану «Гелакси», и ее брови поползли вверх:

– Двадцать минут второго?! Ты пешком шел? Бедня-аш!

– Мы едем или болтаем? – буркнул Артем. – Свети давай.

Он залил бачок, не пролив ни капли мимо («Золотые руки»!), и забрал у Киры мобильник.

– Вроде не каплет. Поехали, проверим. За руль пустишь?

– Да ты вымотан, наверное. Отдохни, уж я доеду.

– Тебя тоже срубает. Задрыхнешь за рулем. А я соскучился по «Ласточке»: как там она поживает с новой хозяйкой? Новая хозяйка за антифризом не следит, а-та-та!

– Ну хвать! – Кира хотела насупиться, но вместо этого хихикнула.

– Садись, серьезно. Я отвезу. И за машиной мне так следить проще.

– Ключи в замке… – пискнула она и прыгнула на переднее пассажирское.

Артем хлопнул крышкой капота, кинул канистру на заднее сиденье и взгромоздился рядом. «Камри» просела.

– Такой у меня чумовой был день, Тёмик, рассказать – не поверишь. – Кира зевнула.

– Ну почему? – Он завел мотор, прислушался. – Время есть. Нам хватит.

– Лучше подремлю, – сказала она, откидываясь.

«Камри» плавно отчалила от обочины. Кира прикрыла глаза, хотя в сон ее уже не клонило. Причина была в другом: она не желала видеть Ильинск. Если не видеть, можно притвориться, что все – обрюзгшие хрущевки, подворотня за перекрестком, скрюченный пацан в летней футболке, губы, утопающие в дряблой бородавчатой плоти, и КОРГОЛГОН – приснилось. Притвориться и в итоге поверить.

Артем молчал. «Камри» скользила ровно, не замедляясь. Кира досчитала про себя до пятисот, прежде чем осмелилась украдкой взглянуть из-за ресниц. За лобовым стеклом прыскали от света фар (правая снова стала целой) сигнальные столбики. Ильинск остался позади. В прошлом.

Она выпрямилась в кресле с чувством, что с плеч свалился не камень, а громадная скала.

– «Ласточка» в порядке?

– Хорошо, – произнес Артем, сосредоточенно всматриваясь во тьму.

Кира с трудом поборола желание обернуться к убегающему вдаль городу. Словно боялась повторить судьбу жены Лота.

– Как выходные провел? – спросила она чересчур беспечно.

Брови Артема сошлись сильнее, – казалось, переносица стремится сжаться в кулак. Кира заметила, что он жует губы. Раньше за ним такого не водилось.

– Хорошо, – раздался наконец не блещущий оригинальностью ответ.

– Я гуляла по Мещерскому, – продолжила изображать беззаботность Кира. – Местами Паустовского. Оч круто. Был йоговский мастер-класс, его вела девочка из Москвы, и…

Впереди полыхнули огни. Распустились неспешно психоделической иллюминацией. Артем подался вперед. Даже в потемках было видно, как до синевы побледнело его лицо. Казалось, он вслушивался – но не в гул двигателя, а в далекое заоконное, неизбежно приближающееся. Наигранная веселость Киры испарилось, уступив место беспричинной слезливой панике. Словно Киру обратно втянуло в прерванный Артемом сон, где в угольном мраке ворочалось увесистое, удушливое, громоздкое. Сон слепца.

«Да что же творится?!»

Иллюминация превратилась в скопление машин. На обочине раскорячилась грузовая «вольво», за которой притаился полицейский автомобиль со включенной мигалкой. Кабина «вольво» была чуть сплющена с левого края – точно фура наморщила лоб, – но в остальном десятитоннка выглядела нетронутой. Второй участнице ДТП, легковухе, повезло куда меньше. Беднягу, смятую посредине, словно ее пробовал на зуб тираннозавр, цеплял тарахтящий эвакуатор. Марку Кира не разобрала. Легковуха была сливово-синей. Совсем как Артемов «Лексус ES». Редкий цвет для авто.

«Камри» ворвалась в зону битого стекла, кусков пластика, растекшегося масла и пронеслась по ней, не сбавляя скорости. Пальцы Артема стискивали руль, вот-вот – и вырвет «баранку» с мясом. Мелькнул за окном содранный номерной знак, застрявший в ветвях придорожных кустов. Кира проводила его глазами. Номера были рязанскими.

Она вжалась в сиденье, чувствуя, как закипает меж лопатками пот. Легкие наполнились гипсом – горьким, шершавым.

– Я люблю тебя, Кира, – сказал Артем. Глухой голос точно доносился из-под оползня. – Никогда не говорил тебе этого, хотя ты и знала. И вот говорю. Потом может не быть шанса.

– Тём… Знаю… Та машина…

– Я никогда раньше не попадал в аварии. За двадцать лет – ни разу. Когда-то все случается впервые.

– Ты… Как?..

– А никак. Разве выживешь после такого? Но я все равно пришел. За тобой. – Внезапно он мучительно скривился. – Зачем ты этого пожелала?!

– Дружочек, что… – Кира давилась словами. Пальцы сплелись, одни ногти впивались под другие, трескались, занозили до крови нежное мясо. Она не чувствовала. – Что ты задумал?

– Я тебя забираю.

– Артем, стой! Артем, куда мы едем?!

– Я тебя забираю. – Он оторвался от дороги и уставился на нее. В иной ситуации такая невнимательность испугала бы Киру не на шутку. Но только ситуация была не иной, а гораздо, гораздо хуже.

– Уже рядом. – Мýка в его взоре превратилась в безбрежное страдание. – Мне очень, правда, очень жаль.

Не глядя на дорогу, Артем вывернул руль вправо. «Камри» увело с дороги. Кира взвизгнула и схватилась за дверную ручку. «Камри» норовисто скакала по буграм скошенного поля. Кира распахнула дверцу, но пятерня, будто выкованная, стиснула локоть, а в салон из зазора между дверцей и стойкой хлынула едкая удушливая вонь, в сравнении с которой «пшик» перцовкой – мопсовый пердеж. Смрад горящих волос, гниющей под палящим солнцем требухи, забродившего гноя оплавил гортань, и Кира почувствовала: сейчас она выблюет собственные кишки. Пищевод стянуло в узел размером с теннисный мяч.

Артем втащил ее обратно. Дверца захлопнулась.

– Прекрати! – Кира поперхнулась и закашлялась, обрызгав его слюной.

– Не могу, – понуро ответил он, возвращаясь вниманием к простирающемуся бездорожью. – Это слово. Оно крутится и крутится в моей голове. И у тебя тоже.

Цепенея от ужаса, Кира поняла, что Артем прав.

А за лобовым стеклом менялся пейзаж. Что-то прямоугольное мелькнуло в лучах фар и скрылось, как и второе прямоугольное, последовавшее за первым. Словно какой-то авангардист раскидал по полю кособокие тумбочки. Когда из темноты вынырнула третья «тумбочка» – со строгими буквами на молочно-белой табличке и стершимся портретом в овале, – Кира узнала в ней надгробье, опоясанное кривой ржавой оградой.

– Здесь завеса тоньше, – пояснил Артем туманно. – Кого-то похоронили на этом кладбище, могущественного и злобного. То, что надо.

Надгробия обступали, набрасывались на прущую по заброшенным могилам «камри», колотили в борта и разбивались о бампер, как трухлявые пни. Левая фара вырубилась. Морозными узорами побежали по лобовухе трещины, и капли возобновившегося дождя, шкворча, испарялись на стекле. Кира визжала. Ей беззвучно вторила обезьянка-талисман, извиваясь в петле. Артем напряженно молчал. Это длилось без конца.

«Камри» остановилась внезапно. По смятому капоту забарабанило, дымясь, каменное крошево. В салоне делалось все жарче. Надорвавшая горло Кира оборвала крик, чтобы глотнуть опаляющего воздуха.

Сквозь трещину и испарину на стекле она увидела.

Надгробия обступали машину, словно воины, сомкнувшие щиты. На границе и без того скверной видимости волочились, упираясь в могильные холмики длинными узловатыми лапами, какие-то твари, похожие на гигантских отечных ленивцев. Их шишковатые головы изможденно болтались, их нижние губы, отвисшие и будто вываренные, безвольно шлепали по памятникам. Создания не спешили покидать полог ночи, скрывающий их безобразные анатомические подробности, и Кира выдохнула почти с благодарностью.

После воплей в ее голове остался звон. Комариным писком свербел в ушах. И – разрастался, превращаясь в нечто до боли знакомое.

– Да, – подтвердил Артем.

Кладбищенская земля забурлила. «Камри» качнуло. В подбрюшье машины ударило – требовательно, нетерпеливо, зло. С металлическим стоном автомобиль просел, погружаясь в кипящую грязь.

– Там не ад, – продолжил Артем. – И уж точно не рай. Кажется, их вовсе не существует. Есть лишь бездна меж пространствами.

Надгробия потекли, как нагретый пластилин. Осыпался бурой окалиной камень. Сквозь разломы в нем проглядывало алое, гладкое, сочное. Звон разрастался. От него гудели стойки, дребезжал руль, нестерпимо ныли зубы. Слезы лились безостановочно. Заложило нос.

– Зато там мы будем вместе, – донеслись до Киры сквозь оглушительный трезвон слова Артема.

Медленно утопающую в земле, как в болоте, «камри» окружали раскаленно-рубиновые козырьки таксофонов. Звон автоматов превратился в канонаду. Таксофоны тянулись к бездонному небу, попирали брюхатые тучи пластмассовыми куполами. Волна грязи залила капот, ударила в стекло – будто смыкались вокруг машины сморщенные коричневые губы великана, похороненного заживо. «Камри» застонала человеческим голосом.

Пальцы Киры нащупали руку Артема. Даже теперь его кисть оставалась ледяной, но Кира сжала ее, и Артем ответил.

– Тогда не отпускай… – прошептала она.

Артем улыбнулся. Улыбка вышла слабой, но даже слабая улыбка лучше, чем ничего, когда надежды так не хватает.

– Ни за что, – пообещал он. – Никогда.

Станислав Миллер

Мертвая свадьба

1

Гости налегали на еду и выпивку. Воздух стягивала удушливая алкогольно-закусочная помесь. Отгремели танцы: еще слышалось тяжелое дыхание тучных мужчин, виднелись капельки пота на лбах женщин. Заводную песню сменили мелодией спокойной и тихой, чтобы не мешать веренице разговоров и торжественных тостов.

Кирилл из вежливости потыкал вилкой оливье, оставив его нетронутым. Казалось, коснись языка хотя бы один пропитанный майонезом кусочек – и содержимое желудка выплеснется на праздничный стол. Хорошо, что место Кириллу досталось неприметное, в противоположной от новобрачных стороне. Во всяком случае, никто не обращал внимания на побледневшее лицо и вилку, подрагивающую в непослушных пальцах.

А вот Игната Владимировича донимали и разговорами, и просьбами. В течение празднества отец невесты должен был находиться подле нее, за соседним столом. Со времен службы участковым Игнат Владимирович сильно сдал, и особенно заметно – в последнюю неделю. Перестал бриться: черные с проседью волосы торчали клочьями на щеках и подбородке. Некогда широкие плечи иссохли, ссутулились. В глазах застыла мрачная дымка. На фоне веселящихся гостей Игнат Владимирович выглядел нелюдимым изгоем. Кирилл же счел его одним из немногих адекватных участников свадьбы.

Вспомнился колледж. Преподаватель психиатрии как-то поинтересовался, часто ли студентам приходится сталкиваться с душевнобольными. В ответ Кирилл схохмил, что видит их каждый день, в том числе прямо сейчас. Дождавшись пока стихнет смех, преподаватель невозмутимо заметил: «Если все кажутся ненормальными, то проблема не в них».

Что ж, сегодня безумие действительно стало нормой.

Кирилл обвел гостей взглядом в робкой надежде встретить рациональное зерно в почве массового помешательства. Батюшка Афанасий сосредоточенно наполнял бокал красным вином. Родители невесты заталкивали в голодные рты закуски, одну за другой. Местный тракторист – Кирилл не знал его имени – поправлял неумело завязанный галстук. Раскрасневшиеся лица, неразборчивые шепотки, визгливый смех… А от виновников торжества все старательно отводили взгляд.

Бальзамировщик безупречно потрудился над лицом Насти. Избавил кожу от бледности, подрумянил щеки и тщательно подвел глаза. Если бы не остекленевшие зрачки и каменная неподвижность, Кирилл мог бы обмануться и принять девушку за живую.

Нет, живая, настоящая Настя без умолку болтала бы, улыбалась и острила. Наверняка и по поводу непрошеного пришествия Кирилла отмочила бы пару шуточек вроде: «Я не успела набрать номер, а скорая помощь уже тут».

Невыносимо было смотреть на нее, лишенную жизни и наряженную в пышное свадебное платье. Точно спящая красавица. Только поцелуй принца не исцелит сломанные ребра и разорванное легкое.

Подобие принца усадили на соседний стул. Грубые стежки на лбу, согнутый набок нос и деформированный череп Славика, несостоявшегося мужа Насти, вызывали тошнотворные ассоциации с чудовищем Франкенштейна. Черный свадебный костюм походил на похоронный, несмотря на вырвиглазную бутоньерку и разноцветный галстук-бабочку. Ноги Славика скрывались за скатертью стола, но Кирилл знал, как мало от них осталось. В момент столкновения Славик был за рулем своего «мерседеса», а Настя – на пассажирском сиденье. Удар загруженной под завязку «газели» пришелся в сторону водителя. Славик скончался мгновенно. Можно сказать, не успел прочувствовать боль. Настя долго истекала кровью и задыхалась, тщетно втягивая воздух в пробитое легкое. Потом уже Кирилл узнал, что ее можно было спасти: артерии не зацепило, а острая гипоксия давала запас времени примерно в полчаса. Приличный запас, если дорога не пустая, как глаза мертвеца.

Пальцы перебирали лежащее в кармане кольцо. Золото ощутимо нагрелось, точно полежало на раскаленной печке. Точно пыталось сказать что-то единственным доступным ему способом.

– …балаболить-то не мастак, сами знаете. Но суть все уловили. Будем! – Закончив тост с пожеланиями крепкой семьи, тракторист с закинутым на плечо галстуком опрокинул рюмку и опустился на стул. Хмельные зрачки с трудом сфокусировались на Кирилле. – Ты ж не из наших. Чё здесь забыл?

– Так вход свободный. Или ты вместо фейс-контроля? – грубовато ответил Кирилл.

Тракторист угрожающе приподнялся и тут же упал обратно под весом широченной ладони Игната Владимировича.

– Отставить! Дружили они с Настюшкой и Славкой еще в школе.

– Дружок тот еще, конечно…

– Ты бы доктора не сердил, – вмешался батюшка Афанасий. – Нашему-то поселковому уже за шестьдесят, скоро на пенсию. Вот уйдет, и у кого тогда фурункулы залечивать будешь?

– Кулаками помахать не даете. Как же свадьба – и без драки?

Тракторист покачал головой и потянулся за бутылкой горячительного. Батюшка Афанасий махнул Кириллу, подзывая к себе. Пересаживаться не хотелось: слишком близко к мертвым новобрачным, да и сам батюшка доверия не вызывал. Расплывшиеся щеки и вздернутый нос делали его похожим на старого кабана. Глаза полнились высокомерием, а не смирением и мудростью, как у священников, которых Кириллу доводилось видеть прежде. Вдобавок батюшка щеголял неприкрытой роскошью: расположенный поверх черной рясы крест лучился драгоценными камнями, пальцы были унизаны толстыми золотыми кольцами.

Отказать Кирилл не решился, пересел. Сразу пахну́ло ладаном – запахом, забытым с детства.

– Коли явился на наше празднество, так веди себя как подобает, – нравоучительно заметил батюшка Афанасий, по-церковному растягивая гласные. – Веселись, ешь, пей да молодым подарок не забудь оставить. Обряд такой, не порти его. На Игнатушку не смотри. Он нас всех подвести может.

Плотно сжатые губы и налитые кровью сосуды в глазах Игната Владимировича плохо сочетались с окружающим его натужным весельем.

– Улыбнись, Игнат, – поддакнул кто-то из гостей. – Сам знаешь, всем несдобровать, если что.

– Мне не указывайте! – рявкнул Игнат Владимирович. – Согласие на свадьбу дал, дом свой предоставил! Мог бы похоронить Настюшку по-человечески, а не на рожи довольные пялиться. Так что хватит с меня и того, что есть. Улыбку на лицо вешать не научен!

Он умолк, понуро опустил голову.

– В храм приходи – душевное горе залечим, – предложил батюшка Афанасий. – А за привечание и уступки тебя весь поселок благодарить будет. Каждый знает, как тяжело тебе это далось.

Вновь зазвучали разговоры и звон посуды. К гостям вернулся радушный вид.

– Зачем играть свадьбу покойникам? – Кирилл наклонился к уху батюшки. – Нет, тела мне видеть не впервой, профессия обязывает, но остальные гости как? Со стороны смотрится как массовое помешательство. Извините, если не так сказал.

Батюшка поставил перед ним рюмку с прозрачной жидкостью:

– Выпьем, доктор.

– Не доктор, а фельдшер. Я завязал пару лет назад. И вам советую.

– Положено так. Не зли покойников.

Водка обожгла горло, запросилась наружу. Кирилл спешно потянулся за куском сыра.

– Ты когда-нибудь любил? – прищурился батюшка Афанасий. – По-настоящему. Так сильно, что землю готов сожрать, лишь бы снова увидеть любимую.

– Любил, – тихо ответил Кирилл.

Кольцо в кармане жгло кожу. И что-то больно ныло в груди.

– Любовь – чудовищной силы энергия, способная творить удивительные вещи. Влюбленный забывает о голоде и боли. Он готов на подвиги. Он совершает поступки, которые прежде не пришли бы ему в голову. А если и второй человек испытывает такое же чувство? Две частички, идеально подходящие друг к другу. Вот как в Священном Писании говорится: «Оставит муж отца своего и мать свою, и прилепится к жене своей; и будут два одна плоть». – Батюшка провел рукой по кресту. – Ежели несчастье какое не станет им препятствием. Тела мертвы, но души-то еще здесь? Вот и надобно помочь им в брак вступить. Так сказать, закольцевать любовную энергию. Как у живых: венчание, празднование, первая брачная ночь. Потом как у покойников: отпевание и похороны.

– Вы и венчание проводили? – нахмурился Кирилл.

Сам он религией не интересовался, хотя знал, что церковные обряды совершаются по строгим правилам. Самоубийц, например, не отпевают, а мертвецов не венчают. Только в местном храме явно действовали другие порядки.

– Думаешь, мне это по душе было? Мало того что в загсе не расписались, так еще и покойнички. Церковь, опять же, за такое спасибо не скажет. Но без венчания мертвая свадьба – не свадьба вовсе. Как по мне, часть православных запретов устарела. Можно их и обойти.

– Из православного у тебя только ряса да крест! – процедил Игнат Владимирович. – Не забудь сказать, сколько ты денег за венчание запросил.

– Храм не только молитвами держится, Игнатушка. То купол подновить надобно, то штукатурка потрескается.

Игнат Владимирович молча покачал головой. Костяшки руки, сжимающей вилку, побелели от напряжения.

– То есть мертвую свадьбу проводят, – Кирилл бросил короткий взгляд на покойных новобрачных, – чтобы помочь душам любить друг друга на том свете? Средневековьем попахивает. Знаете, когда-то давно больных детей в печь отправляли или в колодец бросали. Но отказались же!

– Не все ты понял, вот и говоришь глупости.

– Так расскажи ему! – бросил Игнат Владимирович.

Гости захлопали после очередного неуклюжего тоста. Звонкий женский голос затянул: «Ах, эта свадьба, свадьба…», и вскоре неровный хор присоединился к песне. Батюшка Афанасий бегло перекрестился, прошептав слова молитвы. Тракторист пытался стянуть с себя осточертевший галстук. Кирилл не мог отделаться от мысли, что царящая вокруг кутерьма походит на дурно снятый фильм: словно сценарий написала нейросеть, а актеры читали текст, который видели впервые в жизни.

– Ты лицо-то попроще сделай, фельдшер. Редко мертвую свадьбу проводят, ох, редко. А люди волнуются, – произнес батюшка. – Ведь ежели что пойдет не так, то поселку несдобровать. Не только поселку – весь район покроет. До твоего Демьяново напасть доберется, будь уверен.

– Только мы говорили про любовь, а теперь откуда-то взялась напасть. При чем тут мертвая свадьба?